Военная тайна варягов

– Черт, похоже, нас здесь караулили, – растерянно пробормотал старпом.

Силуэты эсминцев уже отчетливо выделялись на фоне просветлевшего горизонта. Все они шли параллельным курсом. Три других корабля пока находились на таком удалении, что опасности не представляли…

Появившийся на мостике капитан третьего ранга Попов взял командование на себя. В отличие от старпома, командир эсминца сохранял деловое спокойствие.

Обнаруженный позже отряд из трех кораблей на какое-то время исчез, затем появился справа, как раз в тот момент, когда борта немецких эсминцев засверкали вспышками, затем грянул залп. Один из пятидюймовых снарядов ударил в мостик. Еще несколько снарядов обрушилось на советский эсминец мгновением позже.

Первые же попадания привели к ужасным последствиям. Часть артиллерии корабля была уничтожена. Осколками шлюпки, разбитой в щепки прямым попаданием был изранен старший помощник. Вокруг, уцелевшего чудом Иванцова оказалось несколько раненых и убитых.

– Стоп, машина! – скомандовал с мостика капитан третьего ранга, который хотя и избежал ранения, но был весь забрызган кровью убитого рулевого. – Артиллеристы, вести ответный огонь без команды.

“Серебряный” был оснащен в основном зенитными пушками, бомбометами для борьбы с субмаринами и не имел торпедного вооружения. Почувствовав безнаказанность, немцы принялись за израненного противника с еще большей энергией.

Второй отряд кораблей врага, молниеносно приближавшийся справа, открыл по эсминцу шквальный огонь, однако приказ командира застопорить машину, позволил избежать на время новых смертельных ударов. Большинство немецких снарядов пролетели мимо.

– Полный вперед! – скомандовал капитан третьего ранга, надеясь снова обмануть противника.

Положение становилось все более угрожающим. Зажатый в клещи советский эсминец выставил дымовую завесу, и отчаянно маневрируя, еще пытался спастись от новых гибельных залпов. Иванцов отчетливо видел хищный силуэт немецкого крейсера, приблизившегося настолько, что были видны сверкавшие с мостика стекла биноклей. Это был крупный корабль, оснащенный мощной артиллерией, множеством торпедных аппаратов и тремя самолетами. Сражаться с подобным монстром кораблику вроде “Серебряного” было просто немыслимо.

“Что же скрывают немцы на этом проклятом острове, если за нами охотится здесь такая эскадра?!”– подумал, потерявший всякую надежду на спасение Иванцов, для которого все происходящее приняло какой-то замедленный нереальный характер.

Даже чудовищный взрыв, раздавшийся где-то в районе кормы, и швырнувший Сергея на холодную, залитую соленой водою и кровью палубу, не произвел на Иванцова сильного впечатления. Сергей вяло подумал, что гансы, по-видимому, угодили в заряженный бомбомет. В любом случае, для “Серебряного” все было кончено.

Палубу советского эсминца затянуло дымом. Ход его упал почти до нуля. Оглушенный, Иванцов увидел, как один из немецких эскадренных миноносцев подходит к их, потерявшему управление, искореженному кораблю. Когда расстояние между обездвиженным “Серебряным” и немецким эсминцем сократилось до нескольких сотен метров, с правого борта немецкого корабля спустили моторный баркас. Качавшийся на волнах “русский”, теперь не казался врагу опасным.

“Послали к нам абордажную команду, – вяло подумал, оглушенный, потерявший счет времени, Иванцов. – Значит, плен?.. Не все еще кончено?”

Потом Сергей подумал, что с точки зрения гитлеровцев, он, скорее всего, попадает под их “особый приказ о коммандос”. Сдаваться нельзя. Рука Иванцова потянулась к кобуре с тяжелым, флотским кольтом, выданным старлею в разведотделе вместо штатного “ТТ”.

