Зеркало Джека: отражение

Свет обжигал веки. Когда я открыл глаза, тьма расступалась какое-то время, прежде чем я смог осмотреть место, где нахожусь.

Капитан оказался прав. Серый, мрачный подвал с плесневелыми пятнами грунтовых вод на стенах. Тело окоченело от холода и позы: кисти рук стягивала тугая веревка за спинкой стула, точно такая же, как на скрещенных щиколотках. Я пошевелился, и по телу прошел разряд боли, казалось, конечности медленно отрывают от туловища, чтобы я смог прочувствовать каждую рассеченную клетку кожи, услышать треск костей.

Напротив меня была лестница. Некоторые ступени сгнили, треснули или вовсе обрушились. Кем бы ни был мой похититель, он хотел, чтобы я страдал не только физически, от невыносимой боли свежих ран и заломленных сухожилий, но еще и морально, глядя на путь к спасению, будучи практически на первой его ступени, но без возможности подняться наверх.

Я проклинал себя за пропущенный поворот, за все, что мог припомнить за вот уже десять лет знакомства с капитаном. Не просто знакомства, а своеобразного симбиоза. Впервые я услышал его на уроке физкультуры в школе. Теперь уже сложно представить, что я всегда был одним из самых спортивных учеников, выносливым и сильным. Все изменилось в один день. Я стоял на старте с Эл, всматриваясь в сигналы учителя, которому оставалось лишь опустить руку, чтобы мы бросились к финишной черте. Я бежал в паре с девчонкой, потому что она мне нравилась, а ей нужен был зачет по стометровке. Она считала, что, если будет гнаться за тем, кто быстрее нее, покажет лучший результат.

Мы отставили одну ногу, отвели руки, чтобы в нужный момент взмахнуть, разрезав воздух. Эл услышала: «Старт!» и бросилась вперед. Я же пересек линию и обмяк, потому что Капитан сказал:

– Слабак. Не мог придумать ничего лучше, чтобы добиться ее внимания. Она просто пользуется тобой, ты же знаешь.

Эл получила зачет. Все посмеялись над ней, решили, что я пошутил, согласившись помочь. Я сделал вид, будто так и было. Эл сказала, что не заметила, как я отстал на старте. В этих словах я услышал подтверждение голоса Капитана.

Он частенько говорил то, о чем я лишь иногда втайне от самого себя догадывался. Капитан раскрывал мне суть вещей, говорил, что учеба неважна, лучше друга, чем он, не найти, и вообще люди непредсказуемые и опасные. Так в конечном итоге Капитан стал моим единственным собеседником.

– Хватит скулить, – сказал Капитан, услышав мои мысли. – Мы не одни.

Он заставил меня вновь посмотреть на лестницу, и тогда я понял, что он имел в виду. На одной из ступеней сидел черный кот с повернутой набок головой и изучал мое жалкое бормотание.

При виде кота я вспомнил ночь. Не знаю, какое сейчас время суток, но человеческий взгляд из-под кошачьей морды я никогда не забуду. Я не сомневался, что передо мной был тот самый кот, который вился у моих ног и впивался когтями в кожу. Последнее, что должно было уметь делать это существо, – издавать голос.

Я смотрел коту прямо в глаза. Я где-то слышал, что животные не любят человеческий взгляд. Не знаю, так ли это на самом деле, но сидящий передом мной кот смотрел на меня в ответ, не двигаясь, даже не моргая.

Капитан молчал. Я был наедине со своим похитителем и старался соображать. Будь со мной здесь капитан, он бы так и сказал: «Соображай, недотепа, твоей шкуре грозит опасность».

Что делают в подобных ситуациях в фильмах? Не тогда, когда на тебя уставился кот, а когда ты приходишь в себя в подвале, связанный. Я никогда не любил геройские фильмы, с еще большим недоверием относился к фильмам ужасов. Так что первым, что мне пришло в голову, был жалобный крик, попытка пронзить бетонные стены писком в надежде, что поблизости есть тот, кто не останется равнодушным.

На деле же все обстояло иначе:

– Что тебе нужно? Зачем было меня похищать? – говорил я обездвиженному коту. – У меня нет денег, я живу в однушке в старом районе и выношу мусор только по нечетным числам. Черт!

Голос сорвался. Вдобавок к слезам, означавшим осознание безнадежности ситуации, я вспомнил, что забыл вынести мусор. День, другой, и остатки еды испортятся, поднимется смрадный запах. Только если… я вернусь домой и застану этот кошмар.

