Джордж Гершвин. «Порги и Бесс». Маленькие рассказы о большом успехе

Джордж Гершвин. «Порги и Бесс»

Маленькие рассказы о большом успехе

Николай Яковлевич Надеждин

© Николай Яковлевич Надеждин, 2024

ISBN 978-5-0064-3759-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Николай Надеждин

«Маленькие рассказы о большом успехе»

Джордж Гершвин

«Порги и Бесс»

2024

Введение

Не имея музыкального образования (чем хвастаться, наверное, не следует), я люблю музыку по-дилетантски. То есть слушаю то, что мне нравится. Что слушают миллионы таких, как я.

В моей личной коллекции множество современных композиций всех жанров и направлений (мой старый приятель называет эти штуки старомодным словечком «буги-вуги», которое мне кажется ужасно смешным – речь-то о рок-н-ролле, соуле, регги и прочей вышедшей из моды музыке). Есть и классика – Рахманинов, Бетховен, Верди. И ещё несколько десятков имён, приводить которые вроде как нескромно.

Всю жизнь мне хотелось приобщиться к классической музыке – хотя бы для того, чтобы ощущать себя интеллигентным человеком. Но получалось с трудом. Оказалось, что слушать серьёзную музыку – это не столько развлечение, сколько работа. Требуется и определённый настрой, и, главное, определённые знания. А где эти знания взять при нашем пролетарском воспитании?

И стал я собирать классическую музыку в современной обработке. Например, записи Лондонского симфонического оркестра, который играет классику, как поп, а поп, как классику. Звучит забавно и познавательно. Или головокружительные эскапады Ванессы Мэй, что играет на «электрической скрипке» из чистой благородной пластмассы (Страдивари отдыхает).

Так вот и добрался до Гершвина. И оказалось, что выкрутасы поп-симфонистов мне совершенно ни к чему. Нужен лишь Гершвин. А рядом – Рахманинов, Бетховен, Верди. И все те, перечислять которых я постеснялся.

С Гершвина всё началось. Им и продолжается…

1. Нью-Йорк, Бруклин

Америка – страна эмигрантов. Здесь, по ту сторону Атлантики, нашли свою судьбу миллионы граждан Великобритании, Франции, Германии. Люди со всего света приезжали в Соединённые Штаты в надежде устроить жизнь, добиться успеха, обрести счастье. Много здесь и наших бывших соотечественников – выходцев их России.

Принято считать, что основная волна эмиграции из России в США пришлась на послереволюционные годы, когда из охваченной пламенем гражданской войны страны за границу бежали сотни тысяч россиян. Но на самом деле всё началось гораздо раньше. Ещё в конце девятнадцатого века из России в Америку двинулись первые переселенцы – так называемая первая волна экономической эмиграции. Эти люди, в основном, выходцы из еврейских местечек, понимали, что в старой России их шансы подняться и встать на ноги довольно невелики. В России действовали серьёзные ограничения на образование и экономическую деятельность для лиц не православной веры.

В начале 1890-х годов в США на постоянное местожительство приехали две еврейские семьи – Гершовицев из Санкт-Петербурга и Брускиных из Одессы. Обе семьи чрезвычайно бедные. Обе с подросшими детьми. Обе осели в Нью-Йорке, не имея средств двинуться вглубь Америки.

В 1895 году юный Мойша Гершовиц познакомился с молоденькой Розой Брускиной. И после не особенно роскошной еврейской свадьбы в благословенной Америке появилась новая эмигрантская семья. После натурализации (изменения имени на более привычное в англоязычной Америке) Мойша Гершовиц превратился в Мориса Гершвина, а Роза осталась Розой, но уже Гершвин, а не Брускиной… Кстати, фамилия родителей будущего композитора звучит точно так же – Гершвин, да пишется по-другому. У родителей было Gershvin, а у Джорджа – Gershwin. Всего одна буква, а выглядит чуточку иначе.

2. Ресторан в Ист-Сайде

Люди работящие, предприимчивые, смотрящие в будущее с оптимизмом, Гершвины (которые для своих соотечественников-единоверцев так и оставшиеся Гершовицами), обосновались в Нижнем Ист-Сайде, районе Манхэттена, который в те годы был местом проживания бедных иммигрантов из Европы, а потом был заселён пуэрториканцами и чернокожими американцами из южных штатов. Здесь, в неотличимом от других многоэтажном кирпичном доме, Гершвины и поселились. А потом арендовали квартиру первого этажа, в которой открыли небольшой ресторан.