Баркас уже подошел к “Серебряному” на такое близкое расстояние, что Сергей отчетливо слышал, как переговаривались, сидящие в нем гансы. В этот момент, неподвижно лежавший на палубе старший помощник, вдруг медленно поднялся на четвереньки, потом подобрал лежавшую рядом фуражку, и кое-как встал на дрожащие, непослушные ноги. Единственным уцелевшим оружием на эсминце, оставался крупнокалиберный пулемет “шпандау”, когда-то снятый с полузатопленной, брошенной немцами самоходной баржи. Приблизившись к пулемету, Петров, деловито и не спеша нахлобучил подобранный головной убор, прицелился, и выпустил по баркасу длинную очередь. Застигнутая врасплох абордажная команда гансов была тут же истреблена. В тот же момент с немецкого эсминца ответили шквальным огнем. Затем по “Серебряному” снова ударила корабельная артиллерия немецкого крейсера. Спустя пару минут, советский эсминец стал быстро заваливаться на левый борт. Лег мачтами на воду. Затем, бесследно исчез под волнами…

* * *

Придя в себя на больничной койке, почуяв ноздрями типичные для лазарета запахи бинтов и карболки, Иванцов сначала не мог поверить своему счастью. Сознание оставило его в тот момент, когда залп немецкого крейсера поставил точку в сумеречном морском сражении “Серебряного” с многочисленными врагами. Однако, советский, а может союзный британский флот, по-видимому не оставил своих в беде. Возможно, поблизости находилась большая группа прикрытия, которая врезала гансам по первое число и спасла тех счастливчиков из команды эскортного эсминца, что держались на морской поверхности, после гибели корабля. Иванцов считал себя неплохим пловцом, а потому нет особой странности в том, что он оказался в числе спасенных.

В большое, распахнутое настежь окно пробивался мягкий вечерний свет. Иванцов физически ощутил вдруг соленое дыхание огромной водной стихии и почувствовал новый прилив удовольствия. На душе стало весело и легко.

Эйфория закончилась, когда дверь маленькой светлой палаты, в которой он себя обнаружил, открылась, впуская двух дюжих, крепко сбитых санитаров, щуплого, очкастого типа в белоснежном халате и одного высокого, худого военного, мундир которого сразу развеял сомнения Иванцова, касательно его нового положения.

– Он способен давать показания? – по-немецки спросил военный у очкастого доктора.

– Его состояние, вполне удовлетворительное, – кивнул военному врач.

– В таком случае, его нужно одеть… Полковник приказал мне доставить его в цитадель, как можно быстрее. Он англичанин?

– Русский…

– Черт, у нас кто-нибудь говорит по-русски?

– Кажется, нет, господин майор.

Иванцов отвернулся от говорящих. Все-таки плен… Но куда могли привезти его гансы? Неужели, на Эйсберг?

– Вставайте и одевайтесь! – резко сказал по-немецки один из санитаров. Затем, подумал и повторил то же самое на ужасном английском.

– I just need to take a shower and get dressed3, – ответил ему старлей.

“Верно, английский язык он учил у какого-нибудь ирландца…”, – про себя усмехнулся Иванцов, у которого некогда, “в прошлой”, заграничной жизни было немало друзей ирландцев. Ирландский акцент, всегда нравившийся Сергею, теперь прозвучал с карикатурной резкостью.

– Вы можете говорить на родном языке, – по-немецки добавил пленник, опуская на пол ноги, и поднимаясь с больничной койки. – Я учился в Лейпциге… Так что, не утруждайте себя…

Самочувствие русского было и в самом деле достаточно сносным. Если не считать небольшого головокружения и боли в ушибленном правом плече, Иванцов, на счастье, не обнаружил в своем состоянии ничего, вызывающего тревогу.

Стоял чудесный летний вечер. Даже зловещий вид секретной нацистской базы, в самом сердце которой столь неожиданно оказался Иванцов, не мог повлиять на приятный просоленный воздух, чудесный горный пейзаж, открывавшийся в прозрачной дали, и лазурное небо, на котором не наблюдалось ни единого облачка. Сергея вывели на открытую круглую площадь, окруженную серыми приземистыми строениями. Неподалеку, в защищенной от моря гавани, мерно покачивался на волнах небольшой сторожевой корабль, с вяло шевелившимся на мачте флагом. Слева от корабля, среди мшистых, изрезанных скал, вздымалась громада старинного форта, помнившего еще, наверное, времена крестовых походов. Теперь это средневековое сооружение ощетинилось пушками и пулеметами, а над круглой сторожевой башней, властвующей над старыми крепостными стенами, развевалось красное полотнище со свастикой в белом круге.

– Впечатляющая цитадель! – сказал Иванцов немецкому офицеру, который жестом указал пленному русскому на маленький, тупоносый автомобиль, с открытым верхом и запасным колесом на капоте.

