Тулпар

Реми Медьяр

Тулпар

Глава 1

Старая обшарпанная, словно много лет ношеные тапочки, квартира наполнялась тихим плачем. Из-за косоватой двери, сквозь тонкую щель слышались женские рыдания: слабые, отчаянные, воющие. Хрипловатый голос, то с надрывом поднимался, то затихал, и стены вторили этому ритму. Полутёмный коридор вёл на кухню, сквозь стеклянную с разводами от неаккуратного мытья дверь просматривался мужской силуэт. Жилистая рука тянулась к губам, потом вновь опускалась – курил, курил и пил, а слёзные волны словно не докатывались до его слуха. Потом тень медленно поднялась из-за стола и, покачиваясь, двинулась к двери. Рука шарила ручку, посыпались ругательства, и дверь, будто поддаваясь нелестным речам в свой адрес, распахнулась, явив миру сие убожество сорока восьми лет.

Фанис, так его звали, зашаркал вдоль стены, обсыпанной дырами в обоях. Примятые, грязные волосы лезли в глаза. Стригся редко, но его давно не заботил внешний вид, тем более в стенах дома. Потому и одежда соответствовала его замыленным в поту волосам.

Сперва он шёл, щупая стену грязными пальцами, потом остановился на мгновение перед белой дверью, прислушался, чуть клонясь в сторону. Плач прервался. Чьи-то уши слушали Фаниса через дверь. Патлатая голова клюнула воздух неаккуратным кивком. Мешковатое тело задвигалось дальше.

В тёмном коридоре Фанис пару раз запнулся о чьи-то тапки, выругался, так что перекрыл всхлипывания за белой дверью своим басистым голосом, потом подслеповатыми глазами нашёл вторую дверь, на которой висел старый плакатик каких-то певцов с азиатской внешностью. Фанис не знал, кто они и чем занимаются по жизни; временами гадал, а все ли из них мальчики, и бурчал по-стариковски, что времена нынче не те. Рука легла на дверь и толкнула.

– Айхылу! – заревел он точно медведь, разбуженный посреди зимы.

Глаза резал свет, просачивающийся сквозь тонкие тюлевые занавески. Фанис привыкал, потом нашёл расплывчатый силуэт дочери, которая сидела за ноутбуком на старом деревянном стуле и не замечала, кто явился нарушить её покой. Она заметила отца, только когда он влепил ей увесистый подзатыльник. Медленно, точно пойманный зверёк, Айхылу повернула лицо к отцу, посмотрела на него раскосыми глазами и замерла в таком положении. В чёрных смоляных волосах девушки путались нитки наушников. Пьяный взгляд отца зацепился за них. Одним рывком грубой руки Фанис расправился с жалкими проводками.

– Всё в интернетах своих! – проревел он и с остервенением бросил наушники на пол.

Айхылу только и успела выдернуть их из ноутбука, чтобы дорогостоящая техника не полетела на пол следом. Второго такого ей никто не купит.

Ноги Фаниса дали слабину. Алкоголь упрямо наполнял икры свинцом, и он опустился на корточки, шумно дыша и посматривая пустыми глазами.

– Что? – спросила Айхылу, содрогаясь от натянутого затишья.

Она смотрела на редкую шевелюру отца, где волосы жили отдельными островками. Жалкие клочья шерсти на почти лысом черепе он так и не удосужился помыть хотя бы раз с момента её приезда на летние каникулы. В нос ударил стойкий аромат перегара. Айхылу поморщилась и закрыла ноутбук, готовясь к тому, к чему подготавливалась всю жизнь, каждый божий день, но так и не подготовилась.

– Как в школе дела? – спросил наконец Фанис.

Айхылу хотелось закатиться хохотом точно лошадь, едко так, колко, чтобы до его пьяного рассудка дошло, какой вздор он спрашивает, но она сдержалась. С младенчества заученное правило «не раздражай пьяного отца» работало и сейчас. Казалось, даже стены дома во времена запоев стыдливо затихали, лишь бы не дать повода этому получеловеку устроить бесправный самосуд над домашними.