Ох уж эти ресторанчики старого Манхэттена… Русские, евреи, чехи, поляки – кого тут только не было. Отвлекаясь от нашей истории, заметим, что «русские» рестораны Нью-Йорка (в кавычках, поскольку в Америке всех выходцев из России считают русскими) всегда пользовались огромной популярностью. И еда несколько иная, чем в традиционных американских «забегаловках», и обслуживание, и музыка. К примеру, другой выходец из России, писатель Айзек Азимов, на протяжение десятилетий раз в неделю посещал русский ресторан, чтобы съесть тарелку любимого русского холодца. Не немецкого зельца, не какого-то французского заливного, а именно русского и именно холодца.

Холодец подавали и в ресторане Гершвинов, с тем лишь отличием, что здесь не особенно жаловали свинину (её готовили лишь по специальному заказу). И холодец делали сугубо еврейский – из курочки. Но это был… божественно вкусный холодец.

3. Маленький Яша

6 декабря 1896 года Роза Гершвин родила первенца – мальчика, получившего имя Айра. Это тоже американизированное имя. По-настоящему, по-еврейски, старшего брата великого американского композитора, в будущем блистательного поэта звали Израэль Гершовиц. А в Америке (и во всём мире, разумеется) его знают как Айру Гершвина.

Прошло два года, и Айра получил от родителей «подарок» – младшего братишку, которого назвали Джорджем. Опять же, на американский лад, на самом деле мальчика звали Яшей или Джейкобом Гершовицем. Яша родился 26 сентября 1898 года.

На этом Гершвины не остановились. 14 марта 1900 года на свет появился третий сын Гершовицев – Артур. А шестью годами позже, 26 декабря 1906 года, родился последний ребёнок – дочка Френсис, которую все звали Фрэнки – как мальчика. Очень уж папаша Моррис мечтал о четвертом сыне, да и девочке был несказанно рад – Фрэнки досталось едва ли ни больше любви, чем её братьям, поскольку её нянчили не только старики, но и родные мальчишки.

Попутно заметим – дети у Гершвинов получались очень одарёнными. Айра стал поэтом. Джордж – великим композитором современности. Фрэнки – певицей и композитором, женой скрипача, изобретателя и бизнесмена Леопольда Годовского. И только Артур остался обычным человеком. Он пытался писать музыку (что в такой семье совершенно понятно), но особого успеха не добился. Артур продолжил родительское дело и прожил жизнь честного труженика… Разве этого мало?

4. Семья

Как, в каких семьях появляются гении? Часто вопреки обстоятельствам, преодолевая неимоверные трудности и удручающую нищету. Часто случается иначе – в семьях благополучных, обеспеченных, в атмосфере всеобщей любви. С Гершвиным случилось последнее – он вырос в обеспеченной семье и был окружён добротой и заботой.

Это была «правоверная» иудейская семья, основанная на патриархальных принципах. Первым делом отец с матерью работали, чтобы выучить старшего сына. Потом сосредотачивались на воспитании и обучении второго мальчика. И так до тех пор, пока не были пристроены все четверо малышей.

В то же время Гершовицы были семьёй современной, в достаточно степени американизированной, чтобы не устраивать трагедии из самостоятельности второго сына Яши… Ну, представьте себе – приходит к вам пятнадцатилетний сын и заявляет, что намерен бросить школу, дабы устроиться музыкантом. Какой музыкант, боже ты мой? Ни образования, ни глубоких познаний. А у родителей какое-никакое дело, которое способно обеспечить не только школу, но и приличный университет. Учись, сынок… А сынок настаивает на своём. Большой такт нужно иметь и большое сердце, чтобы понять ребёнка и принять его решение. Непростое, заметим, решение. И очень рискованное.

У Джорджа Гершвина было счастливое детство – об этом говорил он сам. Счастливое, сытое, благополучное. И достижения его в области музыки – оттуда, из детства.

5. Айра

С Артуром у Яши особо близких отношений не сложилось. Они были близки ровно настолько, насколько могут быть близки старший брат с младшим, если их не связывают общие увлечения и игры. А вот с Айрой и Фрэнки ситуация совершенно другая.

