Короткая память

– Ну что ты улыбаешься, мам? Лучше скажи – идти мне на эту работу или нет?

– Иди, Нинель. Хоть опыта наберешься. Все лучше, чем ничего. Иди…

Первое время доченьке пришлось трудновато, но потом ничего, освоилась. И начальник ее, Владимир Аркадьевич, оказался вполне покладистым. Тем более ему очень понравилось, как Нинель кофе варила. И как угощала его домашними печеньицами, которые сама дома пекла с большим старанием. В этом у нее свой талант был, как говорится, глаз горел, а руки проворными были. Каждому ведь свой талант судьбой даден, правда? Кому книжки читать, а кому на кухне вертеться.

Вечерами Нинель с удовольствием рассказывала ей, как день прошел. И делилась информацией, доступной каждой уважающей себя секретарше.

– Владимир Аркадьевич второй раз женат, мам, представляешь? Старую жену бросил, на молодой женился. Но зато своего сына на фирму к себе взял… Это того, который от первой жены родился. Его Павлом зовут. Классный такой, мне нравится… Высокий, красивый…

– Холостой? – автоматически поинтересовалась Елена Михайловна, наливая себе чай.

– Павел-то? Не знаю. Может, и холостой. Но кажется, у него девушка есть… Девчонки из отдела маркетинга говорили, Павел у них там начальник.

– А сколько этому Павлу лет?

– Кажется, около тридцати…

– И до сих пор не женат? Почему, интересно?

– Сейчас не модно рано жениться. Сейчас модно просто вместе жить. А может, он и женатый, откуда я знаю, мам?

– Так узнай. Сама же говоришь – он тебе нравится.

– Ну да… Мне кажется, я ему тоже нравлюсь. Он все время со мной шутит… А знаешь, как он ко мне обращается?

– Как?

– Милая Ниночка. И улыбается. Но только как-то… Несерьезно улыбается. Ну, я не знаю, как объяснить… Будто посмеяться надо мной хочет.

– Чего ему вдруг над тобой смеяться?

– Не знаю… Не могу понять. Вроде и не обидно он улыбается, а вроде как и обидно. Лучше бы на свидание позвал, чем так улыбаться.

– А ты дай ему понять, что ты серьезная девушка. Он улыбается, а ты гляди, знаешь, печальненько так. Будто с вызовом. Чего, мол, зря улыбаться? Лучше спроси, мол, отчего у меня взгляд печальный такой.

– Да ну, мам… Ерунду говоришь. Может, в ваше время так и завоевывали мужчин печальными взглядами, не знаю… А сейчас нет. Сейчас все по-другому.

Нинель загадочно улыбнулась, потом попросила задумчиво:

– Ты мне платье голубое погладь, ладно? То самое, фирменное, из дорогого магазина. У нас корпоратив завтра будет. Большой праздник, десять лет фирме, юбилей. Я уже с Танькой из третьего подъезда договорилась, ну, парикмахерша из салона, помнишь? Она с утра мне офигительную прическу сделает. И на маникюр успею сходить. Хочу быть самой красивой…

Уж не знала Елена Михайловна, как потом прошел этот корпоратив, Нинель ей ничего не рассказывала. Да и вообще – странная она ходила, притихшая, время от времени морщила свой прекрасный гладкий лобик, будто прислушивалась к себе. Елена Михайловна даже пугалась – уж не заболела ли, часом?

Как оказалось позже, вовсе не заболела. Через три месяца Нинель объявила, что беременна. Глядела на мать то ли с испугом, то ли с вызовом:

– Только не говори мне ничего, мам, пожалуйста… Я и сама не знаю, почему сразу тебе об этом не сказала. Я думала, что сначала Павлу скажу…

– Так это ты с тем с самым Павлом… А ты что, с ним встречаешься, да? Это у вас все серьезно?

– Да нет… – поморщилась Нинель, как от зубной боли. – Я тоже думала, что после того корпоратива… Когда все случилось… Думала, он по-другому будет ко мне относиться… А он по-прежнему улыбается, и все! Будто ничего и не было! А я все ждала чего-то, ждала…

– Так ты ему сказала, что беременна?