У меня тряслись руки. Постепенно дрожь дошла до ног, и тогда мое тело одолела такой силы судорога, что ножки стула застучали о бетонный пол. Мои мышцы, каждый их квадратный сантиметр, словно сжимали тески, мешая крови и кислороду двигаться в нужных направлениях. Тело искривилось, из приоткрытого рта потекли слюни, легкие перестали принимать воздух. Ходящий ходуном стул наклонился вперед, раскачался и замер на мгновение на задних ножках. Не смыкающий до того с меня глаз кот моргнул и ожил: зевнул, потянулся. Стул повторил движение маятника, из моего рта проступила пена, я мычал капитану, что нуждаюсь в его помощи, но оказалось слишком поздно.

Я откинулся на спинку стула и почувствовал, как тот накренился и вот-вот грохнется на пол. Кот заметил то же. Он запрыгнул на меня, перевесив в сторону спасения, и сбил темп судороги.

Я кричал Капитану:

– Спаси! Я вот-вот сдохну! У меня начался припадок.

Но он молчал. До тех пор, пока мы оба не взвыли от боли.

Кот махнул острыми когтями и оставил три симметричных разреза на моей груди. Я очнулся, и меня вырвало. В мозг снова поступил кислород, сердце закачало кровь по венам.

Первый приступ случился на приеме у психолога. Женщина в круглых очках, сером пиджаке с приподнятым воротом и копной седеющих волос, заколотых спицами, следила за каждым моим движением. Когда я зашел в кабинет, она сказала:

– Добрый день, молодой человек. Меня зовут миссис Телнел.

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться в голос. Психологу, которого мне назначил психотерапевт, на вид было лет пятьдесят, хотя короткая стрижка, яркая губная помада и вызывающий цвет лака для ногтей, могли скрывать еще десяток-другой. При первом же взгляде на нее мне показалось, что плохо скрываемая усмешка ударила по ее самолюбию. Я хотел было выпалить что-нибудь остренькое, что в подростковом возрасте делал не хуже задир, издевающихся над младшими школьниками, но сдержался. Я мог вывести из себя любого, но вид миссис Тернер с ее картавым языком, подсказал мне, что не стоит атаковать. По крайней мере, пока.

После приветствия, не размениваясь на любезности, психолог выдала мне несколько листов с тестами. Слушая ее громкое дыхание, я думал, что она смотрит на меня, следит не только за выбранными вариантами ответов, но и за тем, как долго я изучаю задание, и это вызывало во мне волны смеха. Я до последнего считал, что решаю тесты только потому, что миссис Тернер не хочет со мной разговаривать, боясь столкнуться с насмешкой.

Когда я закончил, психолог изучала ответы, что-то помечала на листочках, пока я барабанил пальцами по столу, изнемогая от тишины и безделья. Тогда еще во мне было столько энергии, что хватило бы, чтобы обеспечить работу атомной электростанции, как говорили иногда некоторые учителя.

Я изучал кабинет психолога. На стенах висели почетные грамоты и сертификаты, рисунки, очевидно, детские, поскольку напоминали скорее мазню левой пяткой, нежели визуализацию мыслей, а также фотография, где миссис Тернер стояла в окружении каких-то людей на фоне серого четырехэтажного здания, от какого веяло холодом. Тогда я еще не знал, что спустя несколько месяцев буду называть это место домом.

– Вы слышите голоса? – спросила женщина, поправив очки на носу.

– Только что слышал. Ваш, – ответил я без издевки, восприняв вопрос быстро и плоско.

– Я имею в виду в голове, – пояснила миссис Тернер. – Вы общаетесь со своим внутренним «Я»? Поймите, это нормально. Внутренний голос становится первым собеседником человека, когда он еще не умеет выражать свои эмоции и чувства иначе, как капризами.

К тому времени я провел в кабинете психолога не меньше часа, ответил на глупые вопросы теста, на подобие: «Вы когда-нибудь хотели причинить себе боль?» – да, сразу после того, как прочитал это. Я вытерпел хриплое дыхание миссис Тернер, когда та проверяла мои ответы, но, услышав прямой вопрос, на который не было вариантов ответа, я задумался. Почему-то мне казалось, что от ответа зависит, ни много, ни мало, моя судьба.

Порассуждав со своим внутренним голосом, я ответил:

– Да, общаюсь. Честно говоря, это он заставил меня ответить.

