Никто не спасется

Встреча с заказчиком (хотя сам он, конечно, не появится) пройдёт на заброшенном железнодорожном вокзале.

Когда-то здесь ходили поезда и работали люди. Сейчас вокзал опустел и находится в довольно-таки плачевном состоянии.

Здесь была крупная железная дорога. Но рельсы её растащили на металлолом. А шпалы так и остались гнить в земле, становясь частицами неплодородной почвы.

Все вокруг густо заросло, превратив здание железнодорожного вокзала в один из этих древних индейских храмов, затерянных среди джунглей. Такой себе склеп на тысячу мест. Отель для призраков и их воспоминаний.

Я паркуюсь чуть в стороне, чтобы машина не бросалась в глаза. И направляюсь к покосившемуся зданию. Я вынимаю пистолет из кобуры и снимаю с предохранителя.

Как и рассчитывал, я прибыл раньше оговоренного времени. Но с такими людьми, как мой заказчик, всегда нужно держать руку на пульсе. А лучше на рукоятке Кольта.

Это место не вызывает чувства безмятежности.

Дождь начинает постукивать по ржавой металлической крыше. Неясные скрипучие звуки источают зловоние угрозы. Воздух влажный и напряженный.

Внутри здания вокзала могут оказаться незваные гости, забравшиеся сюда на ночлег. Бродяги, беглые преступники, гребаные неформалы и прочие представители городской фауны… Не люблю, когда кто-то путается под ногами.

Я обхожу вокзал по кругу и осматриваю периметр. Я проверяю каждый куст и каждый темный закоулок.

После я бесшумно проникаю в здание и медленно продвигаюсь в темноте, перемежаемой полосками тусклого света, падающего из разбитых окон.

Запах сырости и плесени. Время от времени слышны завывания и стоны – это сквозняки гуляют по нутру вокзала. Изредка мне под ноги попадаются здоровенные крысы и с оглушительным писком убегают прочь.

Глаза привыкают к темноте. И я вижу стены вокруг себя. Все в подтеках и паутинах трещин. Я вижу повсюду горы мусора. Я вижу истинную безысходность, чую её носом и впитываю кожей. Безысходность, заставившую людей найти себе приют в таком малопривлекательном месте.

Атмосфера, подобная атмосфере крематория. Ну там, уже внутри печи.

Сегодня здесь – никого. Только те неясные звуки преследуют меня, куда бы я ни шёл. И капли дождя, продолжающие настырно барабанить по металлической крыше. Капли дождя размывающие наши личности и смешивающие друг с другом. Холодные тяжелые капли.

Тогда я достаю из пачки сигарету, закуриваю и терпеливо жду. Я выпускаю густую струю дыма во влажный воздух и вглядываюсь в темный горизонт.

В городе Ангелов редко удается насладиться таким умиротворением. Поэтому сейчас я упиваюсь этим миром, доселе незнакомым. Так же как миллиграммами никотина вперемешку с граммами смол.

Примерно через полчаса вдалеке начинает маячить тусклый свет фар.

Я щелчком отправляю очередную сигарету в лужу и готовлюсь к встрече. В который раз снимаю пистолет с предохранителя.

Свет фар все ближе, и я включаю габаритные огни. Тем самым обозначая свое присутствие.

Черный Роллс-Ройс Фантом не торопясь подбирается ко мне.

Черный Роллс-Ройс Фантом. Автомобиль не для водителя, а для пассажира. В противовес моему Доджу, в Роллсе получаешь истинное наслаждение, вольготно устроившись сзади, на пассажирском кресле, а не за рулем. Это карета индустриального будущего – ты внутри, в комфортном экипаже, кучер – снаружи, на неудобных козлах, погоняет лошадей, расположившихся в стойле двигателя.

Такой себе урбанистический кучер в черном пиджаке, под которым явно просматривается легкий бронежилет. С Кольтом Анаконда в поясной кобуре. И необъяснимой ухмылкой на лице.

В этом стилизованном средневековом конвое присутствует еще и стража. Личный телохранитель. Один в один похожий на кучера-водителя. Только подмышкой – кобура с Глоком, а на лице – полное отсутствие каких-либо эмоций.

Они словно решили открыть сезон охоты на ведьм. Не хватает только факелов и жирного священника с распятием.

В действительности мне совсем не интересно, что собираются делать эти герои, и кого из себя пытаются корчить. Могут хоть трахнуть друг друга. Но сперва мы завершим начатое дело, я получу вторую половину своих денег и избавлюсь, наконец, от черного пластикового мешка, который в любой момент может порваться и перепачкать мне весь багажник.

«Давай побыстрее закончим с нашим делом. Хочу свалить отсюда, не нравится мне это место», – говорит водитель. Его желания схожи с моими. Он нажимает кнопку на брелоке, открывая багажник Роллс-Ройса. – «Доставай её». – И оба идут ко мне.

Я тоже открываю багажник, предоставляя им полную свободу действий. Теперь это их забота, дальнейшая судьба груза не должна меня интересовать. Даже зная все подробности «нашего дела», я нахожусь в стороне. Я никак не связан со всеми этими дрязгами, в которые меня регулярно пытаются втянуть.

Я не поддаюсь. Я твердо стою на ногах и упорно гну свою линию в противовес любому вундеркинду, научившемуся считать до пяти и построившему гребаную финансовую империю.

Я неприступен. Для меня не существует авторитетов.

Эти двое держат мешок с телом несколько брезгливо. Что довольно странно, принимая во внимание то, на кого они работают. Подумаешь, труп в непрозрачном полиэтилене… Их работодатель сотни таких укладывает в братские могилы. Росчерком пера по бумаге.

Она совсем не тяжелая. Легкая, как пушинка. Но телохранители несут её вдвоем. Когда душа покинула тело, оно стало еще легче. В отличие, от вас, ублюдки, у нее была душа. Как бы брезгливо вы сейчас не кривили свои рты, и с каким бы дерьмом её не смешивали, в ней было в миллион раз больше жизни, чем в вас. И во мне.

Кем бы она ни была, и кем бы в итоге ни стала, она все ещё человек. А стая тупоголовых шакалов, скалящих зубы и трясущихся над её бездыханным телом, так и останется стаей тупоголовых шакалов. Шайкой падальщиков.

Да, я убил её. Но, возможно, в глубине души я желал обратного. Я желал ей вечной жизни. Замкнутый круг.

Бессмертие через смерть. Свобода через виселицу.

Они швыряют труп в багажник, облегченно выдыхая и закуривая по сигарете. Я тоже курю. Наблюдая за ними. С такой же брезгливостью на лице, с какой они смотрели на её мертвое тело.

«Наконец-то.

Босс полгорода на ноги поставил. Всю ночь не выходит из кабинета. Только и делает, что орет на кого-то по телефону.

Уж не знаю, что такого натворила эта шлюха, что она там себе прикарманила, но босс в ярости…»

Они бросают мне: «Аста луэго». И глухо хлопают дверьми Роллс-Ройса. Я по-прежнему молчу. Я курю. Я знаю.

Она рассказала мне.

Этой ночью все мы что-то потеряли. Кто-то жизнь. Кто-то очередную возможность примириться с самим собой. Кто-то потерял сон. Из-за кого-то, кто потерял нечто большее.

Они уезжают, и я смотрю им вслед. Они уезжают, увозя с собой мои угрызения совести и мое раскаяние.

Вокруг так мерзко. Снаружи так же мерзко, как внутри. Внутри каждого из нас.

Дождь, успокоившийся ненадолго, запускает свои мощности в полную силу. И заставляет меня прятаться в машине. Лишь дождь заставляет меня прятаться.

И я шепчу сквозь стиснутые зубы: в этот раз ты победил. Мой вечный оппонент, не дающий покоя. Он – часть города Ангелов. Он его характер. Скользкий, хмурый, неоспоримый.

Я завожу двигатель. Дорога к дому будет долгой. Я не спал уже больше суток, и пора бы на несколько часов прикрыть уставшие глаза.

Я выбираюсь на шоссе. И двигаюсь в направлении Нового города.

Наличие на моем счету оплаты заказа я проверю позже. Накладок быть не должно. Раньше их никогда не было. Поэтому для начала я позволю себе отдохнуть. А после совершу несколько транзакций. С того самого счета. На другие счета. Счета более защищенные и менее известные широкому кругу.

И пусть черный полиэтилен выдержал, не порвался, я все же отвезу Додж на мойку. Своеобразная попытка очистки совести и запятнанной репутации.

Но все это будет после. После того, как я лягу в постель и подведу итог сегодняшней бесконечной ночи. Я вычеркну себя из произошедших событий.

Крепкий и здоровый сон, без кошмаров – немаловажный момент.

Особенно для меня.