– Сказала. Вот только три дня назад и сказала. И что аборт поздно делать, тоже сказала.

– А он что?

– Он сначала не поверил, потом испугался.

Потом почему-то прощения начал просить – мол, не помню ничего, пьяный был… Я заплакала, а он и того больше испугался. Теперь ходит такой потерянный…

– Ну что ж… Это хорошо, что он такой потерянный. Это хорошо, доченька.

– Да чем это хорошо? Что ты опять ерунду говоришь, мам?

– Не сердись. И не психуй. Тебе это сейчас вредно. И знай, что я тебя в обиду не дам. Да мало ли – пьяный был? Ишь, как отговориться захотел, надо же! Нет уж, не выйдет! Пусть отвечает за свои поступки, не отворачивается!

– И еще, мам… У меня ведь он первым был… Я еще ни с кем никогда…

– Ну так и тем более! Ничего, ничего, доченька, я правды добьюсь! Ты же знаешь, я ради тебя горы сверну, и огонь и воду пройду, и медные трубы! Ничего, ничего…

С каждым произнесенным словом она чувствовала, как растет внутри злая решительность. Ее доченьку обидели, как могли, как посмели!

Всю ночь потом глаз не сомкнула, готовилась к бою. Так себя раздраконила, что казалось, будто сердце огнем горит. Утром велела Нинель оставаться дома, а сама отправилась к ней на работу. И первым делом – к начальнику. Рванула дверь в его кабинет, проговорила с вызовом, подходя к столу:

– Ну что ж, давайте знакомиться, Владимир Аркадьевич! Я мама вашей секретарши Нинель, и разговор у нас будет долгим! Водички не дадите, а то мне что-то с сердцем нехорошо…

– Да, конечно… – засуетился Владимир Аркадьевич, наливая ей воды из стоящей на столе бутылки. – Вот, пожалуйста… Что-то случилось с Нинель, да? Что-то серьезное? Вам помощь нужна?

– Да уж серьезнее некуда, Владимир Аркадьевич… Серьезнее некуда…

Между прочим, он ей сразу понравился. Хороший такой дядька, глаза умные, добрые. И выглядит молодо, подтянутый такой, спортивный. А вот как он повел себя потом – совсем не понравилось…

– Так что случилось… Как вас зовут, кстати?

– Еленой Михайловной меня зовут. А случилось то, что моя дочь Нинель беременна от вашего сына. Я сама вчера только об этом узнала. Так что решайте, Владимир Аркадьевич, решайте, что дальше делать!

Он молчал долго. Сидел, сцепив руки и сведя к переносью красивые брови. Потом произнес тихо:

– Ну, если даже и так… Почему вы ко мне с этим пришли, не понимаю? Вам к моему сыну с этим надо…

– И к сыну тоже пойду, не сомневайтесь. Но вы же отец ему!

– И что? У меня вполне взрослый самостоятельный сын, он сам отвечает за свои поступки и сам принимает решения. Тем более у него есть девушка, на которой он намерен жениться, насколько я знаю.

– Ну так вызовите его сюда, все вместе поговорим! И выясним, на ком он должен жениться! Вы пристыдите его, в конце концов! Вы же отец! Он обязан, как честный порядочный человек…

– Нет. Не буду я его вызывать. Это его дело, я не должен в него вмешиваться. Да, я так вижу ситуацию, извините.

– То есть вам все равно, что у вас скоро родится внук или внучка?

– Нет, не все равно. Не передергивайте. Если у меня родится внук или внучка, это будет мой внук или моя внучка априори. Но это уже другая тема, для другого разговора, правда?

– А моя дочь как же? Одна будет ребенка растить? На ее дальнейшей судьбе можно крест поставить? Кому она с ребенком на руках будет нужна? Нет, нет, нам с вами нужно что-то решать… Я не уйду, пока мы не примем решение.

