Полная версия
Таким образом, два основных направления долгосрочного прогресса – трудноизвлекаемая нефть и нефть арктического шельфа – проблематичны. Безусловно, нас могут поджидать сюрпризы. Или предложение Игоря Сечина сосредоточиться на мелководье у арктического побережья позволит занять выжидательную позицию. Но в отсутствие какого-либо прорыва российская нефтяная промышленность будет вынуждена топтаться на месте или, что более вероятно, шаг за шагом отступать по мере упадка Западной Сибири.
Кто примет на себя удар?
Следствием этих тенденций является то, что затраты на добычу российской нефти, которые до сих пор оставались на редкость низкими благодаря сохраняющемуся вкладу старых месторождений, в ближайшие годы неизбежно вырастут по мере того, как старые месторождения будут приходить в упадок, а доля новых месторождений будет постепенно увеличиваться. Несмотря на это, российская нефть по-прежнему будет иметь относительно низкую стоимость по сравнению с большинством ее конкурентов и Россия всегда найдет покупателя на свои баррели, даже в условиях падающего спроса. Но когда российская нефть займет более высокое место на кривой себестоимости, ее рентабельность будет сокращаться. Вопрос в том, как это повлияет на доходы российского экспорта и на распределение доходов от нефти между нефтяной индустрией и государством?
В обстановке снижения спроса и цен на нефть больше всего пострадает государство. Российская система налогообложения нефти основана на скользящей шкале, привязанной к мировым ценам на нефть. Основная концепция проста: по мере роста цен на нефть увеличивается доля государства; но когда цены на нефть падают, она снижается[151]. Таким образом, в 2011 году, когда мировые цены на нефть ненадолго превысили 120 долларов за баррель, государство забирало в качестве налога около 80 %; но к 2016 году, когда цены на нефть упали ниже 40 долларов за баррель, доля государства снизилась примерно до 40 %[152]. Смысл в том, чтобы гарантировать, что у нефтяной отрасли будут ресурсы для покрытия операционных расходов и капитальных вложений, независимо от движения цен. Иными словами, государство забирает большую часть нефтяной маржи, когда цены высоки, но принимает на себя удар, когда они падают[153]. В ближайшие десятилетия, когда производство в России сократится, а экспортные цены упадут, больше всего проиграет государство.
Каким может быть суммарное влияние всех факторов, обсуждавшихся до сих пор в этой главе, на российские нефтяные доходы? В качестве очень грубого мысленного эксперимента предположим, что добыча нефти в России к 2050 году снизится до 450 миллионов тонн, или 9 миллионов баррелей в сутки. Если предположить далее, что Россия продолжит экспортировать около 70 % добытой нефти, то при мировой цене в 30 долларов за баррель это принесет около 75 миллиардов долларов, что составит около 40 % того, что Россия зарабатывает сегодня. Из этой суммы, если доля государства уменьшится до одной трети, государству останется примерно 25 миллиардов долларов, или примерно одна треть его нынешней выручки.
Государство столкнется с растущей дилеммой – продолжать ли политику поддержки нефтяной отрасли с помощью налоговых преференций и скользящей шкалы, описанной выше, или попытаться урвать как можно больше нефтяной ренты в краткосрочном плане – по сути, «взять деньги и убежать». Эта дилемма станет еще более острой с началом 2030-х годов.
До сих пор мы сосредоточивались на перспективах добычи, но и переработка также заслуживает упоминания, особенно из-за ее влияния на внутреннее потребление и на автовладельцев. По мере распространения по миру электромобилей спрос на российские продукты нефтепереработки, особенно на бензин и дизельное топливо, будет снижаться. Прежде ожидалось, что экспорт бензина, традиционно скромный, будет быстро расти; «Энергетическая стратегия России до 2035 года» прогнозирует четырехкратный рост; экспорт дизельного топлива, традиционно намного больший, должен был удвоиться. Но этого не произойдет. Вместо этого излишки бензина и дизельного топлива будут перенаправлены на внутренний рынок, что приведет к снижению заправочных цен.