– Пап, я в университете учусь, уже второй год – спокойно сказала Айхылу, наблюдая как отец удивляется, чешет зад рукой и смотрит на дочь с немым вопросом. Потом видимо память возвращается, а с ней возвращаются и его опасения.

– По мальчикам там не шляйся, поняла меня? – рявкнул он.

Отдохнувшие ноги просят движений, и он встаёт. Зачем сюда пришёл, Фанис точно не знает и вообще не отдает отчёта о собственных деяниях с двух часов дня, когда сосед по лестничной клетке пришёл помочь разобрать батареи на кухне. До батарей дело не дошло. Всё замерло в одно мгновение, когда откупорилась первая бутылка водки. Сосед трепался о какой-то новой бабе этажом выше, часто повторял слово шалава, а Фанис кивал и глазел, как наполняется его отцовская кружка прозрачной жидкостью.

– Не шляюсь – односложно отвечала Айхылу. Она тщетно посылала ему языком мыслей «уходи, иди пей, уходи».

Она не шлялась, даже не ходила по свиданиям и не потому, что росла в строгой семье, а потому, что учёба оказалась тяжёлой, а в промежутках ещё и заполнялась работой. Беднота семьи словно переехала вместе с ней в большой город, холила и лелеяла молодую девушку, ежедневно заставляя чувствовать себя неуместно в кругу одногруппников. А они приезжали на дорогих блестящих машинах, делали фотографии на такие же дорогие телефоны. Айхылу пользовалась стареньким телефоном, на который если сделать фото, то потом один чёрт будет знать, кто на снимке. Да и непривычно она смотрелась в обществе белокурых красавиц со своими чёрными волосами и узкими глазами. Очевидного пренебрежения со стороны группы не было, но невидимую стену Айхылу ощутила в первый же день. Может будь она поуверенней, то вписалась бы в круг новых знакомых. Может если бы не забивалась в дальний угол и присматривалась к парням на первых рядах, у Фаниса бы появился повод отлупить дочь, но его не было, она была другой.

Под ночь квартира зашумела. Айхылу просунулась в дверь и прислушалась. Шумела мать. Отец по её догадкам отправился допиваться в злополучную восьмую квартиру, где постоянно собирались все сливки низов их дома. Мать больше не мешала ему пить, хоть и спорила, плакала, но руки в какой-то момент опустились, и она сдалась.

– Айхылушь – позвала мать, и Айхылу пошла на зов. Вошла в комнату и опешила. Горы вещей хаотично валялись по всей комнате, мать суетилась между чемоданами – собирай вещи, быстрее – поторапливала мать.

Матери только исполнилось сорок, но годы страданий давно стёрли с её лица признаки былой башкирской красавицы. Сбежала она с Фанисом из родной деревеньки очень давно, пошла против семьи, и Айхылу почти никого из родственников не знала, только слышала о них от матери.

– Куда мы едем? – спросила Айхылу.

– Зухра-ханум тебя к себе заберёт, а я пока разведусь и попробую отсудить квартиру – быстро говорила она – собирайся, Айхылушь, быстрее, пока он не пришёл.

– А учёба? – уточнила дочь, и мать бросила на пол платье.

– Ну до неё ещё три месяца, что ж ты сейчас-то думаешь? – злилась мать своим слабым голоском – давай, бери всё и поезжай с первым же автобусом до Верхнегорска, там тебя мой двоюродный племянник подберёт на машине, потом в Сибай. Давай, до автобуса два часа, надо успеть.

– А ты куда? Он же прибьёт тебя – спорила Айхылу.

– Я у Нади поживу, не волнуйся. Иди уже! – мать пихнула её в бок, и Айхылу вышла.

