На вдохе

– Артем!

Все еще пребывая в оцепенении эротических фантазий, он нахмурился, понимая, что его зовут. По имени, очень строго и уже три раза. Вот черт! Он провел ладонью по лицу, избавляясь от наваждения. Эрекция в штанах такая, что может увидеть вся чертова клиника. Взглянул ей в глаза и увидел в них беспокойство.

– Что? – буркнул он.

– Ваша очередь, – шевельнулись ее губы. Он представил, как эти самые губки приоткрываются, а проворный язычок ловит струю горячей спермы, которую он выпускает на ее лицо. – Расскажите нам о своих родителях?

Артем тряхнул головой и, расправив пальцы козырьком, растер лоб. Начал злиться. Как можно прерывать эротические фантазии какими-то дурацкими вопросами?! С неприязнью оглядел всех и проворчал:

– Мать любила, отца не было. Следующий.

Он уронил голову на руки и больше не произнес ни слова. Да уж. Развернутый ответ, ничего не скажешь. Оксана незаметно вздохнула и отвела взгляд. Сегодня все высказывались в рандомном порядке. Эстафету приняла девушка по имени Лена. У нее был резкий, высокий голос, который никак не умолкал и раздражал Артема все сильнее. Девчонка что-то ныла о том, что отец, по большому счету, не принимал никакого участия в воспитании дочери, но мать почему-то всегда его защищала, если не хвалила, и теперь бедолага не знает, как к нему относиться…

– Как к куску дерьма!

– Артем! Мы не даем оценочных суждений! – осекла Оксана.

–– А зря! К чему вся эта… толерантность?! Надо называть вещи своими именами! Рубить с плеча!

Он перевел страшно горящие глаза с доктора обратно на девушку:

– Если он дерьмово к тебе относился, болт на тебя забивал, нахрен он такой нужен?! Это из-за него ты стала наркоманкой! Все из детства – так ведь утверждают врачи? В детстве не долюбили, а выросла – стала искать забвение в наркоте. Так что к людям надо относиться так же дерьмово, как и они к тебе! Это ясно?!

Он обвел бешеным взглядом всех остальных.

– Кто еще хочет рассказать про бедного папочку, который ушел из семьи, но одумался и хочет вернуть все назад?! Гнать взашей таких ублюдков надо!

– Артем, пожалуйста, успокойтесь!

– Нет им прощения! Они ломают судьбы женщин, рушат психику детей. Знаете, кто потом из них вырастает? Монстры! Поганые выродки! Злобные сволочи и преступники! Такие, как мы!

– Артем, прекрати немедленно!!

– Те, кто подсаживается на «дороги» или иглу. Родину готовы продать, глотки друг другу перегрызть ради дозы! Отбросы общества, озлобленные, полусгнившие, ненавидящие весь мир. А главное вот такие папаши, которые захотели – вышвырнули ребенка, а захотели – обратно пальцем поманили и ждут, что тот прибежит и у ног валяться станет! Его не было в детстве, в самый важный период, нахрен он не сдался и теперь! Вся жизнь под откос с самого начала из-за этого урода! Не было ни единого шанса стать нормальным человеком! Мы все – чудовища, которые никому не нужны, даже собственным отцам!

– Хватит! Закрой рот!! Замолчи!!!

Взрывоопасная тишина повисла в воздухе. Лютой ненавистью горели глаза Артема, испепеляя женщину напротив, что осмелилась его заткнуть. Лена тихонько заплакала. У Василия задергалось колено. Кто-то хоронил лицо в ладонях, кто-то раскачивался на стуле, кого-то затрясло, как в лихорадке. Оксана намертво вцепилась в папку на коленях, голос ее дрожал, когда заговорила, угадывая подлинное положение вещей:

– Я не хочу просить вас удалиться из помещения, чтобы вы не провели параллель между мной и отцом, который когда-то удалил вас из своей жизни. Но я настоятельно вас прошу взять себя в руки и позволить закончить нашу встречу хотя бы в нейтральном ключе.

Стул все-таки был отброшен, хоть и не по сценарию его фантазии. Тяжелые шаги в армейских ботинках по полу и треск захлопнутой двери. Так, об этом она подумает позже, сейчас главное собрать по крупицам веру людей в себя и восстановить прежний настрой.

В конце недели состоялось собрание ведущих специалистов центра, где Оксана категорично заявила о том, что Кошкаров крайне асоциальный субъект. Его необходимо перевести на индивидуальный формат работы, поскольку в группе он ведет себя недопустимо.

Глава 3

Сергей Яковлевич после такого заявления отвлекся от записей, которые делал в ходе собрания, и взглянул на Оксану поверх очков. Стаж его работы насчитывал более тридцати лет, о чем свидетельствовали седые волосы на голове и мудрый взгляд уставших глаз. За это время был пройден путь от санитара до главврача.

– Это сложный случай психической неуравновешенности. Он неоднократно был замечен в правонарушающих действиях. Он злостный возмутитель общественного порядка в стенах этого центра и не только. Из каких только злачных мест его ни вызволяли, когда он сбегал, о чем вам, разумеется, известно?

– Да, я тщательно изучила его дело.

– Осмелюсь заметить, что с таким неуправляемым пациентом лучше работать в группе. Так вы, в первую очередь, сможете обезопасить себя.

– Значит ли это, что вы мне отказываете?

– Отнюдь. Я лишь хочу предупредить, с чем вам предстоит столкнуться.