Это подводит нас к теме электромобилей. Только очень смелые автолюбители покупают в России электромобили. Инфраструктура почти полностью отсутствует: на всю Россию имеется всего 122 зарядные станции, из которых 71 сосредоточена, что неудивительно, в Москве и Санкт-Петербурге. На всем Дальнем Востоке их всего две. Электромобилями владеют два типа россиян: одна половина – это состоятельные люди в обеих столицах, которые покупают Tesla и другие люксовые бренды в качестве престижных диковинок. На востоке, напротив, люди приобретают подержанные Nissan Leaf, привезенные из Японии. В общей сложности во всей стране наберется едва ли 11 000 электромобилей, почти все легковые, на фоне 54 миллионов автомобилей с двигателем внутреннего сгорания по всей стране.
Можно не сомневаться, что в обозримом будущем в России электромобили будут оставаться не более чем нишевым рынком. Основных препятствий три: дороги, поезда и дешевое топливо. Междугородних магистралей почти нет (за исключением трассы Москва – Санкт-Петербург, на которой действительно есть десять зарядных станций). Без дорог грузовикам нечего делать; в России почти все грузоперевозки идут по железной дороге и, несомненно, будут идти и впредь. Что касается бензина, то по мере снижения международного спроса цены на российских заправках будут только снижаться. Короче говоря, распространение электромобилей в России сталкивается с почти непреодолимыми препятствиями. Российское правительство, признавая это, прилагает мало усилий для их продвижения. На российских дорогах двигателю внутреннего сгорания предстоит еще долгая жизнь.
Выводы
Проблему российской нефти можно резюмировать очень просто: Россия оказалась стиснута между с одной стороны угрозой снижения добычи и повышения затрат внутри страны и с другой стороны – перспективой снижения спроса на нефть и снижения цен за рубежом. Первое имеет мало отношения к изменению климата; второе все больше определяется именно им, по мере того как развитые страны движутся к декарбонизации. Если в результате пандемии COVID станет возможен третий нарратив – «медленнее и дольше», – то импульс декарбонизации может снизиться, но из-за более низких темпов роста мирового ВВП и снижения благосостояния этот нарратив тоже необязательно является хорошей новостью для российской нефти.
Основные источники неопределенности на мировом нефтяном рынке, как мы видели, лежат за пределами России и, следовательно, находятся вне ее контроля, будучи обусловленными главным образом тенденциями в области технологий, экономики и демографии, на которые в той или иной степени влияют энергетическая политика и регулирование других государств, особенно покупателей нефти. У российской дипломатии будет мало рычагов воздействия на все то. Единственным временным исключением являются соглашения между производителями нефти, такие как соглашения ОПЕК+, которые, скорее всего, будут нестабильными и недолговечными.
Другой источник давления на нефтяные доходы России находится внутри страны. Добыча на зрелых месторождениях Западной Сибири продолжит снижаться, несмотря на усилия нефтяных компаний. Развитие новых месторождений будет продолжаться, но они будут менее продуктивными, чем традиционные старые месторождения, а общие затраты на нефть из новых месторождений (то есть капитальные затраты плюс эксплуатационные расходы) будут намного выше[154], в то время как месторождения арктического шельфа будут оставаться недосягаемыми.
Старые российские месторождения с их низкими эксплуатационными затратами останутся рентабельными, но к середине 2030-х годов их доля в общем объеме добычи может составить менее половины, а безубыточная экспортная цена нефти с новых месторождений вполне может оказаться выше мировых цен[155]. Таким образом, когда в России говорят, а это говорят часто, что российская нефть останется прибыльной при цене от 25 до 35 долларов за баррель, это правда только наполовину. Более высокие затраты на новых месторождениях будут завуалированы многочисленными субсидиями и льготами, предоставляемыми государством, и, даже если это может поддерживать прибыльность нефтяных компаний на бумаге, это будет происходить за счет государства и не поможет утаить фундаментальный вердикт: прибыльность экспорта нефти для России снизится. Это будет справедливо даже в том случае, если компании смогут поддерживать добычу на уровне, близком к сегодняшнему уровню в 11 миллионов баррелей в сутки, потому что затраты на дополнительную добычу неизбежно будут находиться в верхней части диапазона[156]. По мере роста затрат экспортная безубыточная цена – цена, за которую должна продаться экспортная нефть, чтобы обеспечить безубыточность, – будет неуклонно повышаться, и по мере ее повышения прибыль от экспорта для компаний и особенно для государства будет уменьшаться. Это произойдет, даже если глобальный спрос и цены останутся на нынешнем уровне.
