Яд минувшего

– Ну как там, – не сдержал нетерпения бравый артиллерист, – готово?

– Да, – на ходу бросил Алонсо, в который раз за эти бесконечные часы хватая себя под уздцы, – готово.

Ожери с Люра встретили временно командующего подобострастными взглядами, но увязаться не рискнули. К Манрику Алонсо вошел один.

Для троих шатер любившего совещаться маршала был слишком велик и оттого казался пустым. Сам Манрик перечитывал какие-то бумаги, Арно дремал в хозяйском кресле, забившийся в уголок адъютант следовал примеру своего генерала. Обморочные зеленоватые стенки добавляли картине лунной призрачности, но лучше бы маршал пустил в ход второй из своих родовых цветов.

– Пора? – старик степенно отложил в сторону какой-то реестр, завертел головой и возмутился. – Похоже, эти балбесы успели спрятать мою перевязь!

– Вы собираетесь присутствовать? – на всякий случай уточнил Алва. – Стоит ли? Здоровье важней, а свидетелей и так будет достаточно.

– Я не свидетель, – отрезал маршал, с неприкрытой злостью зыркнув в угол, точно там все еще стоял Кракл. – Меня по милости этого негодяя чудом удар не хватил.

– Да… – открыл глаза Арно. – Нам надо идти… Дени, просыпайся! Поможешь.

– Мой генерал! – вскочивший адъютант опрокинул стул, не то от усердия, не то потому, что избитое тело слушалось не слишком.

– Отпустил бы ты его, – скоро все кончится… но «скоро» – это не «сейчас». – Я тебе лучше Эстебана пригоню.

– Дени пойдет… – Упрямства у Арно было немногим меньше, чем у самого Алонсо, правда, и не больше. – Парней бы сейчас, из-за этого Кракла погибших, собрать… Всех, причем верхами… Чтоб кони тоже смотрели… их сегодня тоже полегло… Только мертвых не поднимешь. Значит, мы пойдем… за всех.

– Кто бы спорил… – Улыбайся! Потом как хочешь, а сейчас, кальявэра, улыбайся! – Но Эстебана я вам все равно подкину, не тебе пригодится, так господину маршалу.

– Не откажусь, – Манрик был сама решительность. – Заодно разыщите моего денщика и велите перенести к месту экзекуции кресла. Вы, как я понимаю, хотите закончить с этой неприятной историей лично?

– Да.

– Что ж, вполне достойно, – маршал старательно пригладил седоватые кудри. – Надеюсь, осечки во всех смыслах не будет.

– Разумеется.

Не будет вообще ничего. Ни прошлого, ни настоящего, ни чувств, ни мыслей, только действия: дойти, проверить, огласить приговор, подать сигнал Хейлу… Остальное отрезано, тебя этому учили и научили. Сейчас ты не более чем летящая к цели пуля, а свинец ничего не чувствует даже в пулелейке.

Из лунного шатра Алонсо вышел, насвистывая алвасетскую песенку о ветрах далеких. Солнце еще светило, хоть и знало, что скоро зайдет, только ветру закат не помеха. Маркиз отправил к Манрику денщика, велел ординарцам озаботиться креслами, сообщил господам штабным, где им надлежит находиться через четверть часа, пожал плечами на шутку Понси и отправил Эстебана к Арно. Дело было за Краклом.

Видеть подонка не хотелось, не видеть его было нельзя. Временный командующий наклонился, сорвал чудом не затоптанный колосок и, вертя его в руке, прошел сто шесть шагов, именно столько было от палатки до барабана, на котором по-прежнему сидел Кракл. Над Краклом нависали бдительные бергеры и кружили что-то заподозрившие мухи. Низкое солнце заливало гудящий лагерь ярким светом, наверняка было жарко, во всяком случае, лбы горцев лоснились от пота.

При виде Алвы осужденный вздрогнул и подался вперед. Он готовился что-то сказать, но слушать Алонсо не собирался.