Сначала о Фрэнки. Уже будучи взрослым и даже успешным человеком, большим любителем женщин (а Гершвин вёл достаточно беспорядочную сексуальную жизнь, чем и прославился в музыкальных кругах, как неисправимый циник и любитель плотских удовольствий), Джордж всячески опекал младшую сестру. Их разделяли восемь лет возраста – в детстве разница просто катастрофическая (в том плане, что поиграть вместе никак не получалось). Но восемь лет много и для взрослых людей.

Так вот, посещая притоны и заводя самые разнузданные интрижки, Джордж зорко следил за «моральным обликом» сестры. Он устраивал скандалы из-за слишком короткой на его взгляд юбки (подол должен скрывать щиколотки), из-за слишком эмансипированного поведения, из-за неосторожно оброненной фразы. Удивительно, что Фрэнки не возненавидела своего заботливого братца. Напротив, она относилась к Джорджу с большой нежностью.

А что касается Айры, то он был старшим братом только до той поры, пока не осознал, что Яша – необыкновенно одарённый мальчик. И осознав это, ушёл в тень Джорджа, став его соавтором и компаньоном. Вообще же Айра был не просто ближайшим родственником, он был лучшим другом собственного брата. Удивительный союз двух очень талантливых людей.

6. Непоседа

Четверо детей и все очень разные. Айра был сосредоточенным, рассудительным, серьёзным, но с потрясающим чувством юмора и очень верным в дружбе и родственных связях. Артур – мальчик сам в себе, скрытный, медлительный, мечтательный. Френсис – девочка-сорванец. Ей и Джорджу доставалось больше всего. Они были единственными, по попам которых прохаживался отцовский ремень (чисто символически, конечно, папаша Морис в детях своих души не чаял). Фрэнки могла устроить такое, что старики, вернувшись с какой-нибудь прогулки, хватались за голову – весь дом вверх дном.

Но Яша был ещё живей, ещё непоседливей. Он мог так нахулиганить, что папаше Гершовицу приходилось извиняться перед посетителями ресторана. Несмотря на грозные окрики и отцовский ремень, Яша носился по залу, цеплял посетителей, вёл себя, как избалованный мальчишка… Он и был избалованным. Из всех детей Гершовицей Яша был самым красивым. В детстве – сущий ангел, во взрослой жизни очень, очень красивый мужчина. Перед Джорджем не могли устоять самые эффектные красавицы Америки. И он, конечно, об этом никогда не забывал.

Но тогда, в начале девятисотых годов, Яша был ещё подвижным темноволосым мальчишкой, большим проказником и постоянной головной болью своих родителей. «Где Яша? Господи, где этот сорванец?». «Успокойся, Роза, он во дворе…». «Он не просто во дворе, Мойша. Он на дереве во дворе. А это, согласись, совсем другое дело!».

7. «У него нет никаких талантов»

Самое поразительное, что до 1910 года, когда Яше исполнилось 12 лет, матушка Роза и Морис Гершвин были уверены, что из второй сын не обладает какими-либо талантами. Яша учился в школе, но из-за непоседливости и невнимательности вечно не успевал. Папаше Морису приходилось ходить в школу и выслушивать учителей, жалующихся на проказы сына. В конце концов кто-то из преподавателей в сердцах заявил, что Яшу непременно ждёт тюрьма… Этот безвестный учитель попал в самую точку. Прошло всего двенадцать лет, и этому безответственному мальчишке рукоплескали лучшие музыканты Америки. Его музыкой заслушивались гранды композиции и простые слушатели – тысячи слушателей, а потом и миллионы.

Каким же надо быть невнимательным человеком, чтобы не разглядеть в маленьком сорванце великий музыкальный талант… Но ладно – музыкальный, для его реализации нужен, как минимум, инструмент. Но Яша Гершовиц ещё и великолепно рисовал. Да, Джордж Гершвин был очень хорошим рисовальщиком. До настоящего художника не дотянул лишь потому, что не получил абсолютно никакого художественного образования. Он и музыкального образования не получил, но всё же постоянно, всю жизнь, учился. А рисовал лишь по настроению, сам относясь к своему увлечению лишь как к хобби.

