У каждого своя судьба

Владимир Ювинальевич Большаков

У каждого своя судьба

© Владимир Большаков, текст, 2024

Введение

Дорогой читатель, в основу создания этой книги вошли реальные истории об образовании первых поселений в Сусельской волости Вологодской области. Эти истории передавали из поколения в поколение жители деревни Хмелевица, их услышал и запомнил и я, будучи ещё мальчиком 8-10 лет.

Сегодня даже мне самому удивительно, почему эти истории так чётко запомнились, но, видно, Матвей очень интересно их рассказывал, да и сами истории о жизни людей в диких местах нетронутой природы очень захватывающие.

В завершение первой части и во второй части книги я пишу о жизни в Хмелевице в послевоенное время, о своих родителях, о своей жизни в детском и подростковом возрасте, уже о личных историях, в том числе на охоте и рыбалке, которые я люблю с детства.

Большаков Владимир Ювинальевич, 2020 г.

Часть 1

1. Побег

Начинался XVII век, заканчивалась судьба царствования династии Рюриковичей, царствование в 1613 году перешло к династии Романовых. Михаил Фёдорович Романов и его преемник Алексей Михайлович Романов многое сделали для того, чтобы объединить разрозненные княжества, особенно Новгородское, для защиты совместными усилиями своих завоеваний вплоть до Чёрного моря от набегов половцев и крымских татар. Они объединили разрозненные структуры в армии, платили стрельцам серебряными монетами. Командовали стрельцами «полковники». Помимо денег «полковникам» выделялись (нарезались) целые поместья.

В 1654 году Алексей Михайлович начал денежную реформу – вместо серебряных монет начали чеканить медные: полтинник, полуполтинник, гривна, алтын, грошевик; причин реформы было несколько – и новые объединённые территории, на которых больше в ходу были медные монеты, и нехватка денег в казне из-за войн и эпидемии чумы. С 1658 года налоги и пошлины в казну собирали серебряными монетами, а выплаты из казны производили медными монетами; неумеренный выпуск медных монет и ограничения по их приёму привёл к постепенному их обесцениванию и недовольству населения реформой.

В Москве бояре постоянно плели разные козни, чтобы в царской семье были разногласия и легче было воровать. Всем этим, а также большими задержками выплаты жалованья, были недовольны в армии, и в 1682 году, после смерти третьего из царей Романовых (Фёдора Алексеевича), состоялся стрелецкий бунт, в ходе которого были разграблены хранилища продуктов, церкви и монастыри, богатые дома.

В это время со всей Руси были собраны верные царю князья с их подразделениями. Стрельцов, которым не удалось скрыться, арестовывали, вешали на виселицах, родственникам в течение месяца запрещали снимать повешенных. Часть воинов (стрельцов, «полковников», монахов) была отправлена в Вологодскую область, что севернее Москвы на 700 километров, также были этапированы в ссылку и члены царской семьи, бояре, купцы, придворные, их отправили в Кирилло-Белозерский монастырь и ближайшие поместья.

Монастырь был заложен в начале XV века на берегу озера Сиверского, этот монастырь поражает и сейчас своим величием – здесь сооружены стены толщиной около 2-х метров, высотой 30 метров, с мощными угловыми башнями, с внутренней стороны на всём протяжении крепости стены имеют 2 яруса. Посреди монастыря стоит мельница XIX века, до сих пор сохранилось древнейшее сооружение, построенное в 1485 году – церковь Ризоположения.

Многих провинившихся перед царской властью, начиная с XIV века, отправляли в г. Вологда в ссылку. Город образован в 1147 году – это древний город на Руси. По велению Ивана Грозного в Вологде в 1568 году был заложен рядом с кремлём Софийский собор, первое в городе каменное сооружение.

В Вологде, около речной пристани, стоит небольшой дом под названием «Петровский домик», где неоднократно останавливался Пётр Первый. В музее представлены предметы обихода того времени, одежда Петра Первого, различные документы той эпохи.

Отправлялись в заключение и провинившиеся монахи и придворные при царе – в Ферапонтов монастырь и в ближние деревни, расположенные около монастыря.

Ферапонтов монастырь стоит на высоком холме около озера Ферапонтовское, от города Кириллова монастырь находится на расстоянии 18 км. В настоящее время этот величественный монастырь является памятником XV–XVI веков, его ежегодно посещают около миллиона человек, он ценен своей фресковой живописью, выполнен знаменитым художником Дионисием и его сыновьями.