Глава II. Всего лишь тачка

Этой ночью все мы что-то потеряли. Кто-то жизнь. Кто-то очередную возможность примириться с самим собой. Кто-то потерял сон. Из-за кого-то, кто потерял нечто большее.

Они уезжают, и я смотрю им вслед. Они уезжают, увозя с собой мои угрызения совести и мое раскаяние.

*****

Черный неповоротливый Роллс-Ройс Фантом.

Слишком дорогой и слишком блестящий для этих мест. Здесь обычно колесят проржавевшие колымаги, выплевывая из выхлопных труб столбы ядовитого дыма и громко скрипя стертыми тормозными колодками.

Такие вот помойки на колесах.

А этот Роллс-Ройс… Откуда он вообще здесь взялся?

Сомнений нет, машина принадлежит какой-то крупной шишке. Но какой? И что крупная шишка забыла в Старом городе?

Этого не понимал никто из встретивших в то понурое утро (а каким еще ему быть в подобном месте?) черный Роллс-Ройс Фантом, беспардонно колесящий по трущобам. Такие автомобили здесь можно было увидеть разве что на рекламных плакатах или в преддверии выборов. Когда все эти ожиревшие проворовавшиеся политические деятели вдруг находят силы снизойти до них, жителей Старого города. Грязных, оборванных и голодных.

В такие дни из-за полицейских кордонов можно разглядеть сверкающую вереницу тонированных Мерседесов. Люди, сидящие внутри Мерседесов, приехали продекламировать в микрофон свеженькую порцию неисполнимых обещаний. Такие порции обычно остывают до того, как успеешь к ним притронуться.

Местные жители давно перестали верить обещаниям. В особенности, если раздает их человек в костюме стоимостью, как тысяча костюмов.

На подобных выступлениях в сторону оратора все больше летели проклятия. Да слышался неодобрительный свист.

Сначала людей, величавших себя Отцами города, перестали уважать. Позже стали недолюбливать. А затем горожане просто наплевали на них, полностью погрязнув в своих житейских проблемах.

Роллс-Ройс едет довольно быстро. Желая поскорее вернуться в нормальную для себя среду обитания – Новый город. Да, он слишком блестящий, этот Роллс-Ройс. Особенно на фоне местных пейзажей, тусклых и безликих.

Он как будто насмехается своим ослепительным блеском над всем окружающим миром.

По улицам, усеянным мусором. Топким, словно африканские зыбучие пески. По разбитому асфальту. Роллс-Ройс продолжает свое уверенное движение вперед. Быстро, но аккуратно он прощупывает дорогу и преодолевает препятствия на пути.

Улицы Старого города вяжут его колеса, тянут в свои пучины, не желая отпускать. Они жаждут поглотить его. Они любят поглощать. Что бы то ни было.

В автомобиле сидят двое.

Водитель. И пассажир на соседнем кресле. Сзади – никого.

Их имена слишком незначительны в масштабах вселенной. А также практически никому не известны. Поэтому для удобства повествования и во избежание засорения мозга читателя лишней информацией, мы присвоим этим двоим номера. Водитель будет Первым. А его напарник, соответственно – Вторым.

И так, Первый активно вращает руль и без конца поглядывает на часы. А Второй щелкает обоймой своего Глока, вынимая и заправляя её обратно в пистолет. Они явно торопятся и, по всей видимости, довольно сильно нервничают.

У обоих под пиджаками – легкие бронежилеты. Они не бросаются в глаза, но профессионал заметит их. Так же, как и дополнительную кобуру на щиколотке у каждого.

Они молчат от самого вокзала. В воздухе висит напряжение. Поэтому Первый, желая, по всей видимости, заполнить возникшую и затянувшуюся паузу своей болтовней и хоть немного снять то самое напряжение, отстраненно бросает:

«Я все-таки сходил в этот ресторан. Пару дней назад», – он прерывается и смотрит на часы. Затем по зеркалам. – «Опять название забыл…»

Второй замирает с обоймой в одной руке и Глоком в другой. Еще раз щелкает, загоняя обойму в рукоятку и нехотя произносит:

«Последнее желание». Не трудно запомнить».

Первый делает вид, что не расслышал упрека и продолжает:

«Да, «Последнее желание».

В общем, я заказал гребаный килограммовый рибай». – Он усмехается, вызывая в своих воспоминаниях образ этого огромного и аппетитного куска мяса. – «С гарниром из овощей на гриле».

