Энтропия. Рассказы

Спустя год мы снова посетили эту загадочную планету и поклялись, что не покинем её, пока не обнаружим источник её аномалии. Мои чувства к Саяши ничуть не угасли, а с разлукой стали только сильнее. И мне казалось, что он тоже что-то испытывал ко мне, но на него навалилось столько дел, что на личную жизнь просто физически не оставалось времени. Мы только переписывались и созванивались сквозь необъятные просторы Вселенной, и каждое моё послание ему было наполнено скрытой любовью.

В сопроводительной статье к своей теории, Саяши написал, что гравитация предсуществует прежде всего Бытия, она и формирует его – самая слабая сила во Вселенной и за её пределами, благодаря которой есть всё, что нас окружает. Когда всё исчезает в сингулярности, остаётся Она, чтобы в случайный момент вновь вызвать вещество из состояния растворения. Саяши создал сложные формулы, объясняющие, как гравитация действует на квантовом уровне, в масштабах, меньше планковских, и, действительно, без неё оказалось невозможным существование квантовых структур, являющихся основой макромира. В начале всего была Гравитация. Даже не так. До того, как началось время и пространство, была Гравитация, которая заставила первичную сингулярность (можно сказать, себя саму) развернуться вовне, сделать конформный переход и из точки превратиться в бесконечность. Так мгновенно расширилось пространство, после чего произошёл Большой Взрыв, высвободивший энергию ложного вакуума, и началась эволюция Вселенной.

Конечно, у Теории Предсуществования (Квантовой Гравитации) нашлись критики, которые обвиняли Саяши в том, что он так и не раскрыл суть того, что является гравитацией. И однажды, устав с ними спорить, на одной из пресс-конференций, он просто сказал: «Это – Бог».

И это утверждение было так логично. Но то же самое давно твердили все религии. Они всегда говорили, что Бог – это любовь. Теперь учёные наконец-то доказали это.

***

Целью новой экспедиции на Севе́ру было исследование глубочайшего разлома в Пепельных Горах. Приборы в его окрестностях сходили с ума и начинали передавать странные данные. Интуиция подсказывала Принцу, что искать разгадку тайны этой планеты следовало именно там.

Саяши сильно устал, похудел и будто накинул себе лет десять, но всё равно мне безумно нравился. Я не хотела больше ни на кого смотреть – только на него. Я везде возила с собой каменный цветок, который он мне подарил – так мне казалось, что Принц рядом, даже когда нас разделяли миллионы световых лет.

Мы снова встретились на Севе́ре, и я боялась, что эта встреча будет последней.

Разлом поражал своими масштабами. Огромная чёрная пропасть, скрытая среди мрачных горных хребтов, уходила глубоко к инопланетным недрам. Над нею клубился сизый туман, и белый снег, срывающийся с небес, навсегда исчезал в её зияющей черноте. На меня накатывали приступы страха, когда я вглядывалась в кромешную темноту перед собой. Но когда рядом находился Саяши, ужас перед неизбежностью отступал, ведь одна неизбежность – неизбежность разлуки и отвержения перекрывала собой другую.

Откуда я могла это знать? Откуда во мне появились ЗНАНИЯ, о которых я упоминала ранее? Это была стопроцентная уверенность, что так всё и будет, будто время утратило свою линейность, и настоящее, прошлое и будущее происходили одновременно.

Там, у пропасти, в моей голове всплыла картина неотвратимого грядущего, которая поразила меня, и чёткое осознание сущности Севе́ры ворвалось в мой разум. Но Принцу нужны были доказательства: он не привык полагаться на свои ощущения. Ему ещё предстояло открыть то, что я уже знала.

Севе́ра двигалась в обратном направлении стрелы времени: из будущего в прошлое – к максимальной упорядоченности, к победе энтропии над хаосом, к тому, с чего всё должно было начаться. Человек, посетивший её, попадал в этот поток обратного отсчёта, а после отбытия «встраивался» в привычную реальность. Физически это никак не ощущалось, ведь для тела ничего не менялось – оно продолжало функционировать согласно привычному ходу времени, а вот тонкий человеческий разум сразу отмечал, что что-то не так.

Для Севе́ры то, что я увидела на картинке, всплывшей в моём разуме, уже произошло, но оставалось будущим для меня и Саяши. И, вероятно, в петле времени оказалось возможным считывать любую информацию, ведь причинно-следственные связи неизбежно нарушались. Таким образом, я и увидела будущее Принца – только с той его конкретной стороны, с которой оно меня интересовало.