И ещё… Будь он бесталанным, мы многого бы не узнали. А Гершвин был ещё и талантливым читателем и большим любителем поэзии. Вроде бы талант так себе, но на самом деле умение сопереживать синхронно с писателем, воспринимать художественное слово – тоже дар. И не такой распространённый, как может показаться.

8. Звуки скрипки

В 1910 году в жизни Яши Гершовица произошло знаменательное событие. Он впервые в жизни услышал музыку…

Нет, музыку он, конечно, слышал и раньше. Нью-Йорк город музыкальный, весёлый. Музыка здесь звучит постоянно – на шумных улицах Манхэттена, возле баров и ресторанов, возле музыкальных магазинов, в парках и в местах публичных увеселений. Но дело в том, что мальчик услышал настоящую музыку. Щемящие звуки одинокой скрипки, виртуозные и чуть неправильные – кто-то за окном разучивал пьесу Паганини, да у него, у этого неведомого музыканта, не особенно получалось.

Мальчишка так разволновался, что бросился домой и… не смог рассказать матери, что, собственно, с ним приключилось. Джорджа душили непонятные переживания. Из глаз лились слёзы. А он лишь невнятно что-то лепетал, пугая мать. И не мог ничего рассказать.

Тогда в его голове родилась мысль, что музыка – это некий универсальный язык, которому не нужны слова. Язык, способный поведать о человеческих переживаниях, трагедиях и радостях, без несущественных деталей, сразу о главном. Как хорошая картина – взглянешь раз, и тебя охватывает невыразимое горе или такая же невыразимая радость. И невозможно объяснить свои чувства – просто не хватает слова. А музыки – хватает…

В тот день Яша дал себе слово выучиться играть. На чём? Да на чём-нибудь. Дело-то не в этом. Дело – в самой музыке.

9. Пианино

Это обещание так бы и осталось очередной забытой детской клятвой. Мало ли мы обещаем себе в юные годы? Слушаться маму, которая огорчается. Есть меньше сладкого. Не курить, как отец, чтобы не стать таким же старым. Не вытирать руки о скатерть. Выучить таблицу умножения. Не дергать девчонок за косички… Большинство этих обещаний не выполняются. И вспоминаются случайно, много лет спустя, становясь поводом для светлой печали по прошедшему детству.

Но с Джорджем случилось необыкновенное. Родители купили пианино… Не для Джорджа, а для старшего брата Айры. Матушка вдруг узрела в Айре музыкальный талант. И талант этот, действительно, был. Только сам Айра этого не знал. И как все мальчишки, которых усаживают за инструмент, всячески сопротивлялся. Ну, какое может быть пианино, если на улице ждёт толпа приятелей?

Наверное, так же отреагировал бы и Джордж. Да только матушка Роза и не думала учить Яшеньку игре на фортепиано. Зачем, если у мальчика нет таланта?

И вскоре началось необыкновенное – то, чего от среднего сына никак не ждали. Пианино брата стало любимой игрушкой Джорджа. Не Айра, он садился за пианино и днями напролёт играл гаммы. И не только гаммы, он с первых недель пытался импровизировать, подыскивать звуки, которые были похожи на те, которые он слышал за окном. Звуки скрипки. Звуки черного джаза, игравшего в каком-то кабачке в Гарлеме, куда парнишку завели неведомые пути толпы малолетних друзей. Он забрёл в Гарлем, когда ему было всего шесть лет. И услышал там музыку, к которой возвращался всю жизнь. Это был негритянский регтайм.

10. Первые звуки

Сначала Джордж просто забавлялся. Он тренькал на пианино брата, пугая матушку Розу тем, что расстроит дорогой инструмент. Про это, про нарушенную настройку, постоянно говорил приятель отца, который сам играть не умел, но точно знал, что еврейский мальчик из порядочной семьи должен уметь играть на скрипке или на худой конец на пианино. При этом имелся в виду Айра, а не Яша, который был оболтусом и музыкальным талантом не обладал.

Впрочем, вскоре матушка изменила своё мнение. Расслышав в треньканье Яши что-то почти связное, она решила поговорить с мужем.

– Мойша, ты слышал, как играет наш Яша?

– А он играет? – изумился Морис Гершвин.

– А ты не слышишь? – всплеснула руками Роза.

– Я слышу. Но мне показалось, что это мучают соседскую кошку…

– Ой, остряк, – укоризненно покачала головой матушка Роза. – Веселишься, да? Резвишься? А твой сын так и не научится ничему путному.