Вновь бросает взгляд на часы. Уже рефлекторно. Бездумно таращится на них, не вникая в расположение стрелок. И кладет руку обратно на руль.

«Мне кажется, даже эти зазнайки-веганы захлебнулись бы своими зелеными слюнями, увидев стейк, который мне принесли. Он чуть ли не полстола занял. Я его ел, черт возьми, целую вечность.

Ты представь: перед тобой здоровенное блюдо, на нем такой же здоровенный кусок мяса. И вот ты начинаешь есть его. Отрезаешь. Жуешь. Еще отрезаешь. Жуешь. Жуешь. Без конца жуешь, как эта самая гребаная корова, из которой и приготовили твой стейк“. – Первый заходится неприятным смехом. – „Так вот жуешь ты, жуешь, а хренов стейк все не заканчивается. Он, как будто, с другой стороны отрастает. И заставляет тебя продолжать. Только не останавливайся, говорит он. Ешь меня. И ты уже обожрался, желудок переполнен, все съеденное сейчас полезет обратно.

Но этот подлый килограммовый ублюдок словно твердит тебе, как заведенный: жри, жри, жри. Я такой вкусный и сочный…

И, делать нечего, продолжаешь жрать».

Первый явно самый разговорчивый в их дуэте. Он самозабвенно и очень эмоционально описывает события, которым не повезло попасться ему на язык. Он постоянно сквернословит. И активно жестикулирует руками, то одной, то другой, а то и обеими сразу, неожиданно бросая руль.

Его собеседник (если Второго можно назвать таковым) по большей части невозмутимо молчит и иногда издает какие-то нечленораздельные звуки, понятные лишь ему одному. Он убрал свой Глок в кобуру и больше не щелкает обоймой, поэтому ему нечем заняться, вследствие чего, он отстраненно уставился на дорогу впереди. И, кажется, пропускает мимо ушей все, что рассказывает ему Первый.

А тот, в свою очередь, не замолкает:

«Я даже оставил чаевые цыпе-официантке, которая крутилась вокруг весь вечер. Она такое впечатление производила, будто готова отсосать за долбаные чаевые».

«И что, стейк действительно был сносный?» – спрашивает вдруг Второй. Все это время он находился здесь словно для массовки… Был обычной декорацией. Но вот он обретает голос и выходит на сцену со своим не особенно длинным монологом.

«Ну да! Ты что, не слушал?» – отвечает Первый. И в его голосе явственно слышится решимость пересказать свою историю еще раз. Хорошо, что ехать долго.

На лице его неразговорчивого собеседника – неприкрытая гримаса сомнения:

«Ни разу не пробовал приличного стейка в городе Ангелов. Кроме тех, конечно, которые приготовил сам…»

Похоже, что внутри шикарного Роллс-Ройса Фантом вот-вот разгорится кулинарный спор. Или что посерьезнее. Лица собеседников напряжены практически так же, как час назад, когда они грузили в багажник черный пластиковый мешок с трупом неизвестной девушки внутри.

Взгляды собеседников воинственны и решительны. Они готовы к битве. И им не важно, где: на поле боя со щитом и мечом в руках или на кухне, с большим поварским ножом и чугунной сковородой. А, может быть, в салоне автомобиля, вооруженные только весомыми аргументами и, как им кажется, огромным жизненным опытом.

Первый пожимает плечами, теперь взгляд его наполняется безразличием и чувством уверенности в себе. Всем своим видом он показывает, что не намерен ввязываться в глупый спор, поскольку считает его пустым, и ему без разницы, каков будет результат. Но в мыслях он надеется на победу и страстно жаждет её.

«Говорю тебе – отличный стейк.

А эта сучка в мини-юбке, местная официантка, я все-таки взял перед уходом её номерок. Собираюсь наведаться в гости.

Пусть отрабатывает чаевые».

Он снова смеется. Его оппонент не обращает внимания на этот неприятный смех. Он уже поглощен зародившимся спором. Дух соперничества овладевает им, и он, в свою очередь, полностью отдает себя духу соперничества.

«То, что ты собираешься сделать с этой шлюхой не имеет никакого отношения к тому, о чем говорю я». – Довольно верно подмечено. – «Готов поспорить, что в этом долбаном «Последнем желании», как и везде, не имеют ни малейшего представления о том, как правильно готовить стейк. И я сделаю его лучше, чем их крутые шеф-повара.