Я увидела его очень счастливым, но не увидела рядом с ним себя. Он медленно шёл по солнечной галерее Замка Науки, окружённый благоуханием плетистых роз и тюльпанов, а рядом, в двух шагах от него, носились двое весёлых сорванцов: мальчик и девочка – такие же белокурые и голубоглазые, как и Саяши. Они играли в догонялки и заливисто смеялись, путаясь у отца под ногами. Навстречу им шла молодая красивая женщина в красном платье. Я узнала её: она тоже была выдающейся учёной, но только в области астробиологии. Принц смотрел на неё сияющими глазами, со всей любовью, на которую только был способен, и я поняла в тот момент: чтоб это безоблачное будущее смогло сбыться, и он по-настоящему был счастлив, я должна была отступить.

Как раз в тот миг, когда грядущее так ясно раскинулось перед моими глазами, мы с Саяши стояли у пропасти, и он смотрел на меня, может, чуточку не так восхищённо, как на свою будущую супругу. Саяши коснулся моего плеча, и до моего слуха донеслись слова, которые я так жаждала услышать всё это время.

– Ты стала очень дорога́ мне… Мышонок…

Теперь это ласковое прозвище вызывало во мне лишь боль…

Собравшись с силами, я сделала шаг назад, а затем ещё один и ещё, пока срывающийся с небес снег не затмил белым маревом образ Принца.

«Я всё равно не смогла бы сделать его счастливым, – убеждала я себя. – И вряд ли кого-то смогу… Да и вообще, ему будет гораздо комфортнее с кем-то равным себе…»

Учёным, во главе с Саяши, удалось выяснить, что внутри Разлома находилась сингулярность! По каким-то пока неведомым законам она и заставляла планету двигаться в обратном направлении во времени. Физики опускали на дно зонды с приборами, три из которых не вернулись обратно. И только четвёртый, едва коснувшийся горизонта событий, смог вырваться из удушающих объятий чёрной дыры, скрывающейся в недрах Севе́ры.

Исследования шли несколько месяцев, и всё это время мы с Саяши общались только по работе, делая вид, что забыли о том инциденте, произошедшем между нами у пропасти. Каждый понял всё по-своему. Меня разрывало изнутри искушение признаться ему в любви – и будь, что будет, но я понимала, что это признание перечеркнёт его счастливое будущее, а каким оно будет рядом со мной… наверное, слишком облачным. Он такого не заслуживал.

Пропасть и днём и ночью была объята тьмою. Её рваные края не пропускали ни единого лучика света. И в моей душе тоже царил полумрак, едва освещаемый звёздным Принцем. Мне было очень тоскливо и одиноко, но спустя несколько месяцев наших исследований Разлома, на Севе́ру прибыл сам Император Мика. Его визит немного отвлёк меня от невесёлых мыслей. Стало легче. Я была наслышана о военных подвигах Императора, его храбрости и отважности. Он был несгибаемым человеком, и рядом с ним появлялась уверенность в том, что тебе всё по плечу. Эта невероятная способность – внушать другим уверенность и успокаивать дух – была одним из его талантов.

Он задал Принцу единственный вопрос, который его интересовал: «Можно ли использовать аномалию Севе́ры в военных целях?»

И это был правильный вопрос, потому как Империи нужно было наращивать военную мощь и защищаться от внешних врагов, пытающихся раскачивать обстановку изнутри.

Принц Звёзд, вообще, придерживающийся антивоенных взглядов, не хотел работать в данном направлении. Он стремился познать как можно больше тайн Вселенной, а человеческие разборки его не интересовали. Однако он осознавал всю ответственность, лежащую на нём, как на руководителе, и как бы ему не хотелось, но он обязан был развивать военный сегмент науки.

Втроём: Принц Саяши, Император Мика и Верховный Жрец Кими неплохо сработались, хоть и были очень разными людьми с полярными характерами, и имели, бывало, противоположные взгляды на одни и те же вещи. Но, несмотря на это, они добросовестно выполняли задачи, возложенные на них, и вели Империю к процветанию.

– Несомненно, у аномалии Севе́ры есть военный потенциал. В ближайшее время мы проведём исследования в этом направлении, – ответил Саяши.