– Который из них? – невозмутимо уточнил Морис Гершвин.

– Все трое! – вскричала матушка Роза.

И отец семейства тяжко вздохнул. И дал себе слово сегодня же вечером послушать, чего там тренькает их сорванец Яшенька. А когда выполнил это слово, послушал, то пришёл в неописуемый восторг. Мальчик и в самом деле играл. Играл, не тренькал! И это была уже музыка – по крайней мере на взгляд ресторатора Гершвина, который что-что, а ресторанной музыки за свой век наслушался.

11. Самоучка

Около полугода Джордж учился играть на пианино сам. Без учебников, без учителя, на слух, интуитивно и по памяти – он часто ходил в кино на дневные сеансы и слушал игру тапера. А иногда пробирался к сцене, чтобы пристроиться рядом с пианистом. И смотрел, смотрел – не обращая внимания на то, что происходит на экране.

Возможно, именно эти самостоятельные уроки игры повлияли на становление Гершвина как музыканта, поскольку с первых упражнений Джордж был вынужден заниматься импровизацией. Поначалу он просто бегал пальцами по клавишам, извлекая самые неожиданные звуки, раздражая домашних. Но прошла неделя, другая. И в этой спонтанной какофонии вдруг стала угадываться мелодия. А потом эта мелодия оформилась, окрепла, обрела устойчивую форму.

– Что ты играешь, сынок? – спросил однажды отец.

– Регтайм, – ответил Джордж.

– Это я слышу и сам, – махнул рукой Морис Гершвин. – Я спрашиваю, какой именно…

И осёкся. Он вдруг понял, что сын – играет. Не извлекает из инструмента набор бессмысленных звуков, а создаёт мелодию, возможно, сам не понимая, как.

Это и стало тем переломным моментом, когда Яша обрел настоящего учителя. Точнее, учителей. Одним из них стал постоянный клиент ресторана отца и его приятель Джек Миллер, профессиональный пианист, работавший в Бетховенском симфоническом оркестре Нью-Йорка. Миллер появлялся в доме Гершвинов раз в неделю, да и то не всегда. Он с удовольствием занимался с мальчиком, но рассчитывал на большие деньги, чем мог заплатить Морис.

Иногда Миллера сменяли преподаватели из музыкального колледжа и студенты консерватории, подрабатывающие частными уроками. Все признавали безусловный талант Джорджа. Они обучили мальчика не только технике игры, но научили читать ноты и даже играть с листа. Яша схватывал всё на лету.

12. Уроки музыки

Уроки с профессиональными и полупрофессиональными преподавателями были, скорее эпизодами в жизни будущего музыканта. Большую часть времени Джордж занимался сам. С обеда, как только он возвращался из школы, юный Гершвин садился за пианино и играл до тех пор, пока в доме не собирались все домашние и не требовали, чтобы Яша «таки заткнулся». На следующий день всё повторялось. А когда появлялся Миллер, то он воспринимал как данность то, что за неделю мальчишка разучивал сложнейшую пьесу или осваивал трудные пассажи. Миллеру казалось, что так и должно быть, что других учеников на свете и не существует. Но Джордж был уникален. Он обладал фантастической памятью и потрясающей интуицией.

Почти бессистемные занятия длились два года. Затем Миллер понял, что большего мальчику дать не в состоянии. И что занятия со студентами, которые ещё и сами мало что умеют, приносят Джорджу больше вреда, чем пользы. И он с разрешения Мориса Гершвина отвёл Джорджа к настоящему большому пианисту – Чарльзу Хамбитцеру.

Хамбитцер послушал игру юного Гершвина, нахмурился. Потом сказал:

– Это, конечно, ужасно. Но не безнадёжно. Я буду с вами заниматься, молодой человек…

И шесть лет – с 1912 по 1918 год Чарльз Хамбитцер обучал Джорджа Гершвина исполнительскому мастерству. Обучал бы и дальше, но конец этим занятиям положила смерть выдающегося пианиста.

13. Школа

Это был очень непростой разговор. Матушка плакала и укоряла Джорджа, отец сердился и по привычке хватался за ремень. Но Джордж стоял на своём. За последние два года он так сосредоточился на музыке, что совершенно запустил занятия в школе. Более того, последние полгода он прогуливал занятия, чтобы сразу после обеда сесть за пианино. Джордж решил бросить школу.