Пусть даже я буду готовить из того мяса, которое лежит у нас в багажнике», – Второй усмехается. Впервые за долгое время его лицо выказывает хоть какие-то эмоции.

Первый поддерживает юмористический посыл Второго:

«Праведник оставил в этом мясе слишком много свинца. Боюсь переломать зубы о твою стряпню».

Он кажется себе невероятно остроумным. И вовсю кичится своим «талантом». В общем-то, на протяжении всей жизни его «тонкий» юмор вызывал искренний смех только у него самого. Поставщик и потребитель в одном лице.

Сомнительная самодостаточность.

В его голове зреет еще одна гениальная колкость, и он тут же делится ею с собеседником:

«Стейк из отборной говядины в медово-горчичном соусе, знаешь ли, выглядит куда более предпочтительно, чем твой стейк из мертвой проститутки со свинцовой начинкой». – Очередная порция гнусного смеха. Как будто кто-то скребет длинным ногтем по той самой меловой доске.

У Второго округляются глаза. Затем сужаются до прищура. Его ход:

«Они подают к стейку медово-горчичный соус?!» – голос полон праведного гнева. Гнева, заготовленного заранее, как раз для такого случая. А теперь, когда момент настал, эмоция использована по назначению и выглядит очень натурально.

«Да, подают. Но если ты не перевариваешь горчицу или мед, тебе могут подать любой другой гребаный соус».

Немногословный до недавнего времени Второй пускает в дело всю глубину своего лексического запаса:

«Ни один нормальный человек не станет жрать стейк с соусом. Так поступают только кулинарные извращенцы.

Каким образом ты собираешься прочувствовать вкус мяса, великолепной говядины, если всю её вымажешь в своей долбаной горчице?!» – негодование усиливается, Второй словно поворачивает тумблер, увеличивая пламя в горелке своего высокомерия.

Тогда как Первый начинает терять контроль над сложившейся ситуацией, что выдаёт смятение на его лице:

«Пошел к черту!

Я плачу за кусок мяса круглую сумму, я выкладываю такую же круглую сумму за несколько порций виски, а еще за этот гребаный гарнир, хлебную тарелку и прочее дерьмо…

Я раскошеливаюсь сполна, и буду есть мое мясо так, как захочу! Хоть с медово-горчичным соусом, хоть со слезами вавилонской блудницы!»

Первый замолкает и резко дергает руль влево, собираясь обогнать еле ползущую впереди развалюху. Его собеседник, ставший на некоторое время главным врагом всей жизни, упрямо гнет свою линию:

«Единственные специи, которыми должен пользоваться повар – это соль и перец. Только долбаная соль и долбаный перец!

Вот тогда это будет стейк. Настоящий стейк со вкусом настоящего мяса».

На пару секунд наступает тишина. Она, словно рефери этого поединка. И она назначает дополнительное время.

Второй продолжает свою речь, инициатива в его руках, сейчас он в ранге фаворита:

«Самое главное происходит не на кухне. Самое главное в процессе приготовления стейка – выбор мяса».

Он погружается в свои мысли. Речь его становится спокойнее. Он полностью умиротворен. Он растворяется в своих наисладчайших кулинарных фантазиях.

«Выбор идеального мяса и есть искусство настоящего шеф-повара.

Красивый, сочный, свежий кусок говядины…» – еще недавно грозный телохранитель, развлекавшийся с Глоком-17, как с детской погремушкой, отходит на задний план. Его место занимает тихая утонченная натура, для которой процесс приготовления и приема пищи сродни поэзии или классической музыке. Он может говорить об этом часами, упиваясь образами, всплывающими в голове и подчиняясь одержимости, обуздавшей тело и разум.

Такие чувства в сердце мужчины способна пробудить лишь женщина. Любимая и желанная. Но данный индивид мужского пола слишком глуп, чтобы осознать величие пола противоположного и поддаться его безграничной власти.

«Для приготовления сочного рибай-стейка понадобится «мраморное» мясо с тонкими жировыми прослойками. Именно этот мрамор и сделает стейк невероятно сочным.

Мясо вырезают из шейной или подлопаточной части туши, на нем остается небольшая кость, которую мясник аккуратно отделяет от позвоночника мертвого животного».

Второй водит в воздухе руками, словно потрошит тушу блэк ангуса. И делает это с истинным наслаждением.