– А я вам еще раз говорю – это уже Павел решать должен. Он взрослый самостоятельный человек, я ничего приказать ему не могу. И даже посоветовать не могу. Если хотите, можете с ним в моем кабинете поговорить, а я выйду. Позвать его?

– Что ж, зовите!

Владимир Аркадьевич нажал какую-то кнопку, произнес коротко:

– Павел, зайди! Срочно!

Пока ждали Павла, молчали. Это молчание было таким тягостным, что Елена Михайловна почувствовала, как холодная струйка пота сбегает по спине. Когда Павел вошел, Владимир Аркадьевич тут же встал и проговорил быстро:

– Это к тебе, Павел! Садись на мое место, разбирайся! Тут я тебе не помощник и не советчик. Давай сам…

Так сказал сердито, будто ругнулся на сына – ну и дурак же ты, ей-богу! Сам наделал делов, сам теперь и расхлебывай! А меня уволь, умываю руки!

Павел осторожно сел в большое кожаное кресло, глянул на Елену Михайловну удивленно – мол, что это за тетка такая, чего ей надо? И почему отец так злится? Потом произнес вежливо:

– У вас какое-то дело ко мне? А вы кто, собственно? Мы разве знакомы?

– Нет, мой дорогой, не знакомы… – неожиданно мягко произнесла Елена Михайловна и даже улыбнулась слегка. – Но, как видишь, пришло время познакомиться. Меня Еленой Михайловной зовут. Я мама Нинель Веткиной. Знаешь такую? Ведь очень хорошо знаешь, правда?

– Ах, вот оно в чем дело… – проговорил Павел тихим голосом, в котором явно слышалась безнадега. – Ну что ж, давайте поговорим, Елена Михайловна…

– А о чем говорить-то, интересно? Так прямо мне и скажи – жениться будешь? Да или нет?

– Но почему сразу так… Дело в том, что…

– А ты не юли, ты мне отвечай четко и ясно! Да или нет?

– А может, мы все же с Нинель решим этот вопрос? Я знаю, что она беременна, да… Но мы сами должны…

– Да что вы сами! Я же вижу, что ты не хочешь жениться! Если бы хотел, сразу бы так и сказал!

– Ну, допустим, не хочу… И не понимаю, почему я должен… Мы с Нинель… Это было между нами всего один раз, и мы оба были не совсем, скажем так, в адекватном состоянии. Я прошу у вас прощения, но…

– Да знаю я, что ты пьяный был, мне Нинель все рассказала! И она, видать, тоже… А ты воспользовался и сделал свои дела, и отвечать ни за что не хочешь, так я понимаю? А это ничего, что она до тебя еще ни разу ни с кем… Что девушкой еще была… Ничего, что ты ей всю жизнь теперь хочешь испортить? Ведь поздно уже, аборт нельзя делать! Что ж теперь ей, из-за тебя всю жизнь несчастной быть, да? И ребеночек будет без отца расти?

– Ну, от ребенка я не отказываюсь, что вы. Если так все получилось… Я готов нести ответственность за ребенка, я не отказываюсь.

– Да уж, получилось! И ты действительно за это несешь ответственность! А ты как думал? Если моя Нинель такая скромная, то думаешь, за нее заступиться некому? Я мать, я свою дочь в обиду не дам! Давай-ка женись, поступи как честный мужик! Да и чем она тебе не жена? Она у меня воспитанная, хозяйственная, добрая… Не гулящая, как нынешние-то молодки! Вон, в девках еще была, пока ты ее не обрюхатил. Между прочим, браки по залету самыми крепкими и бывают. Сначала мужик не хочет жениться, а потом живет и не нарадуется! Ну, чего молчишь-то, а? Я все говорю, говорю, а ты молчишь…

Павел покрутил головой и снова замолчал, будто собираясь с духом. Потом проговорил тихо, но твердо:

– Я не люблю вашу дочь, Елена Михайловна. Да, было у нас… Можно сказать, случайно получилось… Да и вообще, нонсенс какой-то… У меня такое чувство, будто я сейчас очень старое кино смотрю. Она честная девушка, а он подлец, жениться не хочет… Я не подлец, вот в чем дело. И я уверен, что и Нинель меня не любит. И вообще… Давайте мы и впрямь сами во всем разберемся? И сами решим…

– Да с чего ты взял, что она тебя не любит? Как раз и любит… А иначе бы голову не потеряла, не стала бы с тобой… Это… Ну будь же мужиком, не заставляй ее страдать!

