Плагиат

Максим Кустодиев

Плагиат

Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт. В. Высоцкий

1

Девушка с длинным носом и мелкими чертами лица оживленно кокетничала, она что-то изображала, вздымая брови, закатывая свои маленькие глазки. Конечно, она думала, что все это выглядит привлекательно; она заблуждалась, ее ждет разочарование. Мужчина, ее собеседник, был кинематографически красив, и нисколько не походил на придурка, попавшего в сети длинноносой девицы. Он говорил и говорил, это была не беседа, а просто монолог, просто ему, этому человеку, казалось, необходимо выговориться, и годится любая аудитория, даже вот в этом случайном, незнакомом ресторане, даже такая единственная слушательница, кокетливые ужимки которой, ничуть его не интересовали.

– Ой, правда? Да что вы такое говорите! – воскликнула девица, довольно громко. Двое нетрезвых мужчин за соседним столиком обернулись. Элегантный мужчина никак не отреагировал.

– Вы не поверите, – продолжал он, – с самого начала она показалась мне немного не в себе…

– Ну, почему же, я вам поверю, – со значением возразила девушка.

Мужчина только поморщился.

– Не в себе, – повторил он. – Не потому, что была заметно пьяна, что-то другое…

2

Леониду Сергеевичу 54, он поэт. Песенник. Он пишет стихи для песен, для начинающих исполнителей и для вполне известных, популярных артистов. Романтика, любовь, встречи-расставания, ко всему этому он относится снисходительно, но в его творчестве все это на месте, он умелый мастер. Неловкое это слово – песенник. Леонид Сергеевич – поэт, автор стихов.

Сейчас солнечное воскресное утро в Гагре, и он идёт по набережной. Море неутомимо плещется слева, солнце греет спину. Он намерен вернуться в отель и попробовать, наконец, заняться работой. Вероятно, стоит позавтракать, ведь с утра ничего, только чашка дрянного кофе.

Да, это он удачно придумал – поехать в ноябре 2020 года в Гагру. Очень удачно. В Москве слякоть, да и холодно. А здесь летнее солнце, цветы, пальмы, мандарины, беззаботные (во всяком случае, так кажется) местные люди, приезжих совсем мало. И, что особенно симпатично, никаких масок, QR-кодов, словно вернулся в прежнюю доковидную жизнь.

Леонид Сергеевич видит себя со стороны. Внешность преуспевающего человека. Он выглядит значительно моложе, хорошо выглядит. Лёгкая кожаная куртка, дорогие, очень дорогие ботинки, бодрая походка, уверенные движения. Да, он и чувствует себя нестарым. Хотя, в последнее время что-то с памятью, это его напрягает, ведь когнитивные функции очень важны в его работе. Забыв что-либо – название книги, фамилию артиста – он раздраженно, мучительно роется в своей памяти, и в итоге потерянное обычно всплывает. Одна из немногих радостей старика, думает он о себе с иронией, не считая физиологических проявлений, вспомнить, отыскать в ослабленной памяти нужное имя или слово.

Здесь, в Абхазии, он рассчитывает уединиться, отключиться от столичной суеты, никаких встреч, никаких звонков, только работа. Он должен в короткий срок создать текст для песни, даже точнее, для двух песен. Музыкальная основа есть у него в записи. Конечно, неплохо было бы иметь под рукой инструмент, дома у него стоит изящный кабинетный рояль, здесь, увы, такого нет, но не важно, он справится. Сама музыка, естественно, примитивная, легко запоминается, наверное, так и надо.

Заказчика, тучного, крупного мужчину, прислал приятель. Гонорар впечатляющий, денег, очевидно, без счета, собственно мелодию сочинил известный человек, запланированы клипы, гастроли, все как у взрослых. Толстяк пришел не один, вместе с кудрявым, пластичным юношей, похоже, уже даже мелькнувшем как-то на экране. Кем, любопытно, приходится толстый этому юному дарованию? Ни разу не отец, не старший брат, возможно, друг, скорее всего, близкий, очень близкий друг. Пока знакомились, обсуждали дело, заказчику позвонили. Он извинился, мол, неотложный звонок. Говорил минут десять, смартфон держал как бутерброд, вероятно, близко к уху опасно, излучение. Акции, деривативы. Поэт понимал, о чем речь.

