Милость крестной феи

Мария Заболотская

Милость крестной феи

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Заболотская М., 2024

© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024

* * *

Пролог

Общеизвестно, что один из самых распространенных человеческих страхов – прожить жизнь впустую. Впрочем, каждый толкует ее пустоту по-своему. Одному кажется, что для наполнения жизни смыслом требуется просто-напросто получить то же, что есть у обычного человека: семью, достаток, позволяющий не впасть в нужду, и дело, не считающееся предосудительным среди ближайших соседей. Другие же, напротив, полагают, что подобное существование и есть худший род пустоты, так что всю жизнь ищут способ ощутить себя особыми, избранными судьбой или богами.

С одной такой мятежной души и начинается наш рассказ.

Глава 1

Молодая женщина, которую звали Маргаретой, недавно родила в законном браке дочь и оказалась вознагражденной не только счастьем материнства, которое превозносят с сотворения времен, но и, как это нередко случается с молодыми матерями, душевным расстройством, насчет коего люди стараются помалкивать. Иными словами, глядя на младенца, она то плакала от умиления, ощущая себя счастливейшей женщиной на земле, то скрипела зубами от неясных страхов, терзаний и прочих темных чувств, объяснить которые самой себе не могла. Осень в том году началась рано, погода стояла холодная и мрачная. Каждая злая морозная ночь отъедала кусочек времени у слабого блеклого дня, и на душе у Маргареты становилось все беспросветнее.

Ее собственная мать, которую все давно звали не по имени, а Старой Хозяйкой – раз уж она всем заправляла и в своем доме, и в доме зятя, – смотрела на нее с беспокойством, однако вслух повторяла, что это всё сродни родильной горячке и вскоре пройдет само по себе. С Маргареты – своей единственной поздней дочери – она не сводила глаз ни днем, ни ночью, терзаясь такими же неясными опасениями, и вскоре оказалось, что чутье ее не подвело.

– Матушка, – обратилась к ней Маргарета как-то раз, – скажите-ка, а правду говорят, что женщины из нашего рода могут взять фею в крестные для своего ребенка?

– Вздумалось тебе повторять старые сказки! – сердито воскликнула Старая Хозяйка. – Посмотри, как ты побледнела и подурнела от глупых мыслей! Твой муж вскоре перестанет тебя узнавать – и поделом! А он ведь любит тебя, славный добрый человек!.. Я выдавала тебя замуж настоящей красавицей, все соседские кумушки локти кусали от зависти, что не в их дом пойдет такая невестка. И что теперь? Волосы блестели золотом, а нынче солома соломой, щеки серые, глаза – словно паутиной затянуты…

– Ах, матушка, разве важно это всё, раз жизнь моя устроилась так обыденно? – отмахнулась Маргарета. – Ни волосы, ни глаза не помогли мне стать чем-то большим, нежели я была…

– Право слово, ты городишь какую-то чушь! – успела вставить рассерженная Старая Хозяйка, но печальная, исступленная Маргарета не обратила никакого внимания на ее слова.

– Посмотри: какой ни была я красавицей, однако не вышла замуж сколько-нибудь удачнее, чем мои подруги. Жила в усадьбе с одной стороны ручья, а потом, как вышла замуж, перебралась в такую же – только на противоположном берегу…

– Ничего себе – такую же! – вскричала в негодовании ее матушка. – Да здесь одной только пашни вдвое больше, в доме – два камина, а уж какие здесь луга!..

– Всё то же самое, – упрямо повторила Маргарета. – Камином больше, камином меньше, а живем мы здесь так же. Моя доля ничем не отличается от твоей, да и поменяй нас местами с теми же Брайнами – никто со стороны не заметит разницы.

И как ни ругалась с ней Старая Хозяйка, которую возмущала сама мысль, что кто-то может спутать ее с соседкой, болтливой тощей кумушкой Брайн, Маргарета лишь бледнела, дурнела и все разговоры сводила к тому, как скучна судьба у обычных здешних людей.

Зять, на счастье, в то время был в долгом отъезде и не слышал, какие странные речи начала вести жена. Но что будет, когда он вернется, а Маргарета при нем заговорит об убогости своей доли? Какой мужчина стерпит, чтобы его дом и род попрекали заурядностью? Устав от этих бесполезных споров, матушка в конце концов решила, что разговор и впрямь стоит перевести на старые сказки – раз уж они интересуют ее дочь.