– Однажды он до смерти перепугал медсестру, которая неосмотрительно осталась с ним наедине в его палате, – вступила в разговор Надежда Борисовна, заведующая отделением. Эта сильная женщина вызывала у Оксаны чувство восхищения и глубокого уважения: не имея ни семьи, ни детей, она всю свою жизнь посвятила помощи больным людям. Но не смотря на постоянное пребывание в окружении страдающих, она выглядела человеком, на которого приятно смотреть: с равным достоинством носила как свое полное тело, так и пышное облако светлых волос. Ее водянисто-голубые глаза одинаково доброжелательно смотрели как на коллег, так и на пациентов.

– Когда на ее крики сбежались санитары, беднягу всю трясло в углу комнаты. Следов побоя или иного насилия на теле обнаружено не было. Одному богу известно, что он с ней сделал. Она и сама не сказала, просто написала заявление о переводе в другое отделение.

– Я планирую проводить терапию в своем кабинете, в котором есть кнопка экстренного вызова охраны. В случае хотя бы намека на опасные действия с его стороны я без промедления ею воспользуюсь.

Юрий Алексеевич, врач когнитивно-поведенческой терапии, также счел обязательным предупредить коллегу о возможных трудностях. Он был крупным мужчиной, и ножки стула под ним всегда скрипели от малейшего движения. Вот и сейчас под их аккомпанемент он облокотился на край стола, поправил на переносице очки в тонкой золотой оправе и заговорил тем самым поставленным профессиональным голосом врача, каким общается с пациентами:

– Вы молодая привлекательная женщина, Оксана. Мы несем ответственность как за пациентов, так и за сотрудников центра. Кто знает, что на уме у Кошкарова. Я бы не хотел подвергать вас безосновательному риску. Если вы считаете, что индивидуальный формат работы принесет больше пользы, согласитесь хотя бы на присутствие охраны.

– Тогда встреча перестанет носить персональный характер, – возразила Оксана. Настало время решительных действий. Она обратилась ко всем сразу: – Коллеги, я высоко ценю ваше искреннее беспокойство за меня, но спешу заверить: со мной все будет в порядке. В конце концов, он человек, а не дикий зверь, и подход к нему нужен человеческий.

– Его непредсказуемость граничит с дикостью! – вставила Надежда Борисовна. Оксана начала терять терпение: невозможно работать в условиях, когда ставят палки в колеса.

– Я готова взять на себя полную ответственность за его поведение. Мне удалось продуманно и структурированно выстроить методику работы с ним. Дело за малым – начать работать.

– И все же лучше бы…

– Довольно! – властно перебил главврач, сопроводив слова взмахом руки. – Если Оксана Максимовна уверена в своих силах, мы также не должны ставить под сомнение ее компетенцию. Предлагаю закрыть вопрос и перейти к следующему: когда, наконец, закончится ремонт на третьем этаже? Эти пыльные шторы вместо стен начинают действовать на нервы. Павел Геннадьевич, вам слово…

Она выиграла! Правда, сильно переживала за исход прошения – вдруг вообще отстранят и заменят другим специалистом? Но в этой схватке за завоевание своего авторитета среди более старших и опытных коллег она одержала победу! Однако радость несколько померкла, когда в назначенный день и час в ее кабинет никто не вошел. Она чуть не заплакала от обиды, когда напрасно прождала все отведенное для приема время. Смирившись, стала анализировать, где допустила промах и в чем совершила ошибку. Она в лепешку расшибется, но добьется успеха в этом деле!

Рабочий день подошел к концу. Домой спешить не к кому. Чтобы не терять время, Оксана решила прямо здесь заняться заключительным этапом подготовки к суду. Открыла нужный документ на ноутбуке и погрузилась в процесс с головой настолько, что не услышала, как тихо открылась дверь. Щелчок закрывшегося замка вынудил поднять голову и попасть в плен грозовой мрачности его глаз.

– Заждалась, док?

Глава 4

– Уже не ждала, если честно.

– Так мне уйти?

Артем прислонился к двери, которую закрыл за собой, и скрестил руки на груди. Высокий. Хмурый. Весь в черном. В капюшоне, скрывающем в тени половину лица. Радость от его появления смазала наглость, с которой он появился – бессовестно опоздав и войдя без стука, словно только его и ждут. Но, если она хочет добиться успеха, нужно использовать любую возможность, даже работу сверхурочно.

– Присаживайтесь, – пригласила Оксана, рукой указав на стул напротив. Артем не стал утруждаться, принимая приглашение, а просто сполз спиной по двери до пола. Одну ногу вытянул, другую оставил согнутой в колене, опустив на нее руку. Откинул голову, и затылок с тихим стуком припечатался к двери. По опыту прошлых встреч Оксана ожидала чего-то подобного. Она обошла стол и села на стул перед ним. Темный взгляд полуприкрытых глаз лениво блуждал по ее фигуре, надежно спрятанной под дурацким костюмом. Развилка между ног оказалась как раз напротив его глаз. Какое белье она носит? Или эта маленькая развратница, скрывающая свое истинное лицо под маской благочестия, не носит белья вовсе? Это легко можно было бы увидеть по выпирающим соскам даже под водолазкой, если бы ее не скрывали лацканы безобразного пиджака.

– Как я успела убедиться из предыдущих встреч, формат дружеской беседы для вас неприемлем. Тогда вернемся к традиционному приему: я задаю вопрос, вы отвечаете. Приступим.

– Погоди, док. Так не пойдет, – лениво перебил Артем. – Поступим вот как: ты задаешь вопрос, на который я так и быть отвечу. Но потом я задаю тебе вопрос, на который хочу получить честный ответ.

Возникла пауза. Артем буравил ее взглядом. Проверяет? Испытывает? Оксана сердцем чувствовала: если отступит, то потеряет доверие, которое только начало зарождаться между ними, и он не станет к ней прