Колхоз. Назад в СССР. Книга 5

Сказал, что приезжал отец. Тем более, это вообще не секрет. Вся деревня уже в курсе. Вечером даже Николаич прибегал, когда мы, напаренные, чистые и почти довольные собирались спать. Сильно убивался председатель, что не застал такую значимую персону. Это он про Аристарха, естественно. Надо было, оказывается, срочно сообщить Николаю Николаевичу. Тот бы встретил дорогого гостя с хлебом и солью. Хотел сказать, что Милославскому ему хлеб вместе с солью вообще ни в одно место не вперлись, но не стал расстраивать человека.

В общем, основной упор в версии, которую рассказал Наташке, сделал на родителях. Мол, разругались они сильно. А я переживаю. И еще, якобы, совершенно случайно, выяснил, что Нина Григорьевна, во времена своей работы председателем Зеленух, оказалась втянута в какую-то историю, связанную с матерью. Собственно говоря, именно эта старая история и послужила причиной разлада в семье. Вот такую версию я преподнёс Наташке. По-моему, вполне даже нормальная версия.

Оставалось дело за малым, выманить у Николая Николаевича ключи от машины.

Девчонка сначала предложила обойтись без этого и воспользоваться расхожим в деревне транспортом, велосипедом обыкновенным. Как только она произнесла это слово, «велосипед», у меня задергался глаз. Отвечаю. Сразу вспомнилась предыдущая поездка. Я сообщил Наташке, что, конечно, если она очень хочет, то может ехать на велике. Вслед за мной. Я на машине, а она на велике. Потому что сдохнуть по дороге нет ни малейшего желания. А в прошлый раз я чуть не сдох. И это при том, что вёз только сумку. Если сейчас вместо сумки повезу Наташку, то смерть моя будет однозначной и неминуемой.

Девчонка как-то не изъявила особого желания струячить на велике вслед за машиной. Неожиданно.

В общем, мы придумали версию и для председателя. По мне, нелепую, однако, Наташка сказала, точно прокатит.

– Что за сон? – Николай Николаич возился во дворе сельсовета, когда мы с девчонкой нарисовались там же.

Он вообще, походу, задался целью превратить свою рабочую территорию в некое подобие парка. Клумбы теперь имелись в наличие, почему-то оформленные в старые шины, пришла очередь деревьев. Одно уже стояло рядом, засунутое в ведро. Удивительная тяга к прекрасному.

– Да пап, бабушка снилась. И сон такой, прям, что говорят, в руку. Надо съездить, проведать. Сам понимаешь, мало ли.

– А этот? – Николаич кивнул в мою сторону. – Ему тоже сон приснился? Тоже в руку? Надеюсь, не про нашу бабушку?

– Ну, что ты начинаешь… Сама я ведь не поеду на машине. Хочу ещё в универмаг зайти. Надо тебе кое-что присмотреть. В Москву поедешь все-таки. – Наташка подошла к отцу и обняла его. – Пап, ну дай машину. Мы быстро.

– Да ладно. Понял я, понял. Рассказывает она мне про сон тут. С Жориком хотите в Воробьевке погулять. Чай не дурак. Сам был молодым. Иди в кабинет. На столе ключи лежат.

Короче, можно было не заморачиваться со всякими оправданиями. Один черт председатель все понял по-своему. Правда, когда девчонка убежала в сельсовет, Николаич погрозил мне пальцем и напомнил, что всякие части тела имеют свойство отрываться, если к этому приложить усилия.

В итоге, буквально через час, мы уже стояли с Наташкой возле воробьевской больницы.

Возникла новая проблема. И эта проблема имела вполне конкретный вид. Злобная старуха в теплом жилете. Жилет я узнал. В прошлый раз он висел на стуле. А вот цербер откуда появился, не знаю. Но бдила она за всеми посетителями очень зорко. Не давала прохода никому.