До того, как стать популярным (да уж, чего греха таить, именно популярным) поэтом, он занимался бизнесом. Довольно успешно. Стихи писать, впрочем, он начал еще раньше, в юности, но никогда не относился к этому всерьез. Потом возникла аптечная сеть, потом ресторан, зарубежные активы, но, как ни удивительно, и для стихов оставалось время, он писал для себя, не думая ни о каких публикациях. Однако пришло понимание – стихи, это его, это главное. Бизнес был отставлен. И почти сразу же пришла популярность, подогреваемая фуршетами, подарками, приятным общением. Денег у Ленчика, бывшего бизнесмена, было вдоволь.

3

Она брела по пляжу, что-то выкрикивала, шаталась как пьяный матрос. Леонид Сергеевич шел по набережной и наблюдал за всем этим сверху. Сюда, наверх вела ржавая металлическая лесенка. Девушка стала подниматься, он зачем-то остановился, и хорошо, что так. В самом конце, уже на набережной, девушка споткнулась, наверняка упала бы, он поддержал. Она села прямо на ржавые ступени, стала снимать мокрые кроссовки. С трудом ей это удалось. Носки она тоже сняла, носки, естественно, тоже мокрые. Сидит на ржавой лестнице и смеётся. Пьяная. Симпатичная, смех заразительный. Густые пшеничные волосы, темные очки, красиво очерченные губы.

– Садитесь рядом!

Леонид Сергеевич послушно сел рядом. Он с любопытством уставился на ее босые ступни, почему-то непреодолимо захотелось до них дотронуться. Он протянул руку. Кожа была настолько холодная, что он с трудом преодолел желание немедленно отдернуть руку, как если бы схватился за что-либо исключительно противное.

– Красивые у вас лодыжки, – сказал он. – Потрясающе красивые, признак породы.

– Ах, право, сударь, вы мне льстите! – рассмеялась девушка. – Я Ирина, а вы? Она сдвинула на лоб свои огромные солнцезащитные очки.

Никакой косметики. Глаза слишком светлые, веки розоватые, ресницы белые. Вот если бы подкрасить её, она выглядела бы вполне привлекательной, а так вид довольно помятый, поживший. И синяк под глазом, закрашенный тональным кремом.

Что было потом? Леонид Сергеевич массировал, согревал её замерзшие ступни.

– Зачем вы делаете это? – говорила Ирина. Но ей нравилось, она смеялась. Непонятный приступ близости. Они обнимались, касались друг друга головами. Он прижимался к ней, дотрагивался до её лица, до её волос. Её запах, или это запах её косметики. Впрочем, да, никакой косметики не было. Они говорили, говорили, иногда она сдвигала очки, всматривалась в него, может быть, без очков ей было лучше видно, и сразу же нахлобучивала очки на место. Потом она подумала про что-то своё, потекли слёзы, тонкие струйки, Леонид Сергеевич осторожно вытирал их…

– Хотела утопиться, – сказала она. – Вода холодная.

– Ну, что вы, это вы зря. В такой день! Солнышко, цветы, птички, ласковое море…

– Прелести семейной жизни. Муж, пока трезвый, просто не интересуется мной. А как только выпьет, руки распускает. Вы, конечно, заметили бланш под глазом.

– Нет-нет, топиться, безусловно, лучше завтра. По прогнозу завтра дождь, шторм, самое время.

– Хорошо, я воспользуюсь вашим советом, – сказала Ирина.