«Мясо должно быть красным, но не слишком темным. Оно должно быть упругим, не липнущим к рукам. Это мясо взрослого здорового быка, которое было выдержано в течение двух-трех недель после забоя. Чтоб ты знал, это называется сухое созревание. Оно происходит с помощью поступающего кислорода».

У Первого нет особого желания слушать эти благоговейные речи, но в данный момент ничего другого не остается. Кроме того, в скором времени они покинут «горячо любимый» ими Старый город. А там и до резиденции босса всего с десяток километров. Тогда-то их спор закончится. Так и не выявив победителя.

Первый знает, что наговорившись сейчас, потом Второй, наконец, замолчит. Надолго. Первый прекрасно знает это. Так давно они знакомы и так давно работают вместе, что натуру и манеры друг друга изучили досконально.

Первый любит острить и без конца молоть языком. Его напарник по большей части молчит, и поддержит разговор, только если тема разговора ему и в самом деле интересна.

Так что Первый всегда знает, как добиться желаемого результата от Второго. Который в это время самозабвенно продолжает свой монолог:

«Для стейка ти-боун потребуется сочный кусок мяса на Т-образной кости. Отсюда и название.

Такой кусок мясник вырезает на самой границе спинной и поясничной частей туши. Здесь сходятся тонкие края длиннейшей мышцы и вырезки».

Теперь ребром ладони, словно мясник топором, он разрубает воздух, высекая из него воображаемый стейк ти-боун.

«Или филе-миньон… Чистейшая и нежнейшая вырезка. Все жилы и прожилки зачищены…

Божественно…

Как можно портить подобное великолепие каким-то там соусом?! Пускай лучше все эти псевдознатоки кухни обольют соусом свои головы, а потом положат на гриль!»

Наконец у Первого заканчивается терпение:

«Завязывай! От твоих вдохновенных речей мне захотелось жрать».

Второй усмехается и расстегивает кобуру у себя подмышкой. Обойма Глока-17 выскакивает ему в руку. Щелк! Он отправляет её обратно. Видимо, это занятие у него на втором месте в списке самых любимых. Как раз после разговоров о кулинарии.

«На выезде из Старого города есть забегаловка. Называется „Райские кущи“. Бургеры там вполне съедобные. Заскочим туда».

Первый меняет изначальный маршрут. Они должны ехать прямо, никуда не сворачивая, до большой развязки в Новом городе. Но Роллс-Ройс съезжает с шоссе и делает небольшой крюк для того, чтобы его пассажиры смогли посетить довольно-таки злачное местечко под названием «Райские кущи».

Там действительно готовят неплохие бургеры.

Второй едва заметно пожимает плечами в ответ на слова Первого. И щелкает обоймой Глока.

Ему все равно.

Спустя двадцать минут Роллс-Ройс плавно останавливается на небольшой парковке. Которая практически пуста. Пара ржавых вёдер, отдаленно напоминающих автомобили, и все.

Над входом в заведение помаргивает неоновая вывеска – «Бар «Райские кущи». Здесь же, возле входа, курит здоровенный мордоворот – охранник бара. В подобных местах без охраны – никуда.

Чуть поодаль, на тротуаре, сидит какой-то пьянчуга, склонив голову и рассматривая то ли собственные ботинки, то ли асфальт под ними. Своей персоной этот пьянчуга словно завершает «идеальный» образ места зовущегося «Райскими кущами». Он делает образ объемным, дополняя атмосферу социального дна своим ярким примером.

Этот пьянчуга – вишенка на торте. На самом невкусном торте во всем мире.

Первый ставит ручку коробки передач в положение «паркинг» и направляется ко входу в бар.

«Возьму тебе двойной биф-гриль», – бросает он через плечо своему напарнику. – «Покарауль пока тачку. В этих чертовых фавелах, что угодно, может случиться».

Он толкает дверь и исчезает в недрах бара.

Второй вылезает из автомобиля и разминает ноги. Затем закуривает и осматривается.

Громила-охранник тоже возвращается в бар. А пьянчуга по-прежнему сидит на тротуаре. Похоже, что он уснул. Недокуренная сигарета выпала из его руки и потухла. Он медленно покачивается вперед-назад, практически падая, но каждый раз удерживая равновесие.

«Старый город… Что за помойка…», – бормочет Второй себе под нос, глубоко затягиваясь и выпуская дым через нос. Он мгновенно забывает про пьяницу, уснувшего на тротуаре, поскольку беспрерывно думает о том, что ему необходимо отлить. Он думает об этом, с того самого вокзала, где они встречались с Праведником.