Одна среди туманов

– Но ведь Бутси… – Я вовремя прикусила язык, вспомнив слова Томми. «Мама живет в своем собственном маленьком мирке, который с каждым днем будет становиться все меньше».

– Но ведь Бутси здесь нет, – сказала я несколько более отрывисто, чем собиралась, и добавила, спеша перевести разговор на что-нибудь нейтральное: – Вы обе должны отойти за полицейское ограждение. Сегодня утром сюда собирался приехать шериф, и я не хочу, чтобы он застал вас там, где посторонним находиться не полагается.

К моему огромному облегчению, Кэрол-Линн послушно попятилась от края ямы. Сделав таким образом несколько шагов, она развернулась и подошла ко мне. С протяжным театральным вздохом Кло проделала то же самое, хотя и гораздо медленнее. Как только обе вышли из-за ограждения, я наклонилась к земле и, подобрав концы разорванной ленты, связала их узлом. Оставалось надеяться, что шериф ничего не заметит.

Кэрол-Линн тем временем взяла Кло за руку и повела по направлению к саду, говоря на ходу:

– Тебе непременно нужно познакомиться с Бутси. Я уверена, она подберет тебе какую-нибудь другую одежду. Молодая девушка должна одеваться поярче. Быть может, после обеда мы трое поедем в город, в универмаг «Хемлин», и купим тебе подходящую косметику. Я думаю, тебе больше подойдут естественные цвета…

Я уже собиралась сказать, что на одежду, которая продается в «Хемлине», Кло даже не взглянет, не говоря о том, чтобы ее носить, и что мне запрещалось пользоваться косметикой (если не считать гигиенической помады и лосьона от загара), пока мне не стукнуло четырнадцать. Накануне моего дня рождения Бутси сама отвезла меня в универмаг, где был отдел косметики «Мерле Норман» – это и был ее подарок. В ящике моего ночного столика в спальне до сих пор хранилась коробочка блеска для губ. Я очень долго им не пользовалась, думая, что накрашу губы, когда вернется мама, но она все не возвращалась, а когда, наконец, вернулась, мне уже не хотелось посвящать Кэрол-Линн в один из так называемых «обрядов взросления»[10]. Какой смысл, думала я, если до сих пор я переходила из одной возрастной категории в другую без ее участия?

Перед глазами у меня запрыгали черные мушки – верный признак подступающей мигрени.

– Бутси больше нет! – выкрикнула я и сразу почувствовала жгучий стыд, но было уже поздно.

Кэрол-Линн и Кло удивленно уставились на меня. Потом мать слегка выпрямилась и расправила плечи.

– Ступай к себе в комнату, Вивьен Ли. Сейчас же! Я запрещаю тебе разговаривать со взрослыми таким тоном.

При этих словах брови Кло подскочили аж до самых волос.

Я набрала в грудь побольше воздуха, потом медленно выдохнула, одновременно считая про себя от двадцати до ноля. Я, правда, была не особенно уверена, что этот прием сработает – его рекомендовал мне психоаналитик, у которого я побывала всего один раз. После того как он заявил, что не считает медикаментозное лечение целесообразным, я ушла и больше не возвращалась.

– Кэрол-Линн, – начала я, стараясь говорить как можно медленнее и как можно спокойнее, – не поздновато ли ты вспомнила, что у тебя есть дочь? Кроме того, – если ты не в курсе, – я уже слишком взрослая, чтобы ты могла отослать меня в комнату.

Ее взгляд скользнул по моему лицу, и если бы в эти минуты моя голова не раскалывалась от боли, я – клянусь чем хотите! – почувствовала бы и стыд, и сожаление. Впрочем, уже через пару мгновений я вспомнила, что передо мной стоит практически чужая, посторонняя женщина, которую я совершенно не знаю и которая не помнит и не знает меня.

– Взрослая женщина не стала бы так разговаривать с матерью, – раздался позади меня мужской голос, и я резко обернулась. Томми… ну конечно, это был он!

– Тем более с больной матерью, – добавил брат, чуть понизив голос, и его голубые глаза стали жестче. – И особенно если тебя может услышать юная, впечатлительная особа. – И он кивком показал на Кло.