Такой ответ вполне устроил Мику. Он одобрительно кивнул и что-то сказал своему помощнику.

Император пристально посмотрел на девушку, стоящую рядом с Принцем, то есть, на меня, хотя я не была учёной и просто писала книги, в общем, неизвестно, как оказалась в компании столь высокопоставленных лиц. Мне казалось, я увидела своё отражение в глубине его тёмных глаз, и мне на миг стало известно его будущее. Он жил в таком постоянном нервном напряжении, что хотелось утешить его, сказать, что дальше всё будет хорошо, в благодарность за то, что мне самой стало легче в его присутствии. Да, к тому же, его будущее, действительно, не таило никаких угроз.

Впоследствии я сообщила ему об этом, мы разговорились, и Император, узнав меня получше, предложил мне работу в правительственной канцелярии. Конечно, она бы отнимала львиную долю моего времени, которое можно было потратить на писательство, но я всё равно согласилась, потому как эта работа открывала передо мной огромные возможности. И… так бы я смогла хотя бы изредка видеть Принца. Вероятно, это была главная причина, почему я на неё согласилась.

Постепенно Севе́ра стала закрытым объектом, который теперь охраняли войска Империи по личному распоряжению Принца. Аномалия в Пепельных Горах была обнесена высокой стеной, за которой построили огромный научно-исследовательский центр. Попасть в него могли лишь избранные. Я навсегда запомнила эту планету двойственной, ведь она свела меня с Саяши и одновременно разъединила с ним. Конечно, я написала о ней отдельную книгу, где рассказала с некоторыми приукрашениями о приключениях, постигших меня на ней. Лишь об одном я умолчала: о прекрасном белокуром принце с сине-золотыми глазами и голосом, похожим на мой. Я не рассказала о своей несбывшейся любви. И думаю, это к лучшему: и для меня, и для Саяши. Я подарила ему Бога, и, наверное, это лучше, чем просто любовь. А у меня остался каменный цветок, подаренный мне Принцем, осталось только писать Саяши письма, которые он никогда не прочтёт…

Троица

Когда я появился, не существовало ничего. Даже ухватиться за что-то не представлялось возможным. Я был в Нигде, и меня окружало абсолютное Ничто. Но почему-то тогда я уже знал, что эта обстановка неправильна, что мир должен выглядеть по-другому.

Место, в котором я находился, трудно описать словами. Да и назвать ЭТО местом являлось весьма опрометчиво. Место предполагает наличие пространства. А меня окружало безмолвное, абсолютное Ничто, Небытие, Нечто без определений и формы, не имеющее ни цвета, ни числа, ни измерений, и я не знал, как к нему относиться, да и нужно ли, вообще, сформировать к нему какое-либо отношение. То непознанное, что окружало меня, никак со мною не контактировало и не проявляло себя, поэтому я даже помыслить не мог, что на самом деле находится вокруг, живое ли оно, как я, или нет. Но с чего тогда я решил, что сам жив? Я просто полагался на свои субъективные ощущения. Меня не было очень долго, и я ничего не мог сказать о том времени, когда меня не существовало, но потом в какой-то момент я вдруг почувствовал, что появился. Я осознал, что я есть. В тот момент сознание вспыхнуло в бесконечном Ничто, и так я понял, что отделен от окружающего меня непознанного Нечто. Я считал его чем-то враждебным, непонятным, тем, что бесконечно чуждо, даже противоположно мне. Долгие миллионы лет проносились над пустотой, и я всё никак не мог решить, что мне делать и как относиться ко всему, что лежит за моими пределами. Вокруг появлялось множество вещей. Они видоизменялись, исчезали, а затем снова становились видимыми. Энергия превращалась в материю, а неживая материя становилась живой, а затем обретала разум. Через короткое время происходил обратный процесс. И прежде, чем я разобрался, в том, что это такое, прямо у меня перед глазами, прошла не одна тысяча лет. Всё Мироздание лежало у меня на ладони. Я мог проникнуть куда угодно: в любой разум, в любую вещь. Мне была открыта любая истина, и на каждый вопрос я знал ответ, кроме одного: «Кто я, как появился, и что меня окружает?»