Постояла с минуту в коридоре, пытаясь вспомнить, что такое Сибай, кто её таинственный двоюродный брат и не смогла. Хотела вернуться, но за дверью на башкирском выругалась мать и Айхылу покорно пошла собираться.

Это походило больше на бегство, так быстро они с матерью никогда не собирались. Поскидывали вещи матери в газель – всё что успели унести, простились, и Айхылу со своим скромным багажом отправилась на автовокзал. Такси под ночь вышло дорого. Она сокрушалась, что с таким успехом можно было до Верхнегорска доехать на попутках, но мать с ней не советовалась – решила всё в одночасье и уехала к тете Наде, её давней подруге, а дочь выслала куда-то далеко, в полную неизвестность. Однако в этом были и свои преимущества – завтра Айхылу не увидит своего пьяного отца. Судя по размаху пирушки, запой обещал быть долгим, а потом он будет ещё месяц отходить, месяц ломать его будет как щепку, так что лето в каком-то захолустье звучало лучше, чем в собственном доме.

Под слабым светом ламп бесновались мотыльки и мушки. Платформа пустовала. Ночь разливалась душным июньским воздухом. Айхылу сидела одна-одинёшенька с дорожной сумкой и рюкзаком, разглядывая, как облачко насекомых бьётся о стекло лампы безутешно, безостановочно. Невольно она подумала, что и мать так билась с отцом уже много лет. Терпела, ведь у башкирок её рода так положено. Айхылу казалось, что этим намеренным заточением с одним мужчиной мать пыталась сохранить хоть каплю потерянной чести при побеге. Дважды замужние в её понимании были падшими женщинами, и она терпела. Терпела и Айхылу, невольно подчиняясь их женскому девизу.

Телефон завибрировал в кармане. На экране высветилось сообщение от незнакомого номера «будешь в Магнитке, позвони. Эльмир». Айхылу убрала телефон. Вздохнула. Тело клонило в сон, но впереди ждало около семи часов дороги в тесном автобусе и какой-то Эльмир маячил на горизонте.

Вскоре стали подходить люди. Сонные они волокли за собой свои пожитки, становились на платформу и ждали один единственный ночной автобус до Верхнегорска.

Айхылу рассматривала мотыльков, их стало как будто больше: точно лёгкая вуаль они окружали лампу с единственной целью – добраться до огонька и сгореть.

Прибыл автобус. На платформу вышла тучная и злая женщина в желтайке: теребила в руках засаленные бумаги, бросала грозные взгляды на пассажиров.

– На багаж билет где? – громко говорила она какому-то старику.

– Ась? Не слыхаю я – отвечал он.

Айхылу переминалась с ноги на ногу в конце очереди. Люди роптали на старика.

– Багаж, ба-гаж. Билет на него – повторяла хмурая женщина, тыкая бумагами в клетчатую сумку.

– Ась? Вот билет – большой белый лист дрожал в стариковских сухожильных руках.

Женщина театрально закатила глаза. Айхылу усмехнулась, догадываясь, что белый лист – это билет, который старику купили онлайн и как непутевому распечатали, а о багаже никто не подумал.

– Да не тот! Идите на кассу…

– Давайте я схожу – предложила Айхылу.

Старик мял в руках бумажку, не слышал, смущался.

– Сходи, а то мы тут вечность стоять будем. Садись, дед, купят тебе.

Айхылу подумала, что денег ей точно не выбить из этого деда, но отчего-то было плевать. Мать с детства закладывала в её голову мысль о том, что стариков надо уважать и помогать, даже если сама нуждаешься в помощи.

Автобус тронулся, весь скрипя и покачиваясь. Свет погас, кто-то болтал, кто-то ужинал, так что по салону потянуло копчёностями. Айхылу не любила этот запах, так пахли попойки отца, и она весело отметила про себя, что завтра его уже не будет в её жизнь, но в глубине души понимала, что это временный разрыв. Не первый раз мать порывалась уйти, но делалось это всегда, чтобы вразумить алкаша-мужа, а значит пара недель в неизвестном ей Сибае и Айхылу вновь окажется на пороге отчего дома.