Монастыри Кирилло-Белозерский и Ферапонтов находились на севере Вологодской области, около них располагались небольшие деревеньки, а кругом был густой смешанный лес, непроходимые болота, нетронутая глушь, дорог в этих местах в те времена почти что не было, передвигались по воде – по рекам и озёрам, на плотах, лодчонках, от монастыря к монастырю. В эти места и отправляли ссыльных; убийцы и грабители были закованы в кандалы, многие из них умирали от холода и голода.

Из острога (тюрьмы) пытались бежать, удавалось это только в летние месяцы, а зимой по глубокому снегу уходили, но беглецов почти всегда ловили и возвращали назад, некоторым из них отрубали головы, чтобы неповадно было другим, зимой при побеге многие замерзали, так как холода достигали -40°.

Историю тех мест (Сусельская волость) я узнал после окончания Великой Отечественной войны, в 1953–1955 годах. После войны вернулись в нашу деревню около 30 человек, процентов 85 из них были ранены, контужены, кто-то остался без ног, рук, а призвано из деревни на войну было 76 человек.

Мужики после работы в колхозе и ужина собирались на посиделки в избе у Миши Воронина – это был невысокий очень худой человек с вьющимися чёрными волосами, глаза серые, зубы жёлтые, на вид ему можно было дать лет 56, на самом деле ему исполнилось всего 43 года. Миша много курил, сворачивая «цигарку» с табаком одну за другой, при этом очень сильно кашлял – болели лёгкие. Во время войны он был ранен, и пуля задела лёгкие. Пальцы на правой руке – указательный и средний – были покрыты жёлтой кожей, так как самокрутку он из рук почти не выпускал.

Семья Ворониных жила очень бедно, так как Мише было тяжело работать, до войны в семье родился ребёнок, но в 1943 году ребёнок умер, умерла в войну и его мать. Клава, его жена, была старше Михаила лет на 8. Миша после ранения вернулся в деревню в 1944 году, а в 1946 году у них родился сын Слава, с которым я впоследствии дружил.

Мужики приносили в дом Ворониных кто молока бутылку, кто хлеб, кто табаку. В избе собиралось человек по 10–14. Я с отцом тоже приходил, хотя отец меня неохотно брал с собой, так как в избе всегда было очень сильно накурено, как в народе говорят, «стоял дым коромыслом»! Мы со Славкой забирались на русскую печь и слушали, о чём рассказывали мужики, иногда засыпали на печи. Зачастую дым от курильщиков поднимался вверх, мы со Славой спускались вниз, садились под лавкой и слушали истории этих людей, хлебнувших горя в своей жизни.

На посиделки приходил и дед Матвей, ему было лет около 75, это был очень хороший рассказчик, лица у него не было видно из-за очень большой бороды, лоб закрывали густые седые волосы, светились из-под этих волос только два голубых глаза и тёмно-красные губы. Он приходил иногда и к нам в дом, приносил мне свистульку, изготовленную им из свежего прутка ивы. Дед Матвей был в деревне очень хорошим охотником и передал свои навыки моему отцу Ювиналию, а с моим дедом Дмитрием они были друзьями. Дмитрий был моряком, участвовал в боях в Японскую войну в 1905 году, после войны с Японией вернулся домой в 1906 году, а в 1915 году его снова призвали на флот воевать за царя. С этой Первой мировой войны мой дед не вернулся, и семья до сих пор не знает, где он погиб.

Дед Матвей рассказывал, как образовалась Сусельская волость.

Около Ферапонтова монастыря был барак, где содержались каторжники, среди них были монахи, беглые солдаты, стрельцы, а также были и уголовники – грабители и убийцы. Охраняли каторжников солдаты сторожевого кордона, монахи ходили без кандалов – они работали: сеяли и убирали хлеб, ловили рыбу, чтобы кормить солдат и заключённых.

Несколько осуждённых монахов были из Кирилло-Белозерского монастыря, а некоторые солдаты, которые сторожили заключённых, знали этих монахов – они вместе росли в этих местах.

