13 лет Теней

Павел поднял глаза, в которых впервые за долгое время появилась искра надежды.

– Я расскажу все, что знаю, – твердо сказал он. – Я хочу покончить с этим раз и навсегда.

Андрей Петрович кивнул:

– Хорошо. Это правильное решение, Паша. Но путь к искуплению будет нелегким, ты готов к этому?

Павел глубоко вздохнул и ответил:

– Да. Я готов. Другого выхода у меня все равно нет.

Андрей Петрович кивнул и встал.

– Хорошо, Паша. Сейчас тебя отведут в камеру предварительного заключения. Завтра начнем официальный допрос. Постарайся отдохнуть, тебе понадобятся силы.

Когда за Павлом закрылась дверь камеры, он почувствовал, как навалилась усталость. Он сел на жесткую койку и обхватил голову руками. Реальность происходящего накрыла его с новой силой.

Камера была тесной и мрачной. Серые бетонные стены, покрытые многолетними слоями краски, казались удушающими. Тусклый свет сочился через маленькое зарешеченное окно под потолком, едва освещая помещение площадью не более 4 квадратных метров.

В углу стоял унитаз, отделенный от остального пространства лишь небольшой перегородкой, не дающей никакого ощущения приватности. Рядом с койкой Павла находился небольшой металлический стол, привинченный к полу, и шаткий табурет.

Воздух был спертым, с характерным запахом сырости и дезинфицирующих средств. Где-то в коридоре слышались приглушенные голоса охранников и лязг металлических дверей.

Павел ощутил, как холод от бетонного пола проникает сквозь тонкие подошвы его обуви. Он поднял глаза и увидел на стене напротив календарь за 2012 год с видами Екатеринбурга – жестокая ирония, напоминающая о городе, который сейчас казался таким далеким и недостижимым.

Реальность заключения давила на Павла всей тяжестью этих голых стен и решеток, заставляя его острее чувствовать каждую секунду, проведенную в этом замкнутом пространстве.

Ночь тянулась бесконечно. Павел не мог уснуть, мысли лихорадочно метались в голове. Он думал о родителях – как они узнают о случившемся? Что подумают? Смогут ли когда-нибудь простить его? Мысль о их разочаровании и боли была невыносима.

Он вспомнил о Славе. Где сейчас его друг? Знает ли он о том, что случилось? Павел чувствовал острый укол совести – ведь он игнорировал звонки Славы в последнее время, отдалился от единственного человека, который мог бы его понять и поддержать.

Утро наступило незаметно. Звук открывающейся двери вырвал Павла из тяжелой дремоты.

– На допрос, – коротко бросил охранник.

В комнате для допросов его ждал Андрей Петрович и еще один офицер, которого Павел не знал.

– Смирнов Павел Андреевич, – начал незнакомый офицер официальным тоном, – вы задержаны по подозрению в хранении и попытке сбыта наркотических веществ. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. У вас есть право на адвоката…

Павел слушал свои права, чувствуя, как внутри все холодеет. Это было похоже на страшный сон, из которого он никак не мог проснуться.

– Я готов говорить – сказал он, когда офицер закончил. – Я расскажу все, что знаю.

Следующие несколько часов Павел подробно рассказывал о событиях последних месяцев. О том, как начал употреблять кокаин, как постепенно погружался в зависимость. О Викторе и его предложении, которое казалось спасительным. О своем страхе и отчаянии, которые привели его к роковому решению.

Андрей Петрович внимательно слушал, иногда задавая уточняющие вопросы. Когда Павел закончил, в комнате повисла тяжелая тишина.

– Что ж, Смирнов, – наконец сказал второй офицер, – ваши показания будут проверены. Если информация подтвердится, это может помочь вам при вынесении приговора. Но учтите – ситуация очень серьезная.

Павел кивнул. Он чувствовал себя опустошенным, но в то же время испытывал странное облегчение. Впервые за долгое время он сказал правду, всю правду, без утайки и лжи.

– Что теперь? – спросил он тихо.

– Теперь, – ответил Андрей Петрович, – начнется расследование. А вам предстоит долгий путь, Паша. Но помните – вы сделали первый шаг. Это уже что-то.

Когда Павла вели обратно в камеру, он вдруг понял – несмотря на весь ужас ситуации, где-то глубоко внутри появилась крошечная искра надежды. Возможно, это действительно шанс все изменить. Шанс, который он не имеет права упустить.