Глава 2

– Я на входе на вокзал – говорила в телефон Айхылу. Задорный голос обещал прийти с минуты на минуту – хорошо.

Автобус прибыл в пять утра. Тело дрожало от прохладного ветерка. Люди быстро разбредались по улицам; шумно и недовольно волокли вещи. Вокзал в Верхнегорске был большой и битком набитый даже в ранние часы весьма неприглядными личностями.

Айхылу не пугалась, она два года жила в большом городе и привыкла к самой разношёрстной толпе. Больше она боялась, что в таинственном Сибае будут проблемы с интернетом. Это была её последняя связь с миром – с миром весёлых подружек из общежития; с миром сплетен и пересудов; с миром приложений для знакомств, которые в её бытности стали приятным времяпрепровождением.

С некой тоской она вспоминала, как в последний месяц учёбы подружка, она же соседка по комнате, Олеся нашла себе после долгой череды свиданий статного и взрослого мужчину. Их романтическая связь стремительно и интересно развивалась. Айхылу любила послушать её истории, как и истории остальных девочек с этажа. Эти слащавые любовные рассказики, эти живые девичьи эмоции завораживали, вызывали лёгкую зависть, и она слушала. Она всех слушала: мать, пьяного отца, подруг, а её обычно не слушал никто, да и рассказывать было особо не о чем.

Наверно, а может и всецело эта поездка становилась самым ярким событием в жизни Айхылу. Не было под боком бойких подруг из города. Обычно они отвечали за решительность, разговорчивость и сноровистость, а Айхылу отвечала скорее за тень, чем за определённого человека. Так что впервые она была отдана на откуп самой себе, но ещё не осознала всю ценность неповторимого мгновения. Пока она только вылавливала в толпе случайных пареньков глазами, угадывая в чужих лицах своего двоюродного брата Эльмира. Было скучно. Сонно тянулись мысли в голове о том, как долго в этот раз продержит осаду мать, прежде чем заскучает по отцу, и как скоро всё вернётся на круги своя. Вечерние мысли о жизни без неисправимого пропойцы сменились унылой трезвостью. Очевидность скорого исхода резала по сердцу как ножом – для серьёзных перемен в судьбе её семьи нужно что-то посерьёзней, чем вполне привычный запой отца.

– Айхылу? – спросил мужской голос, и она обернулась. Среднего роста парнишка, больше тянувший на подростка, смотрел узкими глазами с любопытством – я Эльмир.

– Привет, да, рада знакомству – поспешила ответить Айхылу и начала поднимать вещи.

Эльмир перехватил её сумку и бодро зашагал, петляя между людьми. Черные волосы топорщились смешным ёжиком на его голове. Ноги были обуты в обычные шлепанцы, судя по истрепанному виду, повидавшие куда больше, чем Айхылу. Такой Эльмир был весь простой как три копейки. А солнце уже выглядывало на небе и обещало изнуряюще жаркий день.

– Учусь в медицинском – уже в машине рассказывала Айхылу. Эльмир буквально заваливал её прорвой вопросов без всякого смущения.

– Ого, так ты врач? – живо удивлялся он, выпучивая глаза на дорогу.

– До врача мне ещё очень далеко – вяло отвечала Айхылу.

В карих донышках глаз отражались серые улицы промышленного города. Где-то за рекой дымились, точно отцовские сигареты, трубы. Люди спешили потоками на работу, прыгали в автобусы и маршрутные такси, а старая шестёрка Эльмира катила по улицам, урча изнежившимся на весеннем солнце котом.

– А я вот техникум в Сибае заканчиваю. Девушку ищу. У тебя нет случайно свободных подружек? – он весело ей подмигнул, Айхылу покачала головой.