Весной несколько заключённых и трое молодых монахов отравились, их сильно рвало, изо рта текла кровь. Офицеры из сторожевого кордона были напуганы, что заболеют все остальные – и солдаты вместе с ними, а также их семьи. С заключённых сняли кандалы, отправили их в маленький домишко, подальше от барака, на край поселения; с ними оказался лекарь – пожилой мужчина, и два солдатика, которые были знакомы с монахами. Лекарь после ужина ушёл домой, а солдаты остались сторожить и ночью задремали. Один из монахов по имени Иоан был очень силён – он ударом руки оглушил одного солдата, а у второго солдата заключённые отобрали кремниевое ружьё и сказали ему: «Если ты в течение этой ночи сообщишь о побеге, то будешь убит нашими людьми в бараке».

Побег долго готовился заключёнными, а «отравились» они травой, о которой знают в этом районе и сейчас – это подвид растения зверобой, которое растёт на полях.

Сбежали 6 человек, среди них трое монахов, двое солдат и один каторжник; четверо заключённых решили не сбегать, так как срок ссылки у них заканчивался – но, как в дальнейшем узнали монахи, одного из оставшихся каторжников казнили, а остальным прибавили срок заключения – до 10 лет.

Беглецы ночью продвигались к деревне Благовещенье, что стоит на берегу реки Порозовки, один из заключённых, солдат Никодим, был родом из этой деревни. Сбежавшие преодолели около 12 км по лесам, обессилели и решили на один день спрятаться в этой деревне у родителей Никодима.

Следующей ночью беглецы ушли из деревни вниз по Порозовке, зная, что там есть где спрятаться, за непроходимыми болотами и нетронутыми человеком лесами. Родители Никодима дали беглецам с собой всё, что у них было для пропитания, кой-какую одежду, верёвки из липы, топоры, порох и свинец для ружей.

Через день в деревне появились охранники из села Ферапонтово, они искали сбежавших, но следов беглецов так и не обнаружили…

Дед Матвей в своём рассказе неоднократно ссылался на бабку Дарью Ретровскую, что она лучше знает все тонкости этого побега, так как один монах был её дальним родственником; Дарье после войны было 87 лет, её семья в 1933 году была раскулачена, и её муж Владимир отсидел в остроге 4 года. Но Дарью Ретровскую как ни расспрашивали, как образовалась наша деревня в те далёкие годы, она ничего никому не говорила.

Но однажды, когда Дарья заболела, моя мать приходила её навестить, и старуха рассказала, что действительно, их род пошёл от беглого монаха, первый домик в деревне был построен её родственником, а до постройки домов в деревне люди выкапывали в земле на горке в Ближних Горицах подземные гроты, которые изнутри подпирали брёвнами, чтобы песок с землёй не осыпался. Высота горки в этих местах была метров 40, копать было легко, так как гора состояла в основном из песка.

После войны 1945 года в этих горках хранили семенной картофель, как колхозный, так и общественный. Заложенные на весну запасы не портились и не замерзали. Мальчишки из деревни Хмелевицы после выпадения снега катались с этих гор на самодельных лыжах, так как Ближние Горицы были от Хмелевицы на расстоянии одного километра. С этих гор скатывался и я, было страшно первое время, а потом к высоте привыкали. На этих горках я сломал не одну самодельную лыжу; отец на меня обижался, что опять надо строгать лыжи из рябины. После катания на горках я приходил домой, стряхивал с себя снег на улице, а потом украдкой клал сырую, а иногда и порванную одежду сушиться на русскую печь. Одежды новой у меня не было лет до 13, мать перешивала из своей одежды и одежды отца мне рубахи и брюки, а валенки я также носил мамины после их ремонта отцом.

Дед Матвей, набивая табаком самодельную трубку, продолжал рассказывать о беглецах.

После того как беглецы ушли из деревни Благовещенье, они решили пойти вниз по реке, сейчас эта река носит название Порозовка. Реку с обоих берегов теснил лес, лес был густой, кое-где путь им преграждали огромные деревья, поваленные ветром и подмытые весной водой. Река становилась всё шире и шире, было принято решение переправляться на другой берег и идти на северо-восток, подальше от людей. Каким образом беглецы переправились на левый берег реки, дед не знал. Каторжники обратили внимание, что в водах реки плескалась крупная рыба, с воды постоянно взлетали утки, в лесу поднималась с земли различная дичь – это были глухари, тетерева, рябчики. Но путники не могли стрелять, опасались, что в этих глухих местах их могут услышать, хотя от деревни Благовещенье они отошли уже километров на 15.

