Гений столичного сыска

– Что, опять нужна моя помощь, господин судебный следователь по особо важным делам? – слегка прищурившись, поинтересовался Владимир Иванович.

– Откуда тебе известно, что я следователь по особо важным? – подивился Воловцов. – Я сам это только на днях узнал.

– Ты, верно, забыл, к кому ты пришел, – усмехнулся начальник Московского сыска. – Впрочем, после отпуска и не то еще бывает… Сколь по всей стране таких, как ты, судебных следователей по особо важным? Человек десять? Пятнадцать?

– Двенадцать, – сдержанно ответил Воловцов.

– Вот! – едва не воскликнул Владимир Иванович. – Таких, как ты, всего двенадцать человек. Вы прямо как апостолы. Думаю, это число даже не случайно… Гордись!

– Так я и горжусь, – спокойно ответил Иван Федорович, постепенно привыкая к новому облику Лебедева.

– Что-то не видно, – заметил начальник сыскного отделения. – Признаться, в своей полицейской жизни я всего один раз имел дело с судебным следователем по особо важным делам.

– Вот как? И когда же?

– Когда он расследовал серию уличных убийств, в том числе и на моем участке, в бытность мою помощником пристава второго участка Сущевской полицейской части. Этот судебный следователь был по происхождению поляк. Звали его Владиславом Рудольфовичем Рыковским. Умница, каких мало. Хотя и не без странностей… – Главный московский сыщик немного помолчал. – Позже Рыковский сделался одним из моих предшественников на посту начальника Московского сыскного отделения. – Лебедев посмотрел на Ивана Федоровича: – Ну вот, теперь я знаю еще одного следователя по особо важным делам. Так ты ко мне по делу или так, как говорится, мимо проходил? – сыскарь кинул острый взгляд на судебного следователя по особо важным делам.

– По делу, Владимир Иванович, – ответил Воловцов и, в свою очередь, спросил: – Ты что-нибудь слышал об убийстве генеральши Безобразовой в Рязани?

– Только то, что писали газеты, – последовал ответ. – Кажется, главным подозреваемым там был то ли племянник генеральши, то ли ее внук, – добавил Лебедев. – Его даже взяли под стражу и предъявили обвинение в двойном убийстве и поджоге…

– Вполне возможно, что в этом деле открылись новые обстоятельства, – раздумчиво изрек Иван Федорович.

– Все понятно… Тебе поручено с этими обстоятельствами разобраться, имеют они место быть или нет, – без всякой вопросительной интонации произнес начальник сыскной полиции Москвы.

– Именно так, – согласно кивнул Воловцов.

– Ну и что это за обстоятельства? – в упор посмотрел на собеседника Лебедев.

– Излагаю, – начал Иван Федорович. – Три дня назад поздно вечером в Сретенскую полицейскую часть обратился молодой человек, представившийся московским мещанином Иваном Колобовым. Он заявил, что его следует немедля арестовать, поскольку он хорошо знает лиц, совершивших в Рязани убийство генеральши Безобразовой и ее горничной. Мало того, этот Колобов сказал, что, возможно, он сам принимал в этом преступлении участие, ибо пребывал во время этого двойного убийства в Рязани. Больше на вопросы дежурного полицейского Колобов отвечать не стал, попросил отложить допрос до утра и отвести его в камеру. Пожелание его было исполнено. Но тут случилась вот какая досада: до утра Колобов не дожил. Согласно врачебному заключению по медицинскому освидетельствованию трупа мещанина Ивана Колобова, в его желудке был обнаружен медленно действующий яд, полученный как производное ртути и напоминающий сулему…

– Получается, его отравили? – спросил Владимир Иванович, до того внимательно слушавший собеседника.

– Возможно, – как-то не очень уверенно проговорил Иван Федорович. – Или имеет место факт самоотравления. И это первый вопрос, на который мне предстоит найти ответ. Второй вопрос, – произнес судебный следователь по особо важным делам после небольшой паузы, – правду ли сказал перед своей смертью Колобов. И наконец, третий – был ли он во время убийства генеральши Безобразовой и ее горничной в Рязани.

– Ты хочешь, чтобы я ответил на все эти вопросы? – поднял брови главный сыщик Москвы.