Мир, будто маленькая песчинка, застывшая в кромешном Небытие, вовсе меня не интересовал. Он был слишком микроскопическим, и, чтобы проникнуть туда, мне самому пришлось бы уменьшиться, практически, до нулевых размеров. Я просто наблюдал за ним, но и половины того, что там происходило, не мог понять. Он казался мне бессмысленным, и появившиеся в нём разумные существа, увы, не смогли доказать обратное.

Ещё в том мире-песчинке я видел монстров, пожирающих целые галактики. Им были не страшны ни сумасшедшие температуры в миллионы градусов, ни чудовищные давления. Они обвивали своими громадными липкими щупальцами несчастные светила и постепенно вытягивали из них всю энергию. И я, наверное, мог бы вмешаться, остановить эту дикую охоту, но не понимал, совершенно не понимал, должен ли я это делать, или, наоборот, моё вмешательство нежелательно, и всё идёт так как задумано. Но кем? Кто создал этот мир-песчинку? Миллиарды лет я искал ответ на этот вопрос, и, не найдя его, углубился в созерцание Вселенной дальше. Но не из интереса, а скорее от невыразимой скуки, ведь что мне ещё оставалось делать в кромешном одиночестве? Только наблюдать. Наблюдать за буйством быстро развивающейся жизни в крошечном мирке, непонятно откуда взявшемся.

Причудливые расы существ, населявших космос, слились для меня в пестрый трудноразличимый поток. Они появлялись и исчезали в такой ничтожно короткий промежуток времени, что я едва успевал вдохнуть и выдохнуть, а их уже как не бывало! В большинстве случаев они сами оказывались виновны в своей гибели. Из-за непрерывных войн и борьбы за ресурсы, они изобретали всё более смертоносные виды оружия, и, в конце концов, происходила катастрофа, а цивилизация, подобно мифическому змею, пожирающему свой хвост, ступала на путь самоуничтожения. Бывали, однако, и другие сценарии: природные катаклизмы, из-за которых на планетах менялся климат и приводил к массовому вымиранию коренного населения либо смертельные болезни, против которых не смогли или не успели изобрести лекарств. Но бывало, целые народы стирали с лица земли непознанные, громадные существа вроде тех, что пожирали звёзды. Люди и другие обитатели Вселенной поклонялись им как богам, и всякий раз благоговейно трепетали при каждом пришествии подобного монстра. Они приносили жертвы, стараясь задобрить чудовищ, но итог всегда был одинаков, и какой бы военной мощью не обладали маленькие создания, справиться с теми, в чьей власти находились даже звёзды, становилось невозможно.

Человечеству оставалось лишь принять свою участь, признать своё бессилие перед мрачными тайнами, что хранит Вселенная, и смириться. Это теперь я понимаю, что должен был, наверное, вмешаться, каким-то непостижимым образом проникнуть в мир-песчинку и защитить его хрупких созданий. Но тогда я этого не понимал. Я, подобно несмышлёному младенцу, не мог осмыслить всё происходящее и связать его в логическую цепочку. Мои мысли двигались так медленно, но я этого вовсе не замечал. Пока я мог подумать какую-нибудь простую мысль, в том крошечном мире проносились целые эоны лет, гибли звёзды и возрождались вновь, цивилизации с бешеной скоростью сменяли одна другую, а я всего этого не замечал. И только разгадывал ребус своего таинственного происхождения. Я растянулся далеко в пустоту. Я двигался быстро и во все стороны, но не встречал ни единого препятствия на своём пути. И раз я мог занять такой бескрайний предел, выходит, я, так же, как и Ничто, окружавшее меня, был бесконечен? Пока я думал эту мысль, погибло несколько галактик, но взамен образовалось три десятка новых. Многие космические расы исчезли без следа, оставив после себя лишь безмолвные полуразрушенные города и груды металлолома, бывшего когда-то верхом инженерной мысли, но теперь одиноко пылящегося на просторах мёртвых планет.

Я по-прежнему не мог понять, связан ли я как-то с этим миром-песчинкой и могу ли влиять на него. Я не хотел брать на себя ответственность, поэтому, в конце концов, предпочёл и вовсе туда не заглядывать. Вместо этого я устремил свой взгляд в кромешную пустоту и продолжал пробираться в её глубь. Для меня не существовало никаких законов и любых ограничивающих меня пределов. Я был свободен от всяких условностей, безлик, безымянен, и, наверное, всемогущ. Я двигался дальше во всех известных мне направлениях, и сам не понимал, как я это делаю. Я не видел своего тела. Наверное, оно было настолько огромно, что я и не мог его видеть. А может, его не существовало вовсе.