Вообще людей сегодня наблюдалось в разы больше. Наверное, из-за раннего времени. На первый этаж, где условно говоря, была поликлиника, старуха пускала без вопросов. А вот к лестнице, ведущей на верхние этажи, хренушки.

– Пропуск есть? – доколупалась она к какой-то тетке.

Тётка трясла перед старухиным носом авоськой с продуктами, объясняя, что там свежие горячие котлетки, которые ей непременно надо отдать то ли мужу, то ли сыну.

– Пропуск есть? Нету? Тогда давай котлетки, передам. А внутрь не пущу. Без пропуска.

Короче, судя по всему, хрен нам, а не Нина Григорьевна. Ясное дело, пропуска у нас не имелось. Ну, уж нет. Сегодня в больницу я точно попаду. Чего бы мне это не стоило.

– И как быть? – Наташка растерянно посмотрела на меня.

Я пожал плечами. Можно, конечно, сесть в засаду и ждать, пока старуха куда-то свалит. Она ведь живой человек. Должны быть у неё потребности, в конце концов. Но этак полдня убьем.

Решение пришло неожиданно. Входная дверь, возле которой мы с девчонкой отирались, стараясь не выделяться среди посетителей, чтоб не привлекать внимание старухи, резко распахнулась и в холле больницы появился мужик. Он вел под руку молодую женщину, которая, судя по выступающему вперёд животу, была беременна.

Мужик прямой наводкой направился к старухе.

– Мать, жена рожает. Куда нам?

– На второй этаж, сынок, и направо. Там нужное отделение.

Цербер вскочила из-за стола и, бросившись к высоким дверям, которые вели к лестнице, открыла вторую створку. Не знаю, зачем. Наверное, боялась, что застрянут.

Причём, о пропуске она даже не вспомнила.

– Наташ… – Протянул я, задумчиво глядя вслед удалившейся роженице, – А пойдём, к машине сходим. Там на заднем сиденьи лежала какая-то тряпка.

– Что ты задумал? – Девчонка напряглась.

– Ничего особенного. Будем делать из тебя наш пропуск.

Конечно, по началу, выслушав мой гениальный план, Наташка упиралась. Минут пятнадцать. Потом смирилась. Сказала, проще кобеля в зад поцеловать, чем переубедить Жорика Милославского. Дословно. Прям цитирую её слова.

Ну, и, соответственно, вернулись мы в больницу, уже в новом статусе. Я тащил девчонку под руку, а она придерживала рукой свой импровизированный живот. Со стороны смотрелось, будто Наташка и правда вот-вот родит. В реальности, просто опасалась, как бы он, этот живот, не вывалился из-под платья прямо перед цербером. Будет, конечно, вообще тогда мандец.

– Мать, жена рожает. Куда нам? – На ходу бросил я старухе.

– Ох, ты. – Она вскочила на ноги и побежала опять к двери, – Чего это сегодня прорвало-то всех? Идёте косяком.

– Ой… – Пискнула в этот момент Наташка и крепче ухватилась за «живот», который так и норовил вывалиться наружу.

– Совсем тяжко, да, дочка? – Старуха оставила в покое дверь и с другой стороны подхватила Наташку под руку. – Ничего. Я вас сейчас провожу. Мужикам ничего нельзя доверять.

А вот это было ни к чему. Я так-то планировал подняться по лестнице не туда, где рожали, не дай бог, этого ещё не хватало, а к Нине Григорьевне. Попытался избавиться от цербера. По дороге, пока шли, объяснил раз пять, что мы точно не промахнемся. Куда там. Она упорно хотела доставить нас к месту назначения. В итоге, оказались мы на втором этаже. Перед приемной сидела целая очередь. Правда, я так понял, в ней были не только собирающиеся рожать, но и просто планирующие лечь в больницу. В любом случае, всех их объединяло одно – наличие однозначных признаков беременности в виде различной степени округлости.