– Хватит болтать, вы не на пикнике, – отчего-то разозлился немец, и бесцеремонно подтолкнул Иванцова к автомобилю, возле которого суетился низкорослый, потный, одутловатый водитель, по возрасту годившийся Сергею в отцы. – Ваше счастье, что за вас здесь есть кому заступиться, иначе, я говорил бы с вами совсем в другом месте и в другой манере!

Последнее утверждение удивило старшего лейтенанта, но он предпочел не вступать в дальнейшие разговоры. Пленника усадили на заднее сидение, с боков от него разместились двое солдат с автоматами. Офицер сел рядом с шофером, после чего, кургузый автомобиль покатил в направлении скал, на пути огибая колонну грузовиков, с которых разгружали длинные ящики с боеприпасами.

Угрюмый старинный форт, до которого, как сперва показалось Сергею, было рукой подать, был построен когда-то с целью держать под контролем не только подходы с моря, но и подступы со стороны единственной горной дороги. По этой дороге и везли сейчас Иванцова, наблюдавшего живописный горный пейзаж, мелькавший сквозь плотный ряд запылившихся сосен, аккуратно посаженных с двух сторон, вдоль всего их маршрута. Иванцов теперь и сам убедился, какое количество войск держали немцы на маленьком, с виду обычном и мало чем примечательном острове. Строительство здесь и, правда, велось повсюду. Остров укреплялся для обороны так, будто немцы готовились отражать масштабное нападение с моря и с воздуха. Когда, после очередного поворота, Иванцов снова увидел, вздымавшуюся над окрестным ландшафтом, громадину средневекового форта, автомобиль свернул на широкую асфальтовую дорогу и, почти сразу же, оказался перед двумя рядами колючей проволоки. Проволока тянулась к полосатому шлагбауму, над которым крупными буквами, по-немецки, значилось: СТОЙ! СТРЕЛЯЮТ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ!

Рядом располагалось одноэтажное каменное сооружение, сторожевая вышка, мощная прожекторная установка, а также, защищенная мешками с песком, пулеметная позиция.

Охранявшие пост солдаты, вызвали у пленного старшего лейтенанта некоторое удивление. Крепкие, как на подбор, высокие гансы, облаченные в пятнистую, темно-зеленую униформу. Вместо привычных карабинов Маузера, необычного вида оружие со складным прикладом.

Проверив документы у сопровождавшего Иванцова офицера, командир “зеленых”, подозрительно поглядел на, скромно улыбнувшегося ему, русского.

– Кто этот тип? – спросил он, положив ладонь, на подвешенную к ремню массивную кобуру.

– Пойманный большевистский шпион. Торопится на аудиенцию к полковнику Фрейслеру…

Оба немца негромко рассмеялись.

Шлагбаум поднялся. Теперь их автомобиль продвигался вперед с черепашьей скоростью. Миновав сосновую рощу, они въехали в небольшой поселок, с узкими, изогнутыми улочками, невысокими деревянными домами. Поселок тянулся вдоль берега, глядя направо, можно было, время от времени, наблюдать превосходный вид на тихое, предзакатное море. Местность здесь высоко вздымалась над окрестными водами, и можно было увидеть спокойную водную гладь, омывавшую берег сонной, серповидной бухты. На севере поднимались громады потухших вулканов, как немое свидетельство бурного исторического прошлого здешних мест.

Иванцов еще минут десять наслаждался видами чужестранной природы, пока, наконец, глазам его не предстало то, что, по всей видимости, и являлось цитаделью, о которой он услышал в лазарете, и за которую принял, “взобравшийся” на прибрежные скалы, средневековый форт.

То, что именовалось здесь “Цитаделью”, никак не могло относиться к средневековью. Скорее, это грандиозное сооружение можно было принять за фантастическую подземную крепость будущего. Прикрывавший вход в цитадель сферический, оснащенный мощным бронированием, колпак, выступал из крутого, поросшего буйной растительностью, горного склона. Охраняли вход в бункер все те же, одетые в темно-зеленую униформу, вооруженные до зубов, отборные гансы.

“Парашютисты? – подумалось Иванцову. – Те самые головорезы маршала Геринга, что штурмовали английскую базу на острове Крит, а у нас, в сорок первом, с целью разведки и диверсий пачками забрасывались в тыл Красной Армии… Сколько вреда тогда от них было!”.

Насколько старший лейтенант мог припомнить, у тех, что ему доводилось видеть, на эмблеме красовался, пикирующий золотой дракон, у этих же гансов, эмблема была иной, неброской. Какие-то цифры, пронзенные двумя молниями.

– Говорит Каппель, – сказал сопровождавший советского пленника немец, крутанув ручку, подвешенного на КПП телефона, – я привез русского. Да, – добавил он после паузы. – Слушаюсь, господин полковник.

Иванцову тут же завязали глаза, затем кто-то взял старшего лейтенанта под локоть, а кто-то положил ему руку на плечо, легонько подтолкнув в спину.

Свет вечернего солнца, сначала пробивавшийся под черную повязку, вскоре сменился непроницаемым мраком. Иванцов услышал, как кованые подошвы немецких сапог застучали по гулким металлическим плитам. Затем послышалась жужжание электромоторов, сопровождаемое звуком разъезжающихся дверных створок. Воздух стал спертым, а пол под ногами провалился вниз.

“Лифт”, – подумалось Иванцову.

Наконец, после довольно-таки продолжительного путешествия по какому-то коридору, освещение которого вновь стало пробиваться под ткань повязки, старший лейтенант советской разведки услышал вежливый стук в деревянную дверь.

– Развяжите ему глаза, – сказал приятный мужской баритон. – Благодарю вас, Каппель, вы можете быть свободны.

Повязка с глаз Иванцова была снята, за спиною послышался звук осторожно прикрываемой двери. Старший лейтенант стоял на ковре, посреди, роскошно обставленного, кабинета.

– Да, это он, – сказал облаченный в штатский костюм человек, внешность которого Иванцову не удалось пока распознать, поскольку глаза не привыкли еще к нормальному освещению.

– Он говорит по-немецки? – спросил тот самый приятный баритон, источник которого располагался за письменным столом, прямо напротив русского пленника.

– Вместе со мною учился в Лейпциге, – ответил человек в штатском. – Говорит, практически без акцента.

– Присаживайтесь в это кресло, – сказал “баритон”, обращаясь к Иванцову.

Теперь Сергей мог прекрасно разглядеть обоих. За столом, украшенным дорогим письменным прибором с маленькими бронзовыми пушками, бюстиком Бонапарта и какими-то подобными атрибутами наполеоновской эпохи, восседал толстяк в форме немецкого полковника. Приятный баритон принадлежал, как выяснилось, вот этому “бонапартисту”. Худой, низкорослый человечек в штатском, стоявший у огромного шкафа с книгами, приблизился к Иванцову и протянул ему руку.

– Здравствуй Сергей. Сколько же мы с тобою не виделись, старина?

– Хардангер? Курт? Тот самый Маленький Барбаросса? – невольно улыбнулся Сергей Иванцов, узнав наконец-то старого университетского друга.

– Не сомневайся. Именно он, – рассмеялся немец, крепко сжимая протянутую старшим лейтенантом руку.

– Вам повезло, дружище, – молвил немецкий полковник, протягивая Иванцову серебряный портсигар. – Закурите?

Иванцов кивнул, опустился в кожаное кресло, и вытянул ноги.

– Признаться, не ожидал, что встречу здесь, столь теплый прием, – заметил он сухо, вспомнив, что находится совсем не в гостях.

Лицо немецкого полковника, вдруг утратило добродушный вид.

– Подобным приёмом вы обязаны лишь тому, случайному обстоятельству, что господин Хардангер оказался вашим приятелем и сумел убедить меня, в вашей исключительной полезности для дела, которым мы здесь занимаемся. – Твердо сказал полковник, блеснув в лицо Сергею толстыми очковыми линзами. – Кстати, откуда взялось это прозвище, Маленький Барбаросса?

– В те времена, когда мы были студентами, я как-то, на практике, во время раскопок, решил отрастить себе бороду. По большей части, чтобы произвести впечатление на одну француженку из нашей ученой компании. Отпущенная мной борода, отличалась рыжими прядями, – усмехнулся Хардангер. – А как известно, знаменитый король был рыжебородым. Жаль только, что на этом мое сходство с данной легендарной личностью и заканчивалось. Впрочем, это все не существенно, господин полковник. А вот, то, что мы видим перед собой Иванцова, и в самом деле меня обрадовало. Он может оказаться очень полезен, и вы сами в этом убедитесь.

