Через безумие к Богу

Алтай Иванцев

Через безумие к Богу

Предисловие

Дорогой читатель, эта книга единственная в своем роде.

На Западе выходили подобные автобиографические книги о психболезнях, например, Кей Джеймисон «Беспокойный ум» о биполярном расстройстве, но данная книга раскрывает несколько иной аспект безумия, а именно – религиозный, отношения между больным и Богом, Богом и больным.

Разумеется, я могу говорить лишь о своем отношении к Богу, как оно менялось на протяжении жизни от полного отрицания до духовно-трепетного приятия, а об отношении Бога ко мне могу рассуждать лишь отвлеченно-теоретически, основываясь лишь на некоторых явлениях и предположениях. Но тем не менее имеющийся религиозный опыт, несмотря на мою болезнь, я решаюсь назвать положительным и заслуживающим внимания. Почему я так думаю, будет видно из всей этой автобиографической книги. Имена персонажей часто изменены по вполне понятным причинам.

Итак, дорогой читатель, в путь…

Детство

Раннее свое детство я провел вместе с родителями в поселке Ростовской области, каких сотни по всей необъятной России, тогда СССР. С детства я казался себе каким-то особенным, призванным на особое служение.

Самое раннее впечатление детства, мне годик или чуть больше, я уже могу ходить. И вот я стою перед дверьми нашей квартиры один. Папа и мама куда-то ушли. Я понимаю, что я совсем одинок в этом огромном мире. Мне грустно… Это первое впечатление моей жизни.

Когда я немного подрос, на лето меня привозили в деревню к бабушке. Тут можно немного рассказать об этой деревне. Старый бревенчатый дом с железной крашеной крышей на огромном участке на пологом склоне долины, в низу которой протекает хрустально чистый ручей. Возле дома заросли душистой черемухи. Чуть сбоку густой вишневый сад, огород, спускающийся к ручью. Арбузы и дыни, спеющие на грядке, заливные луга. Все это пейзажи, то, что приятно для глаз, а теперь то, что приятно для желудка. Как же вкусно готовила бабушка! До сих пор помню вкус бабушкиной стряпни, о эти бабушкины вареники с вишней в сметане, а свежий духмяный мед, а маковые пирожки, м-м-м, язык проглотишь. Бабушка держала хозяйство – корова, свиньи, куры, собака, кошки. Запомнились летние темные душистые вечера, когда я усталый, но довольный возвращался с пастбища, подгоняя коров. Солнце только что село, стрекочут цикады, звенят о ведро струйки молока, бабушка доит корову. На душе – благодать (хотя такого слова я тогда еще не знал), о это детское счастье, оно неповторимо…

Помню, как я дрался с деревенскими. Одной девчонке я выбил зуб, как я тогда думал, что я хороший, правильный, а она темная деревня. Позже Господь наказал меня, когда в Армии мне выбили этот же зуб…

Помню, разговариваем с деревенским мальчишкой о жизни, о смерти. Я сказал – я хочу жить долго. А пацан ответил – а зачем жить долго? Мы были маленькие дети, ничего не знающие о Боге, о жизни вечной, поэтому я не нашелся, что ему ответить… Помню я в одиночестве пас коров. От делать нечего я стал мечтать, представляя себе будущее, когда я буду взрослым усатым дядей. Точно не помню сюжет своих мечтаний, но помню одно – я буду приносить людям счастье.

С тех пор это засело подспудно у меня в голове, и когда чуть позже я пошел в школу, где нам рассказали об Октябрьской революции, о Ленине, я стал мечтать о том, что, когда вырасту, стану великим вождем, как Ленин, и поведу народ к коммунизму, то есть к счастью… Мы жили тогда в райцентре Ставропольского края. Как-то пошли мы с мамой на речку – купаться (мама тогда работала учительницей в вечерней школе). Я был маленький, глупый. Возле берега было глубоко и быстрое течение. Но я подумал, что все нормально, и прыгнул с берега в речку (а плавать я не умел). И тут же я начал тонуть. Мама закричала, а потом прыгнула в воду меня спасать. Я ухватился за нее, и мы стали тонуть вместе. И, конечно, мы бы утонули, но тут какой-то мужик бросился в воду и спас нас. Это оказался ученик мамы. Сейчас он уже умер, но я всегда поминаю его в молитвах. Видимо, не настал час мне тогда умереть…

Когда я пошел в школу, у меня появился первый друг – Юрка.

Как-то мы пошли с ним играть на стройку. Там был еще один наш сверстник. что-то мы с ним не поделили, и он пожаловался большому пацану. Тот стал выяснять с нами отношения. А Юрка и говорит, указывая на меня, – да дай ты ему хорошенько. Большой пацан врезал мне по лицу очень больно, из носа потекла кровь. Я к Юрке – как ты мог? А он отвечает – это я сказал, чтобы он от нас побыстрее отстал. Я был в шоке, друг называется…

Школа

В школе все было хорошо, я впитывал знания, воспитываясь в советском, атеистическом духе, принимая на веру все коммунистические догматы: веру в светлое будущее, стремление к идеалу, веру в то, что наша страна на правильном пути и указывает этот путь всему миру.

Поскольку для построения коммунизма надо было много знать – я старался хорошо учиться в школе. Мне казалось в моей школьной жизни, что главное – быть отличником.

Я был нацелен на учебу и с удовольствием старался быть во всем лучшим (я тогда не мог понять в силу возраста и воспитания, что культивирую в себе тщеславие и гордыню).

В начальных классах, до 4-го примерно, ко мне относились нормально, но, взрослея, школьники впитывали изрядную долю цинизма и недоверия к идеологическим догматам. Поэтому они стали меня воспринимать с насмешками, а потом и откровенно издевательски. Я был белой вороной, изгоем школьного общества. Я не знал, что мне делать, и продолжал терпеть издевательства, хотя учился по-прежнему хорошо, понимая, что только в этом мое спасение.

Однако у меня не складывались отношения с физикой и физичкой. Я понимал, что физика – важная наука и она может мне пригодиться при построении коммунизма. Я старался. Но ничего не получалось. Зато я любил гуманитарные предметы – историю, обществоведение, литературу. Помню, преподаватель по истории, а по совместительству и директор школы, убежденный коммунист, с восторгом нам рассказывал о Кромвеле – персонаже английской истории. Еще помню, он спросил, что такое «патриархальный». Я поднял руку и сказал – это связанный с главенством отца… Он же сказал – чепуха, это значит – отсталый. Теперь я понимаю, что нам навязывалась совдеповская установка по оценке прошлого. Оказывается, я тогда был прав…

Да, забыл сказать, у меня был и младший брат.

Но с ним мы не дружили, он мне казался уж слишком обычным и неинтересным, хотя, как помню, когда родители сказали мне, что у меня будет братик, я сильно обрадовался, думая, что он сразу будет таким же большим, как и я, и мне будет с кем дружить…

В 4-м классе у меня появился новый друг, снова Юрка, ну как друг, он, наоборот, стал натравливать одноклассников на меня, видя мою «беловоронность», и это ему удалось, благо почва была подготовлена. Но он жил по соседству, и мне не с кем было еще дружить в нашем небольшом поселке, и я терпел. Как-то, помню, мы с ним пошли погулять на кладбище, было нам лет по 10. А он вдруг серьезно так и говорит: «А ведь мы тоже умрем». Я не нашел тогда, что ему ответить. А про себя подумал – ничего, до смерти еще далеко, успею что-нибудь придумать. Так я и рос с утопической кашей в голове. Еще Юрка как-то сказал (его отец был военный), что, когда проводятся военные учения, специально планируют количество смертей среди солдат.

Я тогда ему не поверил, я пребывал в розовых иллюзиях и был не готов встретиться с жестокой правдой жизни.

Наш поселок на Ставрополье был медвежьим углом, глубокой провинцией. И нравы там были соответствующие, нравы не очень развитых в духовном и интеллектуальном плане людей. Хотя были там аж 2 церкви (одна действующая, одна разрушенная, потом, правда, восстановленная). Но ходили туда в основном «темные и непросвещенные» старушки. Нам, школьникам, даже в голову не приходило хотя бы зайти туда, полюбопытствовать. Нет, нас настраивали на светлое будущее, совершенно другое и прекрасное, далекое от этих старушек, как небо от земли (прекрасное далеко). Так вот, местные люди были в основной массе темные и непросвещенные, их досуг состоял в сплетнях, пьянке и драках (среди молодежи). А я рос в интеллигентной семье, папа – юрист, мама – учительница. И я всегда чувствовал некую преграду между нашей семьей и окружающими людьми. В подтверждение этого как-то мой отец попал в переделку, его вместе с товарищем избила толпа местной молодежи. Избили сильно, он долго лежал в больнице. Я потом долгое время был в шоке, это событие не укладывалось в моей голове, как, ведь все мы люди и должны любить друг друга, как же мы тогда построим светлое будущее, т. е. коммунизм? Со временем эта рана в душе зажила, я так рассудил, вот вырасту, выучусь и, как Ленин, возглавлю народ, тогда и построим коммунизм.

Помню один случай из детства, было мне уже лет 15. Как-то мы с отцом что-то делали в гараже. А надо сказать, что я по какому-то зову захотел изобразить Христа. Я нарисовал Его акварелью на листе бумаги и прикрепил на стену в гараже. Но почему-то я нарисовал Его с головой, обвязанной бинтами (теперь я понимаю, что я изобразил себя в будущем, когда я психически заболею, на это указывали бинты на голове. Нарисовал я себя в Образе Христа, предвидя, что я, как и многие другие, могу стать сыном Божьим по благодати, в отличие от единственного Сына Божьего Иисуса Христа)… Так вот, проходила мимо гаража одна женщина. Она увидела изображение и стала упрашивать продать его за 10 рублей. Мы с отцом только посмеялись над этим. А потом так сложилось, что эта женщина стала моей тещей… Вот так, все неслучайно, все связано друг с другом… Но жизнь продолжалась. Вот уже и конец школы. Экзамены, выпускной вечер. Окончил школу я хорошо, без троек…

У многих моих ровесников уже были девушки. В нашем селе молодежь созревала рано. Я же был далек от этого. Нет, конечно, половое влечение было и у меня, даже порой очень сильное, но я почему-то очень стеснялся девушек и не мог с ними даже поддержать разговора. Теперь понимаю, Господь так сохранял меня от раннего растления.

Институт

Итак, я окончил школу и поехал в Харьков поступать в художественно-промышленный институт (у меня была склонность к рисованию). К сожалению, а может, к счастью, (Бог знает) с первого раза я не поступил и пошел работать на завод слесарем. На заводе и прошел мой первый год в Харькове. Снова я пытаюсь туда поступить, но опять неудача.

И тогда тетя, у которой я жил в Харькове, посоветовала мне поступать в ХИСИ на архитектурный факультет. И, о чудо, я поступил. Я был очень рад, я мечтал о студенческой жизни, и вот моя мечта сбылась. Я сразу попал в мощную, насыщенную студенческую жизнь. Учиться было интересно, а по выходным в общежитии устраивали зажигательные дискотеки… Вскоре после начала учебного года, в начале ноября 1982 года, умер Брежнев. Это было потрясение. Казалось, что он будет всегда…

В нашем институте была военная кафедра, но временно была снята бронь со студентов. Пришлось после 1-го курса в июне 1983 года идти в армию…

Армия

Армия – это совершенно особая история. Призвали меня служить в стройбат, в военную часть под городом атомщиков Припятью. И вот принята присяга, я солдат.

Солдаты были разные: азербайджанцы, узбеки, казахи, туркмены, украинцы, русские, белорусы. Русские и украинцы в основном криминального типа… Я был тогда наивным идеалистом. Верил в человечность, в светлое будущее.

С одной стороны, это тормозило мое практическое развитие, с другой спасло меня, например, от наркотиков, а мне не раз их предлагали солдаты из Средней Азии.

Мой разум не вмещал того, что творилось у нас в части: дедовщина, жестокость дедов по отношению к младшему призыву, доставалось и мне; я пребывал в унылом состоянии духа. Тут я близко столкнулся со смертью. Солдаты нашего призыва уехали в самоволку, напились на свадьбе и разбились на машине… Потом я постарался забыть об этом, душа не выносила самой мысли о смерти…

Я продолжал быть под гнетом дедовщины… Но вот произошел такой случай. Как-то раз ближе к вечеру зимой наше отделение направили на уборку столовой. Убирать должны были все, и «деды», и «салаги». Но «деды», естественно, откосили, и убирать выходило только нам, «салагам». И тут я поднял одиночное «восстание», то есть, не сделав ничего, ушел из столовой. В казарму я явился только после отбоя, ожидая чего-то страшного.

Тут навстречу вышел Анюта, щуплый, но наглый «дед». Он попытался меня ударить, но не тут-то было. Я был мощнее его, и, переборов свой страх, я осыпал его градом ударов. Он этого не ожидал и попятился назад. Но тут к нему подбежала подмога, и я выбежал из казармы…

Погуляв около часа на морозе, я вынужден был вернуться, идти было больше некуда. В казарме уже все спали. Я лег на свою койку и не сразу, но заснул… Утром с затаенным страхом я встал с постели и занялся обычными армейскими делами, все было тихо. Так прошло 3 дня. А в конце 3-го дня ко мне подошел тот самый «дед» Анюта в окружении других «дедов».

– Ну что ты тогда возникал? – он угрожающе поднял кулаки.

– Ну что здесь, в казарме, выйдем на улицу, там и потолкуем.

– Ха, Анюта, он предлагает тебе дуэль, – сказал кто-то из «дедов». И мы вышли на улицу, на белый искрящийся снег.

Мы с Анютой стали друг против друга. «Деды» нас окружили кольцом. Я посмотрел на Анюту и понял, что он боится.

Тогда я бросился на него, повалил и начал бить кулаками. Нас растащили. У Анюты под глазом светил огромный «фонарь». С тех пор меня «деды» не трогали, зауважали, наверное. Тогда я понял – добро должно быть с кулаками, еще не понимая на тот момент, в чем истинное добро…

Потом у «дедов» настал дембель, они уволились, а через полгода мы сами стали «дедами», но почему-то в нашем призыве насилия не было, мягче мы были, что ли…

Запомнился еще один случай. Это было уже во второй половине службы в армии. Сидел я в своей каморке художника и рисовал какой-то плакат (а надо сказать, что к концу службы я обнаглел и ночевать в казарму не ходил и ночевал в своей художественной каморке, а дело было зимой). Вдруг стук в дверь, я открыл, зашел наш комбат полковник Федорчук и с порога начал на меня наезжать: почему не в казарме, почему не на разводе, почему в тапках?

Федорчук сказал – марш на развод в таком виде. Я спросил – что? прямо в тапках?.. Да, в тапках!..

Тут я понял, что нужно делать, ведь меня ожидал позор, если я по снегу пойду в тапках на развод. Я мгновенно принял решение – выбросил тапки за забор, я стоял босиком на снегу.

– Ах ты сукин сын, ну ладно, обувай сапоги!..

Да, забыл сказать, часть, где я проходил армейскую службу, находилась возле Чернобыльской АЭС. Я уволился в 1985-м, а рвануло через год, в 1986-м. Это еще больше утвердило меня в мысли о своем избранничестве.

Снова институт

Итак, уволился из армии я весной 1985 года, когда пришел к власти Горбачев. Сколько было о нем восторженных откликов, такой молодой и такой умный, говорит без бумажки. Я гордился тем, что он мой земляк, окончил ту же школу, что и я, и тут мои больные фантазии нашли новую пищу, я стал мечтать, что после Горбачева уж точно во главе государства стану я. Я тогда далек был от Церкви, не понимал, что во мне тогда жила страсть гордыни и тщеславия… Настроение после армии было радужное, впереди маячила приятная гражданская жизнь без всяких армейских ограничений (как же я тогда был наивен). После армии, отдохнув дома, я приехал в Харьков, доучиваться в институте. Потом, уже в институте, после постармейской эйфории у меня впервые в жизни наступила жесточайшая депрессия. Я не понимал, почему это со мной происходит, унывал и отчаивался, еще вчера жизнь казалась праздником, а теперь все в сером цвете. Итак, институт, помимо учебы были студенческие посиделки с ребятами и девчатами. Там я впервые влюбился в девушку с черными волосами и голубыми глазами. Но любовь была без взаимности, видимо, она, поняв, что я странный, предпочла другого. В отличие от 1-го курса, где я еще был здоров и весел в компании, теперь я все чаще страдал от одиночества, благо я был занят учебой и не оставалось времени на страдания.

