Негритюд в багровых тонах

Всего в колоннах было сто пятьдесят пароходов, каждый из которых вёз от тысячи до двух тысяч человек. Были и транспортные суда, перевозившие в своих трюмах запас угля, а также продукты питания, пресную воду и предметы обихода и первой необходимости для переселенцев.

Двести тридцать тысяч переселенцев были готовы сойти на африканский берег в районе Либревилля, а также бельгийского Конго, которое, как надеялись американские власти, к тому времени должно было перейти под контроль вождя.

Слухи о том, что Леопольд II уже, практически, не контролирует территорию Конго, за исключением столицы Бома и морского порта Матади на реке Конго, давно уже дошли до конгресса САСШ. О том, что французы разбиты и контролируют только узкую полоску побережья, не смея сунуться дальше портовых сооружений и расстояния дальности выстрелов корабельных орудий, они тоже знали.

С севера, на территорию Габона двинулся немецкий отряд наспех сформированных колониальных войск, в количестве около трёх тысяч человек. Известие о том, что Мамба схватился с неожиданно высадившимися в Матади войсками англичан, дошла до американцев уже по прибытии в Габон.

Высадка английских войск проводилась с разрешения и помощью людей Леопольда II, карательные войска которого приняли в этом посильное участие, и направившего крупный отряд чернокожих бойцов, набранных отовсюду, в верховья Конго и на реку Убанги.

В этом отряде насчитывалось около десяти тысяч слабо вооружённых воинов, большинство из которых обладали только холодным оружием, либо откровенно старым огнестрельным. Командовал ими шотландец Мак-Грегор, свирепый и абсолютно безбашенный человек, реализовывавший в Африке свои, отнюдь не лучшие, черты, вроде вседозволенности и запредельной жестокости.

Лучшие же из наёмников, ушли в составе семитысячного отряда, перехватывать вместе с англичанами войско Мамбы, спешащее домой. Тем не менее, пароходы плыли, продолжая свой путь, и никоим образом не отклоняясь от маршрута. Сопровождаемые военно-морским флотом САСШ, они нагрянули рано поутру, как снег на голову, в Африку, никогда доселе не наблюдавшую столь масштабного переселения.

Две французские канонерские лодки не могли оказать никакого сопротивления американским крейсерам, да они и не имели таких полномочий. Американский представитель, сенатор и конгрессмен Уильям Брайан, помошник главы "Фонда помощи чернокожему населению Америки", тряс листом гербовой бумаги перед губернатором Габона, по совместительству мэром Либревилля, и кричал:

– Это земля принадлежит американскому народу, а точнее, негритянскому населению Америки. А это договор, подписанный министром иностранных дел САСШ и королём Буганды и Дарфура Иоанном Тёмным, предъявившим права на эти земли, фактически захватившим их по праву рождения, являясь коренным аборигеном.

И действительно, на предоставленным американской стороной договоре красовалась характерная подпись вождя, которую срисовали с одного письма, находившегося у Майкла Левинса, переданного ему вместе с изобретениями на патент Лёней Шнеерзоном.

Долго ли подделать печать на государственном уровне. А Мамба? А Мамба будет не против! – уверяли отец и сын Левинсоны. Да и кто будет об этом спрашивать заокеанского короля туземного королевства… Получи и распишись, да радуйся, что теперь у тебя на двести тысяч больше поданных, хороших, умных, работящих чернокожих поданных.

Всё для тебя! Америка страна свободы! Свободы выбора, и без выбора свободы. Получи свободу, распишись здесь… и здесь, иди и… греши. Но помни, твои грехи должны работать на Америку, и только на неё, иначе… Впрочем, мёртвые грешат уже в аду, но вот рассказать об этом будет невозможно, разве что, гораздо позже, когда те, кто отправил в ад, сами придут за тобой следом.

Французский губернатор беспомощно смотрел на толпы чернокожих афроамериканцев, которые, как саранча, устремились по сходням пароходов на берег, быстро заполонив всё вокруг.

– Катастрофик, это катастрофик, – шептали его губы, пока глаза в ужасе смотрели на бывших рабов и детей бывших рабов, похожих на тех, что стояли позади толпы белых, являясь прислугой, из числа местных негритянских народностей.