Я как-то растерялся, если честно. Нет, процесс появления новой жизни мне известен, про пестики, тычинки и все, что от этого бывает, в курсе. Просто… блин. Не знаю. Их было прям много. Кто-то с родственниками, кто-то вообще без сопровождения. И это напоминало фильм ужасов. Вокруг – только женщины на сносях. Наверное, выражение лица у меня стало соответствующим. Немного бледноватым. Цербер посмотрела внимательно, а потом сделала какой-то свой, только ей понятный вывод.

– Папаша сам в предобморочном состоянии? Первый раз? Ну, ничего. Пусть привыкает. Вот дочка, садись сюда, на лавочку. Сейчас вас оформят.

Я очень надеялся, что теперь, наконец, старуха уйдёт. Хрен там. Видимо, вид у нас с Наташкой был слишком испуганный. У девчонки от страха, что её обман раскроется. У меня – просто от страха. А как тут не испугаться? Я вообще беременных женщин только в кино видел, если что. И знакомиться с этой стороной жизни так рано не планировал.

– Ты не переживай. – Старуха присела рядом, на лавочку, куда усадила Наташку. Сложила руки на коленях. – Что мамка то не поехала? С мамкой оно надёжнее. Мужик, что? Особенно, если в первый раз. Не помощник, а груз на плечах. А что ж вещи никакие не взяли?

Цербер глянула с осуждением на мои пустые руки и покачала головой. Типа, это я осел. Мандец. Они ещё и вещи с собой возят? Какие? Посмотрел на теток, сидящих перед нами в очереди. У всех реально были какие-то сумки.

– Ох, у нас случай приключился один… обхохочешься. Приехала девица. А точнее, пришла. Сама. Городская. Тут, у родственников гостевала. Почувствовала родовые схватки, дело было летом, и пришла. – Старуха хохотнула, а затем посмотрела многозначительно на меня.

Будто опять я виноват, что какая-то там городская девица к ним явилась. Я тоже хохотнул. Но у старухи это вышло весело, у меня – вообще нет. Думаю, где она повод для смеха нашла? Обхохочетесь, говорит. Мне от слова «схватки» плакать, например, хочется. Мерещится что-то очень страшное.

– Так вот. Представь. Началось все, раньше положенного. – Продолжила цербер, – Родственников дома, главное, никого. Ну, она как стала собираться, в панике все вещи покидала в рюкзак то ли брата, то ли ещё кого. Взяла, значит, с собой счастливую сорочку. Это от неё мы узнали, что сорочка счастливая. Из города притащила, на всякий случай. Рожать то не планировала, а мало ли. И меховую зимнюю шапочку. Она у неё, вроде, тоже была счастливая. Городская, ясное дело, с приветом. Ну, и что? Представь, явилась она вместе с ношей и животом наперевес. В приемном попросила доктора, чтобы обязательно на ней были все вещи, которые привезла с собой. Мол, они у нее счастливые. Так-то не положено. Но девка, представь, от страха голосит, слезы в три ручья. Всех за руки хватает. И одно по одному. Наденьте все, что есть, а то, говорит, я за себя не ручаюсь. И не спрашивайте ничего. Просто наденьте, бога ради, люди добрые. Завели ее в палату, уже такое состояние, от схваток ничего не соображает. А доктор тоже еще молодой. Только из города приехал. Девку ему жаль стало. Да и оба городские. То есть и доктор у нас еще был с приветом. Он сестре и велел, мол, дайте девице все, что она просит. Ей же этот рюкзак и притащили. А там – ночнушка лежит, шерстяная шапочка и коньки хоккейные. Она ж спрашивает сестру, что это, мол, и зачем, а та отвечает: «Одевайте всё и быстро. Доктор сказал, чтобы всё было на вас надето!» Ну у сестры дело маленькое. Ей велели, она выполняет. Девка уже ничего не соображает. Да и годов ей еле двадцать будет. Опыта никакого. Думает, ну, раз доктор сказал, значит, надо. Может коньки надевают, чтобы не сбежала? Везут ее по больнице в сорочке, вязаной шапке и коньках. Народ смотрит огромными глазами, мы такого в своём селе сроду не видали, чтоб рожать в коньках кто-то отправился. А сестра, значит, везет ее и всем объясняет, мол, городская. И со значением так в сторону взгляд отводит. Мол, в городе они двинутые, чего взять то?

