Охота на мудрецов

Аттия снова улыбается и гладит меня по руке.

– Потому что в него смотришь и себя видишь. А ты себе верь. Достаточно этого. А про него я расскажу.

Матушка задевает на весах чашку с черным порошком, и она качается.

– Каким светлым бывает, ты сама видела. Сердце радуется и в груди замирает. Но есть в нем тьма, и она тянет вниз, – Аттия кладет палец на чашку и давит. – Пугал тебя, знаю. Бежать от него хотелось без оглядки, да ты осталась.

Дрожью отзываются воспоминания о лезвии ножа на коже. Верила, что ничего плохого не сделает. Так ли оно будет в следующий раз?

– Осталась, матушка, – обреченно говорю я.

Аттия кивает и откупоривает колбу с красными гранулами. Наклоняет горлышко ко второй чаше весов и стряхивает гранулы по одной.

– Уравновешиваешь ты его тьму своим огнем. Не хмурь брови, в тебе света тоже мало, – говорит матушка и широко улыбается, – не свет ему нужен, а разум твой.

Красные гранулы насыпаются горкой, чашки вздрагивают и выравниваются.

– Держи его крепко и не отпускай. Сильная, сможешь. А он все остальное сделает.

Смотрю на чаши весов и просто верю. Без осознания и выводов. Не как мудрец, а как женщина. Иногда жизнь стоит сделать проще.

Аттия встает, открывает деревянную дверцу шкафа и достает из обыкновенного холодильника бутылку молока. Наливает чуть больше половины стакана, высыпает порошки из обеих чаш весов и долго размешивает ложкой. Музейно-историческое наваждение рассыпается, и мне становится весело.

– Не тяжело одной в такой глуши, матушка?

– Да разве ж я одна? У меня вон коза есть. Кормилица. Чего на огороде не растет, мальчики мои передают. То бойцов отправят, то сами навестят, а я и рада, – отвечает Аттия. От теплоты в ее голосе мне становится уютно. – Тихо здесь, спокойно. Сюда ехала, видела, какая красота вокруг? Вот и я смотрю. Думала, уже все глаза проглядела, а нет. Завораживает, как в молодости. Ты не сиди. Возьми стакан и отнеси Наилию, пусть выпьет. Голова у него пройдет, добрее станет.

Аккуратно, чтобы не расплескать, несу молоко во двор. Генералы стоят на горбатом мостике и вполголоса о чем-то спорят. Увидев меня, умолкают и ждут.

Держу мимику нейтральной и протягиваю Наилию стакан. Марк усмехается и так и застывает, не успев ничего сказать, потому что Наилий делает глоток и меняется в лице. Багровеет, сипло кашляет в кулак и сгибается пополам. Отравила все-таки? Я издаю болезненный стон, а Марк хохочет.

– Отвык уже от народной медицины? Да, Твое Превосходство, это не безвкусные капсулы и сладкие пилюли. Лечение должно быть таким, чтобы больше не хотелось болеть.

Наилий зло на него смотрит и снова кашляет. Потом шумно втягивает носом воздух и делает второй глоток. Морщится до неузнаваемости, но терпит стоически.

– Давай до дна, – подбадривает Марк, – все-таки не Шуи глотаешь, нужно.

Генерал залпом допивает лекарство и отдает мне пустой стакан.

– Кстати, о Шуи, – веселье генерала девятой армии разом пропадает, – надо бы снять стресс. Раз уж ночь мы все равно здесь.

– Надо, – соглашается Наилий, – только без злоупотреблений. И Дэлию не спаивай.

– Мне бы совсем не пить, – робко подаю голос. Голодных до страха духов нахватала не столько из-за взрыва, сколько от переживаний до него.

– Сегодня можно, дарисса, – серьезно говорит Марк.

Хочу возразить, уже слова подбираю, но Наилий обнимает за талию и шепчет на ухо, что вдруг минус на минус даст плюс и мне, наоборот, станет легче. А если нет, то спрятаться мы всегда на ночь успеем. Сомнительно. Очень и очень сомнительно, но я решаю рискнуть.