– Продукты, продукты выгружай, – распоряжался Лутер Ринг, пользуясь расположением сенатора. Весь путь он провел в соседней с сенатором, роскошной, но гораздо меньшей, каюте, со всеми благами цивилизации того времени, пользуя доверчивых селянок, пардон, негритянок, из числа не отягощённых ни умом, ни моралью.

Процесс пошёл. Куда и зачем? Но пошёл!

Глава 4. Разгром. (Бегство).

Прокрутив в голове все свои смерти, и допущенные в них ошибки, я стал организовывать одну ложную батарею, и две боевые, одна из которых была направлена в сторону холмов, получилось как раз по десять орудий. Атаковать я не спешил. Они пришли за мной, пусть и атакуют, как говорится, атакуй, не атакуй, всё равно получишь… нечто нехорошее.

Одна батарея была расположена ближе к холмам. Пулемёты я разделил, один оставил для англичан, другой для наёмников. Принцип «каждой твари – по паре», был ущемлён вполовину. Все свои тысячи я разбил на полусотни и рассредоточил вокруг лагеря.

Время шло. Я сидел на лафете, вытянув в сторону англичан ноги, и "курил бамбук". Бамбук курился плохо. Очевидно, такой же посыл был и со стороны англичан, а также наёмников. О том, что они сидят возле холмов, поджидая удобного случая для атаки, я уже знал.

Один из воинов Жало успел мне об этом доложить, и сейчас я выжидал, когда они соберутся в одном месте, устав от напряжения. Семён Кнут, получив на этот счёт подробные указания, пытался "всухую" пристреляться по холмам.

Не знаю, что уж у него там получалось, но суета была страшная, если не сказать больше. Ну да, бегать – не воевать, ёрш твою мать! Солнце медленно поднималось в зенит, заливая все окрестности жаркими лучами. Я только приветствовал его усилия.

Первыми не выдержали наёмники и начали сосредотачиваться для атаки. Видимо, у них происходила какая-то координация с англичанами. Завизжав в воздухе, нам на голову свалился первый снаряд. И началось.

Показался белый дым, спустя долгую секунду послышался звук выстрела, потом визг проносящегося над головой снаряда, и взрыв, взметающий комки земли, с барабанящим звуком опускающиеся на поверхность. Веер осколков или шрапнели, выкашивал все доступные ему растения, а также, с мерзким хлюпаньем попадал в тела людей, корёжа и разрывая им как мясо, так и внутренние органы.

Открыла огонь ложная батарея Семёна, состоящая из двух боеспособных пушек и пяти жертв криворукости чёрных обезь… пардон, умельцев. Сделав несколько выстрелов и обратив на себя внимание, она замолчала. На позицию, где стояли эти орудия, обрушились снаряды английских батарей, но Семёна там уже не было. Он на всех парах нёсся к бельгийской батарее, громко матерясь.

(Не любителям мата хотел бы пояснить, что это, скорее, бурное выражение негативных эмоций, чем действительная потребность сквернословить, а тем более, в бою.)

Ко мне подскочил очередной гонец, и яростно жестикулируя, стал докладывать о скоплении наёмников и их готовности атаковать нас.

– Прекрасно, просто прекрасно, – произнёс я вслух, – Семён, вали гадов!

Загрохотала тыловая батарея, огонь которой я подхватился корректировать, вскарабкавшись на одинокую акацию, и повиснув на ней в виде гигантского чёрного нароста. Прижавшись к её стволу, для меньшей заметности, я наблюдал разрывы снарядов, падающих то тут, то там.

Общими усилиями, мы стали добиваться попаданий, пока английские артиллерийские батареи яростно перемалывали сухую землю саванны, пополам с брошенными нами неисправными орудиями.

Наёмники, не ожидавшие такого явного надругательства над своей скрытой сущностью, и милой внешностью, бросились было вперёд, надеясь вырваться из огненной ловушки и быстро преодолеть расстояние до нашего лагеря.

Вырваться из ловушки, им, несомненно, удалось, а вот добежать до нас не получилось. Сначала, дружные залпы поднявшихся внезапно из травы моих солдат, несколько проредили их строй, а потом, молчавший до этого, пулемёт внёс своё веское слово в дело разгрома уголовников.

Англичане, также не ожидавшие такого поворота событий, привыкшие к стандартному бою «они нападают, мы их спокойно отстреливаем», принялись лихорадочно выправлять положение, бросив в бой солдат.