А эта рожающая каждые пять минут спрашивает сестру, чего они все смотрят? Наверное, летом зря теплую шапку надела. Завезли в родильную, помогли в коньках на нужное место забраться. Лежит она вся такая, интересная, и вдруг сестру спрашивает, на кой черт на нее коньки надели?! А сестра опять же, говорит, доктор велел. Тут как раз доктор забегает и кричит на сестру, мол, почему коньки бинтами не перемотаны? Или задумали, чтобы она его всего изрезала? Сестра, значит, плечами пожала, хрен их знает, что у людей в голове, забинтовала коньки. Тут уж и сама девица успокоилась. Доктор ведь даже не удивился, а еще и сестру пожурил.

Но всё же лежит, смутно понимает, что-то не так. Просто со всей больницы народ потянулся. Врачи зайдут, посмотрят на нее, хватаются за рот и выбегают, хохочут в коридоре. А девка не сообразит никак, в чем дело. Все сестре говорит, мол, напрасно теплую шапку летом надела. Вон люди как смеются. Привезли другую роженицу, рядом на кресло положили. Та, естественно, без коньков. Непонятно… Городская же и спрашивает у доктора: «А почему вот та, вторая, без коньков?». Доктор ей и отвечает: «Так она и не просила их надеть, а у вас в рюкзаке лежали. Сами так заказывали!!!». И тут то выяснилось. Это они у родственника в рюкзаке лежали, а она в состоянии этого… аффекта и не заметила, когда собиралась. Разобрались в ситуации, хохот начался полнейший. Врач говорит: «А мы все ваши документы пересмотрели, справку от психиатра искали, прежде чем вам коньки нести. Мало ли, может, хотите, чтобы сын хоккеистом был? Вы же сами просили лишних вопросов не задавать». Так и родила под общий смех своего сыночка.

Старуха откинула голову назад и громко захохотала. Мы с Наташкой для приличия тоже улыбнулись.

В это время, какой-то мужик пробежал мимо нас к двери в конце коридора. Встал перед ней и очень громко объявил:

– Держись, Вера! Я с тобой, моя хорошая, держись, дорогая!!!

Тетки в очереди переглянулись. Цербер рядом с нами тяжело вздохнула. Но с места не поднялась. Наблюдала за мужиком с интересом. Тот постоял две минуты и снова крикнул в закрытую дверь.

– Вера, я тут! Я с тобой! Держись!

Старуха толкнула плечом Наташку.

– Вишь, че творится. Говорю же, мужики они в этом деле только груз.

Не знаю, кто такая Вера и за что она должна держаться, но странный тип орал эту фразу ещё раз пять. Потом цербер, видимо, сжалилась, поднялась со скамейки и пошла к этому ненормальному.

– Ты чего надрываешься, милок? Твоя в родильном. Родильное, вон, за углом. А тут – доктора у нас.

В подтверждении слов старухи, дверь открылась и оттуда выглянул высокий мужик в белом халате, который что-то жевал.

– Серафима Ильинична, что за цирк? Почему мужья по отделению бегают.

Старуха извинилась, схватила бедолагу за шиворот и практически допинала его до лестницы, попутно объясняя, что Вера уже, родила. А орать под дверью ординаторской неприлично.

– У вас месяц-то какой? – спросила тётка, которая сидела в очереди перед нами.

Думаю, во дают. Это наверное, правда, состояние аффекта. Соображает уже плохо.

– Вообще, у нас, начало июля. А у вас какой-то другой? – Я вообще ответил совершенно серьезно. Но судя по взгляду, которым меня одарили, ляпнул, походу, что-то не то.