– Вам пора, – маркиз поймал и удержал чужой затравленный взгляд. – Хотелось бы надеяться на ваше достойное хоть в этот момент поведение…

В ответ раздалась негодующе-жалобная тирада. С расстрелом господин Кракл был решительно не согласен – он ведь просто ошибся, и все, а за это… ну так же нельзя! Спорить Алва не собирался.

– Да-да, – согласился он, с трудом давя непрошеный зевок, – я ведь уже сказал, пусть будет «ошибка». Только заключается она не в том, что именно было написано в приказе, а в том, что вам вообще пришла в голову мысль этот приказ написать. И за такую «ошибку» расстрелять не то что можно, а нужно и должно. Ведите его, будет надо – несите.

– Нет!!!

Теперь Краклу требовался священник, то есть не священник – отсрочка, ведь пока пошлют в деревню, пока привезут, стемнеет. Значит, самое малое – еще ночь жизни, а утром, глядишь, командование вернется к Манрику, а Манрик передумает, отменит, перевалит на корону, королевское же правосудие неповоротливо… Только все произойдет сейчас! Ночи у подонка не будет, не будет даже часа.

– Вы чтите святого Адриана?

– «Чту и ожидаю! Создателя и волю его, услышанную благоче…»

– Кракл, вы чтите Адриана? Да или нет!

– Да! Но я…

– Адриан учит, что душа в свой последний миг губит или спасает себя сама. Ей никто не помощник, кроме воли и совести, так что ваше спасение – посмертное – в ваших же руках, – ну а дальше по-бергерски. – Воители, забирайте.

5

Воители решили действовать без затей: двое тащат, остальные конвоируют, фок Варзов идет рядом и присматривает. Ноги у Кракла заплетались, но с такими сопровождающими ни упасть, ни упереться не вышло бы даже у агирнийского носорога. Прорезали строй зевак, обогнули оплывшую ямину, за которой в затылок бергерам встали Хейл со своими стрелками. Красиво встали, строго колонной по двое, мушкеты на плече – и браво, и достойно, хоть сейчас на смотр. Процессия получилась вполне приличная, однако назвать ее «торжественной» не давали вопли Кракла и вездесущий Капуль. Интенданта не звали и не предупреждали, но он возник, причем не один, за его спиной маячила компания обозников с носилками и свертком ткани.

– Господин командующий, – Капуля не только не звали, но и ни о чем не спрашивали, объясниться он решил сам, – мои подчиненные позаботятся о теле казненного, будет сделано все положенное.

– Заботьтесь.

– Некоторые вещи неприятны, но не сделать их будет ошибкой, – невысокий полковник ловко приноровился к шагу Алонсо, казалось, он идет на поводке. – Может быть, имеет смысл позвать музыкантов или хотя бы лишить генерала Кракла возможности кричать?

– Нет, – вообще-то Капуль прав, но такую мерзость хочется стереть без музыки.

– Боюсь, – раздавшийся вздох сделал бы честь кровному линарцу, – мы вряд ли произвели на вас приятное впечатление. Под «мы» я подразумеваю окружение маршала Манрика.

– У меня сложилось впечатление об армии, она может побеждать, – пусть болтает, может, сон отгонит. – Вам Кракла жаль или вы рады?

– Ни то, ни другое. Я его понимаю, но с приговором согласен.

– Раз вы решили говорить, говорите без намеков.

– Вы Кракла не поймете, – интендант изящно развел на ходу руками, – как и генерал Савиньяк, и даже этот мальчик, его адъютант, ведь он из Колиньяров. В ваших семьях не боятся того, что вас не заметят, не оценят или обидят. Не потому не оценят, что вы плохи, а просто есть другие, более важные. Вам, чтобы выбирать свою стезю, достаточно личного желания, другим же остается то, что не взяли вы. Если мне простится такой образ, то вы, как птица с вашего герба, выбираете, куда лететь и лететь ли, а мы подобны растениям. Где удалось укорениться, там и растем… Капуста ты, крапива или лилия, с места по собственной воле в любом случае не сойти, все, что остается, – это по мере сил отстаивать свою грядку.