Артиллерийские батареи англичан, надрываясь, посылали снаряды в сторону нашего лагеря и моей батареи, но их огонь был неэффективным из-за слабой координации и большого расстояния (пушки-то были лёгкими).

Поняв, что дальнейший огонь по наёмникам бесполезен, я отдал приказ развернуть батарею и, подкатив её ближе к английскому лагерю, открыть огонь. К первой тут же присоединилась и вторая.

Развернулась нешуточная канонада. С нашей стороны огонь был, скорее, беспорядочным, чем прицельным. Английские же батареи были ограничены обзором и собственными войсками, шедшими в атаку, и почти уже добежавшими до нас.

Зато мы не стеснялись и осыпали снарядами и английский лагерь, и атакующие цепи пехотных полков. Каждое орудие стреляло куда придётся, или в кого нравится, но оно стреляло. Хаос поселился вокруг. Никто ничего не понимал.

По моему приказу, посыльные поднимали в атаку полусотни. Полусотни сливались друг с другом, сотни присоединялись к другим сотням. Поднявшись из высокой и жёсткой травы саванны, они, все в боевой раскраске, в пыли и растительных былинках, разнообразном мусоре, собранном на земле, с ползающими по телу насекомыми, собравшимися на них в процессе долгого ожидания, внезапно вырастали перед идущими в атаку английскими воинами.

Стреляя и орудуя штыками, бросались мамбовцы на английских солдат и бельгийских наёмников. Трескотня ружейных выстрелов и артиллерийская канонада начали сливаться в общий гул, вползающий за барабанные перепонки и, казалось, остающийся там навсегда.

Мои батареи стали нести потери. Одно за одним замолкали орудия, то от нехватки снарядов, то разбитые взрывом, а то и из-за погибшего полностью артиллерийского расчёта. Но дело своё они сделали.

На поле завязался рукопашный бой, оба пулемёта вносили свою посильную лепту в сражение, пользуясь отсутствием своих собратьев с противоположной стороны.

Англичане, не выдержав рукопашного боя, в котором стали ощутимо проигрывать и нести тяжёлые потери, начали стремительно откатываться назад, под защиту огня своих батарей, изрядно поредевших, и пулемётов, ожидающих нападения неразумных дикарей.

Достав из заплечного мешка древний рог, я выдул протяжный сигнал о прекращении атаки. Гулкий, заунывный звук пронёсся над залитой кровью саванной. Мои воины, прекратив преследование англичан, стали откатываться обратно.

Меня заметили, и все орудия, как по команде, открыли огонь по одиноко торчащему дереву. Пришлось поспешно ретироваться. Один из снарядов разорвался совсем недалеко от меня, осыпав землёй и сорвав с моей спины старый, верный кожаный щит.

С трудом поднявшись, я нашёл свою снайперскую винтовку и, подобрав подходящее для стрельбы место, начал искать достойную мишень. В прицел, без знаменитого перекрестья, мне были видны лица английских солдат и офицеров.

Я не решался открывать огонь, выискивая подходящую цель. Наконец, выбрал одного из пулемётчиков. Выстрел, и пуля взметнула фонтанчик пыли слева от него. Сделав необходимую поправку на ветер и расстояние, я снова прицелился и выстрелил. Пуля воткнулась в плечо пулемётчика и отбросила его назад, заставив корчиться от боли.

В это время прозвучал сигнал на повторную атаку. Повинуясь ему, английские солдаты, перемещая за своими цепями пулемёты, снова пошли в наступление. Очнулись и почти разбитые наёмники.

Собравшись с силами, в бой пошли уголовные элементы, подогреваемые мыслью о скорой победе и большой наживе, а также, озвученной де Брюлле огромной сумме денежного вознаграждения каждому, и списании всех грехов, в случае победы.

У меня было много раненых, убитых уже не менее тысячи человек, да и стрелять из орудий больше было нечем. Англичане, поддерживаемые скудным артиллерийским огнём, снова пошли в атаку, вслед за ними устремились и наёмники. Моим воинам пришлось отстреливаться от них, встав на одно колено, как учили казаки.

Снова затрещали выстрелы, вплетая свою какофонию в общую картину смерти. Я продолжал рассматривать в прицел позиции англичан. И вскоре мне повезло. Сначала я увидел молодого офицера, а потом, вслед за ним, разглядел и того, кого он почтительно сопровождал.