– Хорошо.

– Тогда я за ужином, – радуется Марк, – а с тебя, Наилий, как обычно, кипяток и сушеная ягода.

Генерал девятой армии идет в сторону дома, а я долго смотрю ему вслед.

– Дэлия, – трогает меня за плечо полководец, – я и до слов Аттии знал, что ты та самая…

– Но решил убедиться?

– Нет, – Наилий разворачивает меня лицом к себе и, прежде чем поцеловать, добавляет: – так просто совпало.

Теперь это уже не имеет значения. Обнимаю его за шею и тяну ближе.

Глава 9. Матушка

Снимать стресс устраиваемся под открытым небом на расстеленном покрывале. Примятая трава шуршит от каждого движения, поэтому стараюсь не ерзать. Так тихо вокруг, что каждый лишний звук раздражает. Даже разведенный Марком костер едва слышно трещит поленьями, но щедро отправляет в темно-синее ночное небо огненные искры. Их танец прекрасен, но слишком недолговечен на фоне холодной вечности звезд, мерцающих в вышине. Запрокидываю голову назад и кладу затылок на плечо Наилия. Пытаюсь считать звезды и сбиваюсь на третьем десятке.

– Не замерзла? – спрашивает генерал и плотнее запахивает наше одеяло. Аттия сначала не пускала меня из дома и все фыркала на легкое платье. Не для холодных ночей в горах. Потом выдала пушистый шерстяной свитер и все одеяла, которые были в доме.

– Тепло, – отвечаю сонным голосом и замечаю, как от дома на лужайку идет Марк.

– Вся служба безопасности на ушах, спать сегодня не лягут, – ворчит генерал девятой армии, – неуловимые какие-то предатели. У тебя как?

Наилий распахивает одеяло и забирает у Марка планшет с гарнитурой, а я прислушиваюсь.

– Предатель не Флавий, уже точно. Рэм гонял его вопросами, пока не устал. Потом Конспиролога вызвали, он подтвердил. Не врет, чист как авиационный спирт.

Счастливо выдыхаю. Чудесная новость.

– Разговаривал с ним Агриппа лично, – продолжает генерал. – Представляешь, как почетно? Перевод предлагал к себе. Капитана обещал, но мой либрарий отказался. Зато жучок у него в планшете обнаружили. Теперь ищут, кто еще, кроме него, прикасался к девайсу.

– А где теперь Флавий? – робко спрашиваю я.

– В клетке пока, – холодно отвечает Наилий, – объяснительную с клавиатуры бьет, почему не доложил о попытке вербовки.

– Дожили, – недовольно говорит Марк, – соседняя армия – не условный, а реальный противник. Враги, шпионаж, вербовка.

Полководцы молчат. Сидят хмурые и смотрят в огонь. Я зябко веду плечами и морщусь от неприятных мыслей. Подставила я либрария. Пообещала новое качество в отношениях с генералом и повышение, а в итоге браслеты и клетка. Так жестоко в прогнозах я еще никогда не ошибалась.

– Одолжи своего Конспиролога, – просит Марк, – пусть моих тоже посмотрит.

– Лично не повезу, – качает головой Наилий, – Маятника уже не довез. Давай на видеозаписях попробуем? Допрашивай, как обычно, и Рэму пересылай.

– Добро, распоряжусь. Ты наливать будешь? А то скоро совсем остынет.

– Мерные емкости давай.

Генерал девятой армии привстает, чтобы засунуть руку в карман, и выуживает кожаный чехол. Высыпает из него маленькие сложенные друг в друга стаканчики ровно на один глоток. Наилий разливает по ним теплый напиток из Шуи и говорит с улыбкой:

– Командуй, хозяин сектора.

Взгляд Марка теплеет. Передо мной снова жизнерадостный и обворожительный мужчина. Он церемонно поднимает стаканчик и пафосно изрекает:

– Понеслась.