– Вы сейчас занимаетесь именно этим?

– Именно. Я в меру своих способностей защищаю свое нынешнее положение, но делаю это, не нанося ущерба армии и Талигу. Я стараюсь быть хорошей капустой, а Кракл показал себя сорняком, результат закономерен…

– Вы нечто более редкое, чем капуста, но аналогия мне понятна.

Интендант доволен и этого не скрывает, у него выдался удачный день: он дорвался до трофеев, услужил кому надо и заставил себя запомнить. Процессия впереди поворачивает, и вроде идти всего ничего, а будто пушки ворочал. Ладно, немного осталось, вот и одинокий воз посреди осенней травы. Лошади уже выпряжены и отогнаны в сторону. Высокий малый с кнутом на них даже не глядит, таращится на диковинное зрелище.

– Полковник, прошу вас присоединиться к штабным.

Капуль с достоинством наклоняет голову и исчезает, почти расточается, бергеры тащат сорвавшего голос генерала к высокому дощатому борту, споро накидывают и закрепляют веревки. Подробностей происходящего не разглядеть, осужденного закрывают окольчуженные спины Кнуда и кривоносого. Конечно, можно подойти поближе, только зачем?

Солнечно, холодно, будто на горной вершине стоишь, в висках, усугубляя сходство, стучит кровь. Бергеры все еще возятся, Кракл пытается кричать, за выстроенными в цепочку солдатами толпятся зеваки. Манрик с Арно тоже должны быть здесь, как раз напротив телеги. Если, конечно, оба дошли.

Сзади доносится знакомый рык. Понси привык перекрикивать канонаду, что ему какой-то ветер? Кракл издает очередной сиплый вопль, сделавшие свое дело бергеры поворачиваются и неторопливо уходят, становится видно фигуру с растянутыми в стороны руками. Генеральская сорочка ярко белеет на фоне тускло-бурых досок, толстые, туго натянутые веревки не дают сдвинуться с места, как бы будущему покойнику этого ни хотелось. Да уж, сработано на совесть и без малейшей жалости.

– Кнуд ручается, – подошедший фок Варзов спокоен и деловит, – все сделано надежно, и ничего лишнего на осужденном нет, проверили. Он опять просил клирика.

– Нет.

– Я так и ответил. Нам лучше встать сбоку от стрелков: дым.

– Вы правы, – что ж, теперь очередь Хейла. Его парни, видимо, по привычке, как на стрельбище, встают на двадцати пяти шагах.

– Лучше, если они подойдут ближе, – предлагает полковник, – это все же не полевое сражение.

– Нет, – с чего он решил, что именно так и надо? А ведь решил.

– Вы помните, что в Талиге принято миловать тех, кого щадит судьба?

– Помню, но они не промахнутся.

У Хейла все идет своим чередом: стрелки аккуратно и споро готовят мушкеты к выстрелу – порох на полку, полку закрыть, остальной заряд в ствол, пуля, пыж. Фитили уже дымятся, запаленные заранее. Мушкеты надежно устроились в развилках сошек, безжалостно глядя на все еще орущую цель. Что ж, тянуть нечего. Ты сдохнешь, тварь, обязательно. Сейчас сдохнешь!

– Именем его величества Карла Второго и королевства Талиг, – казенные слова срываются с губ, предвещая пули, – генерал Энтони Кракл, допустивший повлекшую тяжкие последствия ошибку, приговорен к смерти через расстреляние. Приговор исполнить.

Короткий взмах руки. Хейл видит, понимает и поднимает уже шпагу.

– Пали`!

Клинок в руке капитана резко идет вниз, ненароком ловя заходящее солнце.