Я понял, надо валить. Тем более цербер вместе с мужем Веры скрылись из поля зрения.

Подхватил Наташку, которая вообще прибалдела от происходящего, под руку, и потащил её к лестнице.

– Эй! Вы куда? – Тётка, спросившая про месяц, с удивлением смотрела нам вслед.

– А вы знаете, все прошло. Да, милая? – Толкнул незаметно девчонку локтем в бок. Она тут же закивала головой. Мол, да, отпустило.

Мы выбежали к лестнице и девчонка сразу же вытащила из-под платья свернутую валиком тряпку.

– Ну, Жорик… Ну, стратег. Чтоб я ещё на твои уговоры поддалась? Да ни за что!

Потом развернулась и потопала в нужную сторону. Туда, где находилось отделение, в котором лежала Нина Григорьевна.

Глава 5.

О бесплатной медицине и её особенностях

Наташка на меня дулась. Серьезно. Топала целенаправленно, молча. Неслась вперед, словно бизон по саване. Но пыхтела и сопела так выразительно, что тетка в белом халате, видимо, кто-то из врачей, когда мы проскочили мимо, рванула к ближайшей палате. Подумала, там астматику поплохело.

Нам было на руку, что медицинский персонал суетился, занятый своими делами, потому как и я, и девчонка постоянно оглядывались назад, опасаясь, Цербер вернётся, увидит, пропажу роженицы и бросится на поиски. Старуха слишком настойчивая, судя по всему. Так всегда бывает. Чем проще должность в подобных заведениях, тем выше апломб. Старший помощник младшего конюха, а ведёт себя так, будто на ней все держится.

Не знаю, если честно, что Наташка распсиховалась. Вообще, это я пережил стресс, а не она. Ей-то что? Вот мне точно до конца жизни будет сниться этот коридор и много, очень много беременных женщин.

Как только оказались возле нужной палаты, девчонка открыла дверь и проснулась голову внутрь.

– Бабушка! Здравствуйте. Я к Вам. – Голос у Наташки звучал преувеличенно радостно. Видимо, чисто интуитивно она чувствовала, бабушка совсем не будет нам рада.

Нина Григорьевна что-то негромко ответила. Не слышно было за девчонкой, что именно. Наверное, как она счастлива видеть внучку. Скорее всего, велела не стоять в дверях.

Договорить мать председателя не успела, потому что Наташка шагнула внутрь палаты и Нина Григорьевна увидела меня. Это явно ввело её в некое замешательство. По крайней мере, лицо вытянулось, как у лошади. Причём, в одну секунду. Вроде она уже и предложила войти, но сейчас её взгляд говорил, что хорошо бы было, если бы вошли не все, а лучше, чтоб вообще никто. Но присутствие свидетелей в лице пяти женщин разной степени болезности, не позволяло ей это сказать прилюдно, поэтому фраза: «Гоните его в шею» осталась в немом взгляде Нины Григорьевны. Позже я об этом пожалел. Надо было не входить. Использовать любые возможные отговорки. Но категорически не входить. Сейчас же я перешагнул порог, а Нина Григорьевна вслух задала лишь один вопрос.

– Опять ты?

Тон у нее был при этом такой, будто я не Жорик Милославский, а любитель чужих бабушек, который их преследует. Реально. Старушечий маньяк.

– Опять? – Переспросила Наташка, в свою очередь, и вопросительно посмотрела на меня.

Ну, да. В той версии, которую ей поведал, факт предыдущих встреч я как-то опустил. Иначе сюжет становился чуть более запутанным, а, значит, пришлось рассказывать бы гораздо больше, чем рассказал.

– Потом объясню. – Со значением заявил девчонке, отодвинул её в сторону и в наглую двинулся к кровати Нины Григорьевны. На тумбочке стояла здоровая кружка чая. Свежего. Ещё горячего. Явно принесенного недавно.