Глоток мы делаем одновременно. Теплая Шуи гораздо мягче и первой волной дух не вышибает. Жар разливается по животу, прокатывается по венам и вспыхивает финальным аккордом на языке.

– Наилий, опять сахар пожалел, – морщится Марк. – Любишь ты кислятину.

– В твоем возрасте уже нужно меньше сахара есть.

На замечание генерал девятой армии взвивается.

– В каком возрасте? Я родился на три часа позже тебя. По интернату без штанов вместе бегали.

От эйфории я расплываюсь блаженной улыбкой и слышу тихий смех Наилия.

– Детьми бегали, – назидательным тоном возражает генерал. – Уточняй, Сципион, а то Дэлия решит, что это было на прошлой неделе.

Давлюсь смехом и смотрю, как Марк вытягивает и без того прямую спину, гордо вскидывая подбородок.

– А вдруг подумает? Дарисса, скажите, молодо я выгляжу?

Проглатываю хохот и борюсь с желанием накрыться одеялом с головой. Пора уже привыкать к обществу Их Превосходств.

– Как выпускник училища и не циклом больше.

Марк выпячивает грудь и поправляет пальцами прическу.

– О, нахватался с других планет ужимок со старением, – смеется Наилий.

– Да неудобно же. Раньше хоть по шрамам считали, кто старше, кто младше, а теперь все сводить бросились. Больше шрамы мужчин не украшают. Наилий, ты один, как динозавр, остался с шершавой кожей.

Смех полководцев стихает. Генерал пятой армии подпирает голову кулаком и крепче прижимает меня. От крыльца дома к нам идет Аттия, скользя в темноте едва различимым силуэтом. Я чувствую глухое раздражение Юрао, но паразит молчит. Он с тех обвинений еще ни слова мне не сказал. Не знала, что дух такой своенравный. Характер показывает.

Наилий вдруг прищуривается и продолжает начатый разговор.

– Сципион, сам ведь как контурная карта.

– Мне каждый шрам дорог как память, – серьезно отвечает Марк.

– И мне дорог.

– Ну, хватит врать, – ворчит генерал девятой армии и тут же лукаво улыбается. – Дэлия, не слушайте, он просто машинку боится. Кто-то зубы лечит только под общим наркозом, а кто-то шрамы не хочет сводить. Звук его раздражает, представляете?

– Честно говоря, с трудом, – со смехом отвечаю я и чувствую, как язык медленно, но верно начинает заплетаться и приходит вторая волна. Яркая, сладкая, горячее углей в костре. Тру пальцами глаза и прихожу в себя.

Аттия подходит и садится рядом со мной на покрывало. Наилий разжимает объятия и переворачивает одеяло так, что его половина ложится на плечи матушки. Она благодарно улыбается. Генерал склоняет голову и отворачивается, обращаясь к Марку:

– На лице же свожу.

– А под бровью не трогаешь, – парирует полководец.

– Тот шрам действительно памятный, – звучит высокий голос Аттии, – Мотылек, я расскажу тебе эту историю, и пусть они на меня не обижаются. Тринадцатый цикл обоим шел. Я в деревне жила у интерната, одежду воспитанникам шила. В один вечер вышла козу подоить, смотрю, а они плетутся мимо ограды. Рубашки разодраны, на штанах грязь, у Наилия половина лица кровью залита. Тащит Марка на плече, а у того голова болтается.

Матушка вздыхает тяжко, переживая воспоминания.

– Беда, думала, в пропасть скатились. В дом завела, раны промыла.

– Ну, уж прям раны, – тихо возражает Марк, – пара царапин.

– А никто, оказывается, никуда не падал, – матушка строго смотрит на генерала, – подрались они так. Наилий сбежал, а Марк за ним, чтобы вернуть. Только он в себя пришел, как они опять поругались и бросились друг на друга. Насилу разняла, да по углам разогнала. Решила, что родные друг другу, и застыдила их. Любовь братьев, сказала им, крепче скалы – кулаками не разбить. Неужто глупые такие, что зря ими машут? Коли вместе, то любые тяготы на двоих делить можно.