– Мы сами решим, что нам делать. Сами. А сейчас извините, мне надо идти. У меня работа. Всего вам доброго, Елена Михайловна.

Павел выбрался из кресла, быстро пошел к двери, будто боялся, что она догонит его и остановит.

– Да знаю я, что ты решишь… Уж понятно все… – махнула она вслед ему рукой.

Потом услышала, как он спросил удивленно, открыв дверь в приемную:

– Катя? Что ты здесь делаешь? Да, отец вышел куда-то… Не знаю, когда вернется…

Елене Михайловне ничего не оставалось, как выйти вслед за ним в приемную. За столом секретаря сидела молодая красивая женщина, с интересом ее рассматривала. Потом вызвалась вдруг:

– Давайте я вас провожу…

Она пожала плечами – зачем, мол… И сама дорогу найду. Но женщина по имени Катя все же пошла рядом с ней, и лицо у нее такое было… Слишком сосредоточенное. Будто решала про себя что-то. И решилась наконец.

– Вы простите, но я невольно слышала ваш разговор с Павлом. Дверь не очень хорошо закрыта была. Меня Катей зовут, я жена Владимира Аркадьевича. Знаете, и моя мама когда-то была в вашей ситуации…

– Что, заставила Владимира Аркадьевича жениться на вас?

– Нет. Не заставила. Она к нему вообще не ходила. Просто она переживала за меня очень. Я ведь тоже беременная была… Может, Владимир Аркадьевич бы и не ушел из семьи, если б его жена обо мне не узнала. Она сама его и выгнала. Павел тогда еще подростком был…

– Ну и зачем вы мне все это рассказываете, Катя? Вы же сами слышали – Павел не хочет… И Владимир Аркадьевич ваш тоже от сына открестился. А дочка моя теперь пропадать должна, вся жизнь под откос…

– Да я вас очень даже хорошо понимаю, Елена Михайловна! Очень хорошо понимаю! И потому хочу совет дать. Вы лучше поговорите с матерью Павла. Между прочим, она женщина волевая и влияние на сына имеет. Она, знаете, такая… Патологически порядочная. Я ж говорю – как узнала, что у мужа беременная любовница, сразу его и выгнала. Не потому, что он ей изменял, а потому, что мой ребенок будет без отца расти. Странно звучит, правда? Будто ее Павел при этом не пострадает… Но она такая, какая есть. У нее свои жизненные принципы, мне непонятные. Хотите, я вам ее телефон скину? У меня где-то записан… Мы не общаемся, но телефон есть…

– Давайте телефон. И спасибо вам, Катя, за участие. Видать, пасынка-то не очень жалуете, да?

– Почему? Я к Павлу очень хорошо отношусь. Просто я и сама не знаю, что мною движет в желании вам помочь. Может, голос у вас был слишком отчаянный и несчастный, когда вы с Павлом говорили. Не знаю… Как-то мне ужасно жалко вас стало…

Катя вздохнула, улыбнулась виновато. Достала из сумки телефон, проговорила тихо:

– Говорите, на какой номер скинуть…

Потом, не прощаясь, повернулась и быстро пошла обратно. А Елена Михайловна вышла на улицу, присела в скверике на скамью. Долго думала – звонить, не звонить? Потом все же решилась – будь что будет. Если уж пошла по боевому пути, надо следовать до конца.

Пока слушала длинные гудки в трубке, досадовала на себя – не удосужилась у Кати спросить, как зовут мать Павла! Ну да ладно, разберется как-нибудь…

– Да! Говорите! – вдруг оборвались гудки женским голосом.

