Чистильщик

– Щенка, – приказал эсбист здоровенному, с низким лбом детине.

Тот шагнул к рыдающей женщине, вырвал младенца и, ухватив за ножки, размозжил голову о косяк двери.

– Ну а эту, – взглянул сотник на потерявшую сознание мать, – отдай хлопцам, пускай потешат души.

Затем они с эсбистом и Лесем пошагали по ночной улице к костелу. Хаты с погашенными оконцами слепо глядели вслед. По небу плыла желтая луна, а потом скрылась в облаках, затянувших небо…

Ближе к рассвету в соседней Ивано-Франковской области на поросшем грабами склоне майор в защитной фуражке наблюдал в бинокль раскинувшееся внизу село. Рядом лежал с полевой рацией ефрейтор, слева и справа виднелись пилотки бойцов с оружием наизготовку.

Опустив бинокль, майор взглянул на наручные часы, встал, сделал отмашку, и по склону, охватывая низину кольцом, вниз двинулись солдаты. Когда они достигли середины склона, где-то на окраине хлопнул выстрел – цепь ускорилась. Рота вошла в село, началась зачистка.

Следуя от двора к двору, бойцы тщательно осматривали хаты и надворные постройки, ворошили щупами островерхие стога сена на подворьях. Хозяева стояли у дверей хат и – кто хмуро, кто испугано – за всем наблюдали.

– Что ищет пан офицер? – подошел к майору, сдернув с головы шляпу, пожилой мужик в овечьей безрукавке.

– А ты вроде не знаешь, – прищурился тот. – У вас на селе боевка.

– Вот вам крест нету, – перекрестился селянин.

– Ну-ну, – хмыкнул командир и приказал руководившему бойцами лейтенанту: – Голышев, продолжайте!

Тщательно прочесали все село, боевиков нигде не было. Между тем информация была достоверной и получена из надежного источника. Кроме того в кустах у спускавшейся в село дороги бойцы ликвидировали секрет, но, к сожалению, один бандит успел поднять тревогу. А чуть позже к майору подошел Голышев.

– Мне сейчас в одной хате дивчина шепнула – они в колодце, что в проулке.

– Вон оно как, – вскинул бровь майор. – Захвати пару бойцов, посмотрим.

Прошли в неприметный проулок меж двух хат, остановились у дубового сруба с воротом, все внимательно осмотрели. На донце висевшего на цепи ведра обнаружили едва приметный след подошвы.

Офицеры заглянули вниз, прислушались – только далекий стук капель.

– А ну-ка, Лукин, дай мне противотанковую гранату, – протянул майор назад руку.

Сержант, сняв с ремня, передал. Командир выдернул чеку и, придерживая откидную планку, опустил гранату в колодец (группа отошла чуть в сторону).

Внизу ухнуло, вверх полетели куски мокрого дерева с илом, а потом донесся невнятный крик.

– Нужно спуститься и проверить, – сказал майор, когда все стихло.

– Разрешите мне, – достал из кармана фонарик лейтенант. Майор молча кивнул.

Быстро доставили веревку, обвязали ею Голышева, начали спускать.

– Стоп! – глухо сказал в метре от воды.

Там он обнаружил пролом в срубе, осмотрел его и влез внутрь. Луч фонаря высветил обшитый тесом, воняющий тротилом бункер, на полу которого были разбросаны окровавленные тела.

Выбрался наружу, крикнул: «Тяните» и исчез вверху.

Спустя час на траве перед колодцем лежали пять мертвых боевиков, а рядом сидели еще три контуженных, со связанными руками. Здесь же находилось и их оружие: два ручных пулемет, три ППШ, карабины и ящик патронов.

– Лукин, – обернулся майор к сержанту, – приведи мне того, который божился.

Через минуту селянин стоял перед офицерами.

– Ну, что скажешь? – кивнул майор на убитых.

Тот угрюмо молчал, дрожа пальцами.