Остановившись на ночлег, беглецы не разжигали костёр – дым могут заметить с реки, хотя дорог и тропинок в лесу не видели, но были звериные тропы со следами кабанов, лосей и даже медведей. Им было известно, что иногда по реке могут плыть лодки купцов с товаром – из Кирилло-Белозерского монастыря возили оружие: ружья, сабли, ножи, доспехи, копья, секиры и т. д. В монастыре находилось несколько кузниц, а также первоклассные мастера по изготовлению оружия. Это оружие отправлялось в город Белозерск, где жили и несли службу стрельцы и другие военные. В этом городе было сосредоточено несколько тысяч солдат, их собирали из Вологодской и Архангельской губерний. Со стороны Вологды купцы отправляли по реке ткани, посуду, обувь (сапоги) и другие товары. На лодки купцов в глухих местах на реке иногда нападали беглые каторжники, а также мужики, сбежавшие из Новгородской и Ярославской губерний после набегов на них татар и московских князей, которые их грабили, уводили женщин, сжигали деревни, забирали скот и лошадей.

Утром беглецы решили уйти подальше от реки Порозовки, и, пройдя несколько километров по лесу, вышли на болото; услышав журчание воды, вдали увидели реку. Речка была не широкой, на перекатах ширина не превышала 10–12 метров. Вода в реке была с бурым оттенком, так как текла по болотистой местности.

Путники решили перейти болото, чтобы соблюдать выбранное направление на северо-восток, подальше от людей. Болото встретило людей трясинами, в которых можно было утонуть, а также небольшими промоинами и озерцами. Беглецы несколько раз проваливались до плеч в болотную жижу, но, помогая друг другу длинными палками и жердями, под вечер выбрались из болота.

Прошли лесом небольшое расстояние, дорогу им преградила речка шириной метров 15 с чистой водой. На берегу среди деревьев путники решили заночевать, высушить одежду и отдохнуть. С собой было кремниво, с помощью которого быстро развели костёр, использовав очень тонкую бересту с берёзок.

2. Тереховы

Ночь пролетела незаметно, утром беглецы стали спорить между собой. Никодим говорил, что необходимо найти около этой реки хорошие места и остаться здесь, основательно подготовиться к зиме, и до его родной деревни не так уж далеко, со временем побег забудут, и можно будет вернуться к людям.

Каторжник Евстафий сказал, что от жилья нужно уйти как можно дальше, чтобы их никогда не нашли. Немного подумав, Евстафий промолвил, что неплохо бы определить дороги и реки, где купцы возят разные товары и провизию, чтобы была возможность подкараулить и напасть на лодки и телеги, ограбить купцов, убить их и утопить в реке.

Монахи Иоан и Сергий поддержали Никодима в том, что необходимо найти хорошие места на берегах реки, так как местные реки богаты рыбой, в лесах много различных зверей и птиц, на болотах растёт морошка и клюква, а в лесах брусника, земляника и другая ягода.

Так и порешили – собрав свой небольшой скарб, ружья и топоры, люди направились вверх по течению реки, чтобы найти удобное место для поселения. Пройдя несколько километров по берегу, они с удивлением обнаружили вырубки кустов и деревьев для спуска к воде, а на одном из перекатов на песке следы человека. Отпечаток был чётко виден и оставлен человеком, который носил лапти. Также на песке были обнаружены следы волка или большой собаки.

Напившись воды из реки, путники присели на берегу на сваленное дерево и стали решать, что делать дальше. Вдруг монах Сергий поднял руку вверх, как бы предупреждая об опасности, поднялся и стал носом втягивать в себя замечательный летний воздух, пропитанный травами и зелёным лесом.

Сергий спросил: «Вы ничего не чувствуете?» Каторжник Евстафий поднялся, наморщил лоб и тихо произнёс: «Дым». Сергий: «Да, я чувствую дым, впереди нас горит лес!» Беглецы насторожились, что они могут оказаться в лесном пожаре.

Но Иоан успокоил беглецов – лес горит на той стороне реки, и им ничего не угрожает. Маленький отряд двинулся по берегу реки, через кусты, навстречу дыму, и через 500 метров они увидели, что лес горит на противоположном берегу, и ветер гонит огонь в сторону реки. Прислушались – лай собаки с того берега, где горят кусты и деревья. Посовещались и пошли дальше, чтобы понять, насколько большой пожар и откуда взялась собака.

