Невеста полоза. Пленница златых очей

Не заметил князь, как воспоминания восстали из минувших лет, подобно призрачному мороку, да царапнули по шрамам на сердце. Он прятал эти шрамы ото всех, и даже самого себя. Он гнал прочь те события прошлого, что вызывали горестные мысли и смертную тоску. Он не позволял себе грустить о том, чего нельзя теперь вернуть. Драгомир больше не желал погружаться в скорбь, но порой это губительное чувство с горьким полынным привкусом само стучалось в его душу, приходило без спроса, заполняло нутро беспроглядной тьмой и вызывало череду воспоминаний, от которых хотелось бежать без оглядки. Бежать и бежать, да хоть на край мира, заталкивать как можно глубже отчаянный звериный вой, лишь бы не сдаваться в их невыносимый плен! Он никогда не станет прежним, никогда. Но Драгомир все еще ждал того дня, когда же его сердце с этим окончательно примирится.

Сознание князя ускользало в объятия сна, и чудилось ему, как в ярком свете полноликой луны распустились чудные цветы, потянулись к темному небу, к россыпи звезд, а теплый ветер шепчется с листвой на гибких ветках. Драгомир уснул.

Он вновь стоял на берегу того озера, где впервые узрел свою невесту. Отражение луны дрожало в его зерцальной глади. Но какая-то неведомая сила манила его прочь – туда, где виднелся высокий забор деревянный, и краснокаменный дом. Вмиг Драгомир оказался у приотворенной калитки, и, недолго думая, вошел. Чужой двор встретил его безмолвием ночи и безлюдными дорожками. Драгомир осмотрелся. Двор небольшой, небогатый, но ухоженный, аккуратный и чистый. Зелень бушует повсюду, и это бросается в глаза – цветы, кустарники, деревья.

Но его тянет отсюда в дом. И Драгомир поддался этой тяге. Легко отворилась незапертая дверь. Князь вдохнул, и знакомый запах заставил вздрогнуть сердце. Малина, вересковый мед… Так сладко и упоительно пахнет! И он словно дикий зверь идет на этот запах, он жаждет вдыхать его глубже, ощущать на языке, наслаждаться им. Увлеченный запахом, Драгомир почти не видит обстановки дома. Все о чем он мыслит в этот миг – в полной мере ощутить этот соблазнительный запах нежного девичьего тела. Такой сладкий и неповторимый. Такой желанный сейчас.

Вдох и выдох. Снова протяжный вдох. Малина и вересковый мед на языке. Разум туманится порочным желанием. Оно вспыхнуло искоркой лучины где-то в глубине его нутра и быстро разошлось огнем по жилам. Драгомир открыл дверь, и запах стал настойчивей. Это оказалась девичья почивальня. А на койке – та самая девица, его земная невеста. Драгомир застыл, жадно вперив взгляд на распростертое тело. Лунный свет омывал его, прогоняя мрак и тени, подсвечивал кожу. На девице надета странная исподняя сорочица, совсем короткая – едва бедра прикрывает, куцая, на тонких веревочках, завязанных на плечах. Бесстыдный выкат на груди, до неприличия глубокий. Она вздохнула во сне. Пышная грудь приподнялась и опустилась. Одеяло съехало на пол, открыло длинные ноги с красивыми, крепкими икрами.

Желание бьется в крови. Желание к ней прикоснуться уже невыносимо. В лунном свете ее кожа белой кажется, словно молоко. Если прикоснуться… Какова она на ощупь? Так хочется попробовать…

Леденящий душу вой ворвался в его сознание, подернул дымку сна, и нещадно ее развеял.

Драгомир открыл глаза. Звериный вой – пронзительный, протяжный, жуткий, разносился по округе. За окном еще властвует густой ночной сумрак, а значит, до утра еще неблизко.

Хлопнула дверь горницы. В дверь почивальни громко постучали. Драгомир был уже на ногах, споро опоясывая кушаком рубаху.