Наконец, стало холодно, ну сколько можно сидеть, и он довел ее до дверей. Она жила в несколько облагороженном, выкрашенным белым сарае, оформленном в минималистском стиле под жилье, прямо здесь же, на набережной. В комнате телевизор, кровать и дверь в совмещенный туалет, на полу стояли мужские туфли. Именно в туалет и намеревался зайти муж, когда поэт с Ириной вошли. Муж, Петр, увидев ее с чужим человеком, ни на миг не обнаружил ревности или просто неудовольствия, нет, он был немного озабочен – хотел в туалет, очень хотел, а тут посторонний, некая неловкость. Впрочем, Петр с этим справился. Извините, сказал он, я сейчас. И звуки мощного испражнения сквозь тонкую дверь.

4

– Официанта надо ждать, такое обслуживание совершенно никуда не годится, – сказал Леонид Сергеевич. – Я знаю, о чем говорю, раньше у меня был свой ресторан.

– Как это здорово, иметь свой ресторан! – воскликнула девица.

Леонид Сергеевич посмотрел на нее внимательно. Так, как будто только теперь ее увидел. Подкрашенная щель рта, широко расставленные маленькие глазки. Неудачная внешность в совокупности с неловкими привычными жестами: так, она периодически теребила свой излишне длинный нос, но как-то не изящно, двумя пальцами, слово сморкалась.

– Прошу извинить, – сказал он, извлекая из кармана небольшой блокнот в кожаном переплете. Мне следует кое-что записать. Комплекс чеховского Тригорина, знаете ли. Приходится записывать, иначе все улетучивается…

5

Стучит по крыше. Унылый дождик. Ты меня слышишь?.. И заливает стекло. Всего лишь несколько слов. Ты видишь эти несколько слов. Знакомый почерк… Твой дальнобойщик.

Какой-то бред!

И днем, и ночью. Верчу баранку… Американка.

Нет, не вяжется. Собачий бред. Ощущение чего-то знакомого. Ну, конечно. Известная старая песенка: «Ах, шарабан мой, американка, а я девчонка, я шарлатанка».

Леонид Сергеевич шагал по набережной в такт этой песенки и пытался нащупать рифмы. Оказывается, музыка, которую ему нужно украсить стихами, в припеве бессовестно копирует эту известную песенку. Бывает. Едва ли это плагиат. Но по любому это не его вина. Ему нужно делать свою работу. Как назло, рифмы не даются, приходит в голову всякая чушь, вроде аптека-библиотека. Бывает. Не всегда получается гладко. Ему ли не знать. Вот недавняя неприятная история, случилась как раз незадолго до отъезда: песенка к мультфильму – он подвел, затянул со сроками, хотели было даже передать заказ другому стихоплету, но композитор, автор музыки, старый приятель, упросил, уговорил, клялся, что с текстом все будет в ажуре, а он, Леонид Сергеевич, не успел, налажал, да и стишки, честно говоря, не то, чтобы совсем дрянь, но могло бы быть получше. И в итоге песенку поместили в самый конец мультика, наложили на титры. Композитор – тот жутко расстроился, а ему, поэту, по барабану, подумаешь, делов-то. Ироничное, снисходительное отношение, что ни говори, спасает. Но вот с этим-то, последним заказом осечки быть не должно, большие деньги на кону.

Он уже миновал эту ржавую лесенку, где пару дней назад ворковал с Ириной, и остановился. Возможно, он бы прошел мимо, но внизу, в группе людей на пляже Леонид Сергеевич заметил долговязую фигуру Петра, ее мужа. Сразу же сделалось понятно, что все это не просто так. Петр, похоже, был в центре внимания, а за спинами окружавших его людей, большая часть которых одета не по-пляжному, несмотря на вполне теплый день, отчетливо виднелось распростертое тело, накрытое простыней.