Высокий, ещё не обрюзгший генерал, приставив к своему правому глазу подзорную трубу, внимательно осматривал поле боя. Адъютант что-то почтительно ему говорил. Генерала я и выбрал своей целью.

Выстрел прозвучал негромко в общей какофонии звуков боя. Пуля в очередной раз взметнула фонтанчик пыли у ног адъютанта. Генерал бросил презрительный взгляд вниз и, не обращая внимание на свист редких и шальных пуль, снова стал рассматривать поле боя.

Я взял упреждение и, тщательно прицелившись, снова выстрелил. На это раз, пуля попала в грудь адъютанта, пробив её насквозь. Недоумённо пошатнувшись, он не верящим взглядом уставился на свою прижатую к ране руку, сквозь которую толчками стала просачиваться алая кровь.

– Что с вами, Редъярд! – вскричал генерал Бернст.

– Ничего, – пролепетал лейтенант, – кажется, я ранен!

Генерал резко обернулся и стал пристально всматриваться туда, откуда прилетела убийственная пуля, надеясь разглядеть стрелка. Разглядеть стрелка он не смог, а вот пулю увидеть успел.

Сделав ещё одно упреждение и поправку на ветер, я нажал на спусковой крючок ружья. Резко толкнул плечо приклад американской длинноствольной винтовки. Пуля, разогнанная пороховыми газами, устремилась вперёд, пронзая пространство быстрее скорости звука и преодолев сопротивление воздуха, влетела прямо в глаз генералу Чарльзу Бернсту, мгновенно убив его.

Но бой продолжался, и солдаты шли вперёд, готовясь умереть, ещё не зная, что их командующий уже убит. Битва на два фронта уменьшала мои шансы на победу, а я и так уже сделал всё, что мог, выжав максимум из своих сил и возможностей.

Англичане рвались вперёд. Оставив полторы тысячи воинов, в качестве заслона для них, я, с оставшимися двумя тысячами, бросился в атаку на наёмников. Через оптический прицел хорошо были видны их широко раскрытые в крике рты и налитые кровью глаза. Страх, ярость, испуг и отчаяние, вся гамма чувств отражалась на их лицах.

Прицелившись, я "снял" выстрелом одного из их командиров, тощего и длинного белого наёмника, с лицом серийного маньяка. Рядом со мною стоял один из моих лучших снайперов, выживший в этих боях. Гулко щёлкала выстрелом его, аналогичная моей, винтовка.

Наёмники, наконец, не выдержали штыковой атаки и, бросая оружие, бросились к холмам, за ними помчались и мои воины, на ходу вонзая штыки в спины убегающих и застреливая некоторых из них на ходу. Казалось, вот она победа, только руку протяни. Но, видимо, сегодня был не мой день, а может, я просто не опытный стратег и не смог учесть всех деталей битвы.

Разведка, и ещё раз разведка, вот он залог успеха! А мои диверсионные силы были ещё на стадии становления. Я совсем забыл, что у бельгийцев тоже могут быть пулемёты, установленные как раз на этих холмах.

Леонардо де Брюлле, командовавший, в очередной раз, очередным сбродом, смог узреть зерно будущего поражения. Но больше спасаться бегством он не горел желанием. Да, орудий бельгийский король пожалел, но вот пять пулемётов всё же выделил. Они ещё не приняли участие в битве, их планировали использовать в последнюю очередь, ведь патроны к ним стоили гораздо дороже, чем человеческие жизни.

Да и кого там было жалеть? Не тех же, о ком кровавыми слезами плакала пеньковая верёвка, или жизни черномазых, статус которых был гораздо ниже домашних животных, в глазах любого европейца!

Как только наёмники всех мастей и цветов кожи бросились бежать, бросая оружие во второй, и окончательный раз, де Брюлле всё стало ясно. Треть войска ранены и больше не боеспособны, треть лежала убитыми, а половина войска сейчас дружно бежала назад.

– Пулемёты!!! Огонь!!!

– Месье,– спросил один из пулемётчиков, из числа "нормальных" солдат, но там же наши отступают?

– "Наших" там уже нет, – пояснил де Брюлле. Нужно отсечь мамбовцев от наёмников, но если не получится, то тюрьмы и хижины всегда будут готовы принять новых жителей. Не надо никого жалеть, мой друг, или вы думаете, что Мамба вас пощадит?