– Что ж, милая, – начала старая женщина, щупая горячий лоб Маргареты, которая вовсе перестала подниматься с постели и дрожала, хоть огонь в камине горел день и ночь, – ты что-то говорила о феях? Надо же, какая у тебя память: все-все помнишь… Я рассказывала тебе эту историю давным-давно, когда ты болела – вот как сейчас, бедное мое дитя.

В самом деле, наш род по женской линии идет от знатных заморских чужестранцев, которые поселились здесь, у великого леса, в незапамятные времена. От них же нам достались золотые волосы и голубые глаза, отличавшие нас от местных. Лесные духи поначалу невзлюбили соседей, но затем какая-то из наших прабабок сумела с ними подружиться – то ли спасла из капкана верховую лань, на которой ездила лесная принцесса, то ли любезно поприветствовала дочь туманов… Кто знает, как оно было! Но с той самой поры женщина из нашего рода может позвать фею в крестные для своей дочери – и только для дочери. Потому-то, наверное, так и вышло, что рождаются у нас почти одни девочки. У твоей тетки мальчик родился лишь после семи девчонок – сама знаешь!

Тусклые прежде глаза Маргареты, бездумно баюкавшей младенца, заблестели.

– Как это славно! – воскликнула она и принялась целовать спящую девочку. – Слышишь, Эли? Ты могла бы получить фею в крестные!

– Могла бы, а как же, – закивала головой Старая Хозяйка, обрадовавшись тому, как оживилась ее дочь. – Так что не говори, будто в нас нет ничего особенного, – многие ли могут похвастаться таким даром? Уж предки Брайнов точно и краешек плаща феи не смели бы поцеловать! Никто, правда, из нашего семейства на моей памяти не воспользовался милостью Иных – и хвала богам. Опасная это затея – лишний раз привлекать к себе их внимание. Хорошо, что их нынче нет! Лет сорок прошло с тех пор, как здесь видели в последний раз фею, и, говорят, она не сотворила тогда ни единой злой проказы, не подшутила ни над одним лоботрясом, и даже от лихорадки никто не помер – может, то и не фея была вовсе?..

– Матушка, ты говорила с теми, кто видел фею? Как она выглядела? Где показалась людям? – засыпала ее вопросами Маргарета, и Старая Хозяйка, умиленно подумав, что ее дочь – сама еще сущий ребенок, принялась рассказывать, что фею заметили в старом яблоневом саду, который сейчас совсем заброшен.

– Уже тогда деревья были такими дряхлыми, что едва-едва выдерживали тяжесть яблок, а сейчас там одна только дичка да кусты бересклета. Было время, когда за этот сад вели спор твой прапрадед и прапрадед любезного твоего Одерика – он как раз на границе наших земель. Это сейчас дрянные деревья никому не нужны, а прежде лучших красных яблок в этих краях было не сыскать. Поговаривали, что они могли висеть на ветках до первых снегов – настолько крепкими и сочными были. Сохранялись они в погребах до самой весны – гниль их не брала, и никто не видел в них червоточины. А всё потому, что какой-то хитрец из нашего рода выпросил у случайно встреченной феи яблочное зернышко – сказал, что сроду не видал таких алых губ, как у нее. «Да ведь только мне никто не поверит, добрая госпожа, когда я буду рассказывать про это! – сказал он фее, усердно кланяясь. – Мне и сравнить-то не с чем, кровь людская – и та бледнее! Если бы ваша милость подарила мне зернышко от того волшебного яблока, которое у вас в руках… Вот оно – точь-в-точь алое, как ваши губы! Я бы вырастил из него дерево, дождался яблок и всем бы говорил, что цветом они как губы самой прекрасной из дев тумана!» Фее пришлись по душе его хитрость и обходительность – к тому же он был хорош собой, как и все юноши из нашего рода! – вот она и подарила ему зернышко. Многие считали, что он мог бы попросить что-то более ценное, раз уж фея оказалась так добра, но потому-то эти глупцы и не пользовались расположением Иного народа…

– Так что же, фея пришла потом в тот сад? – нетерпеливо спросила Маргарета. – Она искала красивого юношу?