Свободных подруг была уйма, только вот они её на смех поднимут, если она им в качестве сердечного избранника предложит пацанёнка на гнилой шестёрке. Нет, девочки из общежития ловили на свои удочки состоятельных дяденек, а не молодых ребят из глуши.

– Нет, у меня мало друзей – отвечала она и глянула в телефон.

Олеся уже написала ей целый том голосовых сообщений, но из уважения к родственникам Айхылу не читала, не втыкала наушники в уши, а продолжала вести ненавязчивый разговор.

– О, в Басае полно у тебя друзей сыщется. Туда на лето вся родня съезжается. Я поеду, братишка по отцу, две сестры, но они мелкие, школьницы все, но знаешь, весёлые дуры! – он рассмеялся.

– Басай? Я думала Сибай – уточнила Айхылу.

– Не, сперва, конечно, в Сибай покатим, там родня уже стол накрывает. А жить-то ты будешь у Зухры-ханум в Басае. Барана наверно уже зарезали, беш будет жирный – он похлопал себя по тощему животу.

Айхылу задумалась. Особой разницы между Басаем и Сибаем она не подмечала, потому что ни тот, ни другой не видела. Полагала, что это тоже какой-то маленький городок и не беспокоилась.

– Беш любишь?

– Люблю – кивала она.

– А лапшу катать умеешь?

Айхылу умела, но не любила. Эти огромные лепёшки мать заставляла катать часами, потом они сушились по всей квартире, что и мухе присесть негде было. Приготовление бешбармака можно было назвать настоящим ритуалом. О дне варки бешбармака мать сообщала заранее, и вся другая работа по дому ставилась на паузу.

– Умею – вздохнула Айхылу.

– А я нет. Зато разок от матери скалкой по хребтине получил – с досадой добавил Эльмир.

Айхылу усмехнулась с ужасом, знала она эти скалки – огромная палка длиною с руку и толщиною тоже с руку. Она прикинула насколько это больно получить такой по спине и решила, что Эльмиру досталось с лихвой.

– Я, понимаете ли, слепил одну лепёшку. А эт нифига не я был! Эт младший Азамат пакостил. Вечно мне за него прилетает – ворчал Эльмир.

– А ты живешь с родителями?

– Конечно, мне от дома до техникума ехать-то фигня – Айхылу кивала, примерно понимая образ жизни своего брата. Таких ребят девушки её статуса студентки предпочитали обходить стороной – а ты на башкирском не говоришь?

– Нет. А это проблема?

– Не, ты что, молодняк весь на русском балакает, ну мы эти как их… – он задумался.

– Билингвы?

– Да, точно, они самые. А так может старики к тебе придерутся, мол чего башкирский не учишь, но ты кивай, да в голову не бери. Они так всем в уши льют. Старики, чего с них взять. Картатай вообще на старости лет свихнулся, арабский вздумал учить и весь дом заставляет намаз совершать. Потому я к вашим с ночёвкой не суюсь – он рассмеялся, потом затих – нет, я по исламу, конечно, стараюсь жить, но терпиловки вставать в пять утра у меня не хватает. Потом вот, тоже состарюсь и буду коран читать.

Айхылу кивала, вспоминая скромные традиции матери складывать ладошки после всякого приёма пищи. Невольно и Айхылу подчинялась неведомым традициям, складывала ладошки лодочкой, с минуту, пока мать бормочет молитву, смотрела на изгибы линий на ладонях, а потом, как бормотание стихало, делала движение будто умывается, и весь стол вставал.

– Там-то? Там карьер, вот от нашего района вообще рукой подать. Мы мальцами там лазали, но сейчас уже не интересно – рассказывал Эльмир, когда они въехали в таинственный Сибай. Город оказался уютным и удивительно чистым. Дороги не были забиты машинами, отчего дышалось как будто бы легче – мы в посёлок Горный. Пока по всей родне проедешь, наверно уже к выходным в Басай поедем.