– Было бы славно, – улыбнулся Воловцов. – Но все это поручено мне. Хотя… – немного подумав, произнес Иван Федорович. – Узнать, покидал ли Колобов Москву в августе сего года и проживал ли он на момент убийства в Рязани, тебе не составит особого труда.

– Ну да, – задумчиво произнес Лебедев. – А когда убили генеральшу? – спросил он.

– Двадцать восьмого августа, – быстро ответил Иван Федорович.

– Понял, – констатировал начальник Московского сыска и шутливо спросил: – Что еще изволите?

– Еще нужно прояснить личность этого Колобова, – объявил наконец главную цель своего визита в сыскное отделение судебный следователь по особо важным делам. – Мне нужно знать о нем все. Совсем все, понимаешь? – посмотрел на Лебедева Иван Федорович. – Всю подноготную, начиная с младых ногтей и первой любви и заканчивая личной перепиской с родными и близкими и состоянием его пищеварения. Сам понимаешь, полномочия у меня самые широкие.

– Понима-аю, – протянул Владимир Иванович. – Только вот кто всем этим займется?

– Так известное дело: Василий Степанович Стефанов, – без тени сомнения произнес Воловцов, глядя, однако, мимо Лебедева.

– Экий ты прыткий! Ты что, лучшего сыскаря у меня забрать хочешь? – спросил начальник Московского сыскного отделения, понимая, что Стефанова все равно придется временно определить в помощь судебному следователю по особо важным делам Воловцову.

– Никто его забирать у тебя не собирается, – мягко возразил товарищу Иван Федорович. – Как был он у тебя старшим чиновником особых поручений и первым сыщиком, так им и останется. Просто какое-то время он поработает моим агентом. Не думаю, что ты забыл, – тут наконец Воловцов взглянул на Лебедева, – что исполнение поручений судебных следователей в перечне обязанностей служащих сыскных участков и отделений…

– У вас забудешь, как же, – ворчливо, но вполне добродушно промолвил Лебедев. – Сразу напомните! Что ж, придется подчиниться, – нарочито смиренно произнес главный сыщик Москвы. – Ведь таких, как ты, всего двенадцать… апостолов!

* * *

Быть лучшим – совсем непросто. Случается, что найти и раскрыть банду преступников, разоблачить аферистов и мазуриков[8] зачастую бывает несложно, если при этом имеешь сыскной склад ума, опыт и агентов в среде блатных. Другое дело – держать соответствующую марку и все время доказывать, что ты лучший. Вот для этого следует прикладывать немалые усилия, и кроме недюжинной работоспособности надлежит быть завсегда собранным, внимательным и точным. Достигнув соответствующего уровня, ты понимаешь, что на тебя смотрят, на тебя рассчитывают, а если ты не сумел сработать должным образом, значит, подвел людей и не оправдал возложенных на тебя надежд. Что никак не позволительно…

Так или примерно так думал Василий Степанович Стефанов, получая очередное назначение.

Вскоре бывшего околоточного надзирателя Третьего участка Лефортовской полицейской части заприметил начальник Московского сыскного отделения Лебедев и перевел к себе по прошению на имя обер-полицмейстера Москвы его превосходительства генерал-майора Трепова.

В сыскном Стефанов быстро сделался чиновником особых поручений, потом старшим чиновником с принятием на себя должности столоначальника. Однако все это не мешало ему заниматься своим основным делом – розыском преступников. Правда, теперь Василий Степанович чаще руководил расследованием преступлений, нежели занимался сыском лично, направляя и контролируя действия своих подчиненных. Именно таким образом была раскрыта и арестована банда Фимы Сенькина, два года промышлявшая в Москве грабежами во время поджогов, которые сами же и устраивали. Стефанов и его люди брали «короля воров» – известного московского маза[9] Костю Родзиковского, подмявшего под себя половину воровской Москвы. А совсем недавно был взят с поличным на проведении «благотворительной» лотереи некто генерал Дудышкин, оказавшийся вовсе не генералом и отнюдь не Дудышкиным, а мещанином Яковом Ароновичем Сандлером, махровым аферистом, занимающимся собиранием «благотворительных вспоможений» аж с тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года.