Через два дня после задержания Павла доставили в зал суда для решения вопроса о мере пресечения. Он стоял за решеткой, чувствуя на себе холодные взгляды присутствующих. Судья, женщина средних лет с строгим лицом, внимательно изучала материалы дела.

– Встать, суд идет! – объявил секретарь.

Павел выпрямился, чувствуя, как дрожат колени. Он едва слышал, как прокурор зачитывал обвинение, прося суд избрать меру пресечения в виде заключения под стражу на два месяца. Слова "особо крупный размер" и "попытка сбыта" звучали как приговор.

Когда слово дали Павлу, он с трудом смог произнести:

– Я… я признаю свою вину.

Судья внимательно посмотрела на него поверх очков, затем объявила перерыв для принятия решения.

Томительные минуты ожидания тянулись вечность. Павел заметил в зале своих родителей. Мать беззвучно плакала, отец обнимал ее за плечи, его лицо было серым от горя и усталости. Их взгляды встретились, и Павел почувствовал, как к горлу подступает ком.

– Суд постановил, – голос судьи вырвал его из оцепенения, – избрать меру пресечения в виде заключения под стражу сроком на два месяца.

Удар молотка прозвучал как выстрел. Павел почувствовал, как земля уходит из-под ног. Два месяца. Шестьдесят дней в неизвестности, в ожидании суда и приговора.

После заседания его вывели из зала. В коридоре он успел увидеть родителей.

– Мама, папа, я… – начал он, но слова застряли в горле.

– Паша, держись, сынок, – отец старался говорить твердо, но голос дрожал. – Мы найдем хорошего адвоката. Мы с тобой, слышишь?

Мать лишь беззвучно плакала, протягивая руки к сыну. Охранник мягко, но настойчиво повел Павла дальше.

– Я люблю вас, – успел крикнуть Павел, прежде чем за ним закрылась дверь, словно поставив точку в его прежней жизни.

Глава 2. Стальной лабиринт. в тисках Централа

Лязг металлической двери эхом отразился от стен, когда Павла грубо втолкнули в переполненную камеру ИВС Екатеринбурга. Резкий свет флуоресцентных ламп, словно хирургический скальпель, вырезал из полумрака десятки суровых лиц. Воздух, густой от запаха пота, страха и дешевого мыла, ударил в ноздри, вызывая тошноту.

Помятая дизайнерская рубашка и брюки от Brioni, еще недавно бывшие предметом гордости Павла, теперь казались нелепым маскарадным костюмом. Они мгновенно выделили его среди обитателей камеры, одетых в потрепанные майки и застиранные треники. Павел инстинктивно попятился к стене, его глаза, расширенные от страха, метались по помещению в поисках укрытия.

Какофония звуков оглушала: хриплые голоса, злобное бормотание, лязг наручников, скрип пружин на старых койках. Все это сливалось в единый гул, от которого, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки.

Это какая-то ошибка. Я не должен быть здесь – мысль билась в голове Павла, как испуганная птица в клетке. Но реальность жестоко напоминала о себе каждой секундой, проведенной в этом аду.

– Эй, фраер, ты чего такой дерганый? – раздался хриплый голос слева, прорезая общий шум.

Павел вздрогнул, но не ответил. Его взгляд продолжал метаться по камере, словно в поисках волшебной двери, ведущей обратно в его прежнюю жизнь.

С наступлением ночи атмосфера в камере стала еще более гнетущей. Тени сгустились по углам, превращая лица заключенных в жуткие маски. Павел, скорчившись в углу на холодном бетонном полу, начал ощущать первые признаки ломки. Холодный пот выступил на лбу, покрывая кожу липкой пленкой. Руки дрожали так сильно, что он едва мог удержать их сцепленными на коленях. Тошнота накатывала волнами, скручивая внутренности в тугой узел.

Его состояние не осталось незамеченным. Словно акулы, почуявшие кровь, заключенные начали проявлять к нему нездоровый интерес.

– Смотрите-ка, наш новенький совсем плох, – усмехнулся здоровяк с татуировками, покрывающими каждый сантиметр его массивного тела. Причудливые узоры, казалось, шевелились в тусклом свете, рассказывая истории о преступлениях и годах, проведенных за решеткой. – Может, поможем ему, ребята?