– Может, и искала, – рассудительно отвечала ее матушка. – А может, то была совсем другая дама… Кто их разберет – они настолько красивы, что человеческий глаз одну от другой не отличит! Дело было поздней осенью. Слуга-бездельник пришел ближе к вечеру убрать изломанные ветки в саду, упавшие летом под тяжестью плодов. Алых крепких яблок в саду по-прежнему урождалось так много, что мой батюшка приглашал ближних и дальних соседей собирать урожай и разрешал унести с собой столько, сколько мог поднять один человек. Но даже они не могли собрать все плоды до единого, и в ту хмурую пору яблоки светились темно-алыми огоньками среди голых черных ветвей.

Из веток же получился огромный костер, ярко пылавший в холодных сумерках. Видимо, фее понравился его свет, и она выступила из-за деревьев как есть: платье из тумана и дыма осенних костров, вышивка на нем – из вечерних звезд, а в глазах – лунный свет. Слуга оказался преглупым увальнем и испугался так, что принялся кричать на нее, мол, нечего ходить в чужом саду и зариться на яблоки. Она расхохоталась, поднявшись над землей, как бесшумная серая птица. Затем сорвала яблоко с ветки и сказала, что люди испортились и стали так грубы, что говорить с ними – никакого удовольствия. Слуга же, вместо того чтобы просить прощения, трусливо удрал, вопя во весь голос. Когда люди сбежались в сад, то увидели, что там никого нет, а яблоко, которое сорвала фея, лежало на земле – надкушенное ее острыми зубами и почерневшее. Те, кто видел его, клялись, что на нём отпечатались клыки, как у дикого зверя. Ну а по весне старые деревья начали сохнуть одно за другим, и вскоре сад пришел в запустение: не осталось больше тех яблонь с чудесными алыми яблоками. Вся молодая поросль оказалась дичками, а плоды на них – сплошь горько-кислыми.

– Но вы ведь говорили, что фея не сотворила тогда злых проказ, – заметила Маргарета, слушавшая очень внимательно.

– Так кто знает, по ее воле это случилось или же нет? – развела руками Старая Хозяйка. – Деревья были очень древними, им давно пришло время умирать. Ну а от старого хорошего корня часто идет бесполезная дрянная поросль.

– А как же милость фей? Мы всё еще можем приглашать их в крестные?

– Возможно, что и так, – матушка погладила Маргарету по голове. – Но кому бы вздумалось это проверять?

– Что же плохого в том, чтобы выпросить у Иного народа милость для ребенка? – Маргарета говорила с некоторой обидой, хмурясь и кусая губы; ей не нравилось, как Старая Хозяйка уводит разговор в сторону. – Разве не ищет каждый для своих детей помощи и покровительства?

– Покровительство феи дорого обходится! – сердито отвечала ей мать. – Каждая их милость – с подвохом.

– Зато и судьба станет особой! – сказала на это Маргарета и снова поцеловала свою маленькую дочь, шепча ей, что прежде в мире не рождались такие красивые славные девочки.

– Разве тебе место в этих лесах? – повторяла она вполголоса, глядя на розовое младенческое личико. – Разве для такой жизни ты рождена? Нет, ты заслуживаешь гораздо большего! Даже при королевском дворе нет таких красавиц. Твой удел должен быть велик – не то что у нас…

– Ох, Маргарета, побойся богов! – вскричала Старая Хозяйка, заслышавшая в этих словах нечто тревожное и дурное. – Не вздумай звать к Эли фею!

Но дочь не смотрела ей в глаза, качала ребенка и тихонько напевно повторяла: «Эли вырастет такой красавицей, что выйдет замуж за принца – не меньше, особенной девочке – особенная судьба… Скоро, Эли, скоро! Удача улыбнется тебе, судьба будет добра, а высшие силы не откажут в милости…»

Но разве не все счастливые матери лепечут что-то похожее своим маленьким дочерям?

Несколько дней Старая Хозяйка тенью ходила за Маргаретой, желая разувериться – или убедиться окончательно – в своих подозрениях. Та же будто ожила: лицо посвежело и косы заблестели золотом. Красивее девушки не было в здешних краях, разве что нос мог быть чуть тоньше и длиннее, а щеки – не так округлы, но кто замечает такие мелочи, если голубые глаза сияют, а белая кожа нежна, как шелк? Болезнь уходила, и сердце матери постепенно успокаивалось: дочь больше ни словом не обмолвилась о феях или скучной жизни.