Я состроил гримасу наподобие той, что бывает у клоуна на детском празднике, когда он пытается развеселить кого-то, но в итоге доводит до слез. Миссис Тернер осталась при нейтральной мине, не выражающей ничего кроме железного спокойствия, как бы говоря: «Я видала экземпляры и покруче».

– Вы ответили, что время от времени стараетесь оградиться от окружающих людей. Почему? – спросила психолог.

– Люблю бывать один. Компании быстро надоедают.

– Так было всегда или что-то изменилось в последнее время?

Я задумался, поднял голову к потолку, заглянул в окно, увидев раскачивающиеся на весеннем ветру деревья. Заметив плавные движения, я почувствовал, как они притягивают меня. Мне захотелось сесть на подоконник, просунув ноги через решетки, какие были в этом здании на окнах каждого этажа, и раскачиваться вместе с ветвями.

В памяти всплывали картинки из детства. Ладони перед глазами расходятся, и я вижу несколько лучших друзей с праздничными колпаками. В центре стола, прямо передо мной, торт с горящими свечами. Огонь такой красивый. Через него взбитые сливки кажутся розовыми. Я приближаюсь к торту. Друзья сидят с надутыми щеками, чтобы случайно не задуть свечи вместо меня. Я обвожу их взглядом и слышу, как кто-то шепчет на ухо: «Не забудь загадать желание». Я делаю глубокий вдох и разом заставляю огонь исчезнуть. За столом поднимается гул аплодисментов.

– Дэниель? Все в порядке?

Миссис Тернер отрывает меня от мыслей. Я стал замечать за собой, что порой отвлекаюсь от действительности и могу пропускать все мимо ушей. Такого раньше не было, и мне становится страшно. Что со мной?

– Да, – ответил я, придя в себя.

– Отлично. Мне повторить вопрос, или вы его помните?

– Я уже ответил на него, – сказал я, осматривая комнату заново, узнавая в знакомых деталях что-то новое, что доставляло мне дискомфорт. – Раньше со мной такого не было.

Я заерзал на стуле. Принятая несколькими минутами ранее, поза показалась неудобной. Я подтянул штаны, сел. Закинул ногу на ногу. Поднялся, чтобы приспустить брюки, давящие на живот и вызывающие рвотные позывы, вернулся на место. Голова закружилась, руки отяжелели и упали вниз со стула.

Я не выношу тишины. Говорите! Говорите, черт бы вас побрал! Только не тишина. Только не…

– Вот, возьмите, – женщина протянула мне бумажный пакет, сопроводив это действие надежной улыбкой.

Вырвав пакет из рук, я заполнил его всем тем, что подпирал туго застегнутый ремень. Спустя десять секунд я откинулся на спинку стула, сжимая в кулаке тяжелый пакет с рвотой, словно это была фляга со спиртом, после глотка которого по телу распространилось тепло.

– Спасибо, – сказал я, вытерев рот. – Так на чем мы остановились?

– Вы говорили о Капитане. Он дает о себе знать время от времени, так ведь?

Я выпрямился, не сводя взгляд с женщины, занимавшей добрую часть своего скромного кабинета. Ее пышная грудь лежала на столе за баррикадой сложенных в замок пальцев. На покрасневшей коже шеи проступила морось. Психолог поправила очки, и я услышал голос:

– Эта сучка лжет! Она знает обо мне из рассказов мисс Блю. Ты не говорил ей ни слова.

Моя рука дернулась, едва не расплескав содержимое бумажного пакета, когда я услышал голос, похожий на гром, доносящийся со всех уголков тесного кабинета. Я замялся, осматриваясь в поиске того великана, кому мог принадлежать бас.

– Он снова что-то сказал? – спросила миссис Тернер. – Скажите, что именно?

Я не знал, можно ли доверять этой женщине. Все складывалось хуже некуда. Мисс Блю, мой психотерапевт, направила меня в кабинет номер тринадцать, к психологу, сказав, что со мной лишь побеседуют, больно не будет.

– Ложь! – сказал голос. – Тебя ждет адская боль! Они прикуют тебя к постели с плесневым матрасом и будут пичкать таблетками, уколами, пока ни затихнет не только мой голос, но и твой собственный. Ты превратишься в овощ, в зомби, сидящего на колесах только для того, чтобы волочить никчемное существование, отмечаться в журнале психбольницы, что ты не представляешь угрозы для общества.