Залп. Девять дымных султанов, быстро расползающихся бесформенными клубами, сливаются в единое облачко. Ветер с Каделы сносит его в сторону, и те, кто стоит за спинами стрелков, могут видеть безжизненное тело на веревках, голова свесилась на сплошь залитую кровью грудь. Мертв.

Капитан вбрасывает клинок в ножны, подходит, старательно печатая шаг, останавливается, вздернув подбородок. Если б не Кракл, они бы все, от солдат до Манрика, пили бы сейчас за удачу Савиньяка и за общий успех.

– Можете уводить своих людей в лагерь, устали же! – в руку Хейла ложится одолженный у маршала объемистый кошель, не забыть бы завтра отдать. – Это парням за хороший залп. Все сделано отлично.

– Спасибо, господин командующий.

– Рэй Алонсо, капитан.

С бергерами еще проще. Свои деньги они уже получили, дело закончено и закончено правильно. Пусть идут, теперь они могут снять доспехи.

– Рейнхард, когда будете у костра, передайте воителям Шпрехау мою благодарность еще раз. Завтра я буду вашим гостем.

– Вас будут рады видеть и этой ночью.

– Спасибо, но эта ночь принадлежит другому.

– Воля ваша. Вы были правы, я такой точности не ожидал. Редкая удача и удивительное мастерство.

– Да, хорошо вышло.

Можно, нужно, пора было уходить, но Алонсо, повинуясь какому-то порыву, придержал уже двинувшихся людей Капуля. Подошел к телу, посмотрел – да, действительно, мертв. Взгляд от окровавленной сорочки переместился на доски борта, надо же, ни одного следа от пули. Выходит, попали все?

Теперь уже пересчитал осознанно – да, девять ран и все на груди. Ни единого промаха. Такое увидишь редко и на такое уж точно нельзя рассчитывать, только тварь должна была сдохнуть первой, и она сдохла.

Глава 3

1

Серо-бурое летучее существо метнулось мимо свечи, с разгона ударилось о стенку палатки, решило больше никуда не лететь и оказалось здоровенной ночной бабочкой с усиками-щетками и толстым, чуть ли не в палец, тельцем. Издали она сошла бы за мертвый лист, мешали глядевшие с нижних крыльев жутковатые оранжевые «глаза», которые то открывались, то исчезали.

– Каштанница… – зевнул Арно Савиньяк. – Удачу принесла… Не могла дуреха вчера залететь?

– В ставках любят опаздывать, – третий час безуспешно пытавшийся взяться за рапорт Алонсо со злостью отодвинул походную чернильницу. – Почти так же, как врать.

– Отучим, – пообещал Арно, поводя плечами, и вдруг пожаловался. – Болят, заразы! Как с правым вышло, еще помню, а дальше не до того стало. А, к Леворукому, ноет и ладно, переживу… По правде, мне и без бабочек повезло, только спать теперь сидя придется.

– Тебе не привыкать.

– Не скажи… В таком деле ментор нужен или… его величество с тронной речью.

– Вторую подушку не хочешь?

– Разве чтоб в тебя запустить…

– С больными плечами?

– Чума ты алвасетская! Как пройдут, так и запущу, что пристал вообще?

– Так это я пристал? – огрызнулся Алва, буравя взглядом так и сидевшую на стенке каштанницу. Та, что-то почуяв, распахнула сложенные крылышки, рыжие «глаза» открылись и таки принесли удачу в лице чистенького оруженосца в парадной изумрудно-зеленой тунике и розовых чулках.

– Господин командующий, – уведомил он ломким тенорком, – желает срочно видеть маркиза Алвасете.

Обычный Алонсо в обычную ночь ругнулся бы, но пошел. Что ж, холод в сердце не повод что-то менять.

– Квальдето цэра! – фыркнул с неподдельной злостью маркиз и захлопнул обиженно щелкнувшую чернильницу. – Скажи, иду.

– Господин маршал велел срочно.

– Ну так скажи, что бегу. Брысь!

