Золотые погоны империи

– А я, господа, хотел бы ещё немного коснуться проблемы рукоприкладства в нашей армии, затронутой поручиком Моремановым, – вновь включился в разговор штабс-капитан Разумовский. – Будучи на Восточном фронте, я, как-то, присутствовал на офицерском собрании, устроенном по приказу прибывшего на смотр нашей дивизии командующего 12-й армией генерала Радко Дмитриева. Этот генерал, болгарин по национальности, к слову, являющийся одним из наиболее способных и дальновидных генералов Русской армии, сначала очень дельно обрисовал нам сложившуюся, тогда, военную обстановку на фронте, а затем, и вообще, выступил перед нами со следующей очень проникновенной речью: «Проведите мысленную линию взаимоотношений между офицерами и солдатами. Если вы будете держаться с солдатами выше этой линии – вы останетесь для них чужими и далёкими; если опуститесь ниже этой линии – дойдёте до панибратства, потеряете уважение солдата и власть над ним. Чтобы избежать этого – командиру роты нужно знать каждого солдата в своей роте, а младшим офицерам – во взводе и полуроте. Входите в их нужды, заботьтесь о них; если нужно, даже пишите за неграмотных письма их родным. Спрашивайте у них, как живут их семьи, их дети, но, при этом, никогда не позволяйте им нарушать дисциплину и субординацию. Такие попытки нужно немедленно и жёстко пресекать». Поверьте, господа: эту речь генерала я запомнил на всю жизнь. Так, и в рукоприкладстве: везде должна быть своя «линия разумности». Кстати, Серж, что-то я не замечал, чтобы ты «перебарщивал» с зуботычинами своим нижним чинам. По моему, они за тебя готовы пойти «и в огонь, и в воду»; сам видел, как они тебя, в атаке, собой прикрывали. Так что, поручик, ты явно погорячился насчёт «кулака в рыло» в своей душещипательной речи.

– Позвольте и мне, господа, высказаться по этому поводу, – вежливо, но твердо «влез» в дискуссию штабс-капитан Черкашин, вновь назначенный (вместо погибшего Лемешева) командир 8-й строевой роты нашего батальона, боевой офицер, также прошедший Восточный фронт и попавший в 1-ю Особую пехотную бригаду после ранения и лечения в госпитале. – Был у нас в полку, на Восточном фронте, начальник пешей разведки поручик Буслаев, крупный и статный блондин. До войны он был землемером и в армию пришёл прапорщиком запаса. Так, вот, Буслаев никогда не грубил подчинённым. У него к провинившимся был свой особый подход. Бывает, вызовет к себе, в землянку, проштрафившегося солдата, прочитает ему нотацию, а затем, засучив рукав, покажет ему свою мускулистую руку и скажет полушутя-полусерьёзно: «Ты, батенька мой, смотри, я никого не бью, но, если позволишь, ещё раз, что-либо подобное, стукну – и дух из тебя вон». Однако, своей угрозы Буслаев никогда в исполнение не приводил. В полку его очень уважали и любили ходить с ним в разведку, а об его успешных разведывательных поисках в дивизии ходили целые легенды. Это я, к тому, господа офицеры, что, порой, можно и без лишней жёсткости обходиться. На одних кулаках «далеко не уедешь»… Хотя, каюсь, у самого есть такой грех: за разгильдяйство и трусость сначала сразу же даю провинившемуся «в зубы»… и лишь потом начинаю размышлять про «индивидуальный подход».

Все дружно рассмеялись.

Диспут затянулся, и я, незаметно для окружающих, попросил прапорщика Рохлинского выйти из землянки для серьёзного разговора. Он незамедлительно вышел вслед за мной и, встав лицом к лицу, вопросительно посмотрел мне в глаза.

Я всегда с симпатией относился к этому прапорщику и поэтому, учитывая его нынешнюю должность адъютанта командира нашего полка Дьяконова, решил рискнуть и попытаться, напрямую, расспросить его про ночной кошмар с перестрелкой двух рот из 1-го батальона.

– Послушайте, прапорщик, а что говорят в штабе полка о ночной перестрелке 2-й и 4-й рот? – спросил я у него в упор.

– А зачем это Вам, господин штабс-капитан? – сразу посерьёзнел тот.

– Хочу понять, как это произошло, чтобы избежать нечто подобного в будущем, – схитрил я немного.

– А что, тут, понимать: не пей «родимую» до беспамятства, и стреляться не придётся. Да, Вам то, господин штабс-капитан, это, ведь, не грозит. Вы же у нас, в полку – один из самых рассудительных, пожалуй, будете, – усмехнулся Рохлинский.

– Ну, зарекаться от чего-либо в нашей жизни не стоит; и «на старуху бывает проруха», – осторожно ответил я. – Скажите, прапорщик, а не направлялся ли, вчера вечером, кто-нибудь из штабных офицеров или «гостей штаба» в расположение 1-го батальона?

– По приказу или с депешей – никто, а так, инкогнито, если знаешь пароли – пройти мог любой из наших офицеров, включая меня. Что касается «гостей штаба» – французских представителей и журналистов, то вчера лишь два представителя французской прессы были в расположении штаба нашего полка, но было это ещё до обеда.