Елена Михайловна вздрогнула и проговорила, слегка растерявшись:

– Здравствуйте… Простите за беспокойство, но… Вы меня не знаете, это касается вашего сына…

– Что с Павлом? Вы кто? Ничего не понимаю! Да говорите же, не молчите! С ним что-то случилось?

– Я не молчу… И не беспокойтесь, пожалуйста, с вашим Павлом ничего не случилось. То есть ничего страшного… Просто я хотела с вами поговорить о моей дочери. И о Павле. Но… Может, не по телефону? Вы не могли бы со мной встретиться? Это очень важно…

– Хорошо. Давайте встретимся. Где и когда?

– Да хоть сейчас… Я могу подъехать, куда скажете.

– А вы где находитесь?

– Я в центре… Около здания, где Павел работает. Сижу в скверике.

– Да, я тоже от центра недалеко… Ждите, я сама к вам приду. Я скоро.

– Ой, спасибо… Я на третьей скамейке от входа сижу. В синем платье. Меня Еленой Михайловной зовут.

– Найду, не волнуйтесь.

Она и впрямь скоро пришла. Елена Михайловна ее сразу узнала, уж больно деловая походка этой женщины соответствовала решительному голосу. Подошла, спросила деловито:

– Вы Елена Михайловна?

– Да, я…

– Меня зовут Елизавета Андреевна. Я мать Павла. И давайте сразу к делу, а то я от волнения уже с ума схожу! Что случилось? Рассказывайте!

Елена Михайловна вдохнула, выдохнула и чуть не расплакалась от напряжения. Но взяла себя в руки и начала говорить… И не просто говорить, а отчаянно говорить, будто открылась в ней некая плотина и ее понесло… Все, все рассказала как есть. Что одна дочку растила, что берегла, да не уберегла… Что ребеночек теперь сиротой должен расти, а это, между прочим, ваш внук или внучка, уважаемая Елизавета Андреевна… И что надеялась ужасно на то, как Павел возьмет и окажется честным и порядочным человеком, а он… Видите ли, не любит он мою дочь… А если не любишь, зачем тогда?.. Надо ведь голову на плечах иметь, надо отвечать за свои поступки…

В общем, не рассказ у нее получился, а сплошной сумбур горестный. Но Елизавета Андреевна слушала очень внимательно, сведя брови к переносью и прямо глядя перед собой. Когда Елена Михайловна остановилась, чтобы всхлипнуть в очередной раз, проговорила решительно:

– Зря вы думаете, что мой Павел такой уж безответственный. Не так я его воспитала, вовсе не так. Он очень порядочный, я знаю. И ситуацию вашу я понимаю прекрасно, даже не сомневайтесь. Я сегодня же с Павлом поговорю, я знаю, что ему и как сказать. Слава богу, он меня уважает и к мнению моему прислушивается. И вы правы – мужчина должен отвечать за свои поступки, как бы тяжко для него это ни было. Да, я так считаю!

Она рубанула рукой воздух, строго глянула на Елену Михайловну. И повторила громко:

– Мой сын – порядочный человек! Он может и должен отвечать за свои поступки!

Это «может и должен», произнесенное без тени сомнений, совсем успокоило Елену Михайловну. Она еще раз всхлипнула длинно, отерла мокрые от слез щеки, улыбнулась благодарно:

– Спасибо вам, Елизавета Андреевна… Вы мне сейчас надежду на жизнь дали… Мне и Нинель… А то ведь я думала – все пропало, жизнь у дочки пропала…

– Значит, вашу дочку зовут Нинель? Красивое имя…

– Да она и сама красавица у меня! И добрая, и порядочная, и хозяйственная! Без этой, знаете, дури, как у некоторых нынешних-то девиц… Из нее замечательная жена получится, вот увидите! И сына вашего она очень любит, давно на него заглядывается!

– М-да… А почему Павел не захотел жениться, как он вам объяснил?

