Хранители Врат книга 3 Казанова параллельных миров

– Но ведь это подмена! – возразил я, – Лжа!

– Никакой подмены, никакой лжи, – заверила женщина. – Мы сговорились с Дравестом, Владельцем большой торговой ладьи из селения Лаукесы, что мой сын Целав, из рода Владельцев такой же большой ладьи возьмёт в жёны его дочь Эю и свадьба состоится в праздник Провода зимы

– Но… – хотел возразить я.

– А что «но», – перебила меня Эгле, – разве ты не из рода Владельцев большой ладьи из селища Любосты?

– Но я не собирался жениться! – был мой последний довод.

– А ты подумай хорошо – с хитрым прищуром предложила Эгле. – Погибли двое мужчин из нашей семьи. Как выяснилось, мой старший сын Ужвалд, который умер в прошлую зиму от лихорадки, оказался бесплодным. Все его бывшие жёны родили от других мужчин. В семье не осталось никого, кто может продолжить род. Как ты думаешь, что случится дальше?

– Наверное род прервётся, – неуверенно ответил я.

– Тогда кто ты, какого ты рода? – загадочно спросила женщина.

– Как кто? Я Целав из…, – начал я и замолчал.

– Вот-вот, и я о том же, – вставила Эгле. – Ты живёшь на этом свете и род твой существует.

– Так что? Это я спас наш род от исчезновения?! – осенило меня.

– Выходит так. И помогла тебе в этом Эя, дочь Дравеста.

*Поприще примерно равно 1-й версте.

**Примечания автора.

ГЛАВА ПЯТАЯ

      Моё выздоровление свершилось на удивление быстро. Больше всего этому удивилась Эгле. Она долго осматривала и ощупывала мою голову, причитая: «Такого не может быть! Это невозможно! За три дня прошло кружение головы, и полностью исчез шрам от раны! Такого не может быть!»

До праздника Проводы зимы оставалось тринадцать дней. Поэтому матушка Эгле послала гонца к Дравесту и сообщила, что сваты планируют навестить его дом через два дня. За это время женщина сговорилась с двоюродным братом отца и его женой быть сватами и сопровождать её внука к дому невесты.

Дверь открыла жена хозяина.

– Добрый день люди добрые, что занесло вас в нашу глухомань?

– Да вот такое дело, повадилась лиса красть у нас курей, – ответствовал дядя, – вот мы и прошли по её следам, и они привели нас сюда.

– У нас в доме лисы отродясь не водилось. Проходите, будьте добры, сами проверьте.

      Преследователи рыжей воровки вошли в дом и были с почестями усажены на длинную лавку. Дравест уселся с сыновьями напротив. Вначале принесли кота, но охотники отрицательно замотали головами. Также была отвержена собака и коза.

– А может лиса эта совсем не лиса, – выдвинул предложение сват, – а оборотень и сейчас приняла человеческий облик?

– Да мы не ведаем такого в нашем доме, – ответствовал хозяин дома, – Но у нас нет никаких тайн от таких уважаемых людей. Мы вам покажем всех наших домочадцев. Сами увидите, что нет у нас таковой.

– Посмотрим? – обратился сват к своим спутникам.

– Конечно посмотрим! – подтвердили они и согласно закивали.

      Тогда к гостям вывели вначале старушку, затем девушку в скромной одежде, вероятно холопку. Гости отрицательно замотали головами. Следом за ними девчушка лет десяти ввела за руку девочку лет пяти.

– Может это одна из них? – спросила хозяйка.

– Нет, нет! – хором ответили охотники.

Последней к гостям вывели девушку, накрытую цветастым покрывалом.

– Может это она? – спросил отец.

– Может быть, – неуверенно ответил сват, – Надо бы на лицо её взглянуть.

– Ну это очень дорого будет стоить, – неуверенно начал хозяин, – Хватит ли у вашего охотника средства на это?

      Матушка Эгле толкнула меня локтем в бок. Я встал, достал из-за пазухи завязанную в узелок тряпицу, развернул её и с поклоном подал хозяину завёрнутую в нём кучку серебра.

Дравест еле заметным движением взвесил на руке свёрток и остался довольным.

– Сваха может пройти в девичью и взглянуть на девушку.

