Украденный город

Тесно застроили кварталы, а прежде дорога хорошо была видна из спальни девочек. Они смотрели, кто идет по улице.

У них стояла одна на троих кровать, сундук и высокий подсвечник. Электричества им не провели. Комната уже тогда была обшарпанной, средневековой – неокрашенные каменные стены, мох и папоротник в щелях. Если б не окно, так настоящая темница.

Тесно прижавшись друг к другу на кровати, сестры разглядывали фотографии с Шармилой Тагор в бикини, напечатанные в журнале «Фильмфаре». Их пышные мягкие тела напряглись, слабые мышцы натянулись. Все трое готовились вскочить в любой момент и заняться вышивкой, если кто войдет. На лице собрались складки волнения. Талика сдувала кудрявые волосы со лба, и внутри ее живота плавало щекотное облако.

Испуг фотографа, который снимал бунтарку, передался и сестрам. Они словно увидели что-то ужасное, порочное и невообразимо притягательное. Оказались в открытом космосе, смотрели на Землю со спутника.

– Давайте спрячем, – наконец прошептала Даниика. Гаури с Таликой помогли ей поднять тяжелую доску в полу под старым сундуком, где хранились сари для их приданого.

Сестры не дружили до тех пор, пока однажды пакистанский братец Тарик не позвал их фотографироваться в мужских штанах в стиле Раджа Капура, в шляпах и с сигаретами, пусть и не зажженными. Проявленные фотографии увидели взрослые.

– Те, у кого нет стыда, не колеблется, совершая неправильный поступок, – говорили их отцы.

А Мамаджи сказала:

– Три змеи сдружились и свили гнездо в доме у голубей.

Совместный позор сблизил их. Гаури и пакистанская кузина первыми узнали о любви Даниики и Тарика. Сестрам было известно, что вместо курсов для сотрудников телеграфа сестра ходит в кино с женатым человеком. У пакистанской кузины сначала не было тайн, потому она придумала любовь к мальчику из того дома, откуда взяли Белую Лилию. Он был моложе Талики на три года, и он был там слугой.

О, чудесные времена, о, цветы, осыпающие девичьи постели!

«Минерва»

Тайные любовники, вы проходили мимо стен в лохмотьях штукатурки и не распознали старого кинотеатра. Теперь на его ступеньках продают папиросы и ночуют бродяги. Название покривилось и заржавело на крыше.

«Минерва» у Кашмирских ворот, где твое торжество? Забыла ты, как дядюшка Рохит, дхоби, продал быка, чтобы сходить на фильм, а потом напился с горя? Пришел домой и сказал жене:

– Утром я сам впрягусь в повозку и повезу белье на Ямуну.

А жена его сказала:

– Будь ты проклят.

А как водонос Сирас заложил кольцо из приданого дочери, чтоб послушать пение Зохрабаи[25]?

Как владелец гостиницы получил на премьере фотографию Ашока Кумара? Жена невзначай облила карточку чаем, а он бил ее так, что Чандни Чоук дрожал?

Как молодежь бросала вызов старейшинам, чтоб сбежать на вечерний сеанс? Стены гудели от горячих споров о судьбе страны. Тени того прошлого до сих пор лежат у вечерних домов Старого Дели.

Гаури ждала на дороге возле «Минервы». Платье с желтыми розами было на ней, единственное в целом городе камизов, сари и черной паранджи. Два билета впитывали пот с ладони. В животе росло большое дерево. Ей скорей хотелось подтянуть к себе ноги в кресле кинозала.

Она глядела то в сторону Лодхи-роуд, то в сторону станции, невидной, но слышной из этого места. Она подумала, что той ночью, маленькой, пошла в другую сторону от вокзала. Она рассуждала: «Накопить бы хоть на аренду комнаты в Нилае. Напишу в панчаят[26], чтоб приняли меня на телеграф. Что ни говори, а работа дает мне надежду. Правда, Мамаджи забирает почти все на расходы. Говорит: «Замуж тебя не берут, а кто должен тебя содержать? Или слепая лошадь ест меньше корма?» Приходится отдавать, совсем немного могу спрятать. И где только Рави? Нет и нет».