– В таком разе поедешь с нами как банд-пособник. Голышев, убитых оставляем, они их кормили, пусть и хоронят, пленных с оружием в машины. На середины улицы, уже стояли три «студебеккера» с тентами, началась погрузка.

Снова Закарпатье. День. Висящее в зените солнце чуть затеняли молочные облака, по земле плыли тени, где-то в лесах отсчитывала года кукушка.

Обратным путем на ту же полонину верхом следовали сотник с начальником СБ и полицаем, за ними – в пешем порядке Лесь со своим роем, всего человек тридцать. Летом они базировались в пастушьей колыбе, там имелось все необходимое, а зимой отсиживались в окрестных селах.

– Хорошо мы сегодня отработали, Драч, – сказал едущему рядом эсбисту, сотник.

– Отменно, – дернул тот уздечку буланого коня. – С ястребкамы в Ольшанах покончено навсегда.

– Сегодня будем отдыхать, – покачивался в седле главарь, – а завтра продолжим. Кстати, Шпак, – обернулся к полицаю, – ты грепс[40] пану куринному отослал?

– Ну да, – кивнул тот, – з Маричкою.

– Лихая дивчина, – ухмыльнулся Драч. – Сегодня третьего краснюка пришила. Доколола виламы.

В середине подъема все трое взглянули на верхушку скалы слева, откуда по камням скакал поток. На ней белел меловой камень.

– Чисто, – сказал эсбист, движение продолжилось.

Наконец добрались – впереди серела бревнами колыба, далеко в стороне щипала траву отара, рядом с ней пастух с герлыгой[41] наигрывал на сопилке. В воздухе весело и задорно разносились ее звуки.

Маричка, ты Маричка,Люблю тэбэ за вроду,Люблю дывытыся,Люблю дывытыся,Колы идэш по воду!

– в унисон заорал кто-то из бандитов, остальные весело загоготали.

Когда до жилья оставалось метров пятьдесят и лошади ускорили шаг, его дверь внезапно распахнулась, навстречу кинжальным огнем ударил пулемет, а с флангов зачастили автоматы.

Передних срубило, как косой, остальные, отстреливаясь, начали разбегаться, но спасения нигде не было. Кругом было открытое пространство.

Звенящая тишина. Перед колыбой и дальше валялись разбросанные тела, по тропинке вниз заполошно мчались с пустыми седлами кони.

Из жилья вышел с дымящимся «дегтярем» в руках смуглый лейтенант, за ним капитан и несколько автоматчиков; с флангов появилось еще два отделения бойцов с малиновыми погонами.

Они оцепили поле боя, капитан с лейтенантом прошли внутрь и осмотрели убитых. Те были в самых разных позах: одни на спине, другие на боку или скрюченные. На побелевших лицах застыли отчаяние отчаянье и ужас. У раскинувшего руки сотника оба остановились.

– Поднимайся, мразь, – процедил капитан. – Быстро!

Тот встал на ноги, поднял руки.

– Швец, – обернулся назад лейтенант. – Уведи его.

Один из бойцов подошел, толкнул прикладом в спину, – пшел!

Лежащих рядом эсбиста с полицаем прошила пулеметная очередь, из ран еще текла кровь, их миновали. Кроме притворившегося мертвым главаря, обнаружили четверых раненых. Оказав помощь, тоже увели.

Затем офицеры вернулись к колыбе, приказав собрать оружие и документы. Там, присев на тесаное бревно у входа, вытянули ноги, закурили. Капитан был старшим оперуполномоченным областного управления НКВД, лейтенант командовал приданными для операции бойцами.

– Может, шлепнем того борова, что при погонах, капитан? – затянулся папиросой лейтенант. – Чую, матерый зверюга.

– Угадал, – пустил носом дым оперативник. – Мы за ним шестой месяц гоняемся. А знаешь, какой имеет псевдоним?

– Нет.

– Журавель.

– Почему так?

– Любит вешать людей на рычагах колодцев. Только шлепнуть никак нельзя. Много знает.

– Думаешь, расскажет?

– У нас да, можешь не сомневаться.