Я едва не рассмеялась, подумав о том, что «юная» Кло могла бы научить Томми таким словам, каких он в жизни не слышал, и что впечатлительности в ней было не больше, чем в старом диване. Конечно, если бы перед ней вдруг оказался Джастин Бибер или Мэрилин Мэнсон – дело другое, но Томми не был ни тем ни другим, а уж я тем более. Нет, такие слова, как «впечатлительность», «последовательность» и «рациональное восприятие», нельзя было применить по отношению к Кло ни при каких обстоятельствах.

Покачав головой, я с силой сжала виски.

– Они зашли за желтую ленту, а шериф может подъехать каждую минуту. Я не хотела, но они не оставили мне выбора.

Выражение лица Томми не изменилось, и я смутилась еще больше. Опустив взгляд, я увидела, что он держит в руках круглую коробку. Ее ручка, сделанная из толстого золотого шнура, облезла и порвалась и теперь лежала на крышке, напоминая дохлого червя.

– Что это у тебя?

Томми протянул коробку мне.

– Я так и не дождался твоего звонка и решил сам принести тебе эту штуку. В ней дядя Эммет хранил запасные части к часам.

Старый картон, из которого была сделана коробка, был сухим и шершавым на ощупь, как любимое, слегка пыльное одеяло. Держа ее в руках, я невольно вспомнила старого седого джентльмена, очень доброго и внимательного, который заменил нам деда. Когда-то мы с Томми его обожали. Карманы дяди Эммета всегда были полны сладостей, к тому же он очень ловко вытаскивал десятицентовики из наших носов и ушей и всегда разрешал оставить монетки у себя.

Если дядя Эммет не работал в полях, значит, он трудился в своей мастерской в городе, а мы были тут как тут. Пока я играла с блестящими шестеренками и непослушными пружинками, Томми внимательно следил за тем, что делает дядя, и иногда даже помогал ему или подавал инструменты. Именно от него мой брат узнал, как устроены механизмы настенных и наручных часов, будильников и ходиков. Как и каждый, кто пережил Великую депрессию, дядя Эммет никогда ничего не выбрасывал, поэтому детали от часов, которые уже ни на что не годились, отправлялись прямиком в старую шляпную картонку. Дядя свято верил, что когда-нибудь они пригодятся.

В детстве я считала шляпную картонку своей волшебной шкатулкой, в которой можно было порой отыскать самые поразительные вещи: старинные броши с выпавшими камнями, одиночные клипсы и серьги – такие тяжелые, что они оттягивали мое детское ухо, зубастые шестеренки и плоские часовые циферблаты, выглядевшие без стрелок довольно странно. Они напоминали мне человеческие лица и вдохновляли меня сочинять о них занимательные истории, в которых непременно фигурировали Часы, Мастер-Часовщик или Бог-Время. Иногда, впрочем, циферблаты шли на изготовление изысканных ожерелий или королевских корон, которые я мастерила, незаметно похищая оставленный на стуле платок Матильды или один из маминых головных обручей, которые во множестве висели на зеркале трельяжа.

– Где ты ее нашел? – спросила я.

– Должно быть, в свое время дядя Эммет спрятал коробку под застреху хлопкового сарая – в тот самый угол, который разворотил упавший кипарис. Думаю, он ее именно спрятал, и спрятал неплохо, поскольку с тех пор, как дядя умер, она ни разу мне не попадалась. Я был бы очень признателен, если бы ты ее разобрала и переписала все, что там лежит. Я дам тебе несколько пластиковых пакетиков, чтобы ты могла разложить по ним детали. – Он слегка пожал плечами. – Возможно, дядя Эммет был прав и там действительно найдется что-то, что может мне пригодиться, но пока эти железки свалены в одну кучу, там просто невозможно ничего найти.

И Томми засунул руки в передние карманы джинсов, как он делал всегда, когда его что-то беспокоило, но ему не хотелось этого показывать. Первым моим побуждением было сказать ему – нет, я не собираюсь этим заниматься, и единственное, чего мне по-настоящему хочется, это сесть вместе с Кло на ближайший рейс до Калифорнии и улететь отсюда как можно скорее, лишь бы не видеть мать и не злиться на женщину, которой она когда-то была. Это, без сомнения, был самый очевидный, самый легкий и самый простой путь, но в том, как старательно Томми пытался не смотреть на меня, было столько затаенной надежды, что мне не хватило мужества принять это решение. Как сказал Трипп, «ты бросила и его тоже».