– И кто же эти газетчики? С чьего разрешения они находились в штабе? И куда, если не секрет, они «совали свой нос»? – пошёл я «ва-банк», отбросив всякую осторожность и скрытность.

– Это были французская журналистка Софи Моррель и её коллега Жерар де Моне; правда, приезжали и уезжали они порознь, с разницей в один час. Оба посещали, при этом, наблюдательный пункт штаба нашего полка, и оба действовали на основании разрешения, подписанного генералом Лохвицким. И, если мадемуазель Моррель посещает нас уже не в первый раз, то Жерар де Моне был у нас вчера впервые, – по-армейски чётко ответил мне Рохлинский, уже сообразивший, что я интересуюсь этим делом не из простого любопытства.

– Кто из наших офицеров сопровождал их на наблюдательный пункт? – задал я свой очередной вопрос прапорщику.

– Мадемуазель Моррель, как всегда, сопровождал в полк и обратно прапорщик Васнецов из отряда связи и военно-хозяйственной службы бригады, кстати, по моему, горячо влюблённый в эту журналистку, а Жерара де Моне сопровождал Ваш покорный слуга, так как привёз его в полк и увёз обратно личный водитель Лохвицкого, – отчеканил свой ответ Рохлинский.

– А чьи позиции лучше всего видны с наблюдательного пункта полка, – задал я свой последний вопрос.

– Второй и четвёртой роты 1-го батальона, – с большой заминкой растерянно произнёс прапорщик, только сейчас осознав весь тайный смысл моих вопросов. – Это, что же, тогда, получается, господин штабс-капитан, весь этот ночной кошмар может быть не случаен?

– Не знаю, прапорщик, пока не знаю… – задумчиво ответил я ему. – У меня к Вам, пока, только одна просьба: не говорите никому о нашем с Вами сегодняшнем разговоре. Во-первых, это может быть небезопасно для нас обоих, а, во-вторых, я буду считать Вас, тогда, тем или иным образом, причастным к этому трагическому происшествию.

На этом мы расстались, и прапорщик вновь спустился в офицерскую землянку, а я ещё долго стоял, глядя на копошащихся в окопе солдат и думая о том, как же мне вырваться с передовой и добраться со своей информацией до генерала Лохвицкого. Так, и не найдя решения этого вопроса, я, немного погодя, также спустился вниз к своим друзьям и коллегам.

Решение моей проблемы пришло через два дня, и совсем не такое, как я себе представлял. Приказом французского командования 1-я Особая пехотная бригада выводилась на отдых в специальный лагерь в тылу французских войск. При этом, на смену нам должна была заступить лишь недавно прибывшая во Францию 3-я Особая пехотная бригада Русского Экспедиционного Корпуса.

Глава 5. Софи

Смена русских пехотных бригад произошла шестнадцатого октября одна тысяча девятьсот шестнадцатого года. Свежие роты 3-й Особой пехотной бригады быстро и без суеты занимали наши окопы, а мы столь же оперативно передавали им наш бытовой «инвентарь» в землянках и без лишнего шума покидали обжитые позиции.

Третья бригада, сформированная по тому же принципу, что и наша, то есть – из двух пехотных полков, численностью пять тысяч человек каждый, тем не менее, сильно отличалась от первой бригады, и, в первую очередь, «качеством» личного состава.

Генеральный штаб в России, наконец-то, ушёл от «показного» принципа формирования и стал осуществлять набор во все последующие подразделения Русского Экспедиционного Корпуса только по профессиональным критериям, с большим расчётом на крестьянский элемент. Так, 3-я Особая пехотная бригада была сформирована, главным образом, из крестьян и казаков уральских губерний, и в ней, в гораздо больших размерах, присутствовали нижние чины, уже прошедшие Восточный фронт и являвшиеся георгиевскими кавалерами.

Маршрут их продвижения во Францию тоже разительно отличался от нашего. Они проплыли на пароходах из Архангельска через Северное море в северную часть Атлантического океана и высадились во французском Бресте. Дальше же их продвижение в провинцию Шампань мало чем отличалось от нашего.

Несколько другая судьба ждала 2-ю и 4-ю Особые пехотные бригады Русского Экспедиционного Корпуса. Они, первоначально проделав тот же путь, что и третья бригада, далее, одна за другой, вместо Французского-Германского фронта, были направлены на далёкий от Франции Македонский театр военных действий, где им, совместно с англичанами, итальянцами, сербами и теми же французами, пришлось вести не менее ожесточённые бои с целой коалицией германских, австрийских, болгарских и турецких войск.

Но, если честно, дальнейшее будущее 2-й и 4-й Особых пехотных бригад нас, тогда, мало волновало, так как оно никак не было связано с нашими местными успехами и неудачами…

Отдых, как нельзя, вовремя, пришёлся нашим потрёпанным и измученным, в так называемой «позиционной войне», батальонам. Роты нуждались в доукомплектовании, да и, просто, в моральной передышке от ежедневных обстрелов и частых атакующих вылазок врага. Поэтому, мы с нескрываемыми улыбками на лицах весьма спешно покинули свои изрядно «поднадоевшие» позиции, радостно предвкушая этот честно заслуженный нами кратковременный отпуск от этой ужасной войны.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.