– Нет, так дело не пойдёт! – возмутился я, – Я сам должен убедится, что это та, которую мы ищем.

– Новы знаете, молодой охотник, что вам тогда придётся увести эту лисицу в свой дом.

– Если это не очередная подмена, то заберу хоть сейчас.

Отец девушки, немного подумав, согласно кивнул, и холопка сняла с девушки покрывало. Нашему взору открылась русоволосая головка, с волосами, заплетёнными в две длинные косы. Девушка стояла, опустив глаза долу.

– Очень трудно судить по затылку, она это или не она, – воспротивился я, – Я хотел бы на личико взглянуть.

– Вы хорошо подумали, молодой господин? – переспросила мать девушки.

– Да. – подтвердил я.

      Мать что-то шепнула на ухо девушке. Та медленно подняла голову и неуверенно взглянула на меня. У неё оказались огромные серые глаза, полуприкрытые густыми ресницами, правильный овал не очень красивого лица, курносый носик и пухленькие губки. На меня смотрела невзрачная серая мышка.

Я остался разочарованный увиденным, но отступать возможности уже не имелось. Я подошёл к девушке и глубоко поклонился ей. Затем я повернулся к отцу Эи и, ломая ритуал, объявил ему:

– Я Целав из селения Любоста желаю взять в жёны вашу дочь Эю.

Эя прикрыла лицо руками и убежала из комнаты. Все присутствующие в доме будто онемели от моих слов, так как я нарушил ритуал сватовства. Первым пришла в себя мать невесты. Она засуетилась, хлопнула в ладоши, и холопы стали быстро выносить и ставить на стол различные плошки и миски с закусками. Мой двоюродный брат Вездот тут же водрузил на пивные козлы бочонок с медовой брагой.

Кивком головы отец невесты отправил своих сыновей перетащить нашу лайбу в затон. Она до сих пор стояла у деревянного причала с вёслами в уключинах.

Что происходило во время нашего с Эей свадебного обряда, я помню урывками. Я находился словно во сне. Помню только как волхв селов водил нас несколько раз вокруг священного дуба. Был большой пир в селении невесты. Нам дали немного покушать, а всё остальное время мы сидели во главе стола и наблюдали, как гости ели, пили, пели песни и танцевали. Вернее, наблюдал я один, так как невеста весь вечер сидела, опустив голову и плакала. Большая часть песен звучала совсем не дружелюбно. Мои дружки и подружки весь вечер проводили песенные соревнования с молодыми парнями и девушками невестиной стороны, кто больше недостатков найдёт у противоборствующей стороны.

      С наступлением темноты нас с моей уже женой отвели в клеть, где нас ждало брачное ложе. Нам постелили на сене. Оно продолжало источать одуряющий запах прошлогоднего лета, но мне было не до него. Стесняясь каждого своего движения, Эя медленно разоблачалась, повернувшись ко мне спиной. Мне казалось, что это действо не закончится никогда.

      Рассмотреть хорошо свою жену я смог только утром. Она встретила меня ослепительной улыбкой и огромными серыми глазами, полными любви. Я притянул к себе жену и крепко поцеловал. Она ласковой ланью прильнула ко мне обнажённым телом, с жаром отвечая на мой поцелуй. Горячие поцелуи и горячее тело жены разбудили моё естество. Эя только пискнула, когда мы сплелись в единое целое. Эта некрасивая на вид и стеснительная девушка оказалась ласковой и раскрепощенной в постели. А я честно выполнил долг продолжателя рода.

После пяти дней пиршества в доме невесты вся компания перебралась в Любосты, и всё пошло по новой. Мы с Эей не имели право прикасаться к хмельному, но пищу потреблять разрешили.

      На пиршестве присутствовали ещё три пары счастливых глаз: матушки Эгле и родителей Эи. Они со счастливыми лицами смотрели, как хорошо всё сладилось у молодожёнов.

      Через пять дней, когда уехал последний гость, мы с Вездотом занялись подготовкой к торговому плаванию. Гонец ещё вчера приплыл с вестью, что караван из Кукейноса выходит в пятый день месяца Соков (апрель*). Как пояснила матушка, в Новен караван прибудет где-то десятого числа этого месяца. У нас оставалось менее пятнадцати дней, чтобы подготовить и загрузить нашу ладью. Все мои родичи и холопы разъехались по селениям и селищам сообщать о скором прибытии каравана.