– Драгомир! – послышался за дверью голос его брата и воеводы – Белояра.

– Входи, – велел князь, и Белояр вошел в почивальню.

– Князь, зверь воет. Только вот слышишь ли – не пес и не волк это.

– Слышу, – кивнул Драгомир.

Вой не прекращался. Стылым ветром он проникал в сознание, остужал кровь, будил потаенные страхи.

– Волколак. Точно волколак, – промолвил Драгомир. – Собирай дружину, Белояр. Мы должны убить его.

На башнях города тревожно заголосили колокола.

– Да, – коротко ответил воевода и покинул почивальню князя.

Прошло совсем немного времени, и Драгомир с дружиной держал путь туда, где до сих пор выл волколак. Дорога вела их к окраине города, в один из посадов, за которым простирался лес.

Тревога неотвратимо расползалась по улицам. По пути к дружине присоединялись вооруженные мужчины – женатые мужи и холостые молодцы. Оставшиеся в домах, спешно запирали двери, закрывали окна и молились богам о милости.

Защита от нападений нежити и опасной нечисти издавна существовала в каждом городе Златославии, и все же, слишком часто в последнее время стали случаться несчастья от встреч с порождениями тьмы. Будто защита столицы слабеет. Мысль об этом беспокоила Драгомира, и всю дорогу к месту волколака он думал о причинах. Кажется, ему снова нужен совет старшего волхва. Ведагор словно почуял мысли князя. Его конь тихо заржал, и волхв оказался подле Драгомира.

– Тебе надобно быть в конце строя. Ты не воин, – напомнил князь Ведагору.

– Еще успею скрыться, – возразил волхв. – Слабеет защита города князь, вот в чем беда. Бреши в ней появились, неужто сам не видишь?

– Вижу, – ответил Драгомир.

– Оттого-то и нечисть заходит к нам. Чует она бреши эти.

– Почему это происходит? Отчего защита слабнет? – спросил князь у волхва.

В глубине души он страшился услышать ответ, что дело в проклятии, что уже много лет отравляет его существование.

– В волховицах дело, в Ведающих, – произнес Ведагор. – Точнее, в том, что их больше нет. Прогневались боги на нас, Драгомир. Что не уберегли ни одной.

– Мы продолжим искать их, – заверил его князь. – Не может статься так, чтобы ни одной не осталось во всей Златославии. А коль не сыщем – пошлем гонцов в другие государства.

– Своя должна быть ведунья, князь. Чтобы с детства топтала землицу эту. Не примет чужачку матушка-земля.

Князь ничего не успел ответить. Душераздирающий крик взметнулся к небу там, откуда слышался вой, и оборвался, заглушенный свирепым рычанием. Послышались новые крики. Навстречу княжеской дружине выбежали перепуганные люди.

– Волколак! Задрал! Задрал Огнемира! Волколак! – кричали они.

Мужчины пришпорили коней, и вскоре дружина князя влетела на постоялый двор. Соскочив с коня, Драгомир тут же обнажил меч. Послал свою силу в оружие, и золотистое сияние прокатилось по лезвию. Лошади, почуяв близость зверя, испуганно заржали и назад попятились.

Дикий вой снова огласил округу. В крови Драгомира закипал праведный гнев. Он крепче сжал рукоять меча. Не ведая страха, он вместе с другими мужчинами бросился туда, откуда доносился вой. Между двух изб, и мимо амбара. Между ним и кузницей с развороченным входом и поломанным крыльцом сидел волколак. Не человек, не волк. Тело отдаленно напоминало крупное человеческое. Его покрывала густая, серая шерсть, шею венчала волчья голова с оскаленной пастью. Длинные могучие руки с огромными хищными когтями величиной не меньше пяди8. Облака рассеялись, и лунный свет стал ярче. Он осветил двор. В его холодном свете приглушенно багровели лужи крови. Откушенные части тел оказались разбросанными перед порогом кузницы. Неподалеку кто-то снова исступленно закричал. От зверя послышалось рычание и мерзкое чавканье. Волколак поднял морду от растерзанного тела с торчащими наружу ребрами и повернулся к мужчинам. Неистовый голод горел на дне кровавых глаз. Кровавая вязкая слюна стекала с морды на мохнатую грудь. Когтистая пятерня погрузилась в мертвое искалеченное тело. Мужчины осторожно обступали оскаленное чудовище, тесня его в угол амбара.