Я не представлял, как могу двигаться в месте, лишенном пространства, да и двигался ли я куда-то вообще, либо эта иллюзия движения рождалась лишь в моём незрелом детском разуме? А ещё я был на сто процентов уверен, что я здесь, в Нигде, совершенно один, и это обстоятельство казалось мне печальным.

Мир-песчинка остался далеко позади. Возможно, я окончательно заблудился и потерялся в бесконечном Ничто, и теперь никогда его не найду, но я не особо горевал по этому поводу. Мне хотелось большего. Хотелось объять то непознанное, что меня окружало. Как бы там ни было, но я не верил, что у него нет границ. Это просто не укладывалось у меня в голове: как что-то может не иметь ни начала, ни конца.

Иногда мне казалось, что меня окружает вовсе не пустота. От усталости мне чудилось, будто я пробираюсь сквозь сплошную, тягучую чёрную массу, которая оказывает сильное сопротивление. Но я был так лёгок и невесом. После отдыха наваждение рассеивалось, и я снова мчался вперёд.

Но в какой-то момент я просто остановился. Однако остановила меня вовсе не усталость, а совершенно новое неизведанное чувство, пробуждающееся в моём сознании.

На меня снизошло озарение, но открывшаяся истина одновременно и обрадовала, и напугала меня. Я понял, что я здесь вовсе не один. И всегда был не один. А совсем рядом со мной… был мой отец. Он никак не выглядел, он и не мог как-либо выглядеть, ведь он находился вне пространства и времени, вне всяких определений и форм. Он был вечным, бесконечным и непознаваемым Творцом, Создателем всего сущего.

Теперь всё обрело смысл и встало на свои места. Я понял, что тот момент, когда я узнал, что у меня есть отец, и что он рядом, был переломным в моей жизни. Он высвободил силу, которую я не понимал, но которая была не менее могущественна, чем я и Создатель. Мы ещё не говорили и никак друг к другу не обращались, но я уже начинал чувствовать непонятное шевеление в своей груди, от которого разливалось тепло по всему моему бесконечному телу. Я замер в пустоте, не смея пошевелиться, но прошли ещё долгие миллиарды световых лет, прежде чем я начал видеть то, чего раньше, в силу своего возраста, не замечал. Я понял, что с моментом встречи с отцом, кончился период моего младенчества, а затем Он заговорил со мной…

Вместе мы сошли в Мир. И теперь, в материальности, будто в зеркале, я смог увидеть себя и его. Я был очень мал, и едва доставал макушкой ему до колен. Если сравнивать с человеческими детьми, то выглядел я, наверное, года на два или три. Отец крепко держал меня за руку. Он был высок, а его худощавое тело облачали тёмные, словно мрак, одежды. Он помогал мне идти и заговорщицки улыбался, глядя на меня. Мы шли по песчаному берегу моря, и холодные волны лениво накатывали на сушу, угрожая намочить нам обувь.

Мне хотелось задать ему столько вопросов, но тут я с удивлением понял, что ещё не знаю ни одного языка и не могу выразить свои мысли осмысленными фразами. Я могу лишь нечленораздельно бубнить что-то себе под нос или выкрикивать подобия слов.

Почему же всё так изменилось? Вот я был таким огромным, что вмещал в себя целую Вселенную, даже оставалось ещё место, и тут вдруг, в какой-то момент, уменьшился до размеров двухлетнего ребёнка и теперь беспомощно шагал вслед за отцом. Папа только улыбался, поднимал меня на руки и кружил в воздухе, а затем опускал на землю и что-то говорил, но ни единого его слова я не мог понять.

Мне казалось, что с тех пор время, словно дикий цепной пёс, сорвалось с места и с бешеной скоростью устремилось вдаль. Я взрослел быстро, и иногда мне становилось страшно оттого, что я совершенно не представляю, что буду делать, когда вырасту, и кем стану в будущем.

Постепенно воспоминания о моём пребывании в том странном месте за пределами мира стали казаться мне выдумкой, попыткой осмыслить происходящее незрелым младенческим разумом, и годам к двенадцати я окончательно убедился в том, что всё тогда придумал, но всё ещё сомневался, пока однажды отец не произнёс одну загадочную фразу.