Когда Василия Степановича вызвал к себе начальник Московского сыскного отделения коллежский советник Лебедев, у него в кабинете находился судебный следователь Воловцов. Стефанов не был с ним знаком, хотя имел честь быть представленным Воловцову Владимиром Ивановичем, после этого они с Иваном Федоровичем несколько раз виделись по служебным делам.

– Вот, Василий Степанович, господин Воловцов прибыл по твою душу, – так начал разговор Лебедев. – Пришел за помощью, на что, собственно говоря, имеет по своему служебному положению полное право.

– А в чем надо помочь? – заинтересованно посмотрел сначала на своего начальника, а затем на Ивана Федоровича сыщик Стефанов.

– А это он сам тебе расскажет, – устранился от дальнейшего разговора Владимир Иванович.

– Дело вот в чем, – обратился к Стефанову Иван Федорович. – Имеется труп некоего московского мещанина Ивана Александровича Колобова. По информации, сообщенной им лично, когда он был еще жив, в августе месяце сего года он находился в Рязани. Более о нем ничего не известно. Вам надлежит узнать, правду ли он сказал про свое нахождение в Рязани, и выяснить, кто, собственно, таков этот Колобов. Меня интересует все! Даже любая мелочь, с ним связанная. Его место проживания, род занятий, друзья, родственники, переписка, если таковая имелась… Словом, вся подноготная о человеке. Полагаю, – добавил без тени сомнения судебный следователь по особо важным делам, – заниматься сбором информации о человеке вам не впервой, поэтому надеюсь на скорый положительный результат.

– Я, конечно, постараюсь, – заверил Воловцова Василий Степанович. – Привлеку к этому делу для быстроты еще Игнатьева и Колмановича… – Стефанов вопросительно посмотрел на Лебедева: – Так, Владимир Иванович?

– Ты столоначальник, тебе решать, – ответил Лебедев и со значением добавил: – Главное, чтобы не в ущерб остальным делам, сам понимаешь…

– Не в ущерб, уверяю, – твердо произнес Стефанов. – Могу идти?

– Ступай, Василий Степанович, – отпустил подчиненного Владимир Иванович.

Когда старший чиновник по особым поручениям покинул кабинет, Лебедев спросил:

– Ну что, довольна теперь твоя душенька?

– Довольна, – ответил Воловцов, улыбнувшись.

– Будь спокоен, Стефанов сделает все в лучшем виде, – заверил Владимир Иванович.

– А я спокоен, – на полном серьезе ответил Иван Федорович и протянул руку: – Благодарю за помощь.

– Обращайся, – тоже вполне серьезно произнес Лебедев. – Всегда буду рад помочь.

Глава 4

Что произошло в рязани

Расследование убийства генеральши Безобразовой и ее горничной обещало быть трудным, а потому предстояло как следует ознакомиться со всеми материалами дела, не упуская при этом даже малейшей детали. Прочитав имеющиеся бумаги, Иван Федорович уже мог составить для себя картину преступления, кое о чем догадавшись, а кое-что и домыслив.

Дело развивалось примерно так…

Двадцать восьмого августа текущего года, в пятом часу пополуночи на улице Владимирской, во флигеле бывшего дома генерал-майора Всеволода Александровича Безобразова, занимаемом Платонидой Евграфовной Безобразовой, его вдовою, приключился пожар. По-видимому, возгорание произошло не столь давно, и вскорости благодаря своевременному прибытию пожарной команды и ее слаженным усилиям пожар был ликвидирован. Последствия его были не очень велики: в спальне генеральши обуглился пол и сгорел комод со стоящими на нем шкатулками, а в соседней со спальней девичьей комнате прогорело несколько половиц и частично прокоптился потолок и стеновые обои.

Во время тушения огня Платонида Евграфовна Безобразова и ее служанка горничная Алевтина Сенчина были найдены в своих комнатах мертвыми. Предварительный осмотр трупов показал, что на них имеются явные признаки умышленного лишения жизни в виде смертельных ран, нанесенных колюще-режущим предметом с обоюдоострым лезвием-клинком. Поскольку девичья комната находилась тотчас же за прихожей, то первой была обнаружена мертвая горничная.