– Да, конечно, – услышала я свой собственный голос, который звучал просто на удивление приветливо и дружелюбно. – Давай сюда свои пакетики, я все сделаю, а Кло мне поможет. Правда, Кло?.. Сейчас нам все равно нечем заняться, и мы… – Я не договорила, увидев две фигуры, которые двигались к нам от дома. Это были Трипп и еще один мужчина лет пятидесяти на вид – коренастый, грузный, одышливый. Одет он был в полицейскую форму и «стетсон» с такими широкими полями, что во время дождя на его выпирающий живот, несомненно, не попадало ни одной капли.

Когда полицейский приблизился, я разглядела молочно-белую, казавшуюся прозрачной кожу, почти сплошь покрытую веснушками размером чуть меньше чайного блюдечка. На нем были солнечные очки-«капельки», но я догадывалась, что глаза у него светло-голубые, а волосы под шляпой – светлые, как пух на утенке. Человеку с такой кожей и с такими волосами, несомненно, приходилось несладко на миссисипском солнце. Да и на любом солнце, наверное… Нет, этот человек не был альбиносом, но я все равно подумала, что ему было бы лучше поселиться где-нибудь на севере.

Трипп и Томми кивнули друг другу в знак приветствия, а я скорее почувствовала, чем увидела, что Кло невольно пятится, стараясь оказаться как можно дальше от моего бывшего одноклассника. Похоже, вчера Трипп ее изрядно напугал, хотя, возможно, дело было не только в этом.

Обернувшись, чтобы как-то подбодрить девочку, я увидела, что Кэрол-Линн ведет Кло к садовой калитке. На ходу обе оживленно размахивали руками, словно младенцы, увлеченно играющие в песочнице. Их босые ноги глубоко увязали во влажной глине и издавали громкий чавкающий звук. Интересно, подумалось мне, как моя мать относится к запустению, воцарившемуся в саду после смерти Бутси? Я не исключала, что картина хаоса, которая открывалась ее взгляду по десятку раз в день, каждый раз повергала ее в шок, словно увиденная впервые. Впору было ее пожалеть: ужасаться засилью сорняков и буйству трав, заполонивших грядки и клумбы, по несколько раз на дню – это, пожалуй, было уже чересчур. Впрочем, я тут же подумала, что не знаю, насколько далеко зашел материн Альцгеймер. Если она не помнит того, что было утром, – это одно, но, быть может, Кэрол-Линн давно забыла, чей это сад, каким он был когда-то и каким должен быть. В этом последнем случае она, пожалуй, не так уж страдает.

Увы, провожая ее взглядом, я заметила, как мать задержалась перед садовой калиткой, и ее рука взметнулась к губам. Так бывало всегда, когда она была чем-то глубоко расстроена. Это была одна из немногих ее привычек, которая по какой-то причине задержалась у меня в памяти. Значит, что-то она помнит… И, не в силах и дальше наблюдать за матерью, я снова повернулась к Триппу и шерифу.

– Познакомься, Вив, – представил меня Трипп, – это шериф Донни Адамс. Он в наших краях недавно, поэтому тебе придется вкратце поделиться с ним своей семейной историей.

Шериф галантно снял шляпу, и я поняла, что немного ошиблась насчет цвета его волос. Он был совершенно лыс, и кожа на голове казалась еще более светлой, чем на лице. Выставив вперед мясистую ладонь, шериф вежливо пожал мне руку.

– Не такой уж я новичок, – произнес он довольно приятным баритоном. – Я родом из Леланда – это совсем недалеко отсюда, да и здесь я шерифствую уже больше пяти лет. Право, немного странно, что до сих пор мне не приходилось с вами сталкиваться.

– Но ведь я… меня тут не… – Я замолчала. Пульсирующая боль в голове возобновилась, мешая мне составлять слова в предложения.

– Вивьен только недавно вернулась. Последние девять лет она жила в Калифорнии, – «перевел» Трипп мой бессвязный лепет.

Шериф кивнул и снова надел шляпу.

– Понятно.

Как раз в этот момент зазвонил мобильник Триппа, и он отошел в сторону, чтобы ответить на вызов. Шериф Адамс словно этого и ждал. Достав блокнот и вынув из нагрудного кармана карандаш, он повернулся ко мне. Я заметила, что конец карандаша был замусолен и изгрызен, словно над ним потрудилась целая бобровая семейка.

– Итак, – протянул шериф, – у меня к вам несколько вопросов, мэм. Позвольте мне начать с главного: вы знаете, кто мог быть похоронен под упавшим деревом? Может, какие-то догадки или семейные легенды?.. – Он метнул быстрый взгляд в сторону Триппа. – Поверьте, я расспрашиваю вас о ваших семейных преданиях не из праздного любопытства. Похоже, этот скелет старше вас на несколько десятилетий. Возможно, кто-то из ваших близких хотя бы упоминал о… о чем-то подобном?