– Напрасно, напрасно. Ваша форма черепа прекрасно подходит для его ритуальной чаши. А что касается наёмников… Не вас ли третьего дня обыграли в карты, вплоть до последнего франка, а ещё угрожали сыграть на то место, на котором вы сидите, в случае, если вы не расплатитесь, а?

Пулемётчик покраснел, то ли от стыда, то ли от ярости. Между тем, толпа беглецов и догоняющих их чернокожих "друзей" приблизилась на расстояние убийственного огня.

– Огонь! – скомандовал де Брюлле.

По его команде резко затряслись стволы пулемётов, одетых в кожух водяного охлаждения. Пули не разбирали, кто из негров бежал в ужасе, а кто в боевом азарте, кося всех подряд.

Веер пуль хлестал и вспахивал сухую землю саванны, опрокидывая фигуры людей на землю, отбрасывая прочь и расшвыривая по сторонам. Немногие добежали до мёртвой зоны. Главный удар приняли на себя беглецы.

Люди заметались, расстреливаемые в упор. Кто-то смог упасть на землю и отползти, кто-то метнулся в сторону. Те несчастные, кто повернул назад, попали на штыки, а затем, всё равно, погибли от огня пулемётов.

Мамбовцы, попав, в свою очередь, под огонь пулемётов, бросились кто на землю, кто в стороны, отползая назад. Проводимые с ними занятия оказали свою положительную роль, но не все так поступили, и наступающие сотни стали стремительно редеть.

Редкий винтовочный огонь наносил урон и пулемётным расчётам. Сообразив, чем это грозит, я, вместе со своим напарником, тоже стал искать в прицел пулемётчиков и отстреливать их. Но мои сотни, не выдержав пулемётного огня, повернули назад.

Рукопашная схватка с англичанами тоже была проиграна, главным образом из-за того, что у меня оставались не самые лучшие воины, а набранные, в основном, не так давно из разных племён. Они бросились назад, и ко мне. Медленно набирал обороты хаос отступления.

Бельгийские наёмники были разбиты и не могли оказать больше сопротивления, но их позиции я уже не мог взять, из-за работающих пулемётов. Англичане, разозлённые боем и вестью о гибели своего командующего, рвались в бой, надеясь поквитаться с нами. Их возглавил один из английских офицеров.

Мои орудия молчали, оказавшись без снарядов, их запас был полностью израсходован. Положение спасали только два оставшихся у меня пулемёта. Семён Кнут, обнажив казачью шашку, подбежал ко мне и громко прокричал в оглохшее от канонады ухо.

– Князь, надо идти в атаку, или отступать…

Осмотрев поле боя, я согласился с ним, наш лагерь был почти взят, и бой шёл уже у оставшихся целыми орудий, распавшись на отдельные схватки. Взяв свой рог, я протрубил сигнал к отступлению. А потом и задал его направление, отправив в северо-восточном направлении всех окружающих меня воинов.

Кнут бросился вместе с сотней Жало спасать своих выживших артиллеристов, делая это по моему приказу, как наиболее опытных и ценных кадров. Собрав вокруг себя пару сотен воинов, я начал, в свою очередь, отступать на северо-восток, стараясь оторваться от преследователей.

Де Брюлле, рассматривая поле битвы в бинокль, радовался поражению Мамбы, но сил для атаки у него уже не было. Англичане радовались победе, убивая оставшихся негров, и пытаясь преследовать стремительно уходящих на северо-восток уцелевшие войска Мамбы.

Неожиданно, в поле его зрения появилась высокая фигура вождя, в руке которого было характерное копьё, с шикарным змеиным бунчуком.

– Аааа! Вон он! Лови гада, лови! – заорал он в радостном возбуждении. Сбежав с холма, Де Брюлле поднял своих телохранителей и две резервные сотни, состоящие из солдат королевства Бельгии.

Глотая слова и фразы, он в диком возбуждении пояснил, что увидел отступающего вождя. Капрал Дюк, бывший солдат бельгийской армии, бывший заключённый тюрьмы в городе Льеж, бывший глава карательного отряда в Бельгийском Конго, а сейчас, всего лишь, капрал нанятого Леопольдом II войска, уцепился за представившуюся возможность поймать знаменитого вождя.

Быстро сколотив отряд из белых, в количестве ста пятидесяти человек, он устремился вслед за двумя сотнями де Брюлле, надеясь поучаствовать в славной охоте. Следуя по пятам, он, с согласия де Брюлле, оставшегося на холмах, принял участие в преследовании Мамбы.

