Тайны Великой Эрдинии: Во имя грядущего

Светлана Подклетнова

Тайны Великой Эрдинии: Во имя грядущего

О странные, чужие времена!

Проходят мимо годы и столетья.

Укрыты пылью древних письмена.

Давно утерян смысл их. И плетья

Густой лианы вьются по стенам,

Где до поры в тени веков таятся

Те знанья, что доступны лишь богам,

Которых надо б людям убояться,

Но более не верит в них народ,

Или почти, что сути не меняет.

И медленно людской угаснет род.

Ведь проклят тот, кто нить судьбы теряет.

Лишь избранные могут всех спасти,

Но им увидеть знак необходимо,

И в тягости свою судьбу снести

Безропотно, покорно, не строптиво.

Хранители потерянных легенд

Живут за краем мира. За горами

В забытом храме ждут жрецы момент,

Когда покрытый зимними снегами,

Оттает мир, зажжёт в душе огонь

Надежда. Но она несёт погибель

Всем тем, кто позабыв про свой покой,

В судьбе других тот огонёк увидел,

Который теплится лишь в тех, кто верит в жизнь…

Из гл. 1 древней книги пророчеств св. Алексиса.

Предисловие

Лина открыла глаза и потянулась. Сегодня воскресение, и девушке было просто необходимо отвлечься от повседневных забот. Жила Лина одна в маленькой квартирке, точнее в маленькой комнатке с крошечной кухней и ещё более крошечным совмещённым санузлом на верхнем этаже одноподъездного девятиэтажного жилого дома, чем-то напоминающего ей шпиль древней башни со средневековых картинок. Хотя, можно было предположить, что мысль о схожести типового дома спального района с одним из прекраснейших сооружений, над которыми годами трудились лучшие мастера своего времени, приходила в голову лишь ей одной. Живое воображение девушки часто показывало ей самые что ни на есть обыкновенные предметы в новом, сказочном свете. Возможно, это было реакцией организма на ту странную болезнь, которую она до этого момента умудрялась скрывать ото всех. Точнее, Лина думала, что это, скорее всего, именно болезнь, и очень надеялась когда-нибудь окончательно излечиться от того, что мучило её последний год жизни.

В тот памятный для неё день Лина очнулась на прогнутой панцирной кровати от резкого звука будильника, помня лишь своё имя. В этот момент она не представляла ни где находится, ни почему здесь очутилась. Всё вокруг было чужим и не таким, каковым должно было являться. Широко распахнув глаза от удивления, она поднялась так резко, что всё вокруг потемнело. Происходящее казалось ей продолжением кошмарного сна, который снился ей той ночью, но который, как и всё остальное, девушка никак не могла вспомнить. Она знала лишь то, что виденное ею во сне было настолько ужасно, что сердце её готово было вырваться из груди. Лина задыхалась от необъяснимого ужаса, навеянного забытым кошмаром. Её всю трясло. Но причиной тому был вовсе не страх, точнее не страх в том смысле, который обычно вкладывают в него. Вся жизнь должна была остановиться, мир летел в преисподнюю вместе со всеми живущими, умершими и ещё не рождёнными. Чувства, охватившие её душу, были настолько реальны, что казалось, виденное во сне происходило на самом деле. Ощутив лёгкое головокружение, Лина инстинктивно ухватилась за спинку кровати. И тут в голове у неё что-то щёлкнуло, как будто ей удалось ухватить тонкую ниточку памяти. Лина оглядела свою постель. На этой кровати она всегда спала… возможно спала… Лина не была в точности уверена, но ей казалось, что это, скорее всего, так. Хотя… Лина тогда долго оглядывала кровать, не решаясь встать и всё ещё предполагая, что спит. Что-то внутри неё упорно твердило, что не могла она спать на этом! Но… девушка помнила эту кровать… Наверное, всё же это была её постель. Иначе откуда бы ей были так хорошо знакомы колёсики на ножках, царапинка на внутренней стороне спинки, светло-голубое покрывало, уже немного выцветшее, но ещё довольно прочное? Лине было непонятно также и то, почему она улеглась спать прямо на покрывало, не раздевшись и даже не сняв обувь. Решив, что предыдущим вечером она просто устала настолько, что не в силах была даже разуться, девушка опустила ноги на пол и, всё так же держась за спинку кровати, медленно встала. Она прикоснулась к стене, которая тут же показалась ей настолько знакомой, что Лина быстро повернула голову, надеясь увидеть маленький утренний солнечный зайчик, всегда появляющийся во время её пробуждения на одном и том же месте. Увидев зайчик на нарисованном на обоях крупном и почему-то голубом тюльпане, на котором Лина ожидала его увидеть, девушка облегчённо вздохнула. Сейчас ей казалось, что её всегда интересовало, почему художник изобразил на обоях тюльпаны голубого цвета. Видимо, ещё не всё потеряно… Что-то она всё же начинает вспоминать. Девушка медленно пошла вдоль стены, проводя по ней пальцами. Ей казалось, что стоит отнять руку, и она снова окажется в нереальном мире беспамятства. Выйдя в коридор, Лина вошла в открытую дверь, и стоило только её руке коснуться чего-то холодного, как перед её мыслями появился белый, немного потёртый умывальник. Сейчас уже Лина была почти уверена в том, что именно здесь она всегда умывалась… Хотя… Девушка отогнала от себя странные мысли о том, что всё же это вряд ли её дом. Чьим же он может быть ещё, если она здесь одна, и проснулась она от будильника, который, очевидно, слышала каждое утро? В первый момент звук будильника показался девушке резким и незнакомым, но всё же чуть позже она его вспомнила. Лина прошла по всей квартире, последовательно трогая предметы на своём пути. И каждое прикосновение рождало в ней воспоминания, казавшиеся ей чужими. Она отметала от себя мысли о том, что рождённые прикосновением к предметам ощущения принадлежали вовсе не ей. Это было ещё более абсурдным, чем то, что она оказалась здесь случайно. Старенький, но до блеска натёртый эмалированный чайник, газовая плита с четырьмя конфорками, одну из которых недавно чинили, низенький холодильник, узкий шкаф-пенал, где Лина хранила посуду и небольшое количество провианта. Всё было там, где и должно было находиться.