Генералы молчат и не поднимают на Аттию глаз. Велика мудрость женщины, и зорко её сердце. Не угадала с родством, но была так близка.

– Помирились они тогда, матушка? – спрашиваю я.

– Они всегда мирятся, – улыбается Аттия и убирает с моего плеча одни ей видимые соринки, – пиявок сколько на тебе. Злющие какие и присосались крепко. Отцепила, а то как с ними спать? Мученье одно.

Меня клонит в сон, а лицо матушки расплывается белым пятном с золотой искрой медальона на груди. Мне кажется, что сейчас он сияет особенно ярко.

– Я не вижу их, и убрать сама не могу, – слова против воли срываются с языка.

– То не моего ума, девочка, – смущенно опускает взгляд Аттия, – не увидишь. Запечатана ты.

– Вы о чем? – хмурится Наилий.

– Спать пора, – улыбается матушка, – постелила я вам в доме, позвать пришла.

Печать. Запечатана. Мысль вспыхивает в сознании и гаснет. Подумаю об этом завтра. Обязательно. Генерал встает и помогает мне подняться на ноги. Как же я бесстыдно захмелела. Шатаюсь и утыкаюсь носом в плечо генерала. Вроде бы всего один глоток, почему так? Полководец подхватывает на руки, будто я перышко.

– Пусти, – шепотом прошу я, – не надо на глазах у всех…

Наилий упрямо и молча идет до крыльца и только там ставит меня на землю. Видит он в темноте, что ли? Я бы уже десять раз споткнулась. Натоплено в доме жарко и пахнет луговыми травами. Старомодные часы на стене отбивают ритм тихим чак-чак. Во мраке тусклый свет единственного светильника, но генерал знает, куда идти. В комнате на тумбе горит лампа. Кутает теплым светом узкую кровать с белоснежной простыней. Наилий подводит меня к ней и снимает свитер. Ласкает, скользя ладонями по груди и спине, тянет вверх ткань платья.

– Матушка зайдет или Марк, – шепчу я, – увидят.

– Нет. Взрослые все, понимают.

Комната плывет и качается на волнах. Тону в поцелуе с кислинкой дурманящей ягоды. Без платья становится холодно, но ненадолго. Наилий так ловко и быстро выбирается из комбинезона, что я завидую. И обнимает, согревая. Целую шрамы на его груди, вожу по ним языком. Сладкий и весь мой. В теле приятная слабость, больше от страсти, чем от Шуи. Наша ночь, а я – легкокрылый и бесстрашный мотылек. Пропускаю сквозь пальцы пряди его волос, тяну ближе и прижимаюсь животом. Хочу чувствовать, какой твердый. Знать, что хочет меня.

– Как же ты мне нравишься такая, – тихо говорит Наилий.

– Пьяная?

– Смелая.

Генерал улыбается и гладит меня по бедрам, подхватывает так, чтобы обняла ногами. Сжимаю коленями до стона и легко касаюсь поцелуем. Дразню больше. Играю и прикусываю за губу. Один его глубокий вздох, второй.

– Не вытерплю, Дэлия, – шепчет сквозь поцелуй и садится вместе со мной на кровать. Подушку себе под спину, а меня чуть выше. Ласкает кончиками пальцев, скользит и проникает глубже. И я не вытерплю, когда вот так нежно, до сладкой боли. Со стоном сажусь на него. Медленно оседаю вниз, раскрываясь навстречу. Слушаю, как выдыхает. Задерживает в воздухе и опускает сам, крепко держа за бедра.