А в стране вовсю шла перестройка. Был моден фильм Абуладзе «Покаяние». Все рекомендовали сходить. Я сходил посмотреть, было многое непонятно, почему-то советский строй показывался с негативной стороны, это было непривычно, но все было серьезно и заставляло о многом задуматься. Но я все-таки по-прежнему верил в коммунизм.

Никому об этом не говорил, понимал, что поднимут на смех.

Любимыми предметами в институте у меня были архитектурное проектирование, философия и научный коммунизм.

Архпроект – потому что нравилось художественное творчество, создавать проекты новых зданий, фантазировать и воплощать свои фантазии. Философия – потому что казалось, что она объяснит мне смысл этой жизни. Научный коммунизм – потому что обещал воплощение моей мечты – построение светлого будущего. Но вот и закончилось обучение в институте.

Работа после института

Я уехал в Ставрополь, в проектный институт, куда распределился после ХИСИ. И вот я уже работаю в Ставропольгражданпроекте, недалеко от своей малой родины. Я с интересом погрузился в новую жизнь, в реальную проектную работу, наконец-то я смогу зарабатывать, быть независимым от своих родителей.

Но сама работа разочаровала меня, было много рутины, а творчества (что я очень любил) практически не было. Мне было уже 25 лет, и я до сих пор не был женат. А в проектном институте было много молодых незамужних девушек, я был как петух в курятнике или как козел в огороде. Я был молод и красив, успех у девушек вскружил мне голову. Но я завел роман на стороне, и как-то раз мы с этой женщиной пошли на какой-то религиозный праздник в церковь, просто так, для разнообразия. Было, кажется, Рождество. И я сказал ей: «Какая это все чепуха и ерунда». Она мне строго вдруг сказала, что нельзя так говорить. Какой я был тогда безумец…

Как-то я шел по городу. У меня было тяжелое настроение. Я был угнетен и не в духе. Вдруг я подумал: а зачем все вокруг, этот город, эти люди, деревья, машины? Я вдруг почувствовал, что сойду с ума, если не получу мгновенный ответ. И я внутренне возопил к Небу, к Тому, Кто превыше небес. И мгновенно получил любовный, успокаивающий Ответ. Но я при этом возгордился, подумал, что я особенный, если мне отвечает сам Бог. Был я тогда не воцерковлен, далек от духовной традиции и не знал, что попался на удочку гордыни и тщеславия…

Драматичный 1991 год

Тем временем подошел 1991-й, этот год был особенным в моей жизни. Во-первых, умерли мои родители, летом – отец, зимой – мать, во-вторых, произошел августовский путч, разделивший историю страны на советский и постсоветский периоды. Даже не знаю, что явилось мне бо́льшим потрясением. Я не верил своим глазам и ушам.

В газетах и по телевидению в один голос трубили о преимуществах демократии.

Полностью рушилась мечта о построении коммунизма. Оказывается, коммунисты – сволочи, а демократы – молодцы. Все это не умещалось в голове. Все это – смерть родителей и смена государственной парадигмы – слились в глобальный перелом в моей жизни. Я по глупости ушел из проектного института, меня попросили уйти из служебного жилья, пришлось уезжать жить в поселок, где после родителей осталась квартира. Но нет худа без добра, после смерти родителей мы с моим братом окрестились и начали посещать церковь, хотя еще не сказать, что уверовали по-настоящему. Я сразу ощутил разницу моего положения в Ставрополе и здесь. Там я был центром внимания множества красивых девушек, а здесь, в захолустье, я оказался никому не нужным…

Как-то ночью, когда я спал, ко мне во сне пришла покойная мама. Она была в белой одежде. Она мне сказала, что обо мне она не беспокоится и чтобы я позаботился о брате. Утром, когда я проснулся, у меня было ощущение, что это был не сон, что она действительно приходила с того света. На душе было скорбное чувство от встречи с ней.

Да, забыл сказать, еще в ХИСИ, в Харькове, где я учился, я познакомился с одним студентом. Он оказался тоже из Ставрополья, из Черкесска. Ну, от Ставрополя до Черкесска сравнительно недалеко, и я часто ездил к нему в гости.