В тот день, выйдя на улицу, она, словно заново, изучала деревья, скамеечки, скверы, вспоминая всё то, что так внезапно оставило её. Она вспоминала всё это моментально, но всё же этот день, её прогулка, странные провалы в памяти – всё это походило на сон, удивительный сон. Лину преследовало чувство, что всё вокруг не настоящее. Она вспомнила своё место работы – маленькое кафе-мороженое, находящееся на первом этаже её дома, где ежедневно в полутёмной каморке она вела бухгалтерские расчёты под руководством главного бухгалтера – грузной стареющей дамы, пытающейся с помощью огромного количества тонального крема и декоративной косметики закрасить уже начинающие выступать морщины и злящейся на весь мир из-за того, что зеркала, висящие по всему кафе, показывали ей на тщетность этих попыток. Ко всему прочему, Лина никак не могла найти свои документы, которые позже пришлось восстанавливать. Через некоторое время девушка смутно начала вспоминать некоторые моменты своей жизни, но всё это было покрыто полупрозрачной пеленой сна. Всё казалось ненастоящим. Она не помнила ни дня своего рождения, ни любящих родителей, память возвращала ей лишь те предметы или людей, которых она касалась. Лина не решилась кому-либо рассказать о том, что с ней происходило, медленно привыкая к странной для неё жизни. Зачастую в её мозгу возникали видения, напоминающие фантазии, в которых она обитала в великолепных замках и была окружена множеством красивых предметов и блистательных кавалеров, готовых в любой момент услужить юной даме. Иногда появлялись мысли о большом деревянном доме, где она, ещё совсем маленькая, поселилась вдвоём с красивым мужчиной, обучавшим её неведомым наукам, искусству ведения рукопашных схваток и владению оружием. Лина почти не отличала воспоминания о том мире, в котором жила, приходящие к ней через предметы, к которым прикасалась её рука, от тех фантазий, к которым тянуло её душу. Иногда девушке казалось, что этот мир – не её мир, а она сама должна была родиться намного раньше, во времена доблестных рыцарей и прекрасных принцесс. Но приходили будни, и она снова плелась в свою маленькую полутёмную рабочую комнату в подвале дома-шпиля, и снова складывала на калькуляторе бесконечные цифры, рядами выстроившиеся на бумагах, каждый день сваливаемых на её стол женщиной-боссом.