Впервые смотрю на генерала сверху вниз, впервые сама двигаюсь. Раскачиваюсь и ищу тот самый ритм. Чувствую, как Наилий твердеет во мне еще сильнее, почти превращаясь в камень. Жар распускается бесконечно ярким огненным цветком. Хлипкая кровать ходит под нами ходуном, угрожая развалиться на части. Я выбиваюсь из сил, но не могу остановиться. Стоны все длиннее и протяжнее. Его или мои – не важно, дыхание одно на двоих. Наилий чувствует, что слабею, обнимает за талию и перехватывает инициативу. Почти рычит, вколачиваясь в меня. Каждый толчок сильнее предыдущего. Растворяюсь в ощущениях. Последний удар – и генерала дергает судорогой, эхом отзываясь во мне. Яркая вспышка, как волна от Шуи, течет пламенем по телу и лишает остатков сил. В изнеможении падаю к нему на плечо и чувствую затихающую пульсацию.

Влага испаряется с разгоряченного тела, унося тепло. Пусть, слишком жарко. Держу Наилия в себе до последнего и отпускаю с сожалением.

– Устала?

– Да.

– Ложись, я покараулю твой сон.

Генерал опрокидывает меня аккуратно на кровать и укладывается рядом.

– Спи, не будет кошмаров, – бормочу я, едва ворочая языком. Кажется, он отвечает, но я не слышу. Во сне угрюмый паразит угрюмо сидит один на самом угрюмом утесе горного материка. Внизу ревут и злятся ледяные волны, а небо давит черной тяжестью. Я вспоминаю, при чем тут потенциальный барьер и откуда у меня пиявки на руках. Черные, скользкие, надувающиеся пузырями от выпитой крови. Тяну за хвосты и никак не могу оторвать. Больно. На грудь будто камень положили. Нужно проснуться. Нужно.

Резко открываю глаза и вижу комнату в рассветных сумерках. Я на боку, прижата к стенке на узкой кровати, а генерал лежит на спине. Дивная способность правителей занимать все доступное пространство в действии. Прислушиваюсь к его размеренному дыханию и осторожно встаю, чтобы не разбудить. Не тут-то было. Наилий рывком садится на кровати, хватая меня за плечи.

– Дэлия.

– Утро уже, – ласково отвечаю, гладя по волосам. Разум возвращается в его взгляд. Вскочил раньше, чем проснулся.

– Задремал, – говорит генерал и зевает, прикрывая рот ладонью, – так твоих метаний и не дождался. Неужели получилось? Это от Шуи?

Представляю, как он напрасно сидел надо мной, и становится неловко за свою спокойную и безмятежную ночь. Лучше бы демоны терзали. Опускаю взгляд и тихо бормочу:

– Нет, Аттия постаралась.

– Эксперимент провален, – хмурится Наилий, обнимает и целует в лоб, – но это неплохо. Жаль только, нельзя взять умения Аттии с собой, как лекарство.

Мне тоже жаль, что сама не могу и научусь вряд ли. Далеко мне до матушки. Высвобождаюсь из объятий, надеваю платье и свитер, который пришелся кстати. Утро холодное. Пока светило обойдет горы, чтобы заглянуть сюда, пока напитает землю светом и согреет теплом. Генерал сидит в задумчивости, но держит голову высоко, и тут меня пронзает догадка.

– Твоя голова. Не болит больше?

– Нет. Зря что ли вчера горечью давился? – усмехается полководец.

Подействовало снадобье из двух таинственных порошков. Вот кто подлинное сокровище, надежно укрытое от посторонних глаз, а вовсе не мы со своими странными теориями и способностями. Ухожу на кухню, чтобы не мешать Наилию одеваться. Дом маленький, не заблужусь, хоть и не помню, как шла сюда вчера. Налево поворачивала или направо? Аромат выпечки слева, значит туда.

– Мотылек проснулся, – расцветает улыбкой Аттия и продолжает увлеченно месить тесто. Рукава закатаны до локтей. Ладони и запястья припорошены мукой.

– Матушка…

– Не стой, тащи пирог из духовки, боюсь, подгорит.

Снимаю с крючка полотенце и достаю на плиту противень с золотистым пирогом.

– А с чем он?

– С мясом, конечно, – хмыкает Аттия, – двое мужчин в доме. Их травой и ягодой не прокормишь.