Поздним вечером, отринув все хлопоты, я спешил к своей молодой жене, чтобы вновь утонуть в её огромных серых глазах, уткнуться носом в её пышные волосы, пахнущих травами, и замереть от лёгкого покусывания моего уха, любимого занятия моей жены.

      Сколько было слёз, когда две женщины: матушка Эгле и Эя провожали меня, стоя на причале. За прощальным завтраком жена сообщила мне, что она непраздна и будет ждать скорейшего возвращения мужа. Она знала, что наша ладья поплывёт до Киева и что ждать меня стоит не раньше весны следующего года.

      Караван, ведомый кормчими из местных, которые меняли друг друга чуть ли не каждые пятьдесят поприщ медленно поднимался на веслах вверх по течению, лавируя в узких проходах между многочисленными островами, обозначенными только верхушками деревьев, торчавших из высокой воды. Половодье скрывало все пороги и отмели, которыми изобиловала великая река от череды излучен, сменяющих друг друга на расстоянии более двух сотен поприщ вверх по течению от Новен и до Полоцка.

      В Полоцке караван разделился. Большая часть судов осталась в городе. После двухдневного отдыха моя ладья и ещё десяток однодревок поплыли дальше, в сторону Витебска.

      До этого я никогда не ходил дальше Полоцка, поэтому с интересом обозревал окрестности. В отличие от латгальцев, которые редко селились на берегах рек и предпочитали прятать свои селения за стенами глухого леса, полочане оседлали высокие холмы на берегу Двины, как здесь местные жители называли нашу Даугову. Селища, как правило, окружал высокий тын, сооружённый из жердей с заострёнными концами. Высокая ограда из заострённых брёвен окружали более крупные поселения – городища, которых немало повстречалось на пути к Витебску.

      Местные жители встречали наш караван на небольших ладьях и лодках. Они предлагали нам мясо, сыр, рыбу, молоко, медовуху, свежие караваи хлеба. Ремесленники предлагали свои товары: горшки, миски, плошки, изделия из железа, льняные ткани и пряжу. Нам с Вездотом даже удалось прикупить за серебро недорого два сорока собольих и куньих шкурок и с десяток свёртков льняной ткани.

Витебск оказался намного меньше и намного беднее стольного города княжества. Рынок тоже не впечатлил размером и разнообразием товаров. Я насчитал только три церкви в городе и из которых только одна оказалась каменной. Как жители, так и их жилища также выглядели победнее полоцких. Мы побродили немного по улицам Витебска.

      Долго в городе мы не задержались. Пополнили запасы еды, отдохнули и поплыли дальше, в сторону Сурожа. Вышли на рассвете и уже вечером вошли в приток Двины – речку Касплю. От Витебска до Каспли Даугова ещё выглядела довольно широкой, но было видно, что дальше, за притоком она заметно сужалась. Как рассказал кормчий, мы проплыли над сплошной чередой порогов и одиночных валунов, которые делали непроходимым для больших судов этот участок реки при низкой воде. Но и без этого мы шли не очень быстро, лавируя между многочисленными островами.

Войдя в речушку, мы стали на отдых. Нужно было дождаться возвращения кормчего. Знатока русла Каспли пришлось ждать весь следующий день.

      Дальше шли ещё медленнее и только на вёслах. До селения Волоковая, которое местные называли «ворота» дошли за три дня. Это было хорошо укреплённое городище. На наше счастье, артель работников волока недавно вернулась с той стороны, и мы быстро сговорились с ними на переволок нашего каравана в Днепр на следующий день.

      Мужики споро за два дня перетащили наши суда. Они где-то перемещали их при помощи упитанных тягловых быков по крутящимся вокруг своей оси брёвнам, на каких-то участках использовали огромный ворот, а где-то даже толкали ладьи вручную.

      Мой корабль сволокли в числе первых, и мне пришлось два дня провести возле других «ворот», укреплённого селения Ермаки. Но это даже оказалось нам на руку. За это время проверили днище и наращенные борта и нашли ладью совершенно целой. Проверили товар. Его нигде не подмочило, не повредило.