В то же самый день, когда Лина так некстати приобрела странный склероз, к ним на работу устроилась молодая официантка Паша. Паша так же, как Лина, была совершенно одна, и Лина быстро прониклась к девушке симпатией. День ото дня их дружба становилась всё крепче, и теперь они уже не представляли ни одного вечера, который бы они ни провели вместе. А уж в выходные – а они у них часто совпадали – девушки всегда устраивали себе маленький отдых, разительно отличающийся от их повседневного существования, стараясь, чтобы он не походил ни на что из того, что уже происходило с ними раньше. Во всяком случае, в недавние месяцы. Вот и сегодня Лина и Паша запланировали для себя очередное развлечение. На этот раз они решили пойти на концерт одной из поп-групп, который должен был быть не совсем обычным. В телерекламе улыбающиеся певцы обещали зрителям грандиозный сюрприз, который те не смогут забыть в течение всей своей жизни. Лина не очень верила рекламе, но почему-то, увидев именно эту, сразу решила, что ей просто необходимо попасть в то время именно в тот зал, где и будет проходить этот концерт. Это её новое чувство было довольно странным. Почему-то ей хотелось посетить не сам концерт, а то место, где он будет проходить, непосредственно в то время, когда он будет проходить. Лина понимала всю странность своих желаний, но ничего не могла с этим сделать, почти сразу решив воспринимать себя таковой, каковой она является. Ведь то, что она так отличается от других, не делает её хуже! Сейчас Лина уставилась на круглый эмалированный чайник, который вдруг показался ей поблёскивающим золотом самоваром. Девушка тряхнула головой, освобождаясь от наваждения. До вечера, когда она должна будет встретиться с Пашей, Лина была свободна. Завтракать не хотелось. Лина часто пропускала завтрак, тем более что очень не любила трапезничать в одиночестве, а заставить её никто не мог – девушка была абсолютно одна – ни родственников, ни кого-то ещё более-менее близкого ей она не помнила, да и никто не навестил её за тот год, который, в отличие от всей остальной своей жизни, она помнила очень чётко. Когда звонил телефон, то на другом конце трубки почти всегда была Паша. Пару раз звонили с работы с просьбой заменить в одном случае заболевшую кассиршу, а в другом – не пришедшую на работу официантку.

Лина быстро надела потёртые джинсы, кроссовки и водолазку, – на улице уже стаял снег, солнце порою пригревало достаточно сильно, но ранним утром было всё же ещё прохладно – сбежала по лестничным пролётам, и прямиком направилась в парк, расположенный в паре кварталов от дома-шпиля. Видя проезжающий мимо автомобиль, Лина представляла запряжённую двойкой вороных лошадей коляску. Мотоцикл с седоком в её воображении преображался в скачущего верхом всадника, дома казались огромными башнями дворцов. Лине даже не нужно было закрывать глаза, весь мир становился другим словно по мановению волшебной палочки. Она же сама была маленькой (почему-то именно маленькой) принцессой, странствующей, переодевшись мальчиком-селянином.

Лина вошла в парк. На деревьях едва распустились набухшие неделю назад почки, яркая изумрудно-зелёная молодая листва покрывала тёмно-коричневые ветви каштанов. Было тепло. Именно тепло. Не жарко, когда солнце, казалось, хочет прогреть каждую частицу твоего тела, не прохладно, когда свежий ветерок продувает тонкую водолазку, а тепло. Ветра не было вовсе. Солнце лишь недавно покинуло свою обитель, где мирно спало всю долгую тёмную ночь. Лина, конечно, была в курсе того, что солнце – лишь звезда, вокруг которой вращается наша планета, но так приятно было думать, что дневное светило тоже имеет свой дом – огромный золотой замок, построенный в греческом стиле, и ожидающий, когда хозяин неба утомится, обогревая и освещая Землю весь день, и решит отдохнуть на мягкой перине под голубым балдахином, умеряя своё свечение на длинную тёмную ночь, когда на небо выходит ночная хозяйка – луна.