– Тут наверно шахтеров много живет?

– Да нет, уже нет. Добыча-то почти на нет сошла. Так, по мелочи. Батя мне рассказывал, мол раньше белазы круглые сутки гоняли. Отвалы, вон они, кстати, как горы росли на глазах. А теперь похерили, ну или добывать нечего, я хрен его знает. Но работы в городе мало – Айхылу смотрела как мимо прокатил грузовик, грохоча пустым кузовом, – не, это камаз обычный. Белазы больше раза в три.

В доме какой-то троюродной бабушки толклись люди. Айхылу, к её удивлению, встречали со слезами на глазах. Все её обнимали, вели в дом по вязаным коврикам. Она осматривалась по сторонам, постоянно с кем-то здоровалась, отвечала про мать, и все женщины в унисон вздыхали, заслышав только намёк на слово развод.

Здесь были старики и дети, были молодые парни и девушки её возраста, но все как один приходились ей каким-то боком родственниками. На десятом имени Айхылу решила, что её короткой памяти едва ли хватит на такое количество имён и перестала запоминать, как и кого зовут.

Башкирская речь лилась тут и там вперемешку с русской. В бурной всеобщей болтовне в одном предложении бок о бок стояли русские и башкирские слова, так что иногда Айхылу улавливала смысл разговоров. Больше всего ей понравились две сестрёнки Ляйсан и Гузель. Погодки, одной шестнадцать, другой пятнадцать были так на друг дружку похожи, что казалось были близняшками. Шумные, смешливые, они сразу перехватили Айхылу в свои руки, споря по какой-то мелочи с Эльмиром, и тот ушёл в тень. Девушки были говорливы, всё про всех рассказывали, но силы Айхылу после ночной дороги были на исходе, хотелось спать, а впереди был только жирный завтрак, больше походивший на мировое застолье.

– Мы каждое лето в Басае у бабули. Там мало, конечно, ребят нашего возраста, но есть. Много кто летом приезжает, а зимой там делать нечего – рассказывала Гузель.

– А интернет там ловит? – спросила Айхылу.

– Ну мэтеэс плохо ловит, но есть связь, конечно – кивала Гузель – Эльмир тебя повезёт?

– Вроде да – отвечала Айхылу, переваривая слово «мэтеэс», которое так и резало слух.

– Да ты, если что с нами поезжай. Нас папа возит. Хоть ни в этой чёртовой шахе трястись.

– Чего ты мою ласточку засираешь? – огрызнулся Эльмир и девушки прыснули хохотом.

За обедом какой-то плечистый бородатый дед забормотал на арабском и ещё долго говорил непонятные далёкие слова. Айхылу изучала ладони, успокаивая себя мыслью, что у неё не «мэтеэс», а «йота», а значит в глухой деревеньке будет не так уж и скучно, главное подальше от отца. Хотелось уже прослушать сообщения Олеси, позвонить Тане и узнать, как прошло её первое свидание с тем женатым мужчиной, в общем хотелось собрать сплетен и почувствовать себя причастной к тому, к чему она никакого отношения не имела.

Неделю, как пророчил Эльмир, Айхылу таскали по всем родственникам в Сибае. Она съела в общей сложности не меньше пяти литров бешбармака, пару коробок чак-чака, может около банки сметаны и уйму всего того, от чего желудок, не привыкший к такой плотной кухне, заворачивался в узел. Но гены к концу недели будто вспомнили свои корни, и раздутый живот начал свыкаться с местным рационом, и Айхылу с большим рвением принялась уплетать жирнючие блюда. Между тем она познакомилась, как ей казалось, по крайней мере с пятьюдесятью ребятами и девушками её возраста, кто, как и все остальные приходились ей роднёй. Упрёки по поводу незнания родного языка вызывали бурю споров, к которым она отношения не имела. Тут всегда оказывалась какая-то современная бойкая тётка лет сорока, что уверенно катила бочку на стариков и отстаивала ненужность изучения башкирского. Тётки попадались всегда разные, споры разгорались до невозможности одинаковые.