К вечеру огонь на противоположном берегу начал стихать, ветер гнал последние языки огня к самой воде, оставляя после себя тлеющие пеньки и чёрную траву. Наконец путники догадались, что это люди отвоёвывают у леса участок земли! Вскоре послышались голоса, и они увидели людей с деревянными вёдрами, похожими на кадки. Был поздний вечер, ветер постепенно затихал. Люди подходили к реке, зачерпывали воду и неспешно, с осторожностью, чтобы не загорелись лапти, заливали водой ещё дымящиеся угольки на тех местах, где ещё несколько дней назад стояли берёзки, ольхи, а может быть, и хвойные деревья.

Стало темно, не слышна и человеческая речь, но вдруг за тем местом, где сгорел небольшой участок леса, залаяли две собаки; беглецы переглянулись – не заметили ли их люди с противоположного берега? Монах Сергий сказал, что надо узнать, откуда эти люди пришли, вероятно, где-то поблизости их жильё. Беглецы в темноте начали пробираться вдоль реки по берегу, обнаружив, что трава очень сильно помята – ходили люди. Спустя некоторое время на высоком берегу, на другой стороне реки, они увидели костёр, а во вспышках от языков огня был виден забор из высоких кольев. За забором отчётливо выступали три или четыре тёмных силуэта, похожих на небольшие домики.

Монахи переговорили между собой, посоветовались с другими беглецами и решились остаться выяснить, откуда в этом месте появилось жильё и что за люди здесь живут. Нарубив еловых веток, они заночевали в лесу, не разводя костра.

Утром поднялись все, кроме каторжника Евстафия, который свернулся калачиком и тихонько стонал. Сергий потрогал лоб у Евстафия и сразу же отдёрнул руку, каторжник «горел» от высокой температуры, начал бредить, вспоминал мать, а также произносил несколько женских имён.

Солнце поднялось из-за леса, монах брал воду из реки и смачивал своей рубахой лоб и голову каторжника, но улучшения не было, Евстафию становилось всё хуже и хуже.

Монах Иоан, он был старше всех, сказал: «Вы как хотите, но надо спасать человека! Я пойду к этим людям и попрошу помощи. Если меня убьют, то идите вверх по реке, ищите место для жилья».

Иоан перешёл реку вброд, поднялся на крутой берег, подошёл к забору – послышался громкий лай и испуганный голос мужчины, второй голос сказал: «Убирайся восвояси или убьём!»

Монах ответил: «Мы плохого вам не сделаем. Нужна помощь, так как помирает человек».

Из-за забора женский голос спросил: «Вы кто? Откуда появились в этих местах?»

После паузы Иоан ответил: «Я монах. Мы бежим от произвола царских властей».

Прошло несколько минут, послышался скрип деревянных запоров, широкие ворота отворились, и Иоан увидел четырёх мужчин с ружьями и одну женщину. Пожилой мужчина с бородой до пояса спросил: «Где больной? Сколько вас человек?», после чего добавил, что если вы с добром, то поможем.

Иоан ответил, что больной лежит на противоположном берегу реки, а беженцев всего 6 человек.

Старик скомандовал молодому парню: «Федька! Бери плот и перевези сюда одного больного, а остальные пусть остаются на той стороне реки. Мы проверим, что вы за беженцы и какая ваша вера!»

Между тем Елисей, так звали старца, спросил у Иоана: «Знаешь ли ты молитву к Пресвятой Богородице – Царице моя Преблагая?»

Монах начал читать молитву: «Царице моя Преблагая, Надеждо моя Богородице, Приятелище сирых и странных Предстательнице, скорбящих Радосте, обидимых Покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми, яко немощну, окорми мя, яко странна!»

«Достаточно, – сказал Елисей. – Ведите скорей больного».

Евстафия привели к дому, он едва держался на ногах, лицо было бледное, его трясло. Больного положили на лавку в прихожей, женщина принесла несколько горшочков из глины, закрытых крышками.

Пожилой мужчина, звали его Фёдором, закатал рубаху у Евстафия и начал сильно натирать больного содержимым из горшочков, сильный запах ударил в нос стоящим рядом с больным. Фёдор сказал, что больному будет легче после этих мазей, настоянных на муравьином яде.