Алевтина Сенчина лежала на животе близ двери, ведущей в спальню генеральши, уткнувшись лицом в пол. На ней была сорочка и верхняя юбка. Ноги были босы. Под девушкой была лужа крови, доходящая до порога двери в спальню Платониды Евграфовны. Рядом с трупом Сенчиной валялись медный подсвечник и выпавший из него огарок свечи, приставший к полу. Из этого можно было сделать вывод, что горничная была разбужена шумом в спальне генеральши, встала с постели, надела юбку и, взяв подсвечник с горевшей свечкой, пошла посмотреть, что происходит в спальне хозяйки. Алевтина Сенчина не дошла двух шагов до комнаты генеральши, как двери перед ней вдруг распахнулись, навстречу шагнул убийца и нанес ей смертельный удар кинжалом или ножом. Падая, Алевтина выронила из рук подсвечник, из которого от удара о пол выпала и прилепилась к полу свеча. Можно было не сомневаться, что дело обстояло именно так…

А вот генеральша Безобразова, судя по всему, была убита иначе. Нашли ее лежащей на полу навзничь, с поднятыми вверх предплечьями и сжатыми кулачками. По всему было видно, что Платонида Евграфовна пыталась сопротивляться убийце. Отсюда и шум, от которого на свою беду проснулась горничная Сенчина. Две раны, полученные генеральшей Безобразовой, безусловно, были нанесены той же рукой, которая нанесла смертельную рану горничной. Очевидно, преступнику пришлось повозиться с генеральшей, значит, на его одежду должна была попасть ее кровь.

Анализ обстановки выгоревших помещений позволяет сделать вывод, что обе комнаты были подожжены умышленно с помощью предварительно разлитого из ламп керосина. Цель поджога также была очевидной: сокрытие преступником двойного убийства. Большая керосиновая лампа с отвинченной горелкой и приставшим к ней пухом, найденная в спальне генеральши на столике у кровати, и две малые лампы также с отвинченными горелками, обнаруженные на столе в девичьей комнате, не имели внутри ни единой капли керосина…

При осмотре флигеля полицейскими чинами запоры, преграждающие вход во флигель, были найдены неповрежденными, слуховое окно на чердаке было забито досками, оторванными позже пожарными, парадная дверь до приезда огнеборцев также была заперта. Ее позже открыл дворник Савельев.

Комод, стоявший недалеко от двери в спальне генеральши, был полностью уничтожен огнем. Среди его головешек были найдены четыре внутренних замка. У трех были опущены снычи. Это означало, что три из четырех ящиков комода либо были не заперты, либо их вскрыл злоумышленник. Вскрытые замки не имели повреждений. Стало быть, открывались они родными ключами. Деньги, процентные бумаги и ювелирные украшения, принадлежавшие генеральше Безобразовой, бесследно исчезли.

Далее Иван Федорович перечитал все газетные публикации, касающиеся двойного убийства. Поначалу их было очень много. Потом стало поменьше – общественность увлеклась похождениями великого князя в Париже, проживавшего в шикарных апартаментах и едва ли не ежедневно менявшего любовниц. Далее по теме двойного убийства в печатных изданиях наступило затишье. Лишь некто неугомонный д‑р Nemo, как он подписывал свои статьи в «Рязанском листке», время от времени возвращался к убийству во флигеле на улице Владимирской, публикуя свои измышления, претендующие на репортерское расследование, в коих вопрошал: когда же будет найден убийца или будет предъявлено кому-нибудь обвинение?

Пятнадцатого октября в связи с тем, что дело генеральши Безобразовой и ее горничной стал вести судебный следователь Рязанского окружного суда (д‑р Nemo не сообщал его имени и фамилии), во флигеле в присутствии понятых был произведен вторичный осмотр. Оказалось, что ключей от комода ни в вещах Безобразовой, ни где-либо в спальне нет.

– Вот оно как, – с чувством произнес Иван Федорович, любивший иногда поговорить сам с собой, а вернее, с оппонентом, сидевшим внутри него.

Нашли во флигеле два замочка от сгоревших шкатулок. Они были тоже отперты без повреждений. Ключей от шкатулок также не обнаружилось.

В спальне генеральши Безобразовой на кровати лежали разбросанные подушки. Две из них были распороты, пух из них вытряхнут. Сами наволочки имели кровавые отпечатки, верно, от рук убийцы. Очевидно, преступник, порешив старушку-генеральшу, искал спрятанные в подушках ценности. Но вот нашел ли он их – неизвестно.