Однако по мере того, как тенденция к сокращению глобального спроса на нефть будет углубляться, произойдет несколько вещей. Во-первых, спрос, вероятно, будет снижаться быстрее, чем предложение, поскольку государства, зависящие от нефтяных доходов, не захотят сокращать добычу и будут жестко конкурировать друг с другом через свои государственные компании, создавая дополнительный импульс для понижения цен. Во-вторых, спрос будет сильно зависеть от переломных моментов на технологическом передовом крае, таких как момент, когда электромобили, работающие на возобновляемых источниках энергии, наконец возьмут верх или когда пластик подвергнется общемировому запрету. Спрос на нефть в таких точках может начать быстро падать. В-третьих, в ответ на это будут сокращаться инвестиции в нефть, по мере того как инвесторы станут искать более привлекательные возможности, хотя продолжающийся прогресс в технологии и эффективности нефтяных месторождений, как правило, сдерживает какие-либо резкие падения предложения. К середине века все эти тенденции наберут полную силу, что приведет к низким и продолжающим снижаться ценам на нефть в 2050-х годах и в последующий период, даже в сценарии медленного перехода.
На первый взгляд наиболее благоприятным для России может показаться описанный выше нарратив медленного перехода, поскольку он прогнозирует еще два десятилетия роста мирового спроса на нефть и медленное снижение после пика. Сценарий медленного перехода даст российской нефтяной промышленности больше времени для внедрения новых технологий, включая, возможно, прорыв в технологии трудноизвлекаемой нефти. Санкции могут быть смягчены, а международные нефтяные компании могут вернуться, что, наконец, позволит достичь прогресса на шельфе Арктики. Выигрыш во времени дал бы России больше пространства для маневра при подготовке к окончательному снижению цен на нефть.
Очевидно, что сценарий быстрого перехода был бы крайне неблагоприятным. Поскольку факторы, которые движут им, имеют свое происхождение в основном за пределами России, у нее будет мало контроля над ними. Единственной возможной краткосрочной реакцией, направленной на сохранение доходов от нефти, была бы тотальная война за долю рынка по более низким ценам; это, в свою очередь, было бы возможно только до тех пор, пока можно было бы поддерживать низкозатратное производство в Западной Сибири. В сценарии с быстрым переходом конкурентная позиция России быстро ухудшается.
Источником непредсказуемости остаются долгосрочные последствия COVID-19, который, как уже говорилось, может породить третий нарратив: «медленнее и дольше» – предусматривающий смешанный переход в течение более продолжительного периода. Но и он не выглядит для России таким уж обнадеживающим, если его результатом станет более низкий рост мирового ВВП, изменение рабочих привычек и упор на внутренние источники энергии. Вероятным результатом будет более низкий спрос на нефть при более низких ценах в течение длительного периода. На нефтеперерабатывающую промышленность особенно заметно повлияет изменение потребительских привычек на заправках; первым предупреждением можно считать нынешний серьезный избыток мощностей в мировой нефтеперерабатывающей отрасли. Если эти закономерности сохранятся, то доходы от российской переработки пострадают даже больше, чем доходы от экспорта сырой нефти.