Один раз мы беседовали (а дело было в 1991 году, после августовского путча, а мы были сторонники коммунистического учения и советской власти). Я ему и говорю – Олег, как теперь жить, ведь порушились наши идеалы, что делать, может, ходить в церковь, может там что-то есть? А он отвечает – да нет ничего, там тоже обман. Я промолчал, а немного времени спустя я узнал, что Олег разбился в дорожной аварии. Я еще так тогда подумал, если Бог есть, Он же все видит, видимо, Олег не смог бы прийти к Богу и дальнейшая его жизнь не имела смысла…

Психзаболевание

После всех этих переживаний я стал конкретно заболевать психически, правда тогда я этого еще не понимал. Я размышлял так – вокруг все изменилось, идеалов нет, жить ради наживы я не мог и решил так – пойду биться с Врагом, который создал эту ситуацию. И вот летом 1992 года я собрался в «героический» поход. Зашел сначала в церковь (эту консерву святого духа, как я думал) зарядиться там этим духом и в возбужденном состоянии поехал в Ставрополь, чтобы пойти и уничтожить Врага, который угнетает нашу Родину – Россию. Я казался сам себе каким-то сказочным русским богатырем, призванным уничтожить глобальное зло…

Я зорко смотрел по сторонам, и если под моим взглядом голова человека начинала чернеть, то я лучом, мысленно пущенным из глаз, безжалостно отсекал ее, думая, что помогаю торжеству Добра на Земле. Итак, в таком состоянии я из Ставрополя поехал на автобусе, не знаю куда, просто автобус призывно мигал фарами, и я подумал, что это он мне мигает. Ну вот я в автобусе продолжаю мысленно отсекать головы «нелюдям», и я понимаю, что автобус везет меня в логово «Главного Врага».

Ну вот – конечная станция. Я вышел и пошел по пустынному шоссе, я ощущал себя новым богом, я творил новые миры, вокруг представляя себе стадионы, полные рукоплескавших людей, которых я избавил от зла. Я представлял себе, что мне под ноги благодарное человечество бросает цветы. Я был полон героических, торжествующих чувств… Но нет, враг не сдается. Он пробует залезть мне под кожу, в самое сердце, но это я ему не позволю. Одежда мешает мне, прочь одежду! И вот я голый, молодой бог шагаю по шоссе (благо было лето), «негодяи» в ужасе от моей находчивости.

И тут я стал на колени, я понял, что я еще слаб и молод, пусть высшие силы мне помогут, я склонился перед ними… И когда я стоял на четвереньках – подъехала какая-то машина, меня одели и посадили в нее. Ну вот, подумал я, это друзья, раз они так тепло ко мне отнеслись. Вот меня привезли. В комнате сидит женщина, почему-то в белом халате. Она начинает меня расспрашивать, кто я, откуда, имя-фамилия, почему оказался в поселке Ударном, помню, сказал – чтобы быть на острие удара (по темным силам), подумал я.

Потом меня перевели в другую комнату. Тут я понял – мои неудачи от того, что у меня нет любимой женщины. Я стал мысленно ее представлять. Если я бог, то она богиня. Это как + и —, инь и янь, почему я раньше до этого не додумался?

Но сейчас все будет хорошо. Тут я как бы вобрал всю мощь Земли, стал представлять себя матерым зэком, выдвинул вперед нижнюю челюсть и прохрипел:

– Всех в**бу, – указывая рукой вокруг себя, а потом подумал – я же добрый и сказал: – Никого, никого *бать не буду, – и потерял сознание.

Очнулся я то ли в психушке, то ли в тюрьме, было непонятно.

Человек в милицейской форме мне сказал: «Если бы не я – ты б повесился». Дальше опять плохо помню. Помню, кто-то из заключенных показался мне с черной головой, я понял, что это зомби, нелюдь от Врага, я набросился на него с кулаками, потом меня оттащили. Очнулся я опять уже в психбольнице, на мне была больничная одежда. Нас вывели погулять. Вокруг был бетонный забор, вокруг которого возвышались горы, я понял, что заехал на горный Кавказ. Я чувствовал себя теперь снова русским богатырем, теперь заключенным в темнице. Тут больные стали соревноваться, кто дальше прыгнет. Далеко прыгнул один черкес, я должен был поддержать русскую честь и прыгнул дальше него. Дальнейшее помню смутно. Вскоре за мной приехал мой брат, и мы уехали домой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.