Группа заключенных, словно стая гиен, приблизилась к Павлу. Их лидер, тот самый татуированный гигант, внезапно схватил его за воротник, почти отрывая от пола:

– Слышь, чё, есть чем поделиться? Часики, колечки? А то совсем бледный, помрешь еще.

От него разило перегаром и чем-то кислым. Павел почувствовал, как к горлу подступает новая волна тошноты.

– У меня ничего нет… – слова вырвались хриплым шепотом.

– Да ладно, не гони! – рявкнул здоровяк, встряхнув Павла так, что у того клацнули зубы. – Такие, как ты, всегда при бабле.

В этот момент что-то внутри Павла переключилось. Возможно, это был инстинкт самосохранения, а может, просто не осталось сил бояться. Страх сменился яростью – той самой, которую он всегда подавлял, боясь потерять контроль. Сейчас эта ярость была его единственным оружием.

Павел оттолкнул нападавшего с неожиданной силой и выкрикнул:

– Отвали от меня! Я сказал – ничего нет!

Его голос, звенящий от напряжения, прокатился по камере, заставив всех замолчать. Наступила гробовая тишина. Все взгляды обратились на них, словно зрители в театре, ожидающие развязки драмы.

Здоровяк, явно не ожидавший такого отпора, на секунду растерялся. На его лице отразилось удивление, быстро сменившееся злобой:

– Ах ты, сука! Ну, держись!

Он бросился на Павла, словно разъяренный бык. Началась яростная схватка. Остальные заключенные образовали тесный круг, подбадривая бойцов криками и свистом. Воздух наполнился запахом пота и адреналина.

Павел, сам не понимая, как умудрялся держаться. Каждый удар, который он получал, отдавался болью во всем теле, но он продолжал бороться. Это был уже не тот холеный менеджер, а загнанный в угол зверь, готовый драться до последнего.

Но внезапно в тусклом свете блеснуло лезвие самодельного ножа. Павел замер, осознавая, что все стало предельно серьезно. Это уже не просто драка – на кону его жизнь.

– Ну что, фраер, поиграем? – оскалился здоровяк, поигрывая «заточкой». Его глаза горели безумным огнем, в котором читалось желание причинить боль.

Павел, тяжело дыша, отступил к стене. Его сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Мысли лихорадочно метались в поисках выхода, но каждый вариант казался безнадежным.

Вдруг он заметил в толпе зрителей пожилого заключенного. Его морщинистое лицо, испещренное шрамами жизни, казалось высеченным из камня. Но глаза… в них Павел увидел что-то, чего не ожидал встретить здесь – сочувствие. Старик едва заметно покачал головой, словно предостерегая от необдуманных действий.

В этот момент раздался лязг открывающейся двери. Звук прокатился по камере, словно раскат грома. Все мгновенно расступились, пряча нож. Павел почувствовал, как по спине пробежал холодок – он понимал, что это лишь временная отсрочка.

В камеру вошел охранник, его тяжелые ботинки гулко стучали по бетонному полу:

– Смирнов! Тебе письмо.

Павел, все еще дрожа от напряжения, взял конверт. Он узнал почерк матери, и сердце сжалось от боли и тоски по дому. С трепетом он развернул письмо и начал читать.

«Дорогой Павлуша,

Мы с отцом не можем поверить, что все это происходит на самом деле. Как ты мог так поступить с нами и с собой? Мы любим тебя всем сердцем, но чувствуем себя преданными. Каждый день мы молимся за тебя, надеясь, что ты найдешь в себе силы исправиться…»

Слова матери жгли сильнее любых ударов. Каждая строчка была пропитана болью и разочарованием. Перед глазами Павла пронеслись воспоминания: вот он маленький мальчик, гордо показывающий родителям свою первую пятерку; вот выпускной в университете, сияющие лица мамы и папы; и последняя ссора, когда отец впервые посмотрел на него с отвращением…

Павел почувствовал, как к горлу подступает ком. Он сжал письмо в руках, словно это был последний якорь, связывающий его с прежней жизнью.

– Тяжело, да? – тихий голос вывел Павла из оцепенения. Рядом сидел тот самый пожилой заключенный. Его глаза, выцветшие от времени, смотрели с пониманием. – Первая ночь всегда самая трудная. Но запомни, парень: здесь выживает тот, кто умеет держать язык за зубами и не теряет человеческого лица.

Павел посмотрел на старика с удивлением: – Почему вы мне помогаете?