– Выглядите гораздо лучше. Ужасно рад. Вот, пришёл. Как и договаривались. Дядька ничего не рассказал. – Заявил я и уселся на краешек кровати.

Думаю, ну, нет. В этот раз я покину больницу либо обладая информацией, либо вцепившись зубами в панцирную сетку кровати, когда меня насильно будут отсюда вытаскивать.

– Так и что? – спросила она, – Мне встать по стойке смирно или пойти помыть шею? Такое великое событие приключилось.

Её интонация как бы намекала, вообще не рада женщина меня видеть. Походу, серьёзную ответственность за экскурс в прошлое она хотела свалить все же на Виктора.

– Не надо, – сказал я. – Можете ходить с грязной.

– О, какой язвительный молодой человек! Жалко, я не знала, что у меня снова будет такой важный гость. Наташ, надо было купить чего-нибудь особенного к чаю. Вы, кстати, чай будете без каких конфет: без сосательных или без шоколадных? Угощайтесь.

Нина Григорьевна указала мне в сторону своей кружки. Явно настроение у неё было не для бесед. Стучать на Милославских их же сыну она категорически не хотела. А с другой стороны, вроде, подвязалась сама. Уже не откажешь. Но мне по хрену. Вот сейчас реально все равно. Не на мать председателя, а на её заскоки. Пусть хоть все рухнет к чертовой бабушке, я должен узнать правду.

В этот момент дверь открылась и в палате появилась, так понимаю, медсестра.

– Редькина и Марушко, у вас сегодня свечи. Дамы, подставляйте свои канделябры…

Женщина заметила нас с Наташкой, остановилась, разглядывая с интересом. В руках она держала какой-то маленький поднос с баночками и пузырьками. Мы напряглись. Наверное, спросит, кто такие и зачем пришли. Или потребует пропуск. Как Цербер. Я вообще не понимаю, на кой черт в деревенской больнице какой-то пропуск. Это же не секретное место, не военный объект.

– О! Нина Григорьевна, за тобой уже приехали? Быстро. Когда только успела сообщить? Скандал только час назад закатила, чтоб тебя отпустили домой. Вот твоя выписка. Там же лечение и лекарства. Не забудь печать поставить на выходе.

Медсестра достала из кармана халата свернутую в трубку бумажку и протянула матери председателя.

– Значит, так, напоминаю. Твоя диета на ближайшие дни: 300 грамм кабачков на пару, укроп, петрушка обязательно…

– А колокольчик на шею нужно вешать или можно так пастись? – С сарказмом перебила Нина Григорьевна медсестру.

– Знаешь, как же хорошо, что тебя выписывают. Вот по идее, надо двадцать один день, как положено, отбыть. Но боюсь, пока ты здесь лечишь свою поджелудочную, у всего персонала наоборот разовьется панкреатит, язвенная болезнь и даже частично начнутся проблемы с невралгией. – Медсестра явно была знакомая с матерью председателя. По крайней мере, описала она ее очень точно. Хотя, чего удивляться. Они тут все друг друга знают. – Характер у тебя, Григорьевна, не дай бог. Между прочим, не девочка. Органы твои не обновляются. Хочешь опять острый приступ? Доктор сказал, диета, значит, диета. Знаешь, как говорят? Время лечит, но доктор – быстрее. А так-то, конечно, ешь, что на душу ляжет. Дело твоё. Решила, отказаться от больницы, хотя бы указания выполняй. Внук?

Медсестра кивнула в мою сторону.

Нина Григорьевна аж вздрогнула от перспективы нашего родства. Даже вроде немного отодвинулась в сторону.

– Упаси боже… Внучка. – Она указала на Наташку. – Ладно. Буду собираться. Раз уж так вышло, что приехали, отвезете меня домой.

Это уже предназначалось нам с девчонкой.