– Арканы! – скомандовал Драгомир, и веревки бесшумно рассекли воздух.

Волколак взвыл, дернулся, мотнул башкой. Лишь один аркан из всех достиг своей цели, тот, что был выброшен воеводой Белояром. Другой его конец молодец тут же кинул к деревянному столбу, там веревку споро подхватили другие и обвили вокруг, закрепляя аркан. Зверь ощутил себя в засаде и начал огрызаться по сторонам, пытаясь сбросить удавку. Его черные острые когти вспарывали землю и кромсали останки человека. Спущенные стрелы со свистом рассекли воздух, вонзившись в плоть волколака. Зверь еще больше заметался.

– Цельтесь в глаза и сердце! – громогласно крикнул Белояр.

Драгомир убрал меч в ножны и достал стрелу из колчана. Натянул тетиву и выстрелил. Казалось – вот-вот и стрела угодит в свою цель, но волколак смог увернуться. Новая стрела в руке Драгомира, натянутая тетива… Одному из дружинников удалось набросить на зверя еще один аркан. Чудовище ревело, скалилось, рычало, кидалось в разные стороны, будто не знало, на кого же наброситься в первую очередь. На сей раз пущенная Драгомиром стрела угодила зверю прямо в глаз. Волколак дернулся и взревел. Дружинники подступились ближе к чудовищу. Завязалась борьба. Зверь, ослепленный болью, беспорядочно размахивал лапами. Воины уворачивались и попутно старались задеть волколака мечом.

Как жаль, что не берет этих тварей огонь полозов!

Взмах оружия. Крепкая брань. Замах звериной лапы. Снова взмах меча, бросок вперед. Укол. Отскочить назад. И снова зверь кидается и воет. Замахнуться и полоснуть острым лезвием, вспороть толстую кожу волколака.

Еще одна стрела, запущенная в зверя, угодила в самое сердце. Замер на миг волколак, да на землю рухнул.

Краткий миг тишины, а затем ее разрушил победный возглас десятков голосов. Волколак повержен! Мужчины окружили мертвую тушу чудовища. Все стояли, дыхание затая, в ожидании обратного превращения.

Очертания звериного тела подернулись дымкой, смазались. И вот уже перед глазами великого князя, дружины и остальных лежал обнаженный юнец. Молодой, безбородый даже, русоволосый.

– То ли наш, то ли нет, – произнес с сомнением кто-то из мужчин.

– Нам нужно точно знать, наш это или чужак. А потому, сей же час, дайте клич по городу – явиться сюда старостам каждого посада, дабы осмотреть мертвеца, – приказал князь, и тут же началась суета.

Растерзанные тела кузнеца и его жены по завету Ведагора надобно было предать огню до заката. Двор заполнился горестными причитаниями родных убитой пары.

– Светозар, отпиши приказ о гривенной помощи родным погибших, – сказал Драгомир своему дружиннику, и тот молча кивнул, а потом тронул князя за плечо, остановил.

– Мыслится мне князь, что неспроста волколак Огнемира с супружницей задрал, неспроста. Супруга-то, может, и просто так попалась под звериную лапу, до кучи. А Огнемира он выбрал не зря. Обереги, что семьей этой сделаны, на всю округу нашу славились. А какие мечи он ковал…

Драгомир задумался. В мыслях его советника было разумное зерно. Только вот проще от этого не сделалось. И ясней, что поделать теперь, тоже не стало. Еще и князь волостной этот мятежный…

«Что ж все так навалилось», – проворчал Драгомир в сердцах.

– Беда одна не приходит, – тут же подметил боярин-дружинник Изяслав, хмуро провожая глазами рыдающую мать Огнемира.

– Боюсь, что наш поход на пару дней придется задержать. Пока хоть что-то не прояснится с этим нападением, – помыслил вслух князь, и стоящие с ним рядом дружинники согласно закивали.

На душе у Драгомира царила смута. И как не старался гнать он дурные мысли от себя, выходило из рук вон плохо. Ему казалось, что все это – только начало, что маячит впереди нечто еще более ужасное, и он никак не сможет это заранее отвратить.

– Отчего же волколак защиту колдовскую города смог одолеть, Ведагор? – спросил у волхва подошедший к нему Изяслав.

Волхв тяжело вздохнул. Все кто рядом был, замолчали, внимая каждому слову старца.

– Защита наша неполная. И полной быть не может, покуда сила ее однобока. Испокон веку мир и все сущее стоит на единении начал – мужского и женского, и это единение дает продолжение жизни. Так же и в колдовстве – для самых стойких заклинаний нужно единение двух колдовских сил – мужской и женской. А у нас только мужская и осталась. Без женской она быстрее слабнет.

– Беда у нас с этим, Ведагор, сам знаешь, – Светозар развел руками. – Неужели нет иного выхода?

– Нет, – припечатал волхв, и повисло напряженное молчание.

Мужчины хмуро переглянулись. Сказать на это было нечего.

Глава 5. Отражение

А нам еще зарю встречать

Холодным утром напевать

Как плачут травы росами

Кричит земля погостами

Мещера,

«Вечность белых январей»

Остаток ночи прошел в суете. Со всех посадов города ко двору покойного приезжали старосты, осматривали тело бывшего волколака, но никто так и не узнал этого молодца. А посему выходило, что покойный не из здешних мест. И как его сюда занесло – случайно или по чьему-то злому умыслу – оставалось неизвестным.

С восходом солнца, когда все старосты города осмотрели покойника, его тело предали огню, а прах затем развеяли над полем. Огнемира с женой родные готовили к погребальному обряду.

Все утро и до самого обеда Драгомир с Ведагором и его учениками ворожили над защитой города. И пусть у них не было женской колдовской силы, они должны были сотворить хотя бы то, что могли по мере своих сил. Заговоренную соль, смешанную с засушенной и измельченной крапивой и окопником рассыпали у каждых городских ворот и у стен по окраинам. В каждом дворе, избе и хоромах приказано было жечь все те же крапиву, окопник и чертоплох – в Златославии верили, что дым от этих трав отгоняет злые силы и защищает от дурной ворожбы. Запах тлеющих трав окутал княжеский двор. К обеду великому князю казалось уже, что никакой морс или сбитень не перебьет привкус дыма во рту. Он пропустил обед, желая управиться с защитой города за этот день.

Свечерелось. Драгомир вернулся в родные хоромы.

Ужин подали в гриднице – просторном зале, где князь заседал с младшей и старшей дружиной, а потому, здесь столовались только мужчины. Женская половина дома ужинала в общей хоромной трапезной. Княжеский стол изобиловал яствами. Были здесь и закуски из овощей и птицы, и пироги – курники, грибные, расстегай с капустой, с телятиной и зеленью, и холодец говяжий и птичий, и жареная дичь, и блины с икрой и красной рыбой, и солонина, и буженина, и каши с грибами и овощи с огня. Да только князь, уставший за бессонную ночь и хлопотный день бездумно поглощал еду, не чувствуя особо вкуса. Его мысли витали далеко. И как назло, нет-нет, да и появится в них та самая девица с огненными косами. «Ну почему она так врезалась мне в память?» – сетовал про себя Драгомир. И злился. На себя за слабоволие, на мать за ее молчание, да на девицу…

– Уж больно ты задумчив в последнее время, князь, – тихо произнес сидящий рядом с ним воевода. – Не случилось ли чего?

– На мой город напал волколак – этого по-твоему мало для задумчивости?

– Немало, – согласился Белояр. – Только ты не первый день отрешенный ходишь.

– О походе предстоящем думаю на Изворск, – ответил Драгомир.

И не соврал ведь, а все же утаил от давнего друга и брата свои знания нежданные об уральской невесте. Он не желал, чтоб о ней проведала хоть одна живая душа. Весть об этом должна была остаться между ним и волхвом и уйти в небытие.

– Мы проучим мятежника Горислава и его прихвостней, даже не сомневайся. Изворску пора напомнить, кто в Златославии есть власть, – Белояр поднял серебряный кубок с медовухой. – Ты же знаешь, Драгомир, твои люди тебе верны и никогда не подведут. Я всегда буду верен тебе.

– Мы утихомирим мятежный Изворск и вернемся с победой, – заверил его Светозар.

Звон кубков наполнил гридницу. Мужчины смеялись, разговаривали, наслаждались трапезой, и только князь не мог прогнать из сердца навязчивую тревогу. Почему он узнал о существовании невесты именно сейчас?

После ужина Драгомир, минуя хоромы своих наложниц, сразу ушел в свою почивальню. Князь расстегнул фибулу на своем плаще-корзне, снял его. После него освободился от кафтана, рубахи верхней с кушаком и исподней, стянул штаны с онучами, и остался в одних тонких шелковых портах. Сложил одежу в сундук.

После омовений вышел из помывальной, обернувшись мягким полотнищем. Яркая масляная лампа была погашена, и вместо нее горела свеча. Драгомир остановился напротив зерцала. До полуночи он старался лишний раз в него не заглядывать. Все равно в отражении ничего не изменится – все то же лицо и тело, покрытые змеиной кожей. Не змей, не человек, а застывшая между ними ипостась – вот оно, его проклятие. Вот, чем наградил его, умирая, темный волхв, полоумный служитель Чернобога. Так и носит Драгомир с тех пор эту личину с рассвета и до полуночи. Так и забудут скоро люди, каков из себя был их князь, пока его не прокляли. Если бы дело было только в лице…

Драгомир отвернулся от зерцала. Отмахнулся внутренне от горестных дум. Что-то часто они в последнее время к нему приходят. Что с ним происходит?

Драгомир подошел к столу, желая испить воды, и налил себе из кувшина в канопку9. Он стоял как раз напротив зерцала, когда в его гладкой поверхности что-то изменилось. Князь тут же повернулся к зерцалу и замер от изумления. Да этого не может быть! Что за чертовщина творится?

Не было сейчас в отражении самого Драгомира. Там виднелась уже знакомая ему обстановка чужой почивальни. Той самой, куда он пришел во сне в прошлую ночь. Почивальня его нежеланной невесты, будь она неладна! А вот и она. Подошла простоволосая к стулу и стянула через голову легкое цветастое платье, оставшись в странном, жалком подобии исподнего, что с трудом прикрывало лишь самые потаенные места женского тела. Или совсем не прикрывало. Да что это на ней надето? Вроде и ткань богатая, кружевная, да только, что ж она такая куцая-то? Верхняя часть исподнего еле закрывала выдающуюся грудь, а нижняя…Стыд какой! Крошечный кусочек ткани, едва прикрывающий женский холм. Драгомир и сам не заметил, как подошел ближе к зерцалу, не в силах отвести взгляд от почти обнаженного девичьего тела.