– Сказал, что не любит… Вроде у него другая есть…

– Понятно. Любит, не любит – это все романтика, дело наживное. Настоящий мужик должен быть ответственным и честным, а остальное все вторичное содержание. Да я ведь так всегда ему и втолковывала, между прочим, – какая от тебя забеременеет, на той и женишься! Да, у меня не забалуешь! Я вообще ратую за домостроевские порядки, потому что ничего плохого в них не было! Я строгая и правильная мать! И он меня любит именно такую, я знаю… И я с Павлом сегодня же поговорю… А вы сейчас идите домой, успокойте дочь. Ей вредно сейчас волноваться. И вы тоже не переживайте – свадьба будет. Обязательно будет!

– Ой, Елизавета Андреевна… Спасибо, спасибо вам большое… Даже не знаю, как и благодарить вас…

Все так и решилось – благополучно для Нинель. Елизавета Андреевна постаралась. Уж как ей удалось воздействовать на сына – неизвестно. Да никто и не спрашивал…

Свадьба была скорой и скромной, Владимир Аркадьевич молодой семье квартиру подарил. А когда Ниночка родилась, и вовсе хорошо стало! Павел на дочку нарадоваться не мог, с рук ее не спускал. А Нинель как вокруг него хороводы водила, это только посмотреть! Каждый взгляд его ловила, каждое желание исполняла. И все разговоры только об одном – что Паша скажет да понравился ли Паше… Иногда Елена Михайловна даже одергивала ее слегка – уж не стелись так перед мужем-то! А то будет, как у Райкина в монологе, – «закрой рот, дура, я все сказал…».

Правда, потом Павел стал все реже дома бывать. Но на то были причины – умер скоропостижно Владимир Аркадьевич, и пришлось Паше фирму возглавить. А что делать? Он же наследник. Сынок у Кати, второй жены Владимира Аркадьевича, мал еще был.

Хотя Нинель постоянное отсутствие мужа в доме не беспокоило. Наоборот, она как-то свободнее себя без него почувствовала. Хотя образ Паши оставался иконой, и по-прежнему Нинель закатывала глаза, когда говорила о нем с придыханием:

– Он так много работает… Так много… Мы с Ниночкой нашего папу почти не видим… Наш папа ведь хочет, чтобы у нас с Ниночкой все было, правда, Ниночка? Мы не станем ему мешать…

Елена Михайловна вмешивалась в этот распорядок, пыталась образумить дочь:

– Так ведь плохо это, что его домой-то не тянет! Вон сегодня воскресенье, а его опять дома нет! Где он? Думаешь, на работе?

– Нет. Он на даче.

– Один?

– Ну да… А что тут такого? Он устает, ему хочется отдохнуть…

– А ты почему с ним на дачу не поехала?

– Да у нас с Ниночкой фотосессия… Мы фотографа на весь день пригласили. Чтобы и дома снимал, и на улице…

– Да зачем тебе?!

– Мам, ну ты ничего не понимаешь! Я же должна что-то в сеть выложить, правда? Что я, хуже других?

Да, не понимала Елена Михайловна этой жизненной обманной показухи, хоть убей, не понимала! Тревожно ей все это было! Но ведь и Нинель не переспоришь… Живет на своем розовом облаке и ножки вниз свесила. Хорошо ей там…

Тревоги ее усилила и Елизавета Андреевна, мать Павла. Однажды вызвала ее на разговор, начала осторожно:

– Вы извините меня, конечно, Елена Михайловна, но хочу своими грустными мыслями поделиться. Мне кажется, Паша несчастлив в семье… Смотрю на него и не узнаю! Иногда такая тоска, такая досада в глазах плещется! Прямо не знаю, что и думать…

– Ну зачем вы так, Елизавета Андреевна! Не надо, что вы! – заторопилась она с объяснениями. – Павлик же устает ужасно, он очень много работает! Нет, уверяю вас, у них с Нинель все хорошо!

– Да не надо меня уверять, я же все вижу, я же мать… А материнские глаза не обманешь!

– Так и у меня ведь глаза материнские… Я тоже ими все вижу. Вон как Нинель Пашу любит, как вертится вокруг него, как старается! Чтобы дом был уютный и чистый, чтобы дочка ухожена… Да такую жену еще днем с огнем поискать, чтобы мужу так предана была, так беззаветно любила! В Паше – вся ее жизнь… Она в нем растворилась без остатка. Да неужели вы сами не видите?