– Я буду вам здесь полезен? – искренне изумился Сергей Иванцов, весьма красноречиво поглядев на старого приятеля. – Прошу вас учесть, господин полковник, что я представитель древнего дворянского рода, известного в России еще при Иване Грозном. И могу расценить подобное предложение, как личное оскорбление…

– Вы забываетесь. – Обладатель приятного баритона, грозно насупил брови. – Вы, верно, полагаете, что вокруг вас разворачивается некое театральное действо? В реальной жизни, мой дорогой, быть героем гораздо труднее, и в сто раз опаснее, чем на сцене.

Сергей, с демонстративным спокойствием закурил сигарету, недавно извлеченную из серебряного портсигара полковника.

– Послушайте, Фрейслер, – не по-военному обратился к восседавшему за столом хозяину кабинета, Хардангер. – Позвольте, я поговорю с ним наедине. Не обращайте внимания. Вы же видите, что это напускная дерзость…

– Только учитывая наши дружеские отношения, – буркнул полковник Фрейслер, не забыв, напоследок, пронзить русского многообещающим взглядом. – Посмотрим, до чего вы договоритесь.

Хардангер, с поспешностью, ухватил Иванцова за плечо.

– Вставай-ка дружище. Продолжим беседу в моих личных апартаментах.

Сергей покорно поднялся, кивнул полковнику Фрейслеру, и последовал за Хардангером, который торопливо распахнул, красиво отделанную резцом мастера дубовую дверь, пропуская старого приятеля вперед себя.

Глава пятая: Сталь против стали.

– Кого рекомендуете на должность командира группы? – Генерал прошелся по длинному, просторному кабинету, остановился возле огромной политической карты мира, посмотрел на собравшихся в его апартаментах участников совещания.

– Есть отличная кандидатура, – поднимаясь с места, бодро отрапортовал подполковник Фролов, привычным движением одергивая китель. – Это опытный боевой офицер, капитан Никитин. Имеет все необходимые для данной операции навыки. В “гражданскую” воевал против Врангеля. Войну с фашизмом встретил на Украине. Побывал во многих сражениях. В боях под Смоленском, летом сорок первого, командовал ротой инженерной разведки и управления. Там мы собственно и познакомились… В настоящее время, прикомандирован ко мне, для участия в операции. Человек проверенный и надежный.

– Хорошо, товарищ Фролов, насколько я понял, с командиром группы вы определились однозначно. С тем, что касается состава, боевого оснащения, целей и средств, у нас тоже порядок?

– Так точно, товарищ генерал, – ответил Фролов. – Исходя из данных разведки, прямо скажем, неполных, было принято решение использовать для операции смешанную боевую группу, в состав которой вошли бойцы инженерно-саперного штурмового батальона, морские пехотинцы, разведчики и связисты. Численность группы в данный момент еще окончательно не утверждена, но будет не более численности двух пехотных взводов. Вооружение: автоматы ППС, финские ножи, снайперские винтовки, ручные пулеметы, огнеметы, противотанковые ружья, гранаты различного вида, но особенно – специальные зажигательные. Опыт сражений этой войны показал, что при штурме укрепленных позиций, а также в уличных боях весьма эффективно использовать стальные нагрудники. К сожалению, в предстоящей операции мы не сможем использовать танки и артиллерию, поэтому подготовке бойцов уделяем самое серьезное внимание. Тренируемся, товарищ генерал. Особенно отрабатываем приемы рукопашного боя и метания гранат. Учимся преодолевать частоколы, заборы и лабиринты, проволочные и деревянные препятствия, вести ближний бой с использованием носимого шанцевого инструмента, малых саперных лопат. Для успешного выполнения боевой задачи, которая включает не только дерзкую вылазку на территорию в глубоком тылу врага и похищение из-под носа у эсэсовской охраны научного руководителя проекта “Меч Немезиды”, но и сбор ценной научно-технической информации, мною планируется включить в состав группы несколько опытных военных инженеров и других специалистов. Я также просил бы включить меня в личный состав, поскольку я являюсь военным инженером, так сказать с дореволюционным стажем.

– Нашли чем хвастаться, – повернувшись к Фролову, заметил, одетый на полувоенный манер, черноволосый и задиристый мужчина лет тридцати. Когда шестерых, собравшихся в генеральском кабинете мужчин представляли друг другу, об этом черноволосом, Фролов успел запомнить лишь принадлежность к “Политуправлению”.