– Пора мне наведаться в собственный дом, – наконец сказала Старая Хозяйка сварливым, но вместе с тем довольным голосом. – Наверняка слуги совсем обленились и бездельничают день-деньской! Ох и задам же я им трепку, если во дворе не прибирались, в доме не чистили дымоход, а лисы растащили кур…

Продолжая вслух перечислять все воображаемые бедствия, свалившиеся на усадьбу в ее отсутствие, Старая Хозяйка быстро собралась в недальнюю дорогу, шустро запрыгнула в коляску и отбыла, на прощание расцеловав дочь и внучку, при этом проливая положенное количество счастливых слез.

Той же ночью Маргарета, отпустив всех слуг пораньше, накинула плащ, взяла на руки Эли и пошла в старый сад. Страха она не испытывала – напротив, ее била дрожь радостного предвкушения.

Ночь выдалась ясной, но в зарослях диких яблонь царила непроглядная тьма. С трудом Маргарета пробиралась вперед, бережно прижимая к себе спящую дочь, чтобы голая кривая ветка не коснулась ее лица, не брызнула холодной дождевой водой, не напугала громким треском. Неясное, но сильное убеждение вело ее вперед, и собственные поступки не казались безумными или глупыми. «Это здесь! Это здесь! Я рождена на свет, чтобы на этом самом месте произнести нужные слова…» – повторял внутренний голос.

– Госпожа фея! – громко сказала она, остановившись. – Я прошу вас стать крестной матерью моей дочери!

Глава 2

Должно быть, другой человек, услышав тишину ночного заброшенного сада, подумал бы, что его просьба осталась никем не услышанной, но Маргарета терпеливо ждала, ничуть не сомневаясь в том, что получит ответ.

Луна зашла за тучу и вышла из-за нее, ветер шумел в ветвях. Лесной зверек зашуршал в пожухшей траве. Маргарета стояла неподвижно, глядя в темноту, – и только ее руки в тонких перчатках подрагивали. Она знала, что все делает верно.

– Что ж, ты вправе просить об этом! – прошелестел тихий голос. Тени кривых ветвей качнулись, хотя ветер к тому времени стих, а затем слились в единую изломанную полосу тьмы. И из нее, как из трещины, ведущей в неизведанные недра, медленно и торжественно появилась тонкая высокая фигура. Лица ее было не разглядеть – она походила на осколок звездного неба, упавший на землю: абсолютная чернота и мелкие искры звезд.

– Согласитесь ли вы?.. – пролепетала Маргарета, испытав запоздалый страх: вовсе не так она представляла себе Иное существо.

– Я должна взглянуть на девочку, – промолвила тьма. – Не каждый человек достоин особой судьбы!

Звездная чернота была холодна, как лед; пальцы Маргареты онемели, когда фея склонилась над младенцем, а Эли, почувствовав дыхание Иной, захныкала во сне.

– Что ж, – сказала фея, – эта девочка может стать моей крестницей!

Внезапно Маргарета ощутила тревогу, хоть слова эти должны были стать подтверждением ее самых заветных мечтаний.

– Моя дочь… – неуверенно начала она. – Моя дочь может стать кем-то… значительным?

– О да, – согласилась фея.

– Она прославится, будет богатой, выйдет замуж за знатного человека?

– Это может случиться с ней.

– На ней женится… принц? – страшась собственной храбрости, спросила Маргарета.

– Если я сделаю ее судьбу особой, – отвечала тьма.

– Эли заслуживает самого лучшего! – горячо промолвила Маргарета, отчего-то чувствуя, что надо кого-то убедить в правильности своего поступка. Фею? Саму себя?

– Да, это очень славная девочка, – тьма снова склонилась над младенцем. – Она вырастет красивой, доброй и умной – в человеческом понимании, разумеется. Но это еще не залог особой судьбы, Маргарета…

Феи знают многое – отчего бы им не знать имя той, что пришла просить их покровительства? – но в миг, когда Иная обратилась к Маргарете по имени, все переменилось. Страшное и тягостное предчувствие сжало ее сердце.

– А что же такое – особая судьба? – спросила женщина, испугавшись так, что разум ее прояснился: теперь она отчетливо понимала, как безумна была ее затея.

Фея замерла. До этого она плавно, по-змеиному покачивала головой, все еще разглядывая младенца. Потом рассмеялась тихо и недобро.