А я кормлю всех подряд. Паразита, духов-пиявок и всё собой. Вчера Юрао опять пировал, а теперь и носа не кажет из своей пустоты.

– Паразита тоже можно отцепить? – задаю вопрос, не заботясь о том, насколько он неожиданный.

– Твоего нельзя, – спокойно отвечает Аттия, – сросся с тобой намертво.

– Значит, жили они долго и счастливо, пока смерть не разлучила их?

– Он давно мертв и шанса на новую жизнь лишен. Оттого и холит тебя, лелеет и помогает, как может.

Болезненно морщусь и отворачиваюсь к баночкам в шкафу под стеклом. Пересчитываю их, чтобы успокоиться. Пять черных и восемь разноцветных.

– За что же его так жестоко? – спрашиваю, затаив дыхание, – я думала, что право на перерождение – единственное, чего нельзя лишить.

– А ты у него спроси, – Аттия берет нож и нарезает тесто на кусочки, – но рассказать могут не дозволить.

– Кто?

Матушка вздыхает и долго крутит в ладонях тесто, превращая в шарики.

– Те, кто посылает к тебе духов, прячутся над завесой и заставляют меня молчать. Хозяева печати могущественны, девочка. Мы для них – пыль.

Становится обидно. Знает и молчит. Дозволяют или нет, а это нечестно. Кто-то играет со мной в темную, а я даже узнать о нем не могу. Может быть, именно из-за печати я никак не стану двойкой. Хотя давно пора, как говорил Создатель.

– Оставайся у меня, если хочешь, – говорит Аттия, – всего не скажу, а то, что можно будет, покажу.

– Спасибо, матушка, – чуть не подпрыгиваю от радости, но она останавливает:

– Не спеши благодарить.

На последнем слове открывается дверь, впуская на кухню Наилия. Свеж, гладко выбрит и доволен. Даже комбинезон сидит на нем как-то особенно хорошо.

– Матушка.

– Наилий, ты вовремя, садись, – Аттия раскатывает комочки теста в лепешки и глазами показывает мне на остывающий пирог. Да, все верно, сначала нужно накормить. Добрее будет. Генерал без планшета и гарнитуры, а потому завтракаем мы под рассказ матушки о ручье, который в эту весну чуть было не вышел из берегов. Полководец спрашивает, как её коза, прожив столько циклов, еще умудряется давать молоко, и к концу ответа Аттии я решаюсь задать свой вопрос.

– Наилий, а можно мне остаться здесь?

Генерал доедает пирог, касается губ салфеткой и откидывается на спинку стула.

– Зачем?

Его веселое настроение исчезает, как утренний туман под лучами светила. Я болезненно сглатываю и решаюсь:

– Чтобы учиться. Потенциально я двойка, но много циклов не расту выше…

– Это подождет, – обрывает Наилий, – ситуация неподходящая.

Прекрасно понимаю, что, пока генералы ищут предателей в своих армиях, ситуация действительно сложная, но подозреваю, что своим присутствием проще её не делаю. Вожу пальцами по краю скатерти, пытаясь успокоиться. Сейчас нельзя замыкаться в себе, молчать или искать поддержки у Аттии. Сама должна справиться.

– Вы с Марком собираетесь в горный интернат. Он закрыт для женщин, меня туда не пустят.

– Кадетом на обучение нет, а в качестве гостьи Сципиона да, – возражает генерал. Еще не злится, но уже нервничает. Смотрит на меня из-под бровей, а на переносице появляется глубокая складка. Хорошо, вторая попытка уговорить.

– Дом разрушен, – говорю, изо всех сил стараясь не опускать взгляд, – все равно меня нужно где-то прятать, почему не здесь?

Аттия укладывает раскатанные лепешки на противень, накрывает их полотенцем и тихо выходит из кухни. Я, конечно, не ждала помощи, но хотя бы в молчаливой поддержке нуждалась очень сильно. А сейчас разговор все больше становится похожим на ссору. Генерал провожает матушку недовольным взглядом и оборачивается ко мне.