В этих мыслях не замечала Гаури любопытного взгляда мужчины, которому нравилось ее платье с желтыми розами и высокая башня прически, так не похожие на все вокруг. Все вокруг было тощим, босоногим, замотанным в бесцветные ткани: мужчины и женщины с тяжелыми мешками бедности на голове, полуголые дети на корточках у зеленой лужи.

Тревожная Гаури смотрела по сторонам. Муссон шевелился вдали, брел на город, как могучий израненный зверь.

Дерево в животе Гаури отрастило острые ветки. Люди уже вошли в зал, и там начался документальный фильм, как всегда, перед картиной. «Не пришел или опоздал», – подумала Гаури о Рави. Не знала Гаури, что у жены Рави в тот день начались родовые схватки и она сказала мужу:

– Послушай, я рожаю, и видят боги, не доживу до утра, можешь ты по такому случаю пропустить биоскоп или нет?

Бонг

Гаури пошла в кинозал, ударяясь ногами о людей. Она уселась в позе лотоса, положила тяжелые колени на ручки кресла. Картину она не смотрела, а вертела высокой прической, поворачиваясь на входную дверь.

– Гаури джи, успокой свою голову, – сказали ей прямо в шею.

Тогда она присмирела, вздохнула и стала смотреть. Она уже пропустила начало, и ничего не понимала от меланхолии. К тому же бесстыдный парень на сиденье впереди положил голову на спинку своего кресла и смотрел на Гаури безотрывно. Она подтянула себя выше. Сзади сказали:

– Гаури джи, тебя мыши кусают? Дашь ты смотреть или нет? Внучка ты уважаемого человека или торговка с базара?

Бесстыдный парень не отводил глаз. В фильме кто-то любил школьного учителя, кто-то ехал на велосипеде на станцию. В свете проектора роились пыль и мусор. Парень продолжал смотреть в ее лицо, и фильм был ему безразличен. Гаури вспыхнула, в гневе пошла к выходу в мятом платье.

– Вот я скажу твоей бабушке, – ругали ее люди, которым она задевала ноги.

Муссон рухнул в Ямуну, на терракотовый двор мечети Джама Масджид, окрасил кровавым цветом стены Форта и ударил в Чандни Чоук. Платье в желтые розы прилипло к пышному телу Гаури, к крепким ее, медным ее ногам. Бог ударил по бедру цветком, и оттуда вышла Гаури. Боги и демоны пахтали океан и оттуда выпала Гаури, черная жемчужина. Покатилась, такая горячая, через дождь. Жертвенный огонь развели на алтаре, и из огня вышла Гаури с черными волосами, отливающими голубым, с черными глазами, большими, как лепестки, с выпуклыми ногтями, Гаури.

Полные ноги в сандалиях вступили в грязную воду, по которой поплыли ветки и навоз.

– Туми хоб, сундари[27], садись-ка в машину, простудишься. Садись, анганаа[28], или ты не видишь дождь?

Между пальцами Гаури лилась вода, руки ее замерзли. Она не знала таких слов, она никогда не ездила на машине. Брызги летели в разные стороны от блестящего луня на капоте.

– Или ты из золота сделана? Никто не увидит, что ты со мной, сундари, никто не узнает.

Гаури метнула глаза на луня, метнула глаза в одну, в другую сторону – дождь прогнал с улицы всех любопытных. Детишки со стариками жались под тряпичными навесами лавок и следили за небом. Она залезла в машину, тяжелая Гаури. Медовое ее тело источало аромат голубого лотоса и пар. В этом клубящемся мареве Гаури увидела, что новый человек темен, как уголь костра Драупади, как низкая ночь, как все ее детские друзья – нилайские черные волчата. Он темен, как мокрая земля, и лицо его трагично.

– Ты что, кутча бутча[29]? Ходишь в таком платье, с такими волосами? Осторожно, я влюбился в твои голые ноги!

В первый раз кто-то назвал ее недопеченным хлебом. Так звали и ее школьную подружку Александру, и других детей любви или похоти ангрезов. Эти дети уехали вслед за отцами, а те, кто остался, были изгоями культуры, напоминанием об ушедшей эпохе. Говорили о них с насмешкой: недожаренные полукровки.

– А ты что, бонг[30]? – сказала Гаури в его лицо, залитое скорбями мира.

– Да, я родился в Калькутте, сундари, но давно уже дилливала[31].

– А манеры, будто только из деревни, – сказала Гаури, и санталовый пар сделал стекла в машине туманными.

– Вижу, ты уже любишь меня, сундари, – сказал новый человек, – а я люблю тебя уже сорок минут. С тех пор как увидел твои ноги у кассы в «Минерву». Мне едва хватило билета. Сегодня, как стемнеет, ты выйдешь в окно, и я покажу тебе ночь. Я расскажу тебе город.

Пурпурная ночь

– Пена в кофейной чашке легла в форме луны! Жених выбрал тебя, сестрица, – бросилась к мокрой Гаури белоснежная Даниика, вся в облаке жемчужных одежд. – Они завтра придут поговорить, назначат помолвку. Ты почему не рада, сестрица?

И, не дожидаясь ответа, который был ей нужен, как беззубый гребень, полетела она по узкой лестнице в фотографическую каморку Тарика. Она смеялась, пальцы ее тонули в кудрявых волосах кузена. И он прижимал ее так близко, что, если бы увидели отцы – не избежать скандала. Горестно и страшно светила на них красная лампа.

Муссон бушевал, и ночь была пурпурной. Фонарь потух, по доскам галереи долбили капли. Мамаджи приказала всем лечь спать рано:

– Темно, нечего бродить по дому, еще упадете.

Все улеглись в спальнях и слушали, как лепнина на фасаде пропитывается водой и разбухает. Мы же с Белой Лилией сидели на галерее, распахнув рты навстречу грозе.

Пападжи наблюдал из кресла, как темнота брызжет за окном. Ничего не было в этой темноте, кроме серебристого луня, который выдвинулся из-за угла.

Дочери Чандни Чоук спали в объятиях мечтаний о муже. Они готовились к новому дню, в котором будет вышивка и кулинария, молитвы и уроки классического пения. Ни одной не пришло бы в голову лезть в окно в ночь, залитую дождем, как кровью. Они не полезли бы и в тихую ночь, когда качели месяца отдыхают на крышах-барсати. Только Гаури при свете свечи сделала высокую прическу из грубых волос, длинно подвела глаза каджалом, нарядилась в зеленый шальвар-камиз. Такой узкий, что едва не затрещал по швам от ее тучных бедер.

Только Гаури готова была бежать с первым встречным. «У него кожа, как на груди моей дорогой кормилицы», – думала Гаури, дрожа от неизвестного ей раньше желания.

– Спустите меня, сестры, – сказала она, как говорит обреченный.

Сестры опустили ее в сочащийся мрак на лоскутном одеяле, а сами легли в сари и шерстяных кальсонах и стали ждать. Они не закрыли окно, и свеча потухла от ветра, вода натекла под кровать, а девушек искусали москиты.

Гаури прошла сквозь дождь к серебристому луню, как махарани, огибая капли. Он ничего не сказал, тот новый человек. Он осмотрел ее глазами, трагическими от судьбы.

Гаури опять, как в ночь, когда она убежала маленькой, убедилась, что Дели огромен и в нем может сгинуть любой. Ничего не было в городе, кроме пурпурной темной воды, никаких ночных огней, только зыбкие блуждающие точки.

Как меловое ущелье, белели полукруглые здания с классическими колоннами на Коннот-плейс. Старики называли это место Раджив Чоук. Раньше здесь покупали только англичане, а еще прежде здесь были лишь заросли дерева кикар.

Вход в отель, освещенный ярким светом гирлянд, казался разбившейся о город звездой. Возле дверей из стекла сверкали от света и воды автомобили. «Откуда взялись эти люди?» – думала Гаури. Они не были похожи на соседей из переулка в линялых тряпках. Смутно напоминали они тетю и дядю из Нилая. На фоне этих роскошных людей привычные соседи из Чандни Чоук, лавочники и служащие, стали для Гаури первобытными и убогими.