Исполнять свой долг и дальше оруженосец не отважился. Алонсо проводил юнца взглядом и взялся за перевязь.

– Похоже… успокоительные старика не взяли, – предположил завозившийся в своем кресле Арно. – Сейчас примется опасаться…

– Сейчас-то чего?

– Леворукий, да всего… А вдруг у «павлинов» найдутся резервы? А вдруг они нас заманивают? А вдруг… твой кузен решит, что в армии… была измена? Хончо, это надолго.

– Тогда не скучай.

– Помогай тебе Создатель, то есть Леворукий… Как вернешься, разбуди. Слышишь?

– Я бы тебя и без просьб растолкал, – заверил Алва и аж волосы от усердия пригладил, – две головы всяко лучше…

Не прибить толкавшегося на пороге палатке оруженосца маркизу, хоть и с некоторым усилием, удалось, правда, парнишка догадался молчать. Шумели другие.

Из уважения к маршальскому полнокровию господин Капуль накрыл столы не у генеральских палаток, а за рядом обозных фур, в темноте казавшихся невысокой стеной. Кому-то после сегодняшнего наверняка праздновалось не слишком, но молодняк, судя по долетавшим воплям, гулял от души. Это было правильно – победа же, да и цена уже заплачена, а ведь, говоря по чести, соглашались платить и дороже.

– Господин маршал, к вам генерал Алва!

– Пусть заходит, и скажи, чтоб нас не тревожили. Ни при каких обстоятельствах.

Огоньки свечей делали полотняный «дворец» уютней, но не теплее, хотя ждать от талигойской осени тепла не приходится. Даже на так называемом юге.

– Доброй ночи, сударь.

– Садитесь, маркиз, – временно не командующий был хмур и взъерошен. – Отложить наш разговор до утра я не мог. Проклятье, о некоторых вещах очень трудно говорить! Я старше и вас, и Савиньяка. Заметно старше… Эта коллизия с расстрелом… Краклы – мои соседи, у наших семей всегда были неплохие отношения, но я все равно вас поддержал. Я очень надеюсь, что вы меня поймете…

– Приложу все усилия.

Когда хочется убивать врагов по ту сторону войны и очевидных подонков по эту, жалеешь разве что об отсутствии возможностей. Хуже, когда тянет залепить пощечину своим и вроде бы даже приличным людям… Понимаешь, что нельзя, а тянет.

– Мне было важно, чтобы Кракл умер немедленно, – со всей возможной вежливостью объяснил Алонсо. – Последствия меня не волнуют, с кузеном я как-нибудь объяснюсь.

– Само собой, само собой… – Манрик поднял руку, на указательном пальце красовалось чернильное пятно. – Я как раз пишу в Олларию, что согласно моему приказу командовать армией вплоть до особых распоряжений будете вы. Не знаю, на ком его величество в итоге остановит свой выбор… Я вообще ничего не знаю!

– Предоставим решать его величеству, – а вот с командованием все устроилось как нельзя лучше. Что ж, любезность за любезность, тем паче к слову приходится. – Сударь, раз вам это столь… желательно, я готов признать, что воспользовался вашей болезнью и превысил свои полномочия. Если вы убедите в этом свиту, ваши соседи останутся в счастливом неведении.

– Мои соседи? Вряд ли что-то меня сейчас заботит меньше… Маркиз, я не суеверен, но говорить вслух о некоторых вещах трудно. Полчаса… уже сорок минут назад мой врач принес мне успокоительное и счел своим долгом сказать… Его тревожит состояние Савиньяка. Мэтр подозревает внутреннее кровотечение и разрыв печени или селезенки. Не поручусь, что запомнил всю медицинскую дребедень, но нарастающая общая слабость, сонливость, зевота, бледность, заострение черт лица – признаки очень скверные, и еще пульс… Он должен быть частым и слабым.

– У вас хороший врач, – у старика тут все хорошее, кроме того, что гнусно. – Все так и есть.