Здесь даже не нужно было ничего представлять, всё было так первозданно! Парк в это время был пуст, люди ещё нежились в постелях, стараясь выспаться в день, после которого снова наступят будни. Лишь часам к одиннадцати, когда солнце будет почти в зените, они покинут свои квартиры, и разбредутся по магазинам, в которых за сверкающими витринами уже ожидают их манящие блеском и красотой совершенно ненужные им вещи. В это время парк заполнится гуляющими парами, молодыми матерями с колясками, в которых мирно спят выгуливаемые ими чада, средних лет дамами с маленькими лохматыми собачками, заменившими им собственных детей, которых они так и не решились заиметь, и подвыпившими мужичками, старающимися слабоалкогольными напитками и общением с воскресными друзьями заглушить мысли о том, что всю неделю им снова придётся работать, а потом возвращаться в дом к вечно ворчливым жёнам и постоянно ноющим детям. Иногда, конечно, попадались и те, кто был совершенно доволен своей жизнью. Таких людей Лина называла «любящими жизнь». Если они были одни, то наслаждались одиночеством, но чаще их радостные лица вдохновляли следующих за ними по жизни, тех счастливчиков, кого они выбрали в свои спутники. Таких людей было видно сразу по твёрдому взгляду и горделивой осанке, которая как бы говорила о том, что именно они и являются хозяевами этого мира и своей судьбы, и никто не в силах сдвинуть их с выбранного пути или повелевать ими. Но таких людей было мало, очень мало. В основном навстречу шли озабоченные, недовольные, несчастные, нерадостные – те, для которых собственные неудачи являлись отражением дьявольской сущности собственного мазохизма, те, кто просто купался в своих несчастьях, навсегда для себя решив, что их должны жалеть, им должны помогать, поскольку именно на их долю выпала «несчастная судьба», в которой виноваты все ежедневно окружающие их люди.

Лине стало не по себе от посещающих её мыслей, и она решила, что в такой светлый и счастливый день нельзя думать ни о чём плохом, а она почему-то была абсолютно уверена в том, что именно этот день принесёт ей столько счастья и тепла, сколько не приносил ни один из прожитых ею за последний год. Девушке казалось, что только этот год был прожитым ею. Остальные прошли, словно во сне, она помнила их именно так – как сон, которого, возможно никогда и не было. Лина поймала себя на мысли, что сегодня она была особенно рассеяна лишь в тот момент, когда, подняв взгляд, увидела, что давно уже покинула парк, продолжая свой путь по аллее на улице с закрытым для автомобилей движением меж витринами магазинов и попадающимися по пути прилавками с разнообразными сувенирами. Лина не помнила, как дошла сюда. Такое с ней бывало, но очень редко. Девушке снова остро стало не хватать чего-то, какого-то знания, запертого в глубинах её памяти. Ей казалось, что небольшое усилие, и она вспомнит… вспомнит всё, что необходимо ей для того, чтобы обнять этот мир, понимаемый ею лишь на уровне чувств.

Лина улыбнулась проходящей мимо девочке лет десяти, которая тут же просияла ей в ответ. Улыбка ребёнка вызвала новую гамму чувств. Весь мир заискрился, ожидание чуда достигло своего апогея. В душе Лины что-то затрепетало. Что же такое происходило с нею сегодня? Маленький островок где-то между сердцем и желудком схватило словно чьей-то сильной и нежной рукой, рождая ощущение всеобъемлющей любви, распространяющейся одновременно и внутрь и вне. Лине захотелось раскинуть руки и полететь, словно она гигантская птица, способная покорить не только небесную даль, но и чёрную сверкающую гладь космоса. Девушка закрыла глаза и сделала глубокий вдох. А открыв их, с изумлением обнаружила, что стоит на пороге своего дома. Ощущение лёгкости куда-то исчезло. Внутри девушки снова поселилась гнетущая пустота, пугающая своей никчёмностью и ничтожностью. Улыбка медленно покинула её лицо, освободив место печали, затуманивающей глаза и задурманивающей разум.