В сияющем холле играл оркестр. Гости танцевали безумный танец, какие танцуют только в кино, но не на праздниках касты. Мужчины были в зауженных брюках, женщины в широких юбках. Все знали нового друга Гаури, кивали ему, а ей улыбались открыто. Так не делали мужчины в Чандни Чоук. В Чандни Чоук мужчины говорили с мужчиной, но не с его женой и дочерью, даже если те стояли тут же.

Быстрый танец сменился медленным. Человек в черном смокинге и накрахмаленной рубашке прижал к губам саксофон. Мягкий и ленивый звук поплыл к блестящим люстрам. Женщины и мужчины подошли друг к другу близко. Они обнялись и закачались под томительную мелодию. Гаури никогда не видела, чтоб мужчины трогали женщин, ни в доме, ни тем более на чужих глазах.

На обратном пути новый человек сказал:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

 Парсал – промежуточный переход, коридор в старых восточных особняках, хавели.

2

 «Save» (хранить) меняли на «shave» (брить).

3

 Хавели – традиционный городской дом в Северной Индии и Пакистане, особняк с внутренним двором.

4

 Чоук – внутренний двор хавели.

5

 Гхат – ступени у водоема, набережная. На гхате стирают, купаются, иногда гхат служит местом кремации.

6

 Баг-чал – настольная игра для двух игроков, которая зародилась в Непале. Игра асимметрична: один игрок управляет фигурами тигров, а другой – фигурами коз. Тигры «охотятся» на коз, козы пытаются блокировать движения тигров.

7

 Санскаари – от «культурный» (хинди); здесь прилежная, послушная, традиционная девушка.

8

 В Бирме в 1940-е годы проживало около миллиона индийцев. Беспорядки уже случались до того, как война дошла в регион. Мнение, что индийцы вытесняют бирманцев, было причиной вражды между двумя общинами.

9

 Ангрезы – англичане на хинди.

10

 Свадеши – бойкот британских товаров, замена их товарами, произведенными дома, а также общее название сопротивления колониальной власти. Эмблема свадеши – прялка.

11

 Сундарбан – мангровый лес в Бенгалии.

12

 Соляной поход – один из эпизодов протеста против колониальной соляной монополии, когда Ганди с последователями прошел пешком 390 километров из Гуджарата до Аравийского моря, где участники марша принялись демонстративно выпаривать соль из морской воды.

13

 «Да здравствует Индия!» (хинди).

14

 Барсати – плоская крыша, верхний открытый этаж здания, иногда с туалетом и кухней. Также имеет значение «дом с плоской крышей, которая используется как пространство для жизни».

15

 Курта – традиционное мужское индийское платье.

16

 Слово «махараджа» следует понимать как «правитель», «князь», несмотря на его буквальный перевод как «великий царь». Большинство титулов были формальными, княжества мелкими, иногда немногим больше, чем провинциальный городок или группа деревень. Титул раздавался также за заслуги перед колониальными властями, что привело к появлению множества «великих царей».

17

 Мангалсутра – ожерелье, которое жених надевает невесте во время свадебной церемонии; мангалсутра указывает на то, что женщина замужем.

18

 Серая хлопчатобумажная ткань, символизирующая траур.

19

 Низшая каста.

20

 Пандал – маленький храм.

21

 Наики – архетипичный женский образ в индийской живописи, танцах.

22

 Квартал Красных фонарей в Дели. Мы туда еще пойдем.

23

 Сурмедани – инструмент для нанесения сурьмы на глаза.

24

 Апсары – феи, нимфы в индуизме.

25

 Зохрабаи Амбалевали – индийская классическая певица в кино на хинди, известна своим низким голосом.

26

 Панчаят – орган местного самоуправления.

27

 Ты очень красивая (бенгальский).

28

 Женщина с красивым телосложением (бенгальский).

29

 «Сырой, недоделанный хлеб» – ребенок от смешанных союзов англичан и индианок (хинди).

30

 Бонг – сленговое название жителей Западной Бенгалии.

31

 Так называют себя жители Дели.