Плыть по Днепру вниз по течению получалось намного быстрее. Мы сделали короткую остановку в Смоленске, где от нас отделилось два челна.

      Через шесть дней мы подплывали к Киеву. Он стоял на трёх высоких холмах, окружённый высоченными крепостными стенами, сложенными из толстенных дубовых брёвен. Так как мы приплыли поутру, то огромная белокаменная башня уже зияла распахнутым зевом широких ворот.

      Мы причалили к пристани и стали дожидаться мытников, чтобы в последний раз заплатить, но уже не за проезд мимо очередного большого города, а за право продать свой товар в главном русском городе.

      За время плавания выяснилось, что из всего нашего каравана только несколько человек, включая меня, умели считать. А вот читать и писать умел только я. В том моём времени, когда мне стукнуло восемь лет, отец отвёз меня в Герсику, в школу при церкви, а в одиннадцать лет – в Полоцкий монастырь. Он не хотел видеть меня православным попом или монахом, но постарался, чтобы я стал грамотным человеком. Он сам знал счёт, умел писать и мог читать церковные книги.

      После обучения в монастыре я знал арифметику, умел говорить, читать и писать на русском, болгаро – церковном, греческом и латинском языках. Прочитал все книги из монастырской библиотеки. В моём мире у меня дома осталось три книги, переписанные мною лично во время моей учебы в Борисовском Полоцком монастыре. Это Изборник Святослава, Геродотов трактат «История» и Остромирово Евангелие.

Меня ещё в Полоцке на сходке избрали старшим каравана, несмотря на то, что у купца из Герсики на Киев шли три ладьи. Все расчёты с мытниками как в Полоцке, так и в Витебске, Смоленске и других городах проводил я. От того работы в Киеве у меня прибавилось в одночасье. Никто не пытался скрыть что-то от мытников, но и лишку платить никто не хотел.

      В Смоленске я расспросил купцов на местном рынке и нашёл торговца, прибывшего в этот город из Киева. После хорошего угощения и обильного возлияния киевлянин подробно рассказал мне, к кому обратиться в стольном граде, чтобы получить хорошее место для торга, и как его отблагодарить.

      Мы поступили согласно его поучениям, и наша ладья получила несколько торговых лавок в главном проходе киевской торговой площади, где мы и расположились. Я не только подробно расспросил того киевского купца о ценах на наши товары, но и тщательно всё записал на берестяных лоскутках. Эти знания помогали нам отбиваться от большого числа перекупщиков, желавших по дешёвке скупить товары у приезжих неопытных торговцев, каковыми мы, по сути дела, и являлись.

      Одни пытались увещевать нас, выдавая свои цены за самые выгодные для продажи гуртом. Другие стращали, что с такими ценами мы просидим в Киеве до следующей весны. Они не знали, что моя ладья собирается пробыть в Киеве подольше, дождаться прихода летних торговых караванов из Царьграда и закупиться прибывшими с ними заморскими товарами. Только после этого я с моими родичами – компаньонами планировали вернуться в Смоленск. Там поторговать купленным в Киеве и осенними дождями вернуться домой с частью заморских товаров. Поэтому нам не было надобности куда-либо спешить, и мы твёрдо держали цену.

      Недалеко от нашего торгового места находилась палатка греческого торговца книгами и рукописями. Я ещё в монастыре пристрастился к чтению и при первой оказии посетил эту лавку.

      Книги стоили безумно дорого. Мы только развернули торг, поэтому о покупке даже простого свитка оставалось только мечтать. Но я приходил в лавку и просматривал имеющиеся книги, отбирал заинтересовавшие меня фолианты и записывал их авторов и названия.

      Однажды, когда я, положив очередную книгу на подставку, бережно перелистывал страницы, знакомясь с содержанием и оформлением фолианта, в палатку вошёл высокий худой священник. Длинные седые волосы, ниспадающие на плечи, подёрнутые сединой усы и борода говорили о почтенном возрасте вошедшего. Чёрная ряса, сшитая из богатого на вид сукна, и большой золочёный крест, свисающий на груди, говорили о высоком положении попа. Он вполголоса заговорил с продавцом. Я заметил, что монаха заинтересовала моя персона, и он то и дело бросал взгляд в мою сторону. Переговорив с торговцем, монах подошёл ко мне и через мою голову посмотрел на книгу, которую изучал.