Основным вопросом, повторим, будет не предложение, а спрос. Российская нефтяная промышленность располагает колоссальными запасами нефти, и российская нефть еще долго будет оставаться одной из самых дешевых в мире. Но доходы России от экспорта нефти будут зависеть прежде всего от будущего спроса на нефть, а также от цены на альтернативные источники энергии. В обозримом будущем российская нефть не окажется «проблемным активом». Вопрос в том, сколько именно денег она будет приносить.
Но каковы альтернативы нефти? Это мы и рассмотрим в следующих главах, начав с перспектив природного газа.
3. Может ли природный газ заменить собой нефть
Леонид Михельсон, основатель российской компании по производству сжиженного природного газа (СПГ) «Новатэк» – третий по богатству человек в России, его состояние на 2020 год оценивалось в более чем 23 миллиарда долларов[157]. Кроме того, он являет собой большую редкость для России, будучи создателем успешного частного стартапа. Предприятие пользовалось активной поддержкой со стороны Кремля[158]. За короткое время Михельсон стал лицом российского СПГ, путинским прорывом в будущее российского газа.
Михельсон начинал свою трудовую деятельность в качестве строителя газопроводов в Куйбышевской области (ныне Самарской).
Отец был директором строительного треста «Куйбышевтрубопроводстрой», крупнейшего в системе Миннефтегазстроя. Он меня возил с собой везде, где предприятие строило нефтегазопроводы ‹…›. Так что на нефтяные и газовые месторождения я начал ездить раньше, чем ходить в школу[159].
К концу 1980-х Михельсон сменил отца на посту начальника «Куйбышевтрубопроводстроя». Он быстро осознал возможности, открывшиеся во времена постсоветской приватизации. В 1991 году его компания стала одним из первых советских предприятий, которые были приватизированы, под названием «Нова», впоследствии измененным на «Новатэк»[160].
В те годы заработать на строительстве трубопроводов было невозможно, поэтому в середине 1990-х Михельсон переехал в Западную Сибирь[161], где начал приобретать неосвоенные газовые месторождения, которые тогда можно было заполучить практически за так[162]. В 2000-е годы «Новатэк» добился успеха, продавая газ промышленным потребителям и экспортируя конденсат – легкую нефть, получаемую вместе с природным газом, – на нефтеперерабатывающие заводы в Европе, где за него давали хорошую цену, используя при этом новые технологии, чтобы добраться до богатых конденсатом пород. Михельсон, прирожденный предприниматель, начал планировать следующий шаг – выработку СПГ. Это привлекло внимание французской энергетической компании Total. В 2011 году под присмотром тогдашнего премьер-министра Владимира Путина Total подписала соглашение о покупке 12 % акций «Новатэка» и 20 % акций недавно созданной дочерней компании «Новатэка» «Ямал СПГ», базирующейся на полуострове Ямал[163].
Россия есть Россия, и «Новатэк» не смог бы достичь своего положения без мощной государственной поддержки и влиятельных спонсоров. С самого начала Михельсон проявил способность формировать политические союзы и обезвреживать потенциальных противников. В его пользу сыграло то, что на тот момент «Газпром», будучи еще государственной газовой монополией, не проявлял особого интереса к СПГ и продолжал концентрироваться на своем традиционном бизнесе – трубопроводном газе. Владимир Путин, который в начале своего президентства стремился сделать Газпром главной энергетической компанией в России[164], впоследствии изменил свое мнение и начал поддерживать Михельсона и «Новатэк» в качестве своего основного поставщика СПГ[165].