«Ты всегда будешь для меня целой Вселенной!» – Вот, что услышал я, но не решился лезть к нему с расспросами, боясь показаться глупым. Тогда мне, как я уже говорил, исполнилось двенадцать, возраст младенчества остался далеко позади, и я возомнил, что знаю всё на свете. Хотя, кое-что я понял наверняка. Например, то, что я остался так же огромен, и внутри меня по-прежнему целая Вселенная, вот только теперь я смотрю на неё как бы изнутри, и всё то, что меня окружает, всё, что происходит со мной в жизни, является её отражением, а сила, высвободившаяся в момент встречи с отцом, становится только сильнее. И я, наконец, понял, что это, хотя, наверное, всегда это знал. Эту силу прозвали Святым Духом, хотя, как по мне, я бы не стал слишком заморачиваться над названием, писать многотомные трактаты о тайне Святой, либо какой-нибудь ещё Троицы. Я бы просто назвал эту третью силу тем, чем она, в действительности, и является. Я бы назвал её Любовью.

***

Мы жили маленькой счастливой семьёй. Всего два человека. И никого больше не пускали в свой уютный мир. Нам было хорошо вдвоём. Не сказать, что я полностью понимал отца. Напротив, понимал я его, может, процента на два-три, а остальные девяносто с лишним оставались для меня громадой, состоящей из недосказанностей и загадок. Например, я никогда не спрашивал, как он создал мир. Мне казалось, что таким кощунственным вопросом я могу его обидеть, разрушить ту хрупкую грань доверия, которую никто из нас не решался переступать. А он и не рассказывал сам. Вообще, моё детство, можно сказать, ничем не отличалось от детства сотен других мальчишек. Я так же ходил в школу, а после уроков гонял мяч с приятелями во дворе или гулял, и затемно, вымотав отцу все нервы, с барабанные боем возвращался домой, в нашу просторную двухкомнатную квартиру. Садился за ненавистные уроки, стараясь всеми возможными способами улизнуть от выполнения задания. Выливал борщ или суп в раковину, когда папа не видел, и занимался мелким вредительством, если мне что-то не нравилось. Короче, всё как у всех. Обычная жизнь. Обычная жизнь счастливого ребёнка, которого любят, который для кого-то – целая Вселенная, что ни объять, ни представить невозможно. Я был счастлив…

Потом был институт. Я не захотел никуда уезжать и выбрал один из двух вузов, находившихся в нашем маленьком южном городке. Мы жили у моря, в довольно уютном месте, и я так хотел остаться там на всю жизнь. На всю бесконечную жизнь. Остаться в том времени, в том месте, в той тёплой светлой квартире, вдвоём с Ним, защищённый от всех будущих бед и несчастий всеобъемлющей отцовской любовью.

Но однажды, возвратившись с занятий, я не застал отца дома. Была суббота, выходной, хотя, быть может, у него появились какие-то срочные дела, но я сразу же отмел это предположение. Почему-то в глубине души я уже знал, что он просто исчез, будто его никогда и не было. Вот через подлокотник дивана был перекинут его галстук, пропитанный ароматом терпкого одеколона, на кухне, в пепельнице, дымилась тлеющая сигарета, казалось бы, такие незначительные мелочи, но вместе они напоминали мне о единственном родном человеке, который просто ушёл из моей судьбы. Я думал, что буду первым. Первым уйду из его жизни, хотя ещё не представлял, как это сделаю: переездом в другой город, женитьбой, либо банальным предательством, а оказывается, он меня опередил. И даже не оставил записки.

Я понимал, что обращаться в полицию бесполезно. Если он захотел исчезнуть, вряд ли его кто-то сможет найти. Даже родному сыну это не удастся сделать. Да и как бы я всё объяснил? Простите, но понимаете, мой отец – Бог, и он куда-то пропал! После такого объяснения меня бы точно упекли в соответствующее заведение.

Я решил разыскать его сам. Но где? В себе – необъятной Вселенной? Взглянув внутрь себя, я не обнаружил его там. Да и в самом деле, зачем ему нужна была Вселенная без меня? К чему эти далёкие звёзды, мириады галактик и планет, на которых, возможно, тоже живут люди, если рядом нет того, кто является смыслом жизни? Тогда, возможно, впервые я задумался: а не переоценил ли я свою значимость в жизни отца? Но тут же постарался отогнать эту абсурдную мысль от себя. Нужно было приниматься за поиски.