– Проклятье! Мэтр еще говорил про боли в животе. Они могут отдавать в плечо и усиливаются, если лечь… Можно проверить, есть способ. Надавить ребром ладони или что-то в этом роде, но нужно, чтобы Савиньяк принял врача…

– Не нужно.

– Вы что, проверяли?!

– Я помогал Арно снять доспехи и проявил неловкость. Сомнений, к несчастью, нет.

– Создатель… – на Алонсо смотрели с оторопью не раз, прежде это смешило. – Теперь ясно, почему вы так спешили с Краклом. Вы уже всё знали… Знали, что Савиньяк умирает, и молчали, но ведь это можно было объяснить хотя бы узкому кругу. Вас бы поняли!

– Именно этого я допустить и не мог. «Узкий круг», а затем и круги пошире решили бы, что я мстил за друга и что уж к ним-то это никак не относится. Маршал, в казни Кракла все должны видеть возмездие за попытку – любую – обделывать свои делишки за счет общего дела. Дряни и в вашей армии, и в других, хватает, так пусть знают, чем заканчиваются подобные игрища, знают и боятся.

– Да-да… Это может помочь, хотя, боюсь, удержатся не все.

– Разумеется, но для Талига каждая не совершённая подлость уже выигрыш.

– Наверное… Вы знаете, что… то есть… когда?

– Скорее всего, ближе к рассвету. Может быть, чуть позже, это от многого зависит, – Арно долго держался лучше, чем можно было предполагать, но чуду здесь взяться неоткуда. – С вашего разрешения, я вас покину. Успокоительное у вас есть.

– Я иду с вами.

– Нет.

– Я должен! Как командующий…

– А вы сможете врать? Голосом, глазами? – Арно эта встреча не нужна, значит, ее не будет. – Нет, сударь, к нему я вас не пущу.

– Да, вы умеете решать за других, – отступать старик не собирался, – но перед смертью дела есть у любого. Их следует привести в порядок, а для этого нужно знать, что… что это конец. Я бы предпочел знать.

– Вы живете без завещания? Никогда бы не подумал.

– Нет, конечно, и все же пошлите хотя бы за клириком. Я понимаю, в Кэналлоа Создателя не ожидают…

– Не сказал бы, что его ожидают в той же Олларии.

– С вами трудно спорить.

– Спорите вы не со мной, а с Франциском и Адрианом, – и еще с чем-то, что понять нельзя, только почувствовать. – Первый решил, что клирики провожают уходящих на войну и встречают вернувшихся, а между проводами и встречей ходатаями за погибших являются их деяния и мысли. Второй приравнял к исповеди задушевные разговоры перед и после боя. Мы проговорили с Арно прошлую ночь, я буду рядом с ним и в эту, а вам лучше выпить ваше успокоительное и лечь.

– Я не смогу. Вы же не ложитесь…

– Я могу понадобиться Арно, вы – нет. Если вы твердо решили не спать, займитесь наградными, начиная с бергеров. Кракловы таллы поделили те, кто провожал его в Закат, а брать деньги на нынешнюю попойку у меня фок Варзов отказался.

2

Полуголый, казавшийся в свете костров огромным бергер выбросил вперед обмотанный полосками ткани кулачище, целя противнику если не в переносицу, то в подбородок. Противник, тоже немаленький, принял удар на выставленные вперед предплечья и в свою очередь попер вперед. Из рассеченной брови сочилась кровь, но опускать руки он уж точно не собирался. Парочка, шумно дыша, скакала в круге из костров, не переставая обмениваться ударами, каждый из которых свалил бы если не матерого быка, то хорошего бычка. Выглядело страшновато. Не знай Стивен, что происходит, он бы ждал убийства, но это была всего лишь игра, хотя колошматили воители друг друга со страстью бойцовых петухов. Зрители же, усугубляя сходство с петушиными боями, орали вовсю.