Руки затряслись. Пакет с блевотой растекся по полу. Я хотел было что-то сказать, но губы не смыкались, голова начала отрицательно кивать, набирая все большую амплитуду. Стул подо мной раскачался, и я опрокинулся назад, зажмурился, предвосхищая удар, но его не последовало. Я открыл глаза и увидел крошечные глазки миссис Тернер, стоявшей за мной и контролировавшей мое состояние. Она не дала мне упасть.

Я знал проверенный способ избавления от судороги – упасть лицом вниз с кровати или начать биться головой о стену. Принято считать, что сумасшедшие делают это из-за навязчивых идей, однако на самом деле большинство из нас пытается заглушить голоса, почувствовать хоть что-то, кроме навязчивых мыслей, даже если это что-то – боль.

– Смотри, – говорит миссис Тернер сверху. – Мы сделали эту фотографию в прошлом году.

Психолог протянула мне фотографию в деревянной рамке с пластмассовым стеклом. Персонал больницы заботится о каждой мелочи, пытаясь обезопасить нахождение здесь пациентов. Я сверил фотографию с той, что несколькими минутами ранее разглядывал на стене. Она исчезла, стало быть, миссис Тернер сняла ее, чтобы показать мне.

– Узнаешь себя? – спрашивает она.

Узнаю ли? Я пришел сегодня на прием к мисс Блю. Успел даже заблудиться в одинаковых коридорах, не знал, где находится десятый кабинет, куда у меня была запись на тринадцать часов. Я в этом месте впервые, черт возьми!

Миссис Тернер мягко обхватила мой указательный палец и поднесла к одному из пациентов на фото, стоявших в серой пижаме на дворе стационарного отделения для душевнобольных. Я почувствовал приятный запах духов, тепло человеческого тела, забыв про корявую речь психолога, про идиотские вопросы теста.

– Вот, смотри. Лысый, со шрамом на голове, – ее голос струился, как родниковая вода, пробившаяся сквозь толщу земли и залежи горных пород, его хотелось слушать, прильнуть к плечу и наслаждаться. – Ты хотел себе модную прическу, но не смог усидеть на месте, и парикмахер задел твою голову, помнишь?

Я незаметно кивнул, хотя память была скомкана, и разобрать в виднеющихся из кома буквах нечто знакомое, было невозможно. Я доверился миссис Тернер. Она помнит все лучше меня.

– Только посмотри, какой ты тощий, – сказала она. – Нам было нелегко с тобой, но мы справились. С твоей помощью. Ребенку нелегко пережить гибель родителей. Особенно такую… Но мы уже очень близки к победе. Капитан скоро замолчит.

Мне ничего не оставалось, как устремить взгляд на женщину, которая верила в меня. Я потерял свою личность, потерял прошлое, но будущее, как уверяла миссис Тернер, еще можно было спасти. Тогда, глядя на лысого мальчугана с перекошенным в попытке улыбнуться лицом, я не узнавал себя. Я не мог поверить, что спортсмен в одночасье окажется рядовым.

– Скажи, чтобы эта шлюхина дочь облизала мои яйца, если думает, что ее внушения помогут тебе, – гонгом послышался голос Капитана. – Ты мой, Дэниель!

Я вырвался из рук миссис Тернер и со всей силой приложился о стол.

Закончив вылизываться, кот насторожился. Уши вертелись в разные стороны, словно локаторы, хвост выгнулся в упругую пружину. Передними лапами кот опустился на ступень ниже и принюхался к полу.

Попытки докричаться до Капитана ни к чему не привели, я сидел, свесив голову и чувствуя, как сухожилие за сухожилием растягивается и рвется. Тишина зажимала мне уши, шорохи и другие звуки, то и дело проникающие в сырой подвал, казались далекими, нереальными.

Все изменилось, когда кот спрыгнул на пол и покрался в мою сторону. В тот момент я услышал писк и понял, что помимо меня и черного кота здесь есть еще кое-кто. Крысы.

Писк усилился, умножился, и мне стало не по себе. Я машинально поджал ноги, но веревка впилась в мясо и позволила лишь закричать во весь голос.

Я бормотал что-то себе по нос, призывал и проклинал Капитана, ругал себя за решение повернуть на ту чертову дорогу, где меня встретил кот. Я шептал, слыша шипение кота за моей спиной. Оставалось лишь гадать, какие еще сюрпризы скрывает подвал, один ли здесь человек. Когда шипение сопроводилось отчетливым лязганьем когтей о бетон, я заговорил громче:

– Господи, только не так, не здесь, прошу тебя. Я слишком несчастен, чтобы заканчивать в грязном подвале. Я забыл вынести мусор.