Я был готов везти её куда угодно, лишь бы добиться правды. Просто ещё есть такой момент, когда желаемое совсем близко и вот-вот окажется в руках, меня аж кроет, как не терпится забрать это. В данном случае желаемое – важная информация. Уверен, она действительно важная. На фоне всех событий, в Москву я должен ехать уже готовым к любому повороту.

– Помоги переодеться. – Нина Григорьевна поднялась с кровати и полезла в тумбочку.

Я встал, как дельный, рядом. Стою, жду. Надо помочь человеку. Просит же.

Медсестра тем временем раздала таблетки и вышла из палаты.

– Ты чего? – Мать председателя повернулась, в руках у неё были вещи.

– Ну, Вы же сказали, переодеться.

– Совсем тютюкнулся? Наташке это говорила. Шуруй в коридор. Вон, лучше сходи печать поставь. На первом этаже окошко. Там больничные выдают, справки и все такое. – Нина Григорьевна протянула мне листок, который ей отдала медсестра.

Думаю, да блин… Там же Цербер. Хотя, с другой стороны, я ведь без Наташки пойду, у которой чудесным образом испарилась беременность. Значит, ничего страшного. Если что, скажу церберу, мол, все, определил жену.

Вышел из палаты и потопал вниз. Вот было предчувствие, не надо мне шататься никуда. Но я его, дурак, не послушался.

Народ на первом этаже сновал туда-сюда. Поэтому мимо старухи проскочил незамеченным. Она как раз что-то поясняла очередному бедолаге о пропуске.

Окошко нашлось в конце коридора, когда я пробрался через толпу желающих окунуться в пучину бесплатной медицины. Хотя, большая половина этих людей выглядела, на самом деле, гораздо здоровее меня. Какие-то бабульки сидели возле кабинета, живо обсуждая последние новости. Как на заваленке, честное слово. Мужик крепкого сложения, ломился в другую дверь, которую грудью закрыла тётка, шириной плеч напоминающая то ли Илью Муромца, то ли вышибалу из ночного клуба. Он громко объяснял ей, что «ему только спросить», тётка раскинув руки, голосила, что она вообще тут со вчера и скоро состарится в этой очереди. А спросить можно вон, во дворе у ясеня. Или у тополя. Выбор огромный.

Короче, мне кажется, даже в больницу местные приходят в поисках развлечений.

Окошко было открыто, на нем висела скромная табличка «канцелярия». Я заглянул. В помещении наблюдались две женщины. Обе – в белых халатах, как положено.

– Здравствуйте, а вот меня прислали…

– Ко мне? Иду! – Она из женщин раздраженно долбанула кружкой о стол. Они, так понимаю, пили чай. – Никакого передыху. Ходют и ходют… Всех уже прогнала. Один ты остался. Жди!

Я растерялся от её напора. Но промолчал. Подумал, может, человек есть хочет, а тут я со своей… вернее, даже не своей бумажкой. Женщина вышла из кабинета, хлопнув дверью, окинула меня злым взглядом, а потом скомандовала.

– За мной!

Во, блин, думаю. Куда-то идти, значит. Ну, ладно.

Мы пробились сквозь толпу болящих в обратную сторону. Тетка у кабинета продолжала держать оборону. Мужик не терял надежды эту оборону прорвать.

– Женщина, тут живая очередь, в конце концов! – Кричал он, напирая на неё.

– Это пока! Живая. – Тётка вспотела то ли от усердия, то ли от злости, и периодически сдувала с лица мокрую прядь.

– У меня с ногами плохо! – Орал мужик.

Ответ тетки меня просто убил.

– С ногами – хорошо. Вот без ног – плохо. Хочешь, покажу тебе, что такое «плохо»?

Медсестра, за которой я шёл следом, не обращая внимание на весь этот бедлам, остановилась возле очередной двери, открыла её ключом.

– Ну, заходи. Сейчас все быстро оформим.

Вот слово «оформим» и было основным. Оно сбило меня с толку. А вернее, заставило поверить, что все происходящее правильно.