– В том-то и дело, что вижу… И вы думаете, так уж это и хорошо, чтобы раствориться в муже? И с кем ему тогда жить? С самим собой? А жена где? А нету жены – растворилась… Ведь жить-то охота с личностью, понимаете?

– Нет. Не понимаю. Тут, знаете, еще неизвестно, что лучше – или хорошая любящая жена, или самостоятельная отдельная личность, которой до мужа и дела нет. Разве не так?

– Может, и так… Но я-то своего сына знаю. И вижу, что ему просто скучно дома, понимаете? Неинтересно. С женой поговорить не о чем. Ведь Нинель совсем не развивается, разве не так? По крайней мере, я ни разу не видела ее с книжкой в руках. Ничем не интересуется, ничем не увлекается.

– Она домом и мужем интересуется, Елизавета Андреевна. Разве этого мало?

– Мало, Елена Михайловна. Я хорошо своего сына знаю. Да, ему мало… И честно вам скажу… Иногда испытываю ужасное чувство вины, что заставила его на Нинель жениться. Одна я знаю, чего мне это стоило… А теперь думаю – зачем? Вашей дочке благо сделала, а своему сыну… Ох, как подумаю… Очень вас прошу, поговорите с Нинель! Пусть она хотя бы задумается обо всем этом! Иначе я не знаю, что будет…

– Хорошо, Елизавета Андреевна. Я с ней поговорю. Сегодня же и поговорю, обещаю.

И поговорила, конечно. Хотя и заранее знала, что ничего из того разговора хорошего не получится. Нинель даже разозлилась на мать, и свекрови тоже той злости досталось:

– Да как она так может рассуждать, мам! Глупости какие, надо же! Не развиваюсь я, книжек не читаю! Ну не глупости разве? Мне кажется, она завидует мне просто… И ревнует, как все свекрови!

– Но все равно, ты бы задумалась, Нинель… Со стороны виднее…

– Ну что, что со стороны виднее, скажи? Что я не так делаю? В доме у меня всегда чисто, вкусная еда всегда есть, Паше я во всем угождаю, в постели никогда не отказываю! Господи, да чего еще мужу от жены надо? И правда, что ли, вместе книжки читать? Ой, не смеши меня, мам… Это в прошлом веке такое было, наверное… Так и представляю такую картинку – мы с Пашей сидим на диване и книжки читаем! Больше нам делать нечего, да? Ой, не могу…

– Зря ты так. Паша-то как раз книги читает. И разговоры умные может вести. А ты…

– А мне они ни к чему, эти умные разговоры. Так моей свекрови и скажи. А что она еще про меня говорит, мам? Чем я еще не угодила?

– Да так прямо и говорит, что Паше с тобой жить неинтересно. Что поговорить не о чем.

– Ой, мне опять смешно… Да разве мужу от жены разговоры нужны? Нет уж, извини, ему совсем другое нужно… Надеюсь, тебе не надо объяснять про это «другое», мам? И вообще, не слушай ее больше! Я ж говорю – завидует и ревнует! Паша мой точно от нас никуда не денется. Тем более Ниночка его крепко держит, он же ее любит ужасно!

И тут же позвала громко:

– Ниночка, ты где? Иди сюда, доченька!

Ниночка заглянула в гостиную, спросила недовольно, снимая наушники:

– Ну чего, мам? Если зовешь ужинать, то я не хочу!

– Хорошо, Ниночка. Я поняла. Не хочешь. Иди к себе…

Ниночка пожала плечами, вышла молча. Нинель спросила торжествующе:

– Ну, ты видела? Видела, какая прелесть растет? И куда Паша от такого чуда денется, скажи? Я и Ниночка – мы и есть Пашино счастье. Я вот думаю, кстати, не пора ли мне снова родить… Может, мальчик получится, а? Каждый мужик ведь о сыне мечтает…