Шипение переросло в рявканье. Я понимал, что за моими глазами происходит то, от чего, возможно, зависит и моя судьба.

Я зажмурился, стараясь отвлечься от животных звуков, но услышал то, чего никак не ожидал. Вразрез противостоянию за моей спиной новые звуки доносились сверху. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы вслушаться и поверить. Ключ вошел в замочную скважину.

Дверь простонала о том, что за порогом появился хозяин. Я услышал наверху голоса. Много голосов.

– Тихо, Триш, тихо! – голос был звонким и твердым, хотя в нем и слышались нотки старости. – Эти твари дразнят тебя, хотят отвлечь от истинно важных дел.

Одна нога неуверенно опустилась на ступеньку так, что я видел лишь ботинок. Жесткая коричневая кожа на высокой подошве. Следом за правой ногой опустилась трость, только затем левая нога. По перилле съехала большая ладонь с надутыми сардельками пальцев, словно покрытых воском. От одного их вида мне стало не по себе.

– Тихо, Триш! А ну иди к папочке!

Рявканье тут же прекратилось. Кот послушался хозяина и взбежал по лестнице к его ногам.

– Вот так, – сказал незнакомец, когда кот, которого он называл Триш, завился у ног, не обращая внимания на писк и шорох в полу. – Ну, кто там у нас?

Кот мурлыкал, а я кричал Капитану:

– Помоги! Помоги, черт тебя дери! Почему тебя никогда нет рядом, когда ты нужен?

Тишина расступилась. Незнакомец выслушал питомца и медленно, переставляя одну ногу за другой, спускался в подвал.

Я увидел его в полный рост, когда между нами оставалось пять ступеней. Кривые, разъезжающиеся в разные стороны ноги. Отросшие черные ногти, держащие трость. Выставленные вперед плечи, как у лыжника во время прыжка, и горб, оттягивающий шиворот старой серой жилетки. Круглое, обросшее седой щетиной от ворота до глаз, лицо. Обвисшие мочки ушей, густые брови. Слепые глаза.

По моей спине заморосила дрожь. Кровь стыла в жилах, я не мог дышать, хотя судороги не было. Был лишь страх. Такой чистый, что голова шла кругом, по телу разливался то жар, то холод.

Старик откашлялся. Я слышал каждый всхлип мокроты, поднимавшийся из легких.

– Меня зовут Дог, – сказал он склеенным от выделений голосом и сплюнул. – Добро пожаловать.

Между моих ребер сочился образовавшийся от открытой двери сквозняк. Где-то в подвале было окно или щель, отметил про себя я. Но какой от них прок, если мои руки связаны, а напротив стоит зверь, заперший меня в сырой яме?

– Скажи, как твое имя? – спросил старик.

Я демонстративно отвернулся, но скоро вспомнил, что старикашка не видит ни бельма. Не знаю, как лучше общаться с похитителями и маньяками наподобие этого. Я молчал, ожидая дальнейшего развития событий.

Дог щелкнул пальцами. Сидевший у его ног кот бросился ко мне и запрыгнул на колени. Я зажмурился, ощущая его дыхание у своего уха, а затем услышал голос и вздрогнул, думая, что он раздается из уст животного. Хотя в какой-то степени так оно и было.

– Поверь, я знаю о тебе куда больше твоего имени. Например, зачем ты сюда приехал.

Сердце забилось чаще. Мне казалось невероятным сказанное слепым стариком. Когти кота впивались в грудь, его сердце билось в такт с моим. Меня одолевала тревога. Капитан молчал, не взирая на всю ту боль, что я испытал в последний час. Я рисковал вновь провалиться в воспоминания, в контролируемые видения, как называла это миссис Тернер. Я был способен на все, находясь в них. В реальном же мире я рыдал от страха, слыша, как у одного уха скребутся крысы, а у другого дышит кот.

В конце концов, я выпрямился и раскрыл глаза, оцепенев от увиденного. Старик стоял прямо передо мной. Это его дыхание упиралось мне в шею.

– Я не люблю игры, Дэниель. – сказал он, обдав меня струей кислотного пара изо рта, отчего засвербело в носу. – Ты здесь не случайно, и моя цель рассказать тебе обо всем.

Дог смотрел мне прямо в глаза. На мгновение я засомневался, что он действительно слеп, однако мутная пленка, застилающая радужку, говорила сама за себя.