—Ты разумеешь буквицы, сын мой? – спустя некоторое время обратился ко мне старец, находясь за моей спиной.

– Да, отче, – смиренно ответил я, поворачиваясь к священнику.

– Как звать тебя? – продолжит расспросы поп, протягивая при этом руку для поцелуя.

– Я Целав из Любосты, что близь Герсики в Полоцкой земле. – я назвал себя, целуя протянутую руку.

– Ты крещён?

– Да, святой отец, – заверил я. – Я крещён под именем Дмитрий.

– И письму обучен? – поинтересовался священник.

– Обучен, отче, – подтвердил я.

– А на каких языках писать и читать разумеешь? – не отставал старец.

– На русском, болгарском для церкви, греческом и латинском.

– А не хотел бы ты, сын мой, стать списателем книг и свитков? – неожиданно предложил священник.

– С превеликим удовольствием приобщился бы и опыт списания имеется в бытности моём обучении в Полоцком монастыре, – смиренно ответил я, – но в Киеве у меня торговый интерес, и лавка моя находится неподалёку.

– Воля твоя, сын мой, – разочарованно вымолвил поп, – но если передумаешь, то найдёшь меня в княжеских палатах. Спроси у стражи игумена отца Сильвестра, и они сопроводят тебя ко мне.

Сказав это, он резко развернулся и быстро покинул палатку.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

      Вопреки предсказаниям перекупщиков, наши товары торговались очень бойко. Большую часть воска, льняных тканей и всю мягкую рухлядь мы не выставляли. Мы не выставили их с прибытием первых двух торговых караванов из Царьграда, так как цены на товары, интересующие византийцев, держались низкие по причине их обилия. Мы дожидались прибытия последующих караванов из Империи и латинских стран.

      По мере истощения торговых запасов у меня появилось больше времени на посещение книжной лавки, и я уже присмотрел две книги, которые намеревался выкупить перед отплытием домой.

В тот день я в очередной раз наведался в книжную палатку, чтобы обсудить трактат Страбона с Феофаном, владельцем этой лавки. Об этом мы сговорились с торговцем в предыдущее моё посещение.

      У входа в палатку мы столкнулись с богато одетой киевлянкой. Вернее, это она буквально врезалась в меня. Задохнувшись от возмущения, она злобно посмотрела на меня, и я тут же утонул в бездонной глубине её голубых глаз. Алые пухленькие губки уже разомкнулись, чтобы злобно отчитать меня. Но вместо того, чтобы разразиться бранью, её васильковые очи округлились по какой-то причине и уставились на меня. Его губки расплылись в улыбке, проявив очаровательные ямочки на пухлых щёчках.

      Мы бесконечно долго стояли, глядя друг на друга широко распахнутыми глазами. И не было сил отвести взгляд.

На самом деле это длилось буквально пару мгновений, разрушенных голосом холопки:

– Госпожа, с вами всё хорошо.

– Да, Дарина, – вздрогнув от неожиданности, негромко произнёс синеокий ангел, – всё хорошо. Следуй за мной.

Одарив меня на прощание ослепительной улыбкой, девушка развернулась и удалилась по главному рыночному проходу в сопровождении холопки, державшей в руках какую-то небольшую, но толстую книжку. Я не осмелился долго смотреть им вслед.

– Кто это был? – спросил я у Феофана, войдя в лавку.

– Как кто! – выгнув брови от удивления, воскликнул грек. —княжна Марица Владимировна, дочь великого архонта Руси Владимира Мономаха! Я взял первую попавшуюся книгу, чтобы скрыть своё состояние, положил её на подставку, раскрыл наугад и сделал вид, что погрузился в её изучение. Я смотрел на цветную картинку в раскрытой книге, но перед глазами стояло радушно улыбающееся девичье лицо и огромные голубые глаза, в которых хотелось утонуть. Я пытался отринуть наваждение, но милый образ вновь и вновь возникал в моём сознании, заставляя сердце учащённо биться.