Фёдор пригласил монаха Иоана в избу и стал расспрашивать его, кто они и как в этих местах оказались. После разговора Фёдор сказал, что можете здесь остаться, пока не поправится больной, а вас попросим помочь нам очистить землю от деревьев и кустарников и подготовить её под посадку овощей и посев ржи.

В дальнейшем Иоан узнал, что эти люди сбежали с разорённых земель из-под Новгорода, так как их грабили, убивали, сжигали дома князья киевские и московские в течении века.

Фёдор рассказал, что их трём близким семьям 9 лет тому назад удалось сбежать и уплыть на лодках по реке Волхов; а всего здесь сейчас живёт 14 человек:

· – он с женой, двумя сыновьями, невесткой и 7-летним внуком;

· – в другой избе живёт его двоюродный брат Василий с женой, у них 15-летний сын и 12-летняя дочка;

· – в третьей избе живут 4 человека: троюродный брат Фёдора, старик Пётр, жена Петра Настасья, больная желудком, их сын, покалеченный в походах – бывший солдат, и жена их сына.

Фёдор, а фамилия этого рода была Тереховы, поведал, что 21 человек из его рода погибли во время набегов на Новгородскую губернию (княжество), а также от болезней – поэтому, чтобы сохранить род Тереховых, они и сбежали с родной земли в Вологодскую губернию, в глухие места.

При прибытии в эти места они, как говорят, хлебнули горя, так как вначале было очень тяжело. Сначала Тереховы выкопали две землянки, углубления в крутом берегу, постепенно убирали кустарник и деревья, сжигали участки леса; на следующий год они уже поставили домишко из деревьев, сбили печку из глины, а со временем построили ещё два домика.

В Новгородском княжестве семья Тереховых была зажиточная, они гнали дёготь и продавали его в гарнизоны военным и гражданским лицам, а также поставляли в монастыри, пока их не ограбили и не сожгли их дома.

Здесь Тереховы также наладили производство дёгтя – дёготь отвозили в Белозерск и Кириллов, продавая его или обменивая на хлеб, соль, одежду, ружья и припасы к ним.

Также семья занимались охотой – осенью и зимой убивали пушных зверей, белок, куниц, выдр, лисиц, ондатр, зайцев, барсуков; шкурки зверей отвозили в города Тотьма и Кириллов.

Для пропитания Тереховы стреляли птиц, таких, как глухарь, тетерев, рябчик, на реках гнездились утки, которые также шли в пищу. Заготовляли на зиму мясо лося, медведя.

В Тотьме у «моряков» обменивали пушнину на нитки или приобретали бредни и сети для ловли рыбы.

Пять лет назад Тереховы купили двух коз, а сейчас их насчитывается 12 голов, так как деткам необходимо молоко. Трёх коз и двух собак у них задрали волки, пришлось обносить жильё высоким забором из частокола.

Рядом с домами разработали землю – сейчас на небольших участках растёт рожь, лён, а также немного овощей – чеснок, репа, брюква. Во время основания в этих местах жилья Тереховы обнаружили на лугу около реки дикий лук, который их спасал от болезней дёсен и зубов.

Кстати, и в наше время дикий лук также растёт на берегах реки Шолекши, которая впадает в Порозовку.

Отступлю от рассказов Фёдора и деда Матвея. На том месте, где беженцы обосновались, сейчас находится большая деревня, насчитывающая около 50 домов, не считая различных построек, часовни, магазина, хранилищ и т. д. – деревня называется Тереховская, в честь основателя поселения.

Ссыльные находились несколько дней в поселении, помогали разрабатывать землю около реки. Настасья помогала больному, чем могла – натирала барсучьим салом, поила настоями из трав, козьим молоком, но болезнь не отступала. На 15-й день Евстафий почувствовал себя очень плохо. Вечером, когда люди собрались после работы, Евстафий слабеющей рукой позвал к себе Иоана и остальных ссыльных и тихим голосом произнёс: «Вам, братцы, спасибо за то, что вы не бросили меня. Спасибо за то время, что я дышал полной грудью русским воздухом, будучи с вами на свободе. Я сам из Вятской губернии, попал на каторгу за убийство попа, который обесчестил насильно мою жену. Жаль, что мать, жена и дети не узнают, где прилёг их сын, муж и отец – прощайте!»