Идея Михельсона и его французского партнера заключалась в том, что СПГ с Ямала можно будет экспортировать как на восток, так и на запад – на запад, в Европу, зимой и на восток, в Азию, летом по Северному морскому пути через Северный Ледовитый океан при помощи атомных ледоколов. Это была смелая концепция, потому что путь на восток через Арктику никогда прежде не использовался для транспортировки СПГ[166]. Тем не менее начиная с 2014 года благодаря партнерству между «Новатэк» и Total и активной поддержке российского правительства проект быстро и успешно развивался. В 2017 году на рынок Азии был отправлен первый танкер-газовоз, названный в честь покойного генерального директора Total Кристофа де Маржери, трагически погибшего в странной авиакатастрофе в Москве[167]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Честный и проницательный анализ, сделанный Джеймсом Хендерсоном из Оксфордского института энергетических исследований и Татьяной Митровой, руководителем Центра энергетики бизнес-школы «Сколково» в Москве, можно найти в их статье «Последствия глобального энергетического перехода для России»: James Henderson and Tat'iana Mitrova, «The Implications of the Global Energy Transition on Russia,» in M. Hafner and S. Tagliapietra, eds., The Geopolitics of the Global Energy Transition, Lecture Notes in Energy 73 (Cham, Switzerland: Springer, 2020), 93-114.
2
Несколько российских прибрежных городов, особенно Мурманск и Владивосток, построены на возвышенностях. Но российские климатологи ожидают, что к концу века Санкт-Петербург столкнется с серьезными наводнениями. См. обзор воздействия изменения климата на экономику России, сделанный Алексеем Кокориным, главой Всемирного фонда дикой природы в России: Александра Кошкина, «Тепловой удар по экономике», Профиль. 16 (29 апреля 2019 г.), с. 20–24.
3
См. обсуждение Майами и Нового Орлеана в: Orrin H. Pilkey, Linda Pilkey-Jarvis, and Keith C. Pilkey, Retreat from a Rising Sea: Hard Choices in an Age of Climate Change (New York: Columbia University Press, 2016), chaps. 3 and 4.
4
Мишель Вара из Комиссии по лесным пожарам Калифорнии, в интервью с Крисом Нелдером, (Chris Nelder) The Energy Transition Show, podcast no. 102, August 21, 2019, https://xenetwork.org/ets/episodes/episode-102-transition-as-wildfire-adaptation-in-california/.
5
Я признателен за эти мысли Кингсмиллу Бонду и его коллегам, авторам отчета The Speed of the Energy Transition, опубликованного в сентябре 2019 г. совместно компаниями Carbon Tracker, Bloomberg New Energy Finance и Rocky Mountain Institute, https://www.carbontracker.org/reports/speed-of-the-energy-transition/. Этот взгляд может показаться некоторым читателям излишне оптимистичным, и не следует недооценивать способность чиновников противостоять финансовым сигналам, исходящим от различных групп интересов, однако урок последних двух десятилетий состоит в том, что первые в конечном итоге берут верх. Хорошо написанная работа, где отстаивается противоположная точка зрения и делаются отрезвляющие выводы: Leah Cardamore Stokes, Short-Circuiting Policy: Interest Groups and the Battle for Clean Energy and Climate Policy in the United States (Oxford: Oxford University Press, 2020). В этой книге рассказывается о множестве способов, с помощью которых традиционные операторы могут отложить внедрение экологически чистых энергетических технологий и обратить вспять уже достигнутые успехи. Приход администрации Байдена и принятие твердой политики в области изменения климата на федеральном уровне может помочь преодолеть эти препятствия.
6
Отчеты о возможных долгосрочных последствиях коронавируса для изменения климата опубликовали МВФ и МЭА. Таких прогнозов, конечно, будет еще множество.
7
Лучшим доказательством является ряд отчетов Межправительственной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК). Последний отчет МГЭИК, названный AR6 Climate Change 2021, планируется выпустить в октябре 2021 г., а за ним последует 6th Assessment Report, намеченный на 2022 г.; см.: https://www.ipcc.ch/assessment-report/ar6/. В то же время я помню о возражениях многих специалистов по физике атмосферы, что повышение концентрации CO2 само по себе не может объяснить нарастающие симптомы изменения климата, особенно если учесть, что вода и тонкие облака на сегодняшний день с большим отрывом являются наиболее важными движущими силами парникового эффекта, тогда как концентрации CO2 в сравнении с ними малы. Очевидно, многое еще только предстоит понять. Тем не менее в этой книге я принимаю МГЭИК в качестве самого надежного руководства по существующему в сообществе ученых-климатологов консенсусу.