Капитан Хейл тоже орал. Во-первых, ему было весело, во-вторых, иначе его бы не поняли, а уходить было поздно и не хотелось. Как он позволил этому самому Кнуду затащить себя в бергерский лагерь, Стивен так и не понял, все вышло само собой. Вот он раздал стрелкам полученные от Алвы монеты, вот хлебнул из подсунутой пожилым интендантом пузатой фляги, а вот уже вокруг бергеры и костры; пахнет жарящимся мясом и кое-чем, совершенно в здешних краях неожиданным, а именно «топрым пифом», которое воители протащили через весь Талиг, чтобы распить по поводу «топрой попеты» и «стеланного тела».

То ли пойло у интенданта оказалось волшебным, то ли сегодняшний денек так всем перетряхнул мозги, что чужое разом становилось своим, а непонятное – понятным, но чудовищный выговор новоявленного приятеля Хейла не смущал. Говоря по правде, после второй кружки, куда вдобавок плеснули какой-то настойки, капитан вообще перестал обращать внимание на мелочи, зато осознал, что суровые хозяева его уважают. И как толкового командира – как стреляли, как стреляли! – и потому, что талигойская пехота оказалась лучше, чем думалось горцам, а уж когда выяснилось, что Хейл начинал воевать на севере и был у Бересклетки… Это стоило еще одной кружки, после чего все расселись ждать поспевающее мясо и в образовавшийся круг вывалилось двое раздетых по пояс здоровяков. Кнуд немедленно заорал, что победит «лефый», ему тут же возразили, Кнуд что-то рявкнул, в ответ заорали и орали, пока бергер в летах не бахнул в щит, после чего все начали поднимать руки по очереди. Стивен поддержал Кнуда, но, видимо, напутал, непонятно как поставив на другого бойца, того, что сейчас заливался кровью.

Ставки бергеры не отменяют, так что пришлось переходить на другую сторону круга. Там тоже было пиво и вопли. Странный день и заканчивался странновато, но хорошо, а почти очевидный проигрыш капитана не заботил – сам виноват, и вообще, постоянно везти не может. Удача, она такая: лучше проиграть пару монет, чем потерять в бою пару своих парней или заполучить паршивую рану самому.

Сколько и кому он сейчас продувает, Хейл не понимал, деньги у него имелись и их не было жаль, а парень с рассеченной бровью снова пошел вперед, пару раз достав соперника по ребрам. Рядом завопили еще громче. «Здоровяк» шустро отпрыгнул, уходя от следующего удара, шагнул в сторону и в свою очередь запустил кулачище в грудь противника. Того шатнуло назад, но на ногах парень удержался. Мотнул по-лошадиному головой, стряхивая заливавшую глаз кровь, и тут же словно переломился пополам, уходя от двух быстрых могучих ударов.

В голове у Стивена едва успело промелькнуть – «небось, как ядра просвистели», а «битая бровь» уже снова стоял прямо, зато «здоровяк», коротко перебрав ногами, в неожиданно наступившей тишине сел на задницу. Посидел так несколько мгновений, опираясь руками на землю, и поднялся, но как-то неуверенно. Соперник стоял неподвижно, словно чего-то ждал. Дождался. Тот бергер, что бил в щит, рявкнул не хуже бомбарды, в ответ грянул просто взрыв ора и воя. Сам Стивен был дружески огрет по плечу, причем приложивший капитана сосед… соседи прямо-таки сияли. Выходит «рассеченная бровь»… выиграл?

Нет, Хейл ничего ни у кого не спросил и даже ничего не сказал, он для этого слишком обалдел, но о гостях бергеры, если уж пригласили, не забывают. Довольные соседи наперебой принялись объяснять, что случилось. Видимо, они все же изъяснялись на талиг, иначе как бы Стивен уразумел, что парни бились для общего, в том числе и своего, удовольствия, без вражды и злобы, а раз так, доводить дело до крайности негоже.