А девица тем временем, заведя руки за спину, расстегнула верхнюю часть своего бесстыжего исподнего и сняла его, бросив к платью на стул. Драгомир забыл, как дышать. Он жадно разглядывал узкий стан, аппетитные ягодицы, округлые бедра и высокую, пышную грудь с темно-розовыми навершиями. Сердце князя выбивало дробь, разгоняя кровь по жилам. Усталости, как не бывало. Он не ведал, что сейчас творится, что за колдовство такое приключилось с его зерцалом, да и как об этом думать, когда перед тобой стоит хорошая, ладная девица с пригожим телом?

А тем временем, она обернулась на кровать позади себя, взяла лежавшее на ней нечто похожее на ночную сорочицу, и вздрогнула, замерла. А потом медленно повернулась к Драгомиру и уставилась на него во все глаза. На ее лице отразился ужас, запамятовала испуганная девица, что стоит обнаженная. Ее рот открылся в немом крике, и схватив с прикроватного стола какую-то фигурку, она швырнула ее в сторону князя.

Драгомир снова видел в зерцале отражение себя в своей почивальне. Сердце стучало так, словно он бежал через весь город. Тело от вида нагой девицы откликнулось возбуждением, и теперь Драгомир ощущал, как все горит огнем ниже пояса.

– Не понимаю. Ничего не понимаю! – проворчал в сердцах Драгомир, запустив пятерню в длинные русые волосы.

Душу князя обуревало смятение, что в один миг смело усталость. Почивать уже не хотелось. Беспокойство от непонимания, что творится в эти дни, смешалось с возбуждением от вида прелестей нагой девицы. Да, там было на что посмотреть, это стоило признать. Хворь, если и крепко взяла эту рыжую, то красоты ее ничуть не съела.

Перед внутренним взором князя вновь возникла огненная река волос, белая молочная кожа, аппетитная грудь… Кровь Драгомира вскипела, побуждая желать. Касаться. Вдыхать тонкий манящий запах женского тела. А тело князя пылало вожделением и не желало сна. Тело теперь настойчиво желало плотских утех.

Драгомир выругался сквозь зубы, снова надел штаны с рубахой, и отправился к одной из наложниц. Даже не думая, к какой. Куда глаза глядят, пошел.

Неважно, какая из них утолит его похоть. Все они одинаково хороши собой, и так же одинаково Драгомир к ним относился – с благодарностью за жаркие ночи и приятные, ничего не значащие беседы о пустом. Он не выделял особо ни одну из наложниц, всем давал поровну внимания, дарил подарки и поселил их в разных хоромах, как и полагалось в Златославии, дабы не порождать среди них склоки и вражду. Но ни к одной не имел он душевной привязанности, ни с одной не оставался никогда до утра. Ночи Драгомир неизменно проводил в одиночестве и свои привычки менять не собирался. Встретить рассвет с девицей на одном ложе – это виделось ему, как нечто сокровенное, нечто близкое, чего князь никак не желал допускать.

Драгомир очнулся от дум, когда оказался во дворе хором Чаруши. Нутром ощутил полночь – с тех пор, как его проклял темный волхв, он остро чуял это время. И рассвет. К избе он подошел уже в человеческом облике.

У главного входа в хоромы нес свою ночную службу дверник. Время было позднее, но в окне светлицы слабо горел свет то ли от свечи, то ли от лучины. Значит, Чаруша еще не отправилась почивать, и это хорошо. Не придется будить. В сенях его встретила ключница, и тут же побежала наверх, предупредить хозяйку хором о приходе великого князя.

Девица ласково встретила Драгомира, в одной лишь ночной сорочице, простоволосая, вкусно пахнущая мыльным раствором и помывальными травами.

– Умница, Чаруша. Знаешь, как меня встречать надо, – произнес Драгомир, заглядывая в ее серые хитрые глаза.