Далее вторичный осмотр флигеля показал, что трубы в печах были открыты и дым вследствие наличия тяги выходил наружу. Наверняка это сделал злоумышленник. Кроме спальни генеральши, порядок нигде больше не был нарушен. Если не считать того, что в гостиной были расставлены ширмы, за которыми стояли застеленная кровать и стул, на котором лежало свежее мужское белье: Платонида Евграфовна ожидала рано утром двадцать восьмого августа приезда из Петербурга полковника Александра Осиповича Тальского, ее сына от первого мужа Осипа Зиновьевича Тальского. Значит, злоумышленник знал, где хранятся ценности старухи Безобразовой, если искал их только в спальне и нигде более.

При осмотре флигеля присутствовал Константин Леопольдович Тальский, племянник генеральши и муж домовладелицы Ольги Тальской, дочери генерала Безобразова от его первой жены. Когда судебный следователь задавал ему вопросы, Константин Леопольдович отвечал охотно, обстоятельно, а старушку-генеральшу называл не иначе как «матушкой», поясняя, что Платонида Евграфовна всегда была ему как родная мать и он, Константин Тальский, испытывал к ней самые теплые родственные чувства. Очевидно, судебному следователю эти слова показались наигранными, и он как бы ненароком спросил полковника Александра Тальского об отношениях его двоюродного брата Константина Леопольдовича с тетушкой. На что полковник, нисколько не сомневаясь, ответил:

– Самые теплые, которые только могут быть между тетушкой и племянником.

Видно, слова Александра Тальского о своем младшем двоюродном брате Константине Леопольдовиче мало что сказали судебному следователю, если сказали что-то вообще, поскольку тот с самого начала расследования двойного убийства подозревал именно Константина Тальского. Такое заключение Воловцов сделал по небольшой заметке в «Рязанских губернских ведомостях», где сообщалось, что того же пятнадцатого октября на квартире Константина Тальского в доме Ольги Всеволодовны Тальской (бывшем доме усадьбы почившего в бозе полтора года назад генерала Безобразова) по Владимирской улице в присутствии понятых был произведен обыск. Следует заметить, что разрешение на обыск судебным следователям и полициантам просто так, а тем более по первому их требованию не дают, на то требуется специальное разрешение прокурора. А он выдает разрешение только при условии наличия подозрения на совершение противоправного деяния. Отсюда следует вывод: Константин Тальский подозревался в убийстве своей тетушки и ее горничной.

При обыске на квартире Тальского-младшего (а он по летам был младше Александра Тальского на двадцать два года) были найдены бостоновые брюки с плохо замытыми бурыми пятнами в виде брызг. Позже после проведения экспертизы выяснилось, что бурые пятна – следы крови. Еще были найдены: мелкие ключи на тесемочке, один из которых в точности подошел к замочку одной из сгоревших шкатулок из спальни Платониды Евграфовны; кожаный бумажник желтого цвета, принадлежавший убитой генеральше Безобразовой; два кинжала в ножнах. В одном из бумажников самого Константина Тальского была найдена квитанция от тысяча восемьсот девяносто девятого года Городского общественного банка Сергея Живаго в принятии от генерала Безобразова на хранение одиннадцати выигрышных билетов пятипроцентного займа.

Находки были исключительными и составили первую серию улик против Тальского-младшего, пусть и косвенных. Когда Иван Федорович прочитал эти строки, у него перед глазами тотчас предстала картинка допроса судебным следователем Окружного суда Тальского-младшего в связи с обнаруженными уликами…

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Скажите, господин Тальский, как вы объясните наличие кровяных пятен на ваших брюках?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ. Это у меня в вагоне поезда пошла из носа кровь, когда я год назад возвращался из поездки к брату в Петербург. С тех пор я эти брюки не надевал.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Почему же вы их не выбросили?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ. Я о них просто позабыл.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ах вот оно что… Скажу вам по своему опыту, господин Тальский, что при кровотечении из носа кровяные пятна не могли бы появиться в таком месте и в таком виде. Это также может подтвердить любой городовой врач, имеющий хоть какой-то опыт. Вы могли бы запачкать рубашку, но не брюки.

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ (с живостью в голосе). Вспомнил! В июне этого года я порезал палец.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Но вы же только что сказали, что уже год как не надевали этих брюк. И вообще о них позабыли!