– Потому что когда-то я был таким же, как ты. И кто-то помог мне, – ответил тот. Его голос был тихим, но в нем чувствовалась сила человека, пережившего многое. – Запомни: здесь нет друзей, но есть те, кто может прикрыть спину. Будь осторожен, но не превращайся в зверя. Иначе, даже выйдя отсюда, ты останешься в клетке.

Их разговор прервал шум приближающихся шагов. Татуированный здоровяк вернулся, и на этот раз с ним было еще несколько человек. Их лица искажались злобными усмешками, в глазах читалось предвкушение расправы.

– Ну что, фраер, готов продолжить наш разговор? – усмехнулся он, разминая кулаки.

Павел медленно поднялся. Он чувствовал дикую усталость, каждая мышца в теле ныла от напряжения и полученных ударов. Но в то же время он ощущал странное спокойствие. Взгляд его изменился – это был уже не испуганный новичок, а человек, которому нечего терять.

– Я уже сказал тебе – у меня ничего нет, – твердо произнес Павел. Его голос звучал хрипло, но уверенно. – И больше повторять не буду.

Здоровяк замешкался, явно не ожидая такой реакции. Он переглянулся со своими подельниками, но никто не спешил нападать. В воздухе повисло напряжение, густое, как предгрозовая духота.

– Ты что, самый умный здесь? – прорычал татуированный, но в его голосе уже слышалась неуверенность.

– Нет, – спокойно ответил Павел. – Просто я уже все потерял. И мне плевать, что ты со мной сделаешь.

Повисла напряженная тишина. Казалось, она длилась вечность. Все обитатели камеры замерли, ожидая развязки этой драмы. Наконец, здоровяк сплюнул и отвернулся:

– Пошли отсюда. Этот псих того не стоит.

Когда они ушли, Павел без сил опустился на пол. Адреналин схлынул, оставив после себя опустошение и боль во всем теле. Вечерние лучи солнца пробивались через маленькое зарешеченное окно, рисуя на стене причудливые узоры. Усталость накатывала волнами, но заснуть он не мог.

Вдруг до его слуха донесся приглушенный разговор:

– …если правильно договориться с Серегой из охраны, можно передать весточку на волю…

– Тихо ты! Услышит кто – проблем не оберешься…

Павел напряг слух. Эта информация могла стать его спасательным кругом, связью с внешним миром. Он понимал, что прежнего Павла – успешного менеджера с блестящим будущим – больше нет. На его месте теперь человек, оказавшийся в жестокой реальности, но нашедший в себе силы пережить эту первую ночь.

Я выживу – поклялся он себе. – Я найду способ пройти через это. И однажды я вернусь к вам, мама и папа. Другим человеком, но вернусь.

С этой мыслью Павел наконец позволил себе закрыть глаза, готовясь к новому дню в этом жестоком мире за решеткой. Но даже сквозь усталость и боль в нем теплилась искра надежды – надежды на то, что однажды он сможет все исправить и начать жизнь заново.

Следующие дни слились для Павла в бесконечную череду однообразных событий. Подъем, перекличка, скудный завтрак, долгие часы бездействия, прерываемые редкими прогулками в тесном дворике под пристальным взглядом охранников. Но постепенно он начал замечать детали, ускользавшие от него раньше. Иерархия в камере, незаметные знаки, которыми обменивались заключенные, тихие разговоры, замолкавшие при приближении охраны.

Пожилой заключенный, представившийся Михалычем, стал для Павла негласным наставником. Его советы, отрывистые и немногословные, помогали ориентироваться в этом новом, враждебном мире.

– Держись подальше от азартных игр, – как-то сказал Михалыч, наблюдая за группой заключенных, азартно бросавших самодельные кости.

– Здесь долги оплачиваются кровью.

Павел кивнул, вспоминая, как еще недавно сам был готов рискнуть всем ради дозы. Теперь же каждый день был борьбой с ломкой и желанием.

Однажды утром, когда Павел стоял в очереди за завтраком, он услышал знакомый голос:

– Смирнов! На выход!

Сердце екнуло. Что это могло значить? Перевод? Освобождение? Или что-то похуже?

Павел вышел из камеры. В коридоре его ждал Андрей Петрович.

– Пойдем, Паша. Есть разговор.

Они прошли в небольшой кабинет. Андрей Петрович закрыл дверь и жестом предложил Павлу сесть.