– Во-первых, тот дом не единственный. У меня есть особняк и две резиденции на равнине. Во-вторых, здесь нет охраны и её негде ставить. Даже одна звезда дозорных – это лейтенант и четыре бойца. Вместе с вами семеро. Кухня, две комнаты и чердак. Как вы жить будете? Если дозорные встанут лагерем на лужайке, то их засекут на снимках со спутника. И у четвертой армии появится повод проверить, что тут такое интересное охраняют? Нет, Дэлия, ты уходишь вместе со мной.

Снова чувствую себя вещью, которую переносят с места на место. За полдня у матушки я узнала о духах и своем паразите больше, чем за шесть циклов в психбольницах, и эта дверь для меня закрывается. Сминаю край скатерти в кулаке и на выдохе медленно говорю:

– Не нужно охраны, оставь меня здесь одну, пожалуйста. Обещаю, я не выйду из дома. Никто не знает про Аттию и про меня не узнают. Мы все равно не сможем с тобой быть вместе постоянно. Закончится неделя фиктивной командировки, отыщется предатель, решится проблема с мудрецами, и ты вернешься к нормальной жизни. Будешь летать по планетам, а я ждать тебя. Днями, неделями, месяцами. Так какая разница где?

Моя боль отражается в Наилии, как в зеркале. Он знает, что я права, а потому молчит, прикрыв глаза. Даже у запертой в медицинском центре шизофренички больше свободы, чем у генерала. Он закован в обязательства, как в цепи. Скорее мир рухнет, чем Его Превосходство отменит все командировки ради того, чтобы жить со мной тихой семейной жизнью. Готовить рыбу на углях и сидеть на покрывале под звездным небом.

Не знаю, что хуже – осознавать это сейчас или жить в иллюзиях до того, как Наилий поцелует в лоб на прощание и в очередной раз пообещает вернуться через неделю.

Но если мне хочется плакать, то генерал реагирует вспышкой гнева. Тьма поднимается за его спиной и течет по полу, задевая сквозняком мои голые лодыжки. В нос ударяет аромат апельсина. Харизма Наилия становится агрессивной. Его энергетика разворачивается и топит. Пронизывает насквозь, лишая способности сопротивляться. Больше нет меня и никого вокруг. Только его сила и его воля. Голос звучит, как на мостике космического корабля, воодушевляя солдат на битву. Когорты и легионы замирают, внимая полководцу. А здесь, на кухне, вздрагиваю от страха одна маленькая я.

– Я сказал нет, Дэлия, – голос Наилия гудит яростью, – мы идем в горный интернат. У тебя пятнадцать минут, чтобы собраться и попрощаться с Аттией. Вперед. Время пошло.

Возразить нечем, аргументы исчерпаны, в просьбе отказано. Упираться дальше глупо и очень опасно. Едва ли генерал сейчас контролирует себя. Резко встаю, роняя стул, и разворачиваюсь к двери. Надеюсь, матушка не ушла слишком далеко, и я успею её найти.

Осознаю, что случилось, только на улице. Мне снова отказали в праве самой распоряжаться жизнью. Положили, словно игрушку в карман форменного комбинезона, и забрали с собой. Несуществующие боги, как же мерзко от этого. Замечаю Аттию на горбатом мостике через ручей и бреду к ней.

– Не расстраивайся, Мотылек, я всегда тебе рада и жду в гости, – грустно улыбается она. Не знаю, как догадалась. Наверное, по кислому выражению моего лица.

– Вот, возьми, – матушка кладет в мою ладонь обрывок бумаги и зажимает кулак.

– Что это?

– Координаты дома. Столько цифр я никогда не запомню, поэтому записываю. Только тихо, это большой секрет.

Раненым зверем хочется выть от бесконечных секретов. Послать в бездну всю безопасность и, наплевав на пустоту вместо документов, просто сбежать пешком через горы. Обнимаю матушку и тяжело вздыхаю у неё на плече.