– Да-с, представьте себе, горжусь, – сделав намеренно надменное лицо, заметил Фролов. – Хотя, сказать честно, не самой престижной была при последнем Романове, наша профессия. При хорошем достатке родителей, и высоких оценках, высшая техническая школа считалась куда престижнее военного училища. Однако в артиллерии и инженерных войсках традиционно служили лучшие офицерские кадры.

– Вот что, товарищ Фролов, – усмехнулся генерал, постучав по столешнице костяшками пальцев. – Ваша старорежимная лекция, на этом заканчивается. Что у вас еще есть по существу?

– У меня пока все, товарищ генерал.

– Я вот никак не могу понять, профессором, каких наук является этот ваш доктор Крайпе? – усмехнулся “политуправленец”. – Не водит ли он за нос, оголтелых начальников из СС всеми этими лженаучными фокусами?

Генерал отошел от карты, вернулся к столу, над которым висел портрет Сталина, взял в руки увеличительное стекло в красивой медной оправе.

– Фокусник Крайпе или нет, можно выяснить лишь экспериментальной проверкой его идей. – Ответил, прилетевший на совещание из Куйбышева, профессор, фамилию которого Фролов так и не успел запомнить. Профессор носил аккуратную ухоженную бородку, был облачен в дорогой темно-синий костюм “made in England”. Единственное, что сильно раздражало в этом ученом муже, так это привычка постоянно негромко посмеиваться.

“То ли считает себя непревзойденным мудрецом, то ли не знаком с чувством такта, – сердито подумал Фролов, услышав опять негромкий смешок. – То ли, и то и другое сразу…”

– История науки, товарищ, знает немало примеров, когда истина шла долгим и тернистым путем. – Продолжил профессор. – Почитайте словарь Брокгауза и Ефрона, узнаете, что писали ученые мужи того времени о падении с неба камней… Теперь в существовании метеоритов никто не сомневается. Мысль понятна?

– История – это, прежде всего факты. – Ответил профессору задиристый “политуправленец”.

– Факты? – Снова похихикал профессор. – А я вам скажу, что история – это пенящийся и бурлящий котел, в котором варится блюдо из мифов, легенд, анекдотов и домыслов.

– Ничего себе, заявление, – ахнул “политуправленец”. – Простите, а как сочетается это ваше определение исторической науки с историческим материализмом?

Присутствующие насторожились, и в кабинете повисла тишина. Стало слышно, как на столе генерала тикают большие красивые часы, на литой подставке из бронзы.

– Истрия и историческая наука, не одно и то же, молодой человек, – негромко сказал профессор. – А исторический материализм – это часть марксистского учения, которое, как известно, не является догмой, а представляет собой руководство к действию…

– Это точно, Павел Ипполитович, – сказал генерал, усаживаясь на место. – Кроме того, товарищ Безруков, фашистское гнездо, которое нам предстоит уничтожить, существует в реальности, в независимости от научных взглядов немецкого доктора Крайпе.

“Безруков его фамилия!” – подумал Фролов, с неприязнью косясь на задиристого брюнета. – “Что-то очень знакомое… Где-то я ее слышал”.

– А я, например, согласен с товарищем Безруковым, – высказался полковник СМЕРШа по фамилии Сибиряк, которого Фролов знал еще с довоенных времен. – Мы вас уважаем, профессор и знаем, что вы относитесь к научной элите, однако, подобная трактовка сущности исторической науки, выглядит несколько странно.

– Ничего здесь странного нет, – снова посмеявшись, сказал представитель “ученой элиты”. – Скажите, полковник, вам приходится иногда ходить с супругой на рынок?

– У меня нет семьи, – сурово ответил представитель СМЕРШа.

– У меня есть, – сказал генерал. – До войны, мы с женой частенько ходили на рынок, профессор. Обычно по воскресеньям. Так, что вы хотели сказать?

– Представьте теперь, что, вернувшись из этого похода, вам и вашей супруге, предложили рассказать по отдельности, обо всех обстоятельствах этого воскресного путешествия. – Профессор, выдержал паузу. – А, затем, спустя сутки, предложили, опять же, по отдельности, рассказать о походе на рынок снова. Теперь вопрос: сколько всего историй о вашем путешествии на воскресный рынок, мы получим таким образом. Одну, две или четыре?