Рифмы улетучились, поэт спустился к морю. Петр, вероятно, не разглядел его в тот раз, когда торопился в туалет, во всяком случае, сейчас не вспомнил. В какой-то момент он повернулся к Леониду Сергеевичу и будничным тоном сказал:

– Такой шторм был. А тело выбросило прямо сюда, где она, скорее всего, и зашла в воду. Удивительно, такой шторм, а не унесло.

Леонид Сергеевич покивал головой.

– Она стала на путь саморазрушения, я никак не мог ее удержать, – оправдывался этот человек, пьяница, поколачивавший ее, не сумевший сделать ее счастливой. – Что же ты натворила, Ира, что же ты натворила? – кусая губы, пробормотал он. – И что теперь я скажу сыну?

Возможно, он ждал каких-то слов утешения, но не дождался.

Дорога без конца, крутится шарманка, девчонка-шарлатанка, крутятся колеса, шелест резины по мокрому асфальту, дома шофера ждет жена…

Удивительно, думает Леонид Сергеевич, как такие пустые стишата в сочетании с примитивной музыкой кому-то нравятся, получают высокие рейтинги по количеству ротаций и скачиваний. Он бодро идет по набережной, возвращается в отель, завершая свою ежедневную прогулку. Непредвиденная произошла остановка, пауза, вызванная событиями на пляже, – все это осталось далеко позади. То есть, арифметически от отошел совсем немного от того пляжа, но это уже перевернутая страница. Нет, Леонид Сергеевич ничуть не черствый человек, кому все до лампочки, конечно, это не так. Но что поделаешь, жизнь продолжается, и лучше, если она продолжается в духе марша. То, что произошло, по сути тема большой настоящей песни: любовь, разлука, суицид, ужас семейной жизни, Анна Каренина, письмо Татьяны и ответ Онегина, кухня, дом, сад, дети как замена счастию…

Мысленно он, Леонид Сергеевич, уже попрощался не только с Ириной, но и с Петром. Нужно работать, нужно много работать.

6

Звонок консьержа разбудил его на рассвете. На экране смартфона 6:15, 11 июня 2021.

– Леонид Сергеевич, извините, что беспокою вас в такую рань, – голос консьержа настойчиво проникал в сонное сознание поэта, – но здесь у нас на вахте некий Петр Ефимов. Утверждает, он ваш добрый друг из Челябинска. Документы проверил, действительно, из Челябинска.

Леонид Сергеевич пробормотал нечто вроде согласия пропустить посетителя. Возможно, не подумав, возможно, оттого что со сна. А если бы не согласился? Скорее всего, события развивались бы как-нибудь иначе. Но Леонид Сергеевич дал разрешение, и через несколько минут на пороге его московской квартиры стоял Петр, муж Ирины.

– Просто удивительно, как легко найти человека в Москве с помощью интернета! – Петр радостно улыбался, в одной руке он держал небольшой чемодан, в другой – бутылку коньяка.

Леонид Сергеевич в растерянности посторонился, пропуская гостя. Конечно, он его вспомнил, хоть это и потребовало некоторых усилий.

– А что, собственно, вас привело… в Москву?

– О! Я кое-что привез. Уверен, вас очень, очень заинтересует!

Петр небрежно опустил свой чемодан на стул в прихожей. Щелкнул замок, и, приподняв крышку, гость из Челябинска выудил прозрачную канцелярскую папку с какими-то документами.

– Вот, – он протянул папку Леониду Сергеевичу. – Сверху лежало. Я так и думал, что сразу же понадобится.

– Да зачем? – вяло возразил поэт. – Мне нисколько не любопытно.

– Нет-нет, вы только взгляните. Очень интересно, увидите сами.

Да что ему надо? И зачем только я согласился его впустить? Может быть, мелькнула дикая мысль, этот Петр знает, что тогда, в тот день Леонид Сергеевич посоветовал Ирине утопиться назавтра, в шторм? Да ведь это просто глупая шутка! Бред какой-то.