– Ну как ты тут? – спросил он, внимательно глядя на Павла.

– Нормально – ответил тот стараясь чтобы голос звучал ровно.

Андрей Петрович покачал головой:

– Брось Паша я же вижу. У меня для тебя 2 новости, и обе плохие

Павел сглотнул:

– Дело передано в суд, прокурор требует максимального срока.

Павел почувствовал, как земля уходит из-под ног. Максимальный срок – это могло означать годы за решеткой.

– А вторая? – спросил он с трудом справляясь с дрожью в голосе

– Мы нашли Виктора того самого кто втянул тебя в это дело, но он все отрицает, никаких сообщений ни на его телефоне, ни на твоем нет, поэтому доказательства его причастности к твоему делу отсутствуют.

Павел задумался, ситуация становилась все сложнее, а впереди были долгие судебные разбирательства и неопределенность.

Когда он вернулся в камеру, его встретили настороженные взгляды. Новости распространялись быстро и все уже знали о его визите к полицейскому.

– Ну, что фраер стучать решил? – прошипел здоровяк, преграждая Павлу путь.

Павел почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понимал, что от его ответа зависит не только его репутация, но и жизнь.

– Нет – твердо сказал он, глядя здоровяку прямо в глаза. Меня вызывали по поводу суда, ничего больше.

Повисла напряженная тишина казалось, она длилась вечность. Наконец здоровяк хмыкнул и отошел в сторону.

– Смотри у меня – бросил он через плечо, – узнаю, что крысятничаешь – пеняй на себя!

Павел выдохнул. Первое испытание он прошёл. Но впереди было ещё много трудностей.

Вечером, когда большинство заключенных уже спали к нему подсел Михалыч.

– Ты на опасном пути парень – тихо сказал он. – Но я вижу ты не из тех, кто сдаётся. Держись! И помни здесь стены имеют уши!

Павел кивнул, благодарный за поддержку. Он понимал, что каждый шаг теперь будет под пристальным наблюдением.

Ночью лежа на жесткой койке Павел думал о будущем. О родителях которых подвёл. О Славе которому так и не позвонил в тот роковой вечер. О своей прежней жизни, которая теперь казалась далеким сном. Но впервые за долгое время он почувствовал решимость. Он выберется отсюда. Он всё исправит и начнёт с того, что поможет поймать тех, кто действительно заслуживает наказания!

С этими мыслями Павел наконец заснул, готовясь к новым испытаниям, которые ждали впереди.

Несколько дней спустя, во время очередной прогулки во дворе ИВС, Павел заметил, как один из заключенных незаметно перекинулся парой слов с охранником Серегой. Что-то в их поведении привлекло его внимание.

Вечером, когда большинство обитателей камеры уже спали, Павел услышал тихий разговор:

– Серега подтвердил. На днях будет этап в СИЗО-1, – шептал кто-то.

– В "Централ"? Да уж, веселуха намечается, – отозвался другой голос.

Павел напряг слух. "Централ" – это слово он уже слышал раньше. Так коренные обитатели тюрем называли СИЗО-1, известное своей суровой репутацией.

– Эй, новенький, – вдруг обратился к нему один из шептавшихся, заметив, что Павел не спит. – Готовься, скоро и тебя переведут. Там-то и начнется настоящая жизнь.

Павел почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понимал, что перевод в СИЗО-1 – это новый этап, новые испытания. Все, что он пережил здесь, в ИВС, могло оказаться лишь прологом к настоящим трудностям.

Утром, во время завтрака, Михалыч подсел к Павлу:

– Слышал новость? – спросил он тихо.

Павел кивнул.

– Готовься, парень. "Централ" – это не здесь. Там каждый день – битва за выживание.

– Что мне делать, Михалыч? – Павел впервые позволил страху прорваться в голосе.

Старик посмотрел на него внимательно:

– То же, что и здесь. Держи ухо востро, не лезь на рожон, но и слабость не показывай. И помни: там, как и здесь, есть те, кто может прикрыть спину. Найди их.

Павел кивнул, чувствуя странную смесь страха и решимости. Он понимал, что стоит на пороге нового, еще более сурового испытания.

Вечером, лежа на своей койке, Павел думал о предстоящем этапе. СИЗО-1, "Централ", маячил впереди как неизвестность, полная опасностей и новых испытаний. Но вместе с тем, это был следующий шаг на пути к возможному искуплению, к той новой жизни, о которой он поклялся себе.