Но эти охотники были не одиноки. Англичане, захватив лагерь, где добивали раненых и собирали трофеи, узнав про главную дичь, которую надо преследовать в первую очередь, тоже приняли в этом участие. Остальные, бежавшие во все стороны мелкие отряды негров, их больше не интересовали, и смогли быстро скрыться в саванне.

Оглянувшись, я увидел фигуры преследовавших нас солдат. Подняв к плечу винтовку, я в прицел стал рассматривать тех, кто осмелился броситься за нами.

Да, всё это была сборная солянка. И бельгийцы, и англичане, и какое-то отребье, в общем, полный трэш, и я в главной роли этой фантасмагории трэшедраного кино.

Главный герой в фильме "Чёрная охота" – король Мамба, собственной персоной, титры, занавес. Слёзы и переживания за кадром, белые ревут, чёрные скалятся, жёлтые скромно молчат, с опаской поглядывая на тех и других. С вас по рублю! Я говорю – "Порублю!"

Задумчиво пошарив в патронной сумке, я выудил оттуда два десятка оставшихся патронов. Маловато будет! Но им хватит. Защёлкали выстрелы моей винтовки. В прицеле было видно, как крупнокалиберные пули отбрасывали со своего пути прострелянные тела людей.

Потеряв троих, преследователи залегли, а я побежал со своими людьми дальше. Периодически останавливаясь, я сбивал пыл своих врагов очередными трупами их людей, и делал это почти до вечера, пока у меня не закончились патроны.

А потом выкинул винтовку, сняв прицел. Жалко было, конечно, её бросать, но что поделать, когда надо быстро бежать и выживать. И мы растворились в безбрежном море разнотравья саванны.

Солнце зашло за линию горизонта, и на саванну опустилась темнота, как будто кто-то там, наверху, дёрнул за шнур, отпустивший из крепких объятий морского узла штору, закрывшую наглухо солнечный свет.

Глава 5. Неожиданности.

Процесс переселения чернокожих американцев всколыхнул весь мир. Генерал Бернст еле успел отдать Богу душу, а уже понеслись экстренные депеши, извещая правительства Англии, Франции и других, менее значимых, европейских держав об исключительной наглости американцев, воспользовавшихся грызнёй европейских стран для решения собственных проблем.

Эпитеты, которые сопровождали эти новости, я не имею права привести в данной книге, по причине их исключительного сквернословия и извращения самих основ любого языка в сторону его примитивизма. Да, думаю, это и не нужно, в свете обозначенных событий.

Европейская дипломатия получила пинок под зад и быстро раскрутилась, подстёгиваемая общественным мнением, собственными интересами и интересами промышленных и зарождающихся финансовых кругов своих стран.

С помощью телеграфа и посыльных судов, полетели срочные депеши, формируя общее мнение и согласовывая свои усилия по предотвращению нарождающегося конфликта, либо, наоборот, усиливая его эффект. Новый 1896 год обещал быть обильным на свежие события, имеющим знаковую историческую направленность.

Особую позицию заняла Германия, с удивлением поняв, что сборная солянка "дружбы" народов подкинула свинью англосаксам, видимо, из чувства личной мести, а может быть, показывая, что и они что-то стали значить, в этом сложном и лицемерном мире.

Колониальный германский отряд в бессилии наблюдал, как нарушаются все договорённости, и американские негры наполняют собою Габон, захватывая предназначенные совсем не для них территории. Как поступать в этом случае, никто не знал.

И правительство Германии, и сам кайзер Вильгельм II, заняли выжидательную позицию, захватив небольшой кусок территории, примыкавшей к Камеруну, остановив там свои войска.

В Министерстве по делам колонии Великобритании нервозная обстановка зашкаливала, царил хаос и переполох. Говорили на повышенных тонах, что совсем не характерно для кабинетов, где приветствуется лицемерие, возведённое в абсолют.

Лорд-канцлер собирал экстренное заседание правительства, и сейчас требовал различные докладные записки, с указанием всего и вся происходящего, как в Африке, так и на прилегающих к ней непосредственно территориях.

Между тем, из Африки приходили неутешительные сведения, что было в то время нормально. Почта доставлялась на кораблях, телеграф работал только в Европе, а в России – лишь между крупными городами.