– И как он? – спросила Айхылу.

Ночь клубилась дымом топлёной бани. Плаксивым лаем надрывалась собака, а в доме бушевала в этот раз тетка Марьяна, с горячим рвением отстаивавшая то, за что сама Айхылу даже не планировала бороться.

– Ой, он чудо, просто чудо! Я разведу его на новенький айфон. А Светку помнишь с нижнего этажа? Ну эту, у неё ещё губы накачаны. Ну так вот, она говорят залетела от паренька с четвёртого курса, какой-то малолетний дурак, вообще не говори! – Айхылу и не говорила, слушала, разглядывая, как мечутся мотыльки под крышей бани, где ещё горела одинокая лампочка, – а ведь она говорила, что замуж только за богатого. Но мой, ну это просто рубь золотой. Цветы, ухаживания, в постели тоже всё ничего такое – Олеся хихикала, Айхылу задрала голову к небу и удивилась, здесь были видны звёзды, куда лучше, чем в её родном городке – а Таня зря с женатым крутит. Вообще я этого не одобряю. Ну разве мало свободных мужиков? Ну вот я ведь нашла. Вообще она головой не думает. Может он ей заливает, что уйдёт из семьи, но всё враки. Ребёнок все–таки.

– Угу – протянула Айхылу не замечая, что рассказ её не так много трогает, как тот факт, что кроме Большой медведицы она больше ни одного созвездия не знает. Устыдилась.

– Но она говорит любовь. Ага, любовь. Ему лишь бы молодуху затащить в постель. Ей о будущем надо подумать. Я вот иногда так думаю…

– Мы вчера с ним пять часов разговаривали. Представляешь, пять?!

Айхылу не сразу осознала, что говорит уже не с Олесей, а с Таней. Чудным образом выпал из её головы короткий отрезок времени, занятый сменой собеседников. Она напрягалась, пытаясь понять, чего лишнего ляпнуть с Таней нельзя, что можно было с Олесей.

– Он меня понимает, как никто! Мне кажется, мы говорим на одном языке, он чуткий до эмоций.

– Какой молодец – поддакивала вовремя Айхылу, гугля попутно названия созвездий и пытаясь их найти в небесной черноте.

После ночной поездки неделю назад ей ещё пару дней было по привычке интересно узнать все сплетни. По-прежнему речь шла о любви и деньгах, и она с удивлением замечала, как слух ее подводит, пропуская мимо множество мелочей. Казалось, в её восприятие мог укладываться только один определенный вес сплетен, который подруги регулярно превышали, потому срабатывал аварийный сброс, и половины Айхылу и не слышала. А может не слушала потому, что сама такой жизнью не жила ни там и ни здесь уж тем более. Здесь был ежедневный шабаш: родственник, гулянья и бедные барашки. Последних резали чуть не каждый день, и Айхылу иронично заключала, что её приезд для баранов не меньше, чем явление всех всадников апокалипсиса.

– Олеся помешана на выгоде, она меркантильна до мозга костей. Мы с ней на днях поругались, она мне сказала, знаешь что?

– Что?

– Чтоб я башку включила, мол, с Вадиком будущего нет. Вот ты заметила, как она эти курсы саморазвития прошла, так прям считает себя великим оракулом? – пыхтела Таня от злобы – мы говорили с Вадиком о многом. Он просыпается и пишет мне, засыпает и звонит или пишет. Всегда такой ласковый. Боже, он словно мой личный психолог, лечит мои травмы – Айхылу пыталась припомнить о каких именно травмах идёт речь, но не смогла. Танина жизнь в её понимании была апогеем благополучия – Айхылу, это любовь, истинная любовь!