Он все же открыл папку. Вырезка из газеты, ксерокопия. Его, Леонида Сергеевича, стишки, которыми сам он ну никак не стал бы гордиться. Стишки про шофера-дальнобойщика, положенные на примитивную музыку и ставшие песней, с которой Эрик на какое-то время сделался лидером плей-листа. Правда, в варианте песни стихи подверглись радикальному сокращению.

– Вот видите, – сказал Петр, – газета "Вечерний Челябинск".

– И что?

– Понимаю. Полагаете, провинциальная газета перепечатала ваши стихи? Это не так. Вот, внизу подпись: Ирина Ефимова!

Какая-то нелепость! Подделка!

– Обратите внимание, – театрально вздымая руки, провозгласил Петр, – дата! Вот здесь, мелко. Стихи опубликованы еще в 2019 году! И что вы об этом думаете? Знаете, как это объяснить?

Леонид Сергеевич улыбнулся.

– Я отвечу на ваш вопрос честно и прямо, – сказал он. – Не знаю.

– Может быть, мы присядем к столу, попробуем разобраться? – предложил Петр, поднимая за горлышко привезенную бутылку. – Очень неплохой коньяк.

7

– У меня, конечно, есть свои недостатки, – сказал Леонид Сергеевич. – Но я не ворую чужие стихи.

– Так никто этого и не говорил, – заметил Петр.

Радушный хозяин достал из холодильника крупные зеленые оливки, ломтики сыра, поставил на стол миску с жареными лесными орешками.

– У меня, вероятно, очень голодный вид, – сказал Петр. Он разлил коньяк, отхлебнул из пузатой рюмки и потянулся к тарелочке с сыром и оливками. – Превосходный французский коньяк. Очень уж подходит к вашей шикарной обстановке. Хорошо живут поэты. Понятно, кашемировый свитерок и вельветовые джинсы могли бы ввести в заблуждение, но уж эта антикварная мебель говорит сама за себя. Дорогая мебель?

– Определенно недешевая.

– Я полагал, вы будете удивлены. Но почему-то у меня ощущение, что вы не удивлены.

– Возможно, – Леонид Сергеевич пожал плечами, – именно потому, что я не удивлен.

– Но все-таки, чем же объяснить происшедшее?

– Похоже, у вас есть объяснение.

– Да, у меня было время подумать, и есть версия.

– Да?

– Вы общались с Ириной. К слову, ее уход следовало ожидать, она, представьте, была на учете в психиатрическом диспансере, тяжелый случай. Не знаю, как бы вы оценили ее творчество, но на местном уровне что-то такое у нее периодически публиковалось. Впрочем, вы, вероятно, сами знаете, вы ведь общались, и вы с ней, я так думаю, говорили о поэзии, возможно, вы читали ей свои стихи, а она, я практически уверен, читала вам свои. Понимаете, к чему я веду?

– Ведите дальше.

– И вот эти стихи про дорогу, про шофера вы просто услышали. Просто услышали, понимаете? Не пытались их запомнить, ничего такого. А в дальнейшем все это всплыло из подсознания или, может, правильнее сказать, из какого-то отдела памяти, где все хранится, и вы искренне посчитали, что вот, это ваше. Как вам, удобная версия?

– Удобная?

– Конечно. Если бы я выступал вашим защитником на процессе о плагиате, я бы придерживался именно такой версии. Но как отнеслась бы сказанному судья или, возможно, присяжные, предугадать трудно.

Леонид Сергеевич молча ждал продолжения.

– Леонид Сергеевич, дорогой мой, вы мне очень симпатичны, но, по правде сказать, отправляясь в Москву, я ведь не был уверен, что мы с вами вот так по-дружески будем сидеть за бутылочкой коньяка и обсуждать проблему. Я рассматривал и возможность судебного решения. И даже подготовил некоторые документики. Можете полюбопытствовать, здесь же, в папочке.

– Вы намерены меня шантажировать?

– Ну, что вы!.. Впрочем, намерен. И заметьте, у меня получается, так сложились обстоятельства.