– О чем? О трупе, закопанном на нашем заднем дворе?

– Нет, мэм. О пропавшем родственнике или знакомом. О том, кто уехал и не вернулся.

Прежде чем ответить, я долго смотрела на шерифа. Моя мигрень разыгралась не на шутку, и я с трудом могла сосредоточиться на его словах. Наконец я покачала головой.

– Нет, сэр, ничего такого я не припоминаю. Никто из моих предков не пропадал… и, по-моему, это маловероятно. У членов нашей семьи есть такая странная особенность: как бы далеко мы ни уезжали, мы всегда возвращаемся сюда, в Миссисипи, в Индиэн Маунд. Возможно, моя мать что-то знает, но она… – Я замолчала, не зная, как лучше закончить предложение. Откровенно говоря, я довольно смутно представляла, что́ может знать Кэрол-Линн, а главное – что́ она способна вспомнить. Мне она за всю жизнь не сказала ничего более значимого, чем «Пока, детка».

– У нашей матери проблемы с памятью, – вмешался Томми. – Пока болезнь коснулась только кратковременной памяти, так что она, возможно, и вспомнит что-то, что было достаточно давно. Я бы на вашем месте попытал счастья.

Шериф Адамс черкнул что-то в своем блокноте.

– А среди ваших дальних родственников не было человека, который увлекался бы семейной историей, составлением генеалогического древа и тому подобным?

Мы с Томми переглянулись, и я негромко скрипнула зубами, мечтая о том моменте, когда все это закончится и я смогу вернуться к себе в спальню, чтобы принять таблетку. Наконец брат сказал:

– Наша бабушка Бутси увлекалась подобными вещами. Она постоянно рассказывала нам о том, кто из наших предков построил этот дом, кто и как его перестроил, кто посадил сад, кто умер молодым, кто скомпрометировал семью неподобающим поведением. Меня, честно говоря, это не особенно интересовало, поэтому я слушал не слишком внимательно и мало что запомнил. К сожалению, бабушка не вела никаких записей, насколько мне известно. Правда, перед своим, гм-м… отъездом в Калифорнию Вив хотела записать кое-что из бабушкиных рассказов, да так и не собралась. Да и я, в общем… Словом, в те времена мы оба полагали, что у нас еще будет время это сделать. – Томми пожал плечами и посмотрел на Кэрол-Линн и Кло. Моя мать задумчиво разглядывала сад, а девочка опасливо косилась на наш чудной дом. С того места, где я стояла, мне не было видно выражения лица Кло, и я была этому рада.

– Только одно я запомнил, – продолжал тем временем Томми. – Бабушка часто повторяла это в моем присутствии, поскольку я – мужчина. Дело в том, что дом всегда переходил по наследству к старшей дочери. Этой традиции, насколько мне известно, уже больше двухсот лет. Она существует с тех самых пор, как был построен этот дом.

– Любопытно. – Шериф еще что-то записал в блокнот, потом поднял голову, и я попыталась сосредоточиться на своем отражении в стеклах его солнечных очков. Голова у меня буквально раскалывалась, и я готова была на все, лишь бы отвлечься от пульсирующей боли.

– Вы сказали, что члены семьи всегда возвращались домой, как бы далеко их ни заносило, – процитировал шериф Адамс наши предыдущие «показания». – То есть, иными словами, никто из ваших родственников или предков никогда не пропадал без вести, не исчезал бесследно?

Томми и я покачали головой.

– И вы не припоминаете ничего странного, что происходило когда-либо с членами вашей семьи?