Я справлюсь – подумал Павел, сжимая кулаки. – Я должен справиться. Ради родителей, ради себя, ради шанса все исправить.

С этими мыслями он закрыл глаза, готовясь к новому дню и к тому неизвестному будущему, которое ждало его в стенах "Централа".

Вечерняя тишина камеры ИВС внезапно разорвалась скрежетом открывающейся железной двери, которую заключенные прозвали "роботом". Было около 21 часа. В проеме возник силуэт охранника Сереги.

Собираемся на этап в "Централ" – его голос прозвучал буднично, но эти слова мгновенно изменили атмосферу в камере.

Павел почувствовал, как его сердце пропустило удар. "Централ". То самое место, о котором он слышал шепотки последние дни. Его руки невольно задрожали, когда он начал собирать свои скудные пожитки.

Вокруг него камера пришла в движение. Кто-то суетливо паковал вещи, другие сидели, погруженные в мрачные мысли. Воздух наполнился напряжением и страхом перед неизвестностью.

Ну что, фраер, готов к настоящей жизни? – усмехнулся здоровяк, толкнув Павла плечом. В его глазах читалось странное возбуждение, смешанное с тревогой.

Павел не ответил. В его голове крутились слова Михалыча: "Централ – это не здесь. Там каждый день – битва за выживание." Он пытался подготовить себя морально, но страх все равно сковывал внутренности ледяными тисками.

Ближе к 22 часам дверь снова распахнулась. На пороге стояли четверо конвойных с собаками, их лица были непроницаемы.

А ну, живо, выходим с вещами! – резкий окрик заставил всех вздрогнуть.

Заключенные потянулись к выходу. Павел шел, чувствуя, как дрожат колени. Каждый шаг приближал его к новой, неизвестной жизни.

Тщательный досмотр казался бесконечным. Грубые руки охранников ощупывали каждый сантиметр тела и одежды. Павел стиснул зубы, стараясь не показывать своего унижения.

Наконец, их повели к автозаку, который заключенные называли "воронком". Внутри было тесно и душно. Люди пытались устроиться кто как мог – кто-то сидел на корточках, кто-то пытался лечь, изогнувшись немыслимым образом. Павел оказался зажатым между двумя крупными мужчинами, чувствуя их тяжелое дыхание на своей шее.

Тридцать минут пути показались вечностью. Каждый толчок, каждый поворот отдавались болью в затекшем теле. Но хуже физического дискомфорта была гнетущая атмосфера страха и неопределенности.

Внезапно воронок остановился. Снаружи донесся пронзительный скрип металла – открывались ворота Централа. Этот звук, казалось, проникал в самую душу, заставляя все внутри сжиматься от ужаса. Павел понял, что никогда не забудет этот момент.

Когда их выпустили из воронка, Павел впервые увидел Централ во всем его мрачном величии. Огромное здание, разделенное на несколько корпусов, возвышалось перед ним, подавляя своими размерами. Он поднял голову, оглядываясь по сторонам. Желтый свет фонарей, высокий забор с колючей проволокой, сторожевые вышки – все это создавало ощущение полной отрезанности от внешнего мира.

Лай собак резал слух, вызывая первобытный страх. Павел на мгновение застыл, ошеломленный реальностью происходящего.

Эй, чего встал? – грубый окрик охранника вернул его к действительности. – А ну давай, вместе со всеми – вперед!

Павел двинулся вперед, чувствуя, как каждый шаг приближает его к новой жизни – жизни, к которой он совершенно не был готов.

Их провели через какой-то гараж, где построили и провели перекличку. Затем начался путь через лабиринт Централа: одни двери сменялись другими, коридоры петляли, лестницы вели то вверх, то вниз. Павел чувствовал себя дезориентированным, словно попал в какой-то сюрреалистичный сон.

В голове Павла роились мысли. Он вспоминал свою прежнюю жизнь – уютную квартиру, успешную карьеру, родителей. Как далеко все это теперь казалось! Образы прошлого мелькали перед глазами, словно кадры старого фильма: вот он на выпускном в университете, вот получает повышение на работе, вот сидит в дорогом ресторане с друзьями… И вот он здесь, в этом бетонном лабиринте, среди людей, которых еще вчера боялся даже встретить на улице.