      Феофан подошёл ко мне и что-то у меня спрашивал. Я отвечал, совершенно не осознавая что. В итоге грек, подивившись моим бестолковым ответам, оставил меня и вернулся в свой угол. А я продолжал пребывать в полном смятении чувств.

Осознав тщетность всех моих попыток выкинуть из головы образ княжны, я покинул палатку книготорговца и ушёл на нашу ладью, где укрылся на корме. Умом я прекрасно осознавал, что я, сын мелкого латгольского вождя, даже мечтать не смею о дочери правителя всея Руси. Но сердце ныло, а душа рвалась к прекрасной славянке.

Прошло несколько дней, и острота переживаний немного притупилась, оставив в моей душе некую сладостную негу. Мало-помалу я приходил в себя. Вновь вник в торговые проблемы, благо в Киев пришёл очередной речной караван с юга. Торжище оживилось приходом новых продавцов и покупателей.

      На наше счастье, среди византийских купцов приплыл хороший приятель грека – книжника. Книготорговец при первой же оказии познакомил меня со своим приятелем. Я показал греческому купцу все наши товары. Он долго нюхал, щупал, рассматривал на свет наши торговые припасы и согласился скупить большую часть наших товаров, дав хорошую цену. За малую толику вознаграждения я также сосватал подобные товары наших торговцев – одноплеменников, которые остались довольными такой выгодному и быстрому сбыту торгового добра.

      Мы ударили по рукам, и наша мошна пополнилась солидным количеством греческого золота и серебра. Мы оставили только немного льняных тканей и воска для продажи или обмена на товары латинян, приход сухопутного каравана которых ожидалось со дня на день.

      Проживая в стольном граде, латгальским мужам приходилось соответствовать всем требованиям пребывания в Киеве, в том числе посещать церковь как минимум по воскресеньям и в православные праздники.

Среди купцов, торговавших в городе, как местных, так и приезжих, существовало правило одаривать церкви богатыми пожертвовании после выгодных сделок. Поэтому вся наша латгольская купеческая братия с богатыми дарами посетила святую Софию в четвёртый день православной седмицы, в праздник Вознесения Господня, чтобы одарить церковь и отстоять праздничный молебен.

      Пришли в собор загодя, до начала молебен, чтобы вручить настоятелю собора дары. Служка сопроводил меня, моего брата Вездота, купца их Герсики и наших холопов, несущих подношения, в покои настоятеля. Там мы вручили наши дары.

До начала мессы оставалось достаточно времени, но мы вошли внутрь Святой Софии, чтобы занять лучшие места.

      По случаю Праздника и ожидаемого присутствия Великого князя с семейством молебен проводил сам митрополит Киевский Никифор.

Когда в собор вошла великокняжеская семья, народ дружно повернул голову в сторону княжеской процессии и зашумел, обсуждая увиденное. Великий князь Владимир Всеволодович с фамилией и челядью занял почётное место.

Я стоял у колонны с правой стороны от князя и рассматривал его семейство. Вдруг из-под белоснежного платка девушки, стоящей с края, меня полоснуло голубой молнией васильковых глаз. Сердце моё забилось раненым зверем, душа наполнилась сладостной негой, а ноги стали как чужими. Это взглянула та, которой я бредил несколько дней: княжна Марица.

      Глаза княжны удивлённо округлились, когда она узнала меня и в них вспыхнул некий огонёк. Наши взгляды встретились буквально на мгновенье, и Марица тотчас опустила глаза долу. Мне было не по чину глазеть на княжну, поэтому я наблюдал за девушкой исподволь и короткими взглядами.

      Начался молебен, и я полностью погрузился в таинство мессы. В свите митрополита я увидел и игумена Сильвестра, с которым я имел беседу в книжной лавке. И тут я вспомнил, что говорил этот священник о том, где всегда можно его найти: в тереме великого князя. Мне пришла дерзкая идея принять предложение игумена стать списателем книг и рукописей, чтобы получить возможность видеть княжну Марию.

      После окончания молебна я сообщил двоюродному брату Вездоту о своём решении пойти в переписчики книг к игумену Сильвестру. Брат уже знал о моей страсти к книгам, поэтому ничуть не удивился такому моему решению.