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ (нимало не смутившись). Я, верно, перепутал.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Хорошо. От пореза, когда хлещет кровь, такие пятна возможны. Но для этого должна быть приличная рана, и от нее должен остаться заметный шрам. Не могли бы вы показать, какой палец вы порезали?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ (предъявляет палец). Вот!

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ (осматривая палец). Ничего не вижу, Боже правый!

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ. Да вот же! Посмотрите повнимательнее.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ (едва разглядев крохотный шрамик). Порез столь ничтожен, что из него и несколько капель не выдавишь. На рану, из которой хлестала бы обильно кровь, этот порез никак не похож. (Подняв глаза на допрашиваемого.) Что вы скажете на это?

Константин Тальский молча пожимает плечами.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ (указывая на желтый бумажник). А как вы объясните, что бумажник, принадлежавший госпоже Безобразовой, при обыске найден у вас?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ. Матушка Платонида Евграфовна сама мне его передала.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ (не без язвочки). А квитанцию из банка Живаго на помещение выигрышных билетов тоже она вам передала?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ (уверенным голосом). Вам это может показаться странным, но это так.

По поводу связки мелких ключей, один из которых подошел к замку сгоревшей в спальне генеральши шкатулки, Тальский-младший ответил таким образом:

– Не знаю. Очевидно, их принесли в дом вместе с другими мелкими вещами из спальни матушки после пожара…

На Константина Тальского как на подозреваемого номер один указывало еще одно важное обстоятельство: оба убийства невозможно было совершить лицу постороннему. Чему имеются самые достоверные факты…

Алоизий Буткевич (держатель лавки бакалейных и колониальных товаров), проживающий в доме на противоположной стороне Владимирской улицы, как раз напротив флигеля, возвращался в ночь убийства генеральши и ее горничной к себе на квартиру в третьем часу ночи. У крыльца дома, где он квартировал, Буткевич повстречал ночного сторожа Вахрамея Николаенко, охраняющего квартал по улице Владимирской. Поздоровавшись, Николаенко стрельнул у лавочника Буткевича папироску, и они оба закурили. Через минуту к ним подошел постовой городовой Зотов, который тоже попросил у Буткевича папироску. Так они стояли и курили втроем минут семь-восемь, покуда Алоизий Буткевич не пошел домой. Никого посторонних ни во дворе, ни на улице никто из этих троих не видел. Когда примерно через полчаса, ложась спать, Буткевич выглянул в окно, сторож Николаенко и городовой Зотов по-прежнему стояли возле крыльца дома и о чем-то беседовали.

Спустя еще некоторое время по Владимирской улице в сторону железнодорожного вокзала проехали два извозчика, Галимзянов и Утехин, поспешавшие к приходу ночного поезда. Оба видели сторожа Николаенко и городового Зотова близ злополучного флигеля уже перед самым началом пожара, а именно около четырех утра. Сторож Дворянской улицы Обухов, тушивший фонари на углу Дворянской и Владимирской улиц в четыре часа утра, тоже никого постороннего не видал. Выходило, что флигель был все время на виду и если бы кто-то из посторонних людей входил в него или выходил, то был бы непременно замечен.

На то, что убийцей генеральши и горничной был кто-то из своих, указывало и поведение собак во дворе: ни одна из них в ту ночь даже не тявкнула, пока не занялся пожар и не приехали пожарные. А псы были на редкость злые и никого посторонних во двор усадьбы не впускали. Об этом было известно. Так, например, молочник, булочник и рассыльный, принося телеграммы и письма, чтобы не иметь неприятностей с собаками, никогда не входили во двор дома и во флигель – стучались в окошко с улицы.

Были допрошены супруга Константина Тальского, а также прислуга Тальских и генеральши Безобразовой. Ольга Тальская, конечно, показала, что той злополучной ночью ее муж никуда не отлучался и проснулся лишь тогда, когда во флигеле возник пожар. Веры ей как лицу заинтересованному было не много. А вот прислуга Константина и Ольги Тальских горничная Кузьмина показала, что неделю назад барин ругался с генеральшей и даже разбил в гневе окно в гостиной флигеля. А через две недели после убийства генеральши поведала своей товарке Михайловой, что «в ту ночь барин куда-то выходил из квартиры».