– Забавно… Это будет забавно! – воскликнула она. – Видишь ли, Маргарета, обычно на этот вопрос мы не отвечаем. Да его никто и не задает. И я бы ушла, едва услышав его, ведь это значит, что ты сомневаешься, а мы не любим сомневающихся… Но сегодня сделаем по-другому. Я скажу тебе, какая особая судьба ждет Эли! Она выйдет замуж за принца, но до того ты, Маргарета, умрешь, так и не увидав, какой красавицей станет дочь. Затем умрет твой муж, Одерик, да и старой матушке твоей осталось жить недолго. Эли останется одна на попечении чужой злой женщины, и долгие годы каждый ее день будет начинаться со слез и заканчиваться слезами. Ее будут бить, унижать и принуждать к самой грязной работе. Если она вздумает кому-то пожаловаться, то ее высмеют и накажут вдвое хуже. Если попробует сбежать – вернут и посадят под замок, на хлеб и воду. В ее жизни не будет ни капли счастья, любой другой человек от такого ожесточится и огрубеет. Но твоя Эли способна все это выдержать – я вижу это. Раны затянутся, кости срастутся. А в тот миг, когда отчаяние ее станет таким полным, что сердце будет готово вот-вот разорваться, – к ней приду я. Я одарю ее несравненной красотой, приведу к принцу и сделаю так, что он полюбит ее, а она – его, как будто сама судьба предназначила их друг другу. Эли поверит в то, что это – счастливый исход, и до конца дней будет благодарна мне, как была бы благодарна своей доброй матушке, останься ты в живых. А когда у нее родится дочь, то она попросит меня стать ее крестной матерью, чтобы у девочки была особая судьба…

– Нет… – прошептала ошеломленная Маргарета. – Нет! Это ужасно, я не могу… я не хочу! Почему вы желаете зла ей… и мне? Просто ради забавы? Разве не в ваших силах просто дать ей любовь, богатство, почет? О, вы просто играете с нами и радуетесь, когда нам больно, ведь так?

– Вовсе нет, – с радостным предвкушением возразила фея. – Я не всесильна и не могу управлять судьбами. Создать чудо истинной взаимной любви и вовсе не под силу ни одному чародею или фее, то ли дело наколдовать любовь несчастную и бесполезную… Создать нечто прекрасное и гармоничное всегда сложнее, чем разрушить. Для судьбоносных чар нужно много, много особой силы! И взять ее можно только из человеческих страданий. Разве ты не слышала, что человек добывает счастье потом и кровью? Старые храмы не зря омывались кровью жертв – люди в те времена больше смыслили в истинной магии, хоть и называли вслух ту силу благословением богов, да и управлять ею толком не умели. Им хватало того, что в местах, где кто-то страдал, появлялось нечто, помогающее изменять судьбу, отвечающее на просьбы и мольбы. Теперь же считается, будто, пройдя тяжкие испытания, не сломавшись и не отступив, люди получают право на чудо. Поверхностный взгляд! Сколько людей гибнет безвестными, страдав большую часть своей жизни? Твоей дочери повезет – я сумею с наибольшей выгодой обменять ее мучения на лучшую долю. Без ловкого посредника никто не заключит эту сделку по правилам, а лучше меня тебе не найти. Себе же я возьму совсем немного, должна же я получить хоть какое-то вознаграждение за свой труд…

Маргарета от страха не могла сделать ни шагу, хотя больше всего на свете желала покинуть старый сад и никогда не возвращаться. Впрочем, она понимала, что теперь, как быстро бы она ни бежала, как далеко бы ни пряталась, часть ее останется говорить с феей ровно столько, сколько захочет создание, сотканное из звезд и тьмы. Чутье, присущее ее роду, умеющему говорить с феями, подсказывало ей, что нельзя уходить, спорить или как-либо еще проявлять неуважение.

– Простите меня, сударыня фея, – сказала она, с трудом сдерживая слезы, и упала на колени. – Простите за то, что я решила, будто достойна вашей милости! Я отняла у вас время, болтала невесть какие глупости, но теперь ясно вижу, что польстила себе, когда обратилась к вам с просьбой. Я слишком малодушна и труслива. Я не хочу умирать. Я не хочу, чтобы моя дочь страдала. И мне вовсе не хочется для нее особой судьбы – мне и в голову не приходило задуматься, что это значит на самом деле! Нет, мы самые обычные люди и нам не следует тревожить фей…

Иная молча слушала ее. Весь силуэт ее подрагивал и мерцал, словно сгусток тьмы, из которого она состояла, готов был взорваться и расплескаться, заполонив собой весь мир.