Из колыбы появился старый гуцул, несший в руках две глиняных чашки с кислым молоком – угостил офицеров. Пока они пили, подошел к сотнику, минуя часового, и пристально взглянул в глаза. Тот отвел свои в сторону.

Затем, вернувшись, рассказал о том, что случилось накануне. Лейтенант побледнел, а затем бросился к Журавлю, сбил кулаком с ног и начал охаживать по ребрам сапогами.

– Остынь, – оттащил его капитан, и старику, – веди нас. Вскоре из ближнего леса угрюмые бойцы принесли завернутое в плащ-палатку тело.

На следующее утро в областном управлении НКВД состоялся допрос сотника. Управление размещалось в здании, которое в период оккупации занимало гестапо.

В его подвальном этаже, в кабинете без окон за столом сидел следователь, в гражданском костюме и очках похожий на бухгалтера, он просматривал какие-то бумаги, напротив, на табурете – угрюмый сотник, а позади – белобрысый крепкий боец в гимнастерке без пояса.

– Значит так, Журавель, твои подельники уже все рассказали, – продемонстрировал следователь документы. – Но меня интересует твоя настоящая фамилия и автобиография.

– Я их забыл, – исподлобья взглянул на него бандеровец.

– Алкснис, напомни.

Боец обошел табурет и врезал кулаком Журавлю в челюсть – сотник кубарем покатился к двери. Алкснис направился к нему, сгреб за грудки, повторил и снова усадил на место.

– Ну, так как? – невозмутимо продолжил следователь.

Допрашиваемый выплюнул на пол зуб, утер окровавленный рот и прохрипел:

– Медведь Михаил Карпович, родился в девятьсот третьем в Тисменице Ивано-Франковской области, окончил торговую школу в Станиславе.

После чего замолчал.

Следователь взглянул на бойца – опять мелькнул кулак, оуновец рухнул на пол.

– Послушай меня, Медведь, – вздохнул следователь, когда Алкснис водрузил того на табурет. – Будешь запираться, он тебе яйца сапогом раздавит. Ну, так что дальше?

Далее арестант сообщил, что он член ОУН с 1933 года, в войну служил в спецбатальоне «Нахтигаль»[42] взводным, а теперь надрайонный проводник.

– Четы, боевки и схроны в районе? Быстро!

Проводник назвал. Допрос продолжался.

Спустя еще неделю на главной площади Ужгорода при большом стечении народа состоялась казнь захваченных бандитов. В центре стояла виселица, к которой подогнали две полуторки с ними и солдатами комендантского взвода.

Затем председатель военного трибунала громко зачитал приговор, на шеи осужденных накинули петли, в кузовах открыли задние борта. Урча моторами, грузовики медленно тронулись вперед, «гэрои», хрипя, засучили в воздухе ногами.

Глава 4

Война после Победы

Как и Краков, Львов от войны особо не пострадал. Во время наступления Красной Армии летом 44-го подпольная организация армии Крайовой подняла там вооруженное восстание.

Одновременно две советских танковых армии с десантом начали обходить город с севера и юга. Под угрозой полного окружения командующий немецкой группировкой отдал приказ оставить Львов, куда 27 июля вошли войска 1-го Украинского фронта маршала Конева.

На первой же улице Исаева остановил вооруженный патруль. Выяснив, что капитан демобилизован из армии и прибыл к месту жительства, старший патруля – офицер, сообщил, что в городе действует комендантский час.

– Так что следуйте в нужный адрес и до утра из дома желательно не выходить. Ночью в городе и его окрестностях опасно, – сказал офицер, возвращая документы.

– Это я уже понял, – спрятал их в нагрудный карман Исаев и, включив передачу, тронул с места. Фара мотоцикла высвечивала брусчатку, высокие здания со шпилями и остроконечными крышами, с темными слепыми окнами.

Миновав «Старый город» (там документы проверили еще раз), свернул на проспект с цветущими липами, тускло освещенный редкими фонарями, а оттуда на темную улицу, въехал через арку во двор.