Очертил пальцем подбородок, спустился к шее, и ниже к груди. Крупная мужская ладонь легла на грудь, обхватила ее. Пальцы через ткань сорочицы очертили твердое навершие, сжали легонько. Чаруша тяжело задышала, порочно облизала губы. Драгомир резко прижал девицу к себе. Руки его блуждали по ее телу, трогали, сжимали, судорожно задирали подол. Свободной рукой князь провел по женскому бедру вверх, коснулся влажного лона, и Чаруша со стоном откинула голову. Его пальцы умело ласкали ее, и девица извивалась в руках Драгомира.

Он стащил с нее сорочицу, развернул ее спиной к себе и подтолкнул к высокому сундуку, нажал на поясницу, побуждая прогнуться в спине. На пол упали распоясанные штаны, и Драгомир, ухватившись за девичьи бедра, резко вошел в ее тело. Их стоны слились воедино. Толчок, толчок, толчок! Еще сильней, еще резче, еще глубже! Жар девичьего тела, ее сиплые стоны и влажные звуки соития. Драгомир сгреб в кулак длинные волосы Чаруши, потянул, и она со стоном выгнулась. Он споро вбивался в ее тело, остервенело брал ее, хрипло дыша и желая выбросить из головы образ нежеланной невесты с Земли, что упрямо царил в его сознании, и даже сейчас, владея телом Чаруши, вместо нее, русоволосой, он видел землянку с огненными волосами.

Эта иномирная девица уже становилась его наваждением. Она без стука приходила в его сны, а теперь постучалась и в явь. Что ей нужно? Почему все эти лета Драгомир и не ведал о ее существовании, а ныне она не оставляет его в покое, бередит разум и душу?

Забыть, забыть, забыть! Не думать, не терзаться! Двигаться, двигаться, двигаться! Врываться в нежное тело, упиваться его податливой мягкостью и манящим жаром. Из пересохшей глотки вырывается хриплое дыхание, от нарастающего удовольствия темнеет в глазах. Еще толчок, еще сильней, резче! Горячие волны наслаждения растекаются по телу. Чаруша мелко задрожала и еще сильнее выгнулась с громким гортанным стоном. Ее вспышка наслаждения подзадорила Драгомира, и он пришел к пику удовольствия сразу после нее. Тело окатило жаром, мучительным и сладостным, и князь отпустил себя, отдался на милость обуявшему его наслаждению.

Драгомир покинул тело наложницы и принялся снова одеваться. Девица смотрела на него, прижимала к себе сорочицу.

– Может, останешься? – спросила робко.

– Я почиваю сам, и всем это ведомо. Мне по нраву ночевать одному, – ответил князь и слабо улыбнулся Чаруше.

Она вздохнула.

– Воля твоя, князь.

Драгомир отстегнул от кушака бархатный мешочек, положил его на крышку сундука.

– Это подарок тебе. За ласку и нежность. За кротость.

– Благодарю, Драгомир! – Чаруша просияла в ответ, и ее взгляд зажегся любопытством.

Из мешочка на крышку сундука выпали золотые серьги – крупные, вытянутые, изукрашенные дорогими самоцветами, самыми редкими во всей Златославии. Девица довольно хихикнула, воззрилась на Драгомира с счастливой улыбкой.

– Они прекрасны, мой князь!

– Мне отрадно, что подарок мой тебя порадовал. Я пойду, – ответил он и направился прочь из почивальни.

– Приходи еще, – томно промолвила она, провожая его до дверей.

– Непременно. Доброй ночи, Чаруша, – молвил князь на прощание и отправился восвояси.

Сытая нега приятно согревала его тело. Образ иномирянки уже не казался таким навязчивым и неизбывным. «Целительная сила женской ласки», – помыслил князь про себя с усмешкой. И все же, подумал о том, что в той беседе с Ведагором он задал не все вопросы. Они не давали ему покоя, настойчиво толпились в его голове, ответа требовали. «Первым делом завтра отправлюсь снова к волхву», – сам себе сказал Драгомир, собираясь почивать.