– По меньшей мере ты говоришь со мной честно, – наконец сказала она. – Хорошо, что ты понимаешь, насколько ничтожна и недостойна того, чтобы дотронуться до краешка особой судьбы. Вначале я хотела примерно наказать тебя – и лучше тебе не знать, как именно! – но теперь обойдусь лишь самым незначительным проклятием. Я потратила на тебя слишком много времени, чтобы не получить взамен хоть сколько-нибудь пользы. Раз ты просишь меня о снисхождении и признаёшь свою ошибку – я, разумеется, не стану крестной твоей дочери. И ее судьба останется самой обычной судьбой смазливой человеческой девчонки. Но кое-чем я все-таки ее вознагражу, чтобы и ты, и она навсегда запомнили, как глупо мечтать о богатстве, почете и любви, которых недостойны. Ты надеешься, что внушишь ей благоразумие, которое сама обрела сегодняшней ночью, и она проживет свою жизнь счастливо и мирно, не помышляя о недосягаемом. Но я обещаю: когда Эли встретит принца, то полюбит его сильнее самой жизни – и не получит взаимности, как это всегда бывает с обычными девушками. Он даже не заметит ее! А без него она не сможет жить. И все потому, что сегодня ты, Маргарета, малодушно отказалась от дара особой судьбы! Рассказывать ей про эту ночь или нет – решать тебе самой. Боль разбитого сердца и погубленная жизнь Эли когда-нибудь послужат мне небольшим подарком за то, что я сегодня столько говорила с глупой трусливой женщиной… Прощай! И никогда больше не смей меня призывать!

Маргарета, смутно понимая, что только чудо спасло ее от гораздо худшего и скорого наказания, бросилась бежать домой со всех ног, спотыкаясь и рыдая. До самого утра ее сотрясала лихорадка, и Старая Хозяйка, примчавшаяся к постели дочери, едва только встревоженный слуга передал ей дурную весть, с трудом узнала неразумное свое дитя. От пережитого страха Маргарета едва могла говорить, заикалась, беззвучно плакала и лишь к вечеру, отогревшись у огня, призналась матери, какую ошибку совершила.

У Старой Хозяйки язык не повернулся ругать дочь – та раскаивалась так глубоко и искренне, как только может каяться человек, едва не погубивший в один миг все свое семейство.

– Ох, ну и натворила ты дел! – только и сказала она. – Теперь за бедной Эли всегда будут приглядывать из сумерек и туманов. Как же уберечь ее от проклятия? Сослаться на болезнь и держать взаперти? Искать колдуна, который снимет порчу? И как, скажи на милость, мы это утаим от Одерика?

Но Маргарета и впрямь обрела исключительное благоразумие после встречи с феей. Вместо того чтобы скрывать от мужа произошедшее, она рассказала ему правду, едва он только вернулся домой. О доброте Одерика и о его любви к жене вы можете судить по тому, что он выслушал ее, не сказав ни единого гневного слова, вздохнул, а затем задумчиво заметил:

– Проклятие не самого худшего рода, и на том спасибо.

Маргарета разрыдалась, устыдившись своего поступка вдвое сильнее, а муж обнял ее.

– Кто бы сомневался, – промолвил он, – что в эту пору тоска берет за душу настолько, что хоть волком вой. Не вини себя. Жизнь в наших дремучих краях тяжела для тех, кто не утратил живость ума и воображения, – я полюбил тебя, когда увидел, что ты их не лишена, и с моей стороны будет совершенно нечестно теперь объявить это недостатком. Но у забытой богом местности есть и неоспоримые преимущества. Посуди сама, откуда здесь взяться принцу? Видела ли ты хоть одного за всю жизнь? Куда хуже было бы, пообещай твоя фея, что Эли безответно влюбится в свинопаса – этих ребят здесь водится куда больше, чем принцев! Не плачь, милая. Наша дочь выйдет замуж за какого-нибудь паренька из соседней усадьбы, а затем проживет свою жизнь тихо и мирно. К чему горевать о том, что никак случиться не может?