Крепко зажмурившись, я глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

– Насколько я помню, самая первая Уокер, построившая этот дом, в какой-то момент жизни бросила и его, и мужа, и даже детей и вернулась в Новый Орлеан, откуда она была родом. Мне смутно припоминается, что потом она вернулась. Так, во всяком случае, говорила Бутси. В те времена вокруг были в основном непроходимые болота, настоящие топи, а жизнь была суровой и опасной. Бабушка не раз говорила, что «болота поглотили ее», имея в виду родоначальницу нашей семьи, но я всегда думала, что это гипербола. Фигуральное выражение, – пояснила я специально для шерифа. – И, скорее всего, так и есть. Вряд ли это скелет первой Уокер – за двести лет от него, наверное, ничего не осталось бы, особенно в нашей влажной почве. – Я немного подумала. – А еще одна женщина из рода Уокеров утонула во время Большого наводнения 1927 года. Того самого, о котором напоминает след от воды на стене в нашей прихожей. Его трудно не заметить – он попадается на глаза каждому, кто поднимается или спускается по главной лестнице, а пользоваться лестницей нам приходится частенько. И, наверное, так же часто Бутси пересказывала нам историю о нашей бедной утонувшей прабабке – самой Бутси та женщина приходилась матерью. Вот все, что я помню… Ах да, кажется, наша прабабка погибла в тот же год, когда сама Бутси появилась на свет.

– Интересно, – сказал шериф, но я видела – ему не особенно интересно. – А как ее звали, вашу прабабку?

Мы с Томми снова покачали головой, потом я сказала:

– Когда-то я знала, может быть, со временем снова вспомню. Бутси много раз называла ее по имени, но сейчас я не… Я вам обязательно сообщу, если вспомню.

– Если те давние события действительно могут пролить свет на эту… на эту загадку, – проговорил Томми, – вам следовало бы поговорить с нашей служанкой Корой Смит. Когда-то давно ее бабка тоже была служанкой в этом доме – возможно, она служила семье Уокер еще до того, как Бутси появилась на свет. Быть может, Кора и запомнила что-то из того, что ей рассказывала ее бабка. Если, конечно, она рассказывала…

– Гм-гм… – Шериф слегка откашлялся, не переставая что-то строчить в блокноте. Я заметила, что, когда он склонялся к блокноту, уголок его губ слегка отвисал, и невольно подумала, что для полноты картины нашему славному парню – деревенскому шерифу – не хватает окурка сигары во рту.

– А где мне найти мисс Смит? – проговорил шериф так невнятно, словно во рту у него и впрямь была сигара.

– Она ухаживает за нашей мамой. – Томми посмотрел на часы. – Обычно она приходит в двенадцать, иногда чуть раньше. По утрам Кора обычно работает добровольцем в городской библиотеке.

Трипп закончил разговор и снова подошел к нам.

– Мне только что сообщили, – проговорил он. – Останки перевезли в Филадельфию для более тщательного исследования, но я уже сейчас могу сообщить кое-какие факты, достоверность которых не вызывает сомнений. Во-первых, скелет совершенно точно принадлежал женщине, и пролежал он в земле никак не меньше пятидесяти-шестидесяти лет. Кроме того, она, скорее всего, была достаточно молода, не старше двадцати, я полагаю. Конечно, эксперт-антрополог сможет сказать точнее, но сдается мне, что я не ошибся. Кроме того, если судить по состоянию тазовых костей, эта женщина, скорее всего, рожала, быть может, даже не один раз.

При этих словах я почувствовала подступающую к горлу тошноту. Сначала я решила, что во всем виновата моя мигрень, но это было не так. Просто я представила себе молодую женщину, ненамного моложе меня, похороненную под моим кипарисом задолго до моего рождения. А еще я подумала о ее ребенке, который остался один… Закрыв глаза, я попыталась отогнать от себя видение, в котором голый череп в отверстой могиле понемногу приобретал мои черты.

Шериф перестал писать и с беспокойством повернулся в мою сторону.

– Я распоряжусь, чтобы в лаборатории, где будут исследоваться останки, взяли образец ДНК умершей, – сказал он. – Если экспертам это удастся, я попрошу каждого из вас предоставить в мое распоряжение образец слюны для сравнения. Возможно, здесь под деревом все же была похоронена какая-то ваша дальняя родственница… Кстати, мисс, как долго вы намерены здесь пробыть?

Не сразу я поняла, что этот его вопрос обращен ко мне. Шериф и Томми выжидательно смотрели на меня, а я только таращилась в ответ, выпучив глаза, словно опоссум, который попал в свет фар движущейся по шоссе машины и приготовился свернуться клубком, чтобы угрожающая ему опасность мгновенно исчезла.

– Я… да… какое-то время я здесь еще пробуду, но потом… не знаю.

– Не беспокойтесь, шериф, никуда она не денется, – спокойно добавил Трипп. – Насколько я знаю, мисс Уокер просто некуда ехать.

Тут его телефон снова зазвонил. Трипп бросил взгляд на засветившийся экранчик и покачал головой.