Двор был небольшим, с двухэтажным облупившимся флигелем прошлого века, каретным сараем и меж ними глухой каменной стеной, вдоль которой росли несколько старых берез. До войны флигель занимали шесть семей, включая Исаевых. А сарай использовался для хранения дров и заготовок на зиму.

Остановив «Цундап» у подъезда, капитан заглушил двигатель, выключил фару и с бьющимся сердцем вместе с Рексом поднялся на второй этаж, куда выходили три двери. Прошел к средней, постучал – тишина. Еще раз – тишина стала звонче.

Вынул из кармана ключ (берег всю войну), отпер дверь и вошел в полную темноту.

– Отец, мама!

Никакого ответа.

Нащупал сбоку выключатель, на потолке вполнакала зажглась лампочка, высветившая прихожую и часть зала с мебелью. Позади скрипнула входная дверь – оглянулся.

За ней, обернутая шалью, на офицера испуганно глядела миниатюрная старушка.

– Тетя Азалия?

– Коля! – бросилась та вперед, прижалась к его груди и заплакала.

– Ну-ну, зачем так, я же вернулся, – погладил ее по худеньким плечам. – А где мои?

– Нету, – подняла на него заплаканные глаза.

Чуть позже они сидели на кухне с засохшим фикусом, где соседка рассказала, что до весны 44-го его родители оставались здесь, как и она, поскольку не успели эвакуироваться. Помогали друг другу, чем могли, ждали прихода наших.

Однажды утром Исаевы пошли на центральный рынок, надеясь выменять продукты, но вместо этого попали в облаву. Накануне подпольщики убили крупного немецкого чина, и их в числе еще девятнадцати мирных граждан взяли в заложники.

– Там же, у стены, всех и расстреляли, – всхлипнула старушка (капитан отвердел скулами).

– Но мы, Коля, – продолжила Азалия Петровна, – твоих похоронили. С другом отца, из второй квартиры, Василем Карповичем, ты его знаешь.

– Где?

– На Яновском кладбище, могилку я покажу.

Затем соседка ушла к себе, а Николай до утра просидел в зале. С выцветшего ковра на него грустно смотрел Рекс.

Утром, захватив с собой тетю Азалию с дядьком Васылем и оставив овчарку в квартире, выехал на кладбище. Могила родителей – осевший холмик с покосившимся крестом, была в его конце, со многими свежими.

Остановив мотоцикл рядом, капитан слез с седла, снял фуражку и долго стоял молча. Сказав старикам: «Помянем», достал из багажника бутылку водки, четверть кирпича хлеба и солдатскую кружку. Выбив ладонью пробку, наполнил кружку доверху, протянул ее соседу.

– Зэмля вам пухом, – сказал тот, глядя на могилу, и сделал несколько глотков.

То же сказала и Азалия, чуть пригубив. Николай допил без слов.

– А расстреливали их украинцы с «Галичины»[43], – нахмурился старик. – Те еще звери.

– Я запомню, – ответил капитан. – Такое не забывается.

Вернувшись домой, отдал часть оставшихся продуктов старикам (Львов жил по карточкам), заправил примус бензином, сварил кашу, накормил четвероногого друга, а потом решил устроить приборку. Когда у Исаева было тяжело на душе, он занимал себя работой. Она отвлекала и успокаивала.

Помимо прихожей с кухней в квартире имелись две комнаты, обставленные простой, но удобной мебелью, вода с канализацией, а также дровяная печь с камином. В трехстворчатом шифоньере отсутствовали многие вещи родителей (наверное, их обменяли на еду), но сохранились несколько его сорочек, выходные туфли и коричневый, с золотистой нитью шевиотовый[44] костюм.