Лина поднялась на свой девятый этаж. Почему-то ей не нравился лифт, с бо́льшим удовольствием Лина ходила пешком, совершенно не уставая от длительного подъёма, и иногда удивляясь тому, что люди часто жалуются на длину лестницы, которую необходимо пройти. Нужно было пообедать, но есть всё ещё не хотелось. Лина решила выпить апельсинового сока, съела немного фруктов, чтобы голод не застал её на концерте, и начала собираться. Почти не заметив, как прошло время, Лина прогуляла практически весь день. Теперь на землю опускались сумерки. Солнце ещё не зашло, но было уже не так ярко, как днём. Лина подумала, что у ночного светила сегодня тоже выходной – новолуние. Девушка улыбнулась. Ей почему-то нравились ночи, когда землю освещали лишь звёзды, яркой россыпью покрывающие небесный свод. Лина могла часами наблюдать мерцание холодных далёких светил. Каким-то непостижимым даже для неё образом, взглянув на звёзды, она могла определить прошлое, будущее и настоящее того, о ком она думала в это мгновение. Но судьба её самой была закрыта для девушки неведомым покрывалом, сколько бы она не пыталась определить её по ночным огонькам, покрывающим небо.

Лина переоделась в вечернее платье, – длинное серебряное одеяние, практически обтягивающее её фигуру, с закрытым до горла воротом и без какого-то ни было намёка на рукава, – сверху накрывшись серой атласной накидкой с капюшоном, доходящей примерно до середины спины и напоминающей древнеримский кукуль, обулась в такие же серебряные, как платье, башмачки с невысокими каблучками и спустилась к подъезду своего дома, ожидая Пашу, которая не заставила себя долго ждать. Подруга приехала на такси и открыла заднюю дверцу, жестом приглашая одиноко стоящую на крыльце Лину. Та быстро нырнула в машину, и спустя полчаса девушки уже проходили между колоннами театра, в котором ещё через полчаса должен был начаться концерт.

Лина шла, словно погрузившись в сон. Вокруг неё гремела музыка, но в памяти её оживали (или ей это просто казалось…) воспоминания об ином.

* * *

Бал… Она, как и сейчас, в серебряном платье, но другого покроя. Широкие юбки подметали и без того чистый пол. Швейцар принял у неё длинный серый плащ с серебряной оторочкой и глубоким капюшоном. Она прошла вглубь зала, глаза девушки искали кого-то до боли знакомого и далёкого. Того, кто должен был явиться к ней именно сейчас, только сейчас, лишь в этот миг и ни в какой иной… Её обнажённые плечи чуть зябко поёжились. Ну где же он? Времени у них до безумия мало… Почему его до сих пор нет?…

* * *

Лина шла в зал, где должен был состояться концерт. Взгляд девушки заволокла дымка. Сейчас она не слышала ни голоса подруги, казавшегося ей в этот момент щебетом птиц, ни громкой музыки, вырывающейся из больших динамиков, висящих на стенах. Она была здесь… и там… Её сердце ждало, более не желая слушать голос разума. Оно рвалось из груди в ожидании чего-то восхитительного – того, что так долго было скрыто от неё прозрачной пеленой веков. Сейчас! Лина медленно подняла взгляд и словно почувствовала удар, грудь что-то сдавило, дыхание на миг остановилось… Он стоял прямо напротив неё. Она сразу узнала его. Нет! Она не знала, кто он, но она точно знала, что ждала сегодня именно его и пришла на встречу именно к нему. Глубокий взгляд больших карих глаз притягивал, завораживая девушку. Она узнавала чёрный шёлк его волос, волнами спадающих на плечи. Она знала его… и не знала. Где-то там… Может быть, в другой жизни… Но в глубине её сердца был именно он. Единственный. Она ждала, не в силах пошевелиться. В его глазах она прочла те же чувства, что жгли сейчас её душу. Его глаза обнимали её, звали, обещая столько, сколько не обещали даже многие жизни, которые она могла бы прожить. Лишь один миг, одно прикосновение сделали бы её настолько счастливой, что счастье перелилось бы через край, наполнив мир яркими, никогда не выцветающими красками. Её сердце рвалось к нему, но найдя его так внезапно, мгновенно остановилось, не позволяя ни шевелиться, ни даже дышать. Она не могла сделать ни шагу, чувствуя, что ещё мгновение, и силы покинут её, перейдя от девушки в ту тёмную бездонную глубину его глаз, от которых она не в силах была оторваться.