– Чем ты будешь заниматься? – кричал отец.

– Буду профессиональным музыкантом, – невозмутимо отвечал сын.

– Да кто же тебя, недоучку, возьмёт?

– Мистер Ремик, владелец магазина «Тин Пэн Элли».

Папаша Морис задумался. Он знал Джерома Ремика. Уважаемый господин, владелец издательской фирмы «Ремик и компания», выпускавшей ноты классической и популярной музыки. Преуспевающий бизнесмен.

– Хорошо, – голос Мориса Гершвина смягчился. – Что ты будешь делать у мистера Ремика?

– У меня есть предложение, от которого мистер Ремик не смог отказаться.

– А именно? – Морис удивлённо поднял брови.

– Я буду играть в его магазине – те пьесы, ноты которых он продаёт. Живая реклама, понимаешь? Пятнадцать долларов в неделю.

– И Ремик согласен платить тебе такие деньги?!

Джордж кивнул.

– Тогда вы оба сумасшедшие…

В конце концов Джордж родителей уломал. Он оставил школу и больше к образованию – в общепринятом виде – не возвращался. Но учился всю жизнь – музыке, игре на фортепиано, композиции. Правда, исключительно частным образом. Формально образования он так и не получил. Никакого. Вообще.

14. Джером Ремик

Сказать по правде, с Ремиком Джордж ещё не говорил. Он получил предварительное согласие этого человека, знающего родителей Джорджа, а потому не посмевший оттолкнуть парня, который Ремику по молодости лет Джорджа был совершенно не нужен. Ремик согласился на то, чтобы Гершвин подрабатывал на книжном складе, заодно выполняя обязанности мальчика на побегушках. Но у этого пятнадцатилетнего мальчишки были совершенно другие планы.

Когда Джером Ремик услышал от Джорджа «предложение, от которого вы не сможете отказаться», он не поверил своим ушам. «Да он ещё и наглец!» – подумал Ремик. Но через минуту мнение своё изменил. В словах мальчишки была уверенность – в его умении играть, в таланте и, главное, в коммерческом успехе предприятия. Ремику и в самом деле нужна была реклама. Музыкальное издательство – бизнес специфический и достаточно узкий. До тех пор, пока не была достаточно развита индустрия грамзаписи, издательский бизнес процветал. Люди покупали ноты, чтобы играть вечерами дома или на вечеринках. Но потом появился граммофон и пластинки. Потом – портативный патефон. И… дела Ремика пришли почти в упадок.

– Хорошо, – сказал Джером Ремик. – Сыграй мне что-нибудь. Например… вот это.

Он подсунул мальчишке свежую пьесу Джоплина. Популярный регтайм, вещь не очень трудная, но требующая хорошей техники исполнения.

15. Музыкальный магазин

В течение нескольких лет каждое утро Джордж приходил в музыкальный магазин Ремика к девяти утра. Садился за маленькое пианино, пристроенное у входа. И каждому посетителю «Тин Пэн Элли» играл популярные пьесы Берлина, Керна, Джоплина. Заинтригованные музыкой покупатели устремлялись к полкам, на которых были выставлены отпечатанные в типографии ноты. И покупали клавиры произведений, которые только что слышали.

За эту работу Джордж получал по пятнадцать долларов в неделю. Выходило очень неплохо – деньги в те времена стоили дорого. За доллар можно было очень хорошо пообедать в ресторане. За двенадцать долларов купить приличный костюм. Автомобиль стоил, конечно, дорого, но тоже совершенно иначе, чем сегодня. За недорогой «форд» надо было отдать от 600 до 900 долларов. За полторы тысячи можно было купить настоящий лимузин.

Ремик был очень доволен. Народ валил в магазин валом. Но возникла неожиданная проблема – многие посетители, особенно вечно нищие студенты, приходили в нотный магазин Ремика, чтобы просто послушать музыку. В магазине часто возникала толчея. А оборот не возрастал, а даже снижался – в забитом людьми магазине было очень некомфортно прицениваться к книгам и нотным сборникам.

Но это была несерьёзная проблема. Польза от игры мальчишки была несомненная. И Ремик не преминул сказать об этом папаше Гершвину. Однажды он посетил ресторан Мориса и, сев за столик, попросил официанта позвать хозяина.