– Мне нужно ехать на работу. Старая миссис Ли в «Солнечных полянах» скончалась сегодня ночью во сне, и я должен быть там. Кроме того, дикая свинья проломила изгородь в палисаднике дома, который я как раз собирался продать, и теперь бросается на все, что движется, так что мне, пожалуй, лучше поспешить.

– Дикая свинья? – переспросила незаметно подошедшая к нам Кло. Ей, похоже, наскучило разглядывать запущенный сад и странный желтый дом, и она решила найти занятие поинтереснее.

Трипп кивнул.

– В нашей глуши подобные вещи иногда случаются.

Кло побледнела от ужаса.

– А что вы будете с ней делать, если поймаете?

– Возможно, просто съем.

Кло быстро заморгала, пытаясь решить, шутит он или говорит серьезно. Похоже, ей было очень жалко дикую свинью. Что касалось меня, то я сосредоточилась на первой половине фразы Триппа.

– Ты сказал, что собирался продавать дом?

– Ну да. – Трипп сунул мобильник в карман. – Нет, не свой… – пояснил он, правильно истолковав мое недоумение. – Я торгую недвижимостью, у меня свой бизнес. Правда, небольшой, но он все же помогает оплачивать счета. В наших краях находят не так уж много мертвых тел, чтобы обеспечить коронеру полную занятость.

Попрощавшись со всеми взмахом руки, Трипп зашагал к своей машине. Он уже садился за руль, когда Кло нагнала его и спросила:

– А что такое дикая свинья?

Повернувшись, Трипп внимательно посмотрел на нее.

– Это очень большая свинья с острыми зубами и клыками, как у кабана. И она может быть довольно опасна даже для взрослого человека.

Кло побледнела еще больше.

– Твою мать! – выругалась она. – В какую же дыру я попала?

Трипп окинул девочку тяжелым взглядом, потом посмотрел на Кэрол-Линн, которая тоже подошла к нему. Низ ее расклешенных джинсов сплошь облип глиной.

– Юные леди не должны так выражаться, – строго сказала она, направив палец прямо в лицо Кло. – Тебе придется попросить прощения, иначе я буду вынуждена промыть тебе рот с мылом.

Бледное лицо девочки вспыхнуло неожиданно ярким румянцем.

– Что за хрень?! – завопила она, резко оборачиваясь к моей матери. – Какого хе..!

Договорить она не успела. Трипп стремительно выскочил из машины и заступил ей дорогу.

– Ты помнишь, о чем мы говорили в аэропорту?

Кло прикусила язык. Глаза ее перебегали с моей матери на меня и обратно, словно она надеялась, что кто-то из нас примет ее сторону. Не дождавшись нашего сочувствия, девочка скрестила руки на груди и буркнула:

– Ну ладно. Как скажете.

– Это означает – «извините»? – Трипп наклонился к ней.

– Да… сэр, – пробормотала Кло.

– Вот так-то лучше. – Трипп удовлетворенно кивнул и, еще раз помахав рукой всем нам, сел в машину. На мгновение он обернулся, чтобы показать нам растопыренные в виде римской цифры V пальцы, которые направил себе в глаза, потом бросил еще один суровый взгляд на Кло и уехал.

– Кажется, Кора приехала, шериф, – сказал Томми, показывая в угол заднего двора, где находилась крохотная парковочная площадка на одну машину, построенная еще в те времена, когда мой брат увлекался мотоциклами. Правда, с тех пор, как я вернулась домой, мне на глаза не попался еще ни один мотоцикл, и я решила, что Томми забросил это свое хобби. На площадку как раз въезжала светло-голубая «Тойота».

– Идемте, я вас ей представлю, – добавил Томми и повел шерифа прочь. Обернувшись на ходу, он посмотрел на меня.

– Не забудь разобрать часовые детали. Пластиковые мешочки я принесу тебе чуть позже.

Только после этих слов я осознала, что все еще держу в руках увесистую шляпную картонку, полную шестерней, пружинок, корпусов и бог весть чего еще. Разбирать этот хлам я не особенно стремилась, но теперь у меня, по крайней мере, был предлог как можно скорее вернуться к себе в комнату.

– У меня к тебе просьба, Кло, – сказала я девочке. – Мне нужно отнести эту коробку наверх. Будь добра, отведи Кэрол-Линн в дом и включи ей по телику программу поинтереснее. Пусть смотрит, пока Кора не закончит с шерифом, ладно?