Паша ухватила Лину за руку, но та уже не чувствовала ничего. Подруга что-то кричала ей в ухо, думая, что Лина не слышит её из-за громкой музыки. Какая чушь! Разве в музыке дело? Паша перевела взгляд на молодого человека, к которому были прикованы глаза её подруги. Он так же, не отрываясь, смотрел на девушку, как и она на него. Паша замерла, не в силах пошевелиться. Было в облике юноши что-то, напугавшее её настолько, что лишь сильное чувство исходящей от него опасности, которое, казалось, не замечала одна только Лина, могло заставить Пашу ухватить подругу за локоть и резко потянуть её подальше от того, к кому был прикован её взор. От черноволосого юноши исходило что-то властное, что-то роковое, роковое настолько, что встреча с ним не могла сулить Лине ничего хорошего. Возможно, его благородная красота, – белая кожа, абсолютно чёрные волнистые длинные волосы, большие карие глаза с чистым, словно прозрачным, и в то же время глубоким, как целый мир, взглядом, – вызывали странные ощущения в тех, кто встречался на его пути. Но Паша отогнала от себя эти мысли. В мире много красивых мужчин, и многих она знала лично, но ни один из них не мог вызывать у неё даже крупицы тех чувств, которые вызывал этот юноша. Нужно было бежать. Бежать, пока не поздно. Необходимо было спасать ту, что стояла сейчас зачарованная и неподвижная, не ощущая даже острых ногтей подруги, впившихся в локоть так сильно, что кожа на нём лишь чудом не трескалась. Паше стало страшно, когда незнакомец плавным шагом направился к ним. По мере его приближения Паше становилось всё более не по себе. Она чувствовала себя как кролик перед удавом. Страх сковывал все молекулы её тела. Сила и уверенность, исходившая из каждого движения юноши, говорили ей о том, что именно он здесь хозяин. Именно он хозяин этого мира, а она лишь жалкая тень, которую он способен уничтожить или подчинить одним лишь светом, исходящим от его духа. Паша испугалась, всё сильнее сжимая руку подруги в попытке сдвинуть её с места, убежать от неотвратимого, надвигающегося вместе с тем, кто сейчас приближался к тому месту, на котором стояла, как будто пришпиленная Лина, но подруга, казалось, уже была настолько зачарована плывущим к ним юношей, что не видела ничего вокруг. Внезапно осознав то, какой вред Лине может принести молодой человек (а ведь Лина, по её мнению, скорее всего, чувствовала себя примерно так же, как и она сама), осмелев в самый последний момент, девушка стрелой вскочила между ними, преграждая дорогу незнакомцу, и оберегая свою подругу. Но юноша, не сводя глаз с Лины, словно взгляд его мог выхватить из огромной толпы только её одну, молча взял Пашу за плечи и, подняв, словно пушинку, переставил, опустив справа от себя. Протянув руку Лине и немного склонив голову, юноша представился:

– Арон, моя прекрасная госпожа!

Его голос звучал, словно песня, – мягко, нежно, немного более высоко, чем ожидала Лина, словно его собственное волнение передалось тембру, придавая ничего не значащим словам особый смысл и силу, отзываясь в душе чуть слышимым перезвоном колоколов.

Немного помедлив, Лина, в свою очередь, подала руку юноше, он незамедлительно чуть коснулся губами её пальцев и тут же отпустил, словно опасался напугать девушку. Паше казалось, что подруга была загипнотизирована своим новым знакомым. Все движения Лины были как будто заученными, плавными и неминуемыми. Неминуемыми в том смысле, что иначе сделать Лина была просто не в силах. С ужасом Паша поняла, что всё это время Лина не отрывала взгляда от глаз Арона.

– Какое изумительное имя! – произнесла Лина, улыбнувшись одними глазами.

– Так меня называют, – открытая улыбка юноши ещё более обожгла сердце Лины, и она пошатнулась, не в силах более устоять на ногах.

Арон быстро подхватил девушку под локоть именно в тот момент, когда ей необходимо было удержать равновесие. Это прикосновение вернуло Лину к действительности. Теперь уже она отчётливо понимала, что не является той сказочной принцессой в бальной зале, которой только что казалась себе. Но всё же ей до сих пор казалось, что перед ней был настоящий принц. Увидев, что собеседница пришла в себя, Арон незамедлительно отпустил локоть девушки.