– В таком случае, не стану вам мешать, – сказал Леонид Сергеевич равнодушно. – У вас, как вы говорите, было время подумать, и есть, вероятно, отчетливый план.

– Хочу, – сказал Петр, – чтобы мы понимали друг друга. Вы так спокойны… Возможно, вы полагаете, что как человек со связями сумеете с легкостью решить проблему. Вот, если позволите, еврейский анекдотец: телефонный звонок в квартире Семы Рабиновича. Доброе утро, Сема, говорит Циля Соломоновна. Вы, Сема, вчера пили у нас чай, и, знаете, после вашего ухода пропали три чайные ложечки из нашего сервиза. Да что вы такое говорите, Циля, не брал я ваших ложечек! Да, говорит Циля, я знаю, мы нашли эти ложечки. Но осадочек остался!

Петр наполнил свою рюмку и выпил залпом.

– Думаю, вы понимаете, чем бы этот процесс не закончился, репутация пострадает, – убежденно сказал он. – Но есть возможность мирного урегулирования.

– Хм, мирного урегулирования! – насмешливо повторил Леонид Сергеевич.

– Вот, посмотрите, мои условия, – Петр невозмутимо извлек из своей папочки листок, всего несколько строчек, и через стол придвинул его хозяину дома.

– Похвально, – сказал Леонид Сергеевич. – То есть вы хотели бы обеспечить посмертную славу вашей безвременно ушедшей супруге, как автору стихов этой, ставшей, в силу неясных причин, популярной, довольно популярной, песенки?

– Ну, конечно, нет! – Петр рассмеялся. – Это я просто так написал, чтобы увидеть вашу реакцию. Вообще-то у меня другие планы. Свои требования я изложу устно, это не займет много времени. Готовы потерпеть?

Леонид Сергеевич выслушал все, не перебивая, отстраненно, словно бы даже и не слушая вовсе, а думая о своем.

– Мне все это нужно обдумать, – спокойно сказал он. – Пару дней. Вы готовы задержаться в Москве?

– Безусловно.

– Если проблемы с деньгами, гостиницу я буду готов оплатить.

– Как великодушно! – Петр хихикнул. – Но я предпочитаю воспользоваться вашим гостеприимством. Вы, я знаю, живете один, я смогу расположиться прямо здесь, на диване.

– Это неприемлемо.

– Придется согласиться, – безапелляционно заявил Петр. – Это обязательное условие мирного разрешения конфликта.

– Скажите, Петр, а что вы вообще знаете о плагиате?

8

– Вадим Шершеневич напечатал «Я сошью себе полосатые штаны из бархата голоса моего», не подозревая, что задолго до этого Маяковский написал почти то же самое: «Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего». Об этом рассказывает Анатолий Мариенгоф, замечая, что подобные катастрофические совпадения в литературе не редкость.

– Рассказывает Мариенгоф?

– Да.

– А кто такой, Шершеневич?

– Был такой поэт, теоретик поэзии, очень активный, энергичный, как сказали бы сейчас, медийный человек, современник Маяковского. Умер в 1942.

– Расстрелян?

– Нет, умер в эмиграции, был болен туберкулезом.

– Интересно. Но какое это имеет отношение к нашему случаю?

– А что бы вы сказали о рифмах, повторяющихся у различных авторов? "Вошли военные суда. Четыре – серых. И вопросы Нас волновали битый час, И загорелые матросы Ходили важно мимо нас". Известно, у матросов нет вопросов. Не только Блок, но все поэты используют расхожие рифмы. Типа век – человек. Есть и более удивительные совпадения. Вот Иосиф Уткин: "Крепко сомкнуты ресницы. Брови подняты дугой. Кто тебе сегодня снится, Мой товарищ дорогой?" И известная песня: "Долго будет Карелия сниться…остроконечных елей ресницы…" Вот Маяковский. «Флейта-позвоночник»: "Творись, распятью равная магия. Видите – гвоздями слов прибит к бумаге я". – А вот песня Аллы Пугачевой (стихи Дербенева): "Все может магия, но всемогущий маг лишь на бумаге я". Наконец, шансон, как-то так: "Парень, подними повыше ворот, подними повыше ворот и держись, "Черный ворон" переехал твою маленькую жизнь". А вот: "Есть только миг между прошлым и будущим, есть только миг, за него и держись… Именно он называется жизнь".