Отдышавшись, я осмотрел старика снова. Неуверенная стойка, чуть дрожащие руки и колени, сгорбленная спина. В этот момент меня осенило. Дог физически не мог притащить меня в подвал. Несмотря на то, что он был плотно сбит, небольшого роста, что придавало устойчивости, мою тушу Дог бы не потянул. Каким бы он ни был фокусником, коты тоже не в состоянии сделать это. Оставался лишь один вариант – ударил меня по голове и усадил на стул кто-то другой, сильный и беспринципный.

Мне ничего не оставалось, кроме как заговорить с Догом. Если в моем похищении замешан кто-то большой и сильный, мне лучше вести диалог со стариком.

– Где я?

Мой вопрос вызвал у Дога улыбку. Стоило сморщенным губам разойтись, как я увидел гнилые зубы и белый язык, облизывающий бледные десна.

– Пока тебе стоит знать лишь то, что ты в безопасности, – ответил старик. – Когда я пойму, что ты не сделаешь глупостей, я развяжу тебя и даже угощу вкусненьким.

Услышав эти слова, я подумал, что безмозглый старик пошутил. Он назвал сырой подвал, от которого у меня свистели легкие, безопасным местом. Либо он потерял рассудок настолько, что принял меня за очередного кота, каким может управлять, либо мои проблемы куда больше, чем я мог представить.

– Все зависит от тебя, Дэниель.

Когда от меня что-то зависело в последний раз – я угодил в подвал к ненормальному старику, так что он зря рассчитывает на легкую победу. Последние несколько лет я полагался лишь на Капитана. Он научил меня выходить на улицу, когда я вижу людей из окна квартиры. Именно благодаря ему я сел за руль микроба и отказался от прихода волонтеров, какие ходят в магазин, делают уборку и даже моют задницы тем, кому это не под силу. Без Капитана я никто.

Не придумав ничего лучше, я спросил:

– Зачем ты держишь меня в подвале?

Старик переложил трость из одной руки в другую, склонился ближе ко мне и сказал так, словно боялся, что его может кто-то услышать:

– Зло ищет тебя.

От услышанного мой желудок перевернулся. Блеклые глаза Дога сверкнули в тусклых лучах висевшей надо мной лампы, и я узнал этот взгляд. Точно такой же, какой был у кота, встретившегося мне на дороге.

Это было невероятно. Мою голову пронзил разряд молнии, виски накалились, как во время приступа. Но я готов был поклясться, что происходящее – самая что ни есть реальность. Возможно, я никогда не был к ней настолько близок.

– О чем ты говоришь? – спросил я.

– Что-то вело тебя сюда, не так ли? Некая невидимая сила, которой невозможно сопротивляться.

В этот момент вмешался Капитан:

– Я не доверяю тем, от кого пасет так же, как от Кэт. Либо все старики воняют одинаково, либо каждый из них норовит испортить тебе жизнь.

Не было времени препираться с ним, говорить, что он снова подвел меня. Я понял, что Дог не нравится Капитану, а, стало быть, и мне.

Я не успел ответить скрюченному старику, как тот протянул дряхлую руку и прикоснулся к моему лбу. От прикосновения незнакомца меня потянуло блевать, но после нескольких часов голода и лужи рвоты у моих ног – во мне ничего не осталось. Рука слепого старика была холодной, глаза за мутной пеленой заходили из стороны в сторону. Я попытался повернуть голову, но Дог давил с такой силой, что я не мог пошевелиться.

– В тебе говорит голос, – сказал наконец он. – Он привел тебя сюда.

Сидя на стуле, я провалился так глубоко, что стены и пол заволокло тьмой, свет лился лишь сверху – от лампочки, освещавшей загадочное лицо Дога. Старик приблизился к моему уху и зашептал:

– Зло владеет тобой долгие годы. Еще ребенком ты слышал его. Но лишь повзрослев, ты позволил ему говорить твоим именем. – Дог провел ладонью по моему лбу, протяжно завыл и замер. – Горькая судьба. Слабая душа. Он выбрал тебя.

Старик закрыл глаза и опустил руку. Дыхание не позволяло мне издать ни звука, я слушал свой организм, как органы опускаются и поднимаются вслед за диафрагмой, как сердце стучит с такой силой, что из глаз вытекают слезы. Я не мог понять, откуда слепой старик знает все то, о чем говорил, но что-то подсказывало мне, мой собственный голос, а не чужой, что все это правда, что я оказался здесь не случайно.