8
Вацлав Смил убедительно аргументирует эту мысль в своей книге: Vaclav Smil, Energy and Civilization: A History (Cambridge MA: MIT Press, 2017), pp. 388–397; Вацлав Смил, Энергия и цивилизация. От первобытности до наших дней (Москва: Бомбора, 2020), с. 372–382.
9
Об относительной скорости предыдущих энергетических переходов см. новаторское исследование: Reda Cherif, Fuad Hasanov, and Aditya Pande, «Riding the Energy Transition: Oil beyond 2040,» IMF Working Paper WP/17/120, May 2017, https://www.imf.org/en/Publications/WP/Issues/2017/05/22/Riding-the-Energy-Transition-Oil-Beyond-2040-44932.
10
По этому поводу см. справочник, подготовленный экономистом Массачусетского технологического института Брюсом Ашером: Bruce Usher, Renewable Energy: A Primer for the Twenty-First Century (New York: Columbia University Press, 2019). Две особенно сильные стороны этой работы – внимание к общим затратам на возобновляемые источники энергии (LCOE, levelized cost of electricity, нормированная стоимость электроэнергии) и его обсуждение возможных будущих синергий между возобновляемыми источниками энергии и электромобилями.
11
Это один из главных выводов из прогнозов BP от 2019 и 2020 гг. Как резюмирует главный экономист ВР Спенсер Дейл, главное, за чем нужно следить, – это не электромобили, а электроэнергия. См. презентации Дейла за 2019 и 2020 гг. на веб-сайте Центра стратегических и международных исследований: https://www.csis.org/events/2019-bp-energy-outlook и https://www.youtube.com/watch?v=QhuI1_UwxWs.
12
BP Energy Outlook: 2019 Edition, p. 23, https://www.bp.com/content/dam/bp/business-sites/en/global/corporate/pdfs/energy-economics/energy-outlook/bp-energy-outlook-2019.pdf.
13
Ipek Gençsü et al., G2 °Coal Subsidies: Tracking Government Support to a Fading Industry (London: Overseas Development Institute, June 2019), https://www.odi.org/sites/odi.org.uk/files/resource-documents/12744.pdf.
14
См. интервью с Лаури Мюллювиртой, одним из ведущих западных экспертов по политике китайского угля, в: Energy Transition Show, episode #138, January 26, 2021, https://xenetwork.org/ets/episodes/episode-138-transition-in-china/. Основные моменты в кратком изложении того же автора: Lauri Myllyvirta, «Analysis: Will China Build Hundreds of New Coal Plants in the 2020s?» Carbon Brief, March 24, 2020, https://www.carbonbrief.org/analysis-will-china-build-hundreds-of-new-coal-plants-in-the-2020s.
15
На основе «справочного» сценария Управления энергетической информации США, исходящего из «бизнеса как обычно».
16
Свежие примеры, взятые только за декабрь 2020 г., см. у Александра Кислова (географический факультет Московского университета) и Владимира Семенова (Институт физики атмосферы) (https://www.rbc.ru/rbcfreenews/5e672c469a7947421e50447c?from=materials_on_subject), а также у Андрея Киселева (Геофизическая обсерватория имени Воейкова) (https://rg.ru/2020/01/12/reg-urfo/uchenye-obiasnili-pochemu-klimat-rossii-tepleet-bystree-vseh-v-mire.html).
17
См., например, статью, одним из соавторов которой является Олег Анисимов, которого можно считать патриархом изучения арктического климата в России. На основе новых исследований и систематического повторного анализа доступных данных в ней подвергается сомнению концепция «метановой бомбы». Oleg Anisimov and Sergei Zimov, «Thawing Permafrost and Methane Emission in Siberia,» Ambio (an online publication of the Royal Swedish Academy of Sciences), November 2020, https://doi.org/10.1007/s13280-020-01392-y. В вечной мерзлоте действительно наблюдается растущее число «метановых кратеров», но это более мелкие и более локальные явления.