– Я, признаться, восхищен вашей эрудицией, но, похоже, вы, Леонид Сергеевич, оправдываетесь.

– И не только литературы сказанное касается. Давайте вспомним спор о приоритете в открытии дифференциального исчисления между Ньютоном и Лейбницем. Или изобретение радио – Попов и Маркони. Или закон Бойля-Мариотта…

– Замечательно. Но вот если сравнить текст популярной песни и стихи, напечатанные в челябинской газете, то трудно не заметить удивительного совпадения. Да, некоторые незначительные различия можно отыскать, не спорю, и песня заметно короче, но это выглядит так, как если бы опытный мастер своею опытной рукой прошелся по готовому произведению.

– Я не утверждаю, что совпадений нет. Но нам, Петр, следует во всем этом спокойно разобраться. А, скажите, чем вы вообще занимаетесь?

– А как вы думаете?

– Актер?

– С чего вы так предположили?

– Ну, у вас эффектная внешность. Римский профиль и в целом внешность выставочного самца.

– Очень лестно, но нет, я не актер. И если вы думаете, что я этакая голубая фея, то это не про меня.

– Ладно, не буду гадать. Но почему вы решили стать писателем, точнее поэтом? Как ваша покойная супруга?

– Леонид Сергеевич, вероятно, вы меня неправильно поняли. Я намерен стать вашим соавтором. Не только по этой популярной песенке про шофера, но и в дальнейшем, соавтором всех ваших новых песен. Писать стихи будете вы, но авторство будет наше с вами, совместное.

– То есть, вы полагаете, я соглашусь работать на вас?

Петр внимательно посмотрел на Леонида Сергеевича.

– Наконец-то вижу в ваших глазах эмоции! – сказал он. И вдруг резко вскочил из-за стола. – А куда ты денешься? – завопил он. – Ударь меня, давай! Я, понятно, моложе и сильнее, но я не такой идиот, чтобы прихлопнуть курицу, несущую золотые яйца. Я дам себя избить, легко. Давай! Проведешь несколько лет за решеткой, нам это пойдет на пользу – новые впечатления, тюремный фольклор, шансон…

Леонид Сергеевич в спокойном молчании наблюдал это представление.

– Сейчас, Петр, у меня деловая встреча, – сказал он. – Я вас оставлю. Постараюсь дать вам определенный ответ в ближайшее время.

– Прошу извинить за грубость, Леонид Сергеевич, – вымолвил Петр. – Я виноват, но несильно. Поймите, всё на нервах. Я уверен, мы с вами сумеем найти правильное решение. Нет ли у вас мятных таблеток или, может, аспирина?

9

Леонид Сергеевич облюбовал этот уютный итальянский ресторанчик рядом со своим домом и часто обедал здесь, если не ежедневно, то, во всяком случае, часто. Обстановка ничем особенным не отличалась: черный потолок с выставленными напоказ мощными трубами вентиляции, яркие светильники на тросах, открытая кухня, где делали свою работу несколько поваров в высоких белых колпаках. Обычно он заранее бронировал столик в некоем пространстве, отгороженном от основного зала рядами фикусов, в так называемом депо. Но сейчас время раннее, до обеда далеко, и в ресторане было мало посетителей. Леонид Сергеевич расположился в своем депо без предварительной записи и стал ждать клиента. Встреча с Антоном Ивановичем, покровителем поющего Эрика, планировалась давно, речь шла о новом заказе.