Вынув из кладовки ведро со шваброй и тряпки, для начала смахнул везде пыль, затем вымыл пол и, отворив окна, проветрил жилище. Потом, прихватив ключ от их секции в сарае, вместе с Рексом спустился вниз. Отпер заржавевший навесной замок, распахнул одну половину двери. Дров внутри не было, только остатки коры, в углу темнели две пустых кадки, да на полке вдоль стены пылился десяток стеклянных банок. У другой, затянутый паутиной, стоял велосипед «ЗиФ», купленный Исаевым после летней практики в поле, на втором курсе. Здесь он тоже навел порядок, вымыл мотоцикл, закатил внутрь и повесил замок на двери.

Чуть позже, надев китель с галифе и почистив сапоги, Исаев оставил Рекса на попечение Василя Карповича (тот как раз собрался погулять в парке) и, выяснив, как доехать до обкома партии, направился к ближайшей трамвайной остановке. Сошел с трамвая на улице Виниченко, у стоявшего при входе в обком милиционера поинтересовался, где находится управления НКВД.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Бриджи – военные брюки.

2

РККА – рабоче-крестьянская Красная армия.

3

Шпалы – в данном случае знаки различия старшего офицерского состава.

4

СМЕРШ – аббревиатура военной контрразведки «Смерть шпионам».

5

Абвер – орган военной разведки и контрразведки Германской империи, Веймарской республики и Третьего рейха в 1921–1944 годах.

6

Шмайсер – расхожее название немецкого автомата МП-40.

7

Штурмовая винтовка – немецкий автомат StG 44.

8

Полесье – в данном случае часть территории Белоруссии.

9

Схрон – тайное убежище.

10

ППШ – советский пистолет-пулемет Шпагина.

11

Пистолет обр. 1933 г. (ТТ, Тульский Токарева) – первый армейский самозарядный пистолет СССР, разработанный в 1930 году советским конструктором Фёдором Васильевичем Токаревым.

12

Першерон – конь-тяжеловоз.

13

«Фенька» – противопехотная ручная граната Ф-1.

14

МГ – германский единый пулемёт периода Второй мировой войны. Разработан фирмой Metall-und Lackwarenfabrik Johannes Großfuß в 1942 году. Среди советских фронтовиков и союзников получил прозвища «Косторез», «Циркулярная пила Гитлера», «Эмга», «Крестовик».

15

«Колотушка» – расхожее название немецкой наступательной гранаты.

16

Легализация – приобретение агентом официального статуса.

17

Запасник – военнослужащий, находящийся в запасе.

18

Сидор – солдатский вещмешок (жарг.)

19

Боевка – сторожевое подразделение у бандеровцев и поляков армии Крайовой.

20

Аковцы – бойцы армии Крайовой (жарг.)

21

Бимбер – польский самогон.

22

Драники – картофельные оладьи.

23

Жовнежи – польские солдаты.

24

Секрет – в данном случае подвижной военный пост.

25

Дегтярь – советский пулемет Дегтярева (жарг.)

26

Хелм – немецкий концентрационный лагерь.

27

Х/б – хлопчато-бумажной обмундирование.

28

Трембита – один из разновидностей альпийского рога, род обернутой берестой деревянной трубы, народный музыкальный инструменм украинских горцев – гуцулов, которые проживают в основном на Западной Украине, а также в Восточной Польше, Словакии и северной Румынии.

29

Полонина – безлесный участок верхнего пояса Восточных Карпат, который используется как пастбище и для сенокоса.

30

Колыба – строение для отдыха пастухов в Западной Украине.

31

Гонт – щепа для покрытия кровли.

32

УПА – украинская повстанческая армия.

33

«Виллис» – марка легкового автомобиля.

34

Свитка – крестьянская куртка.

35

Провиднык – высшее начальственное лицо у украинских националистов.

36

Акция – в данном случае карательная операция бандеровцев.

37

Галичина – в данном случае западный области Украины.

38

Мазепинка – головной убор бойцов УПА

39

Ястребки – бойцы местной самообороны (жарг.)

40

Грепс – бандеровская шифровка.

41

Герлыга – пастуший посох.

42

«Нахтигаль» – батальон СС, сформированный из украинских националистов.

43

«Галичина» – дивизия СС, набранная из украинцев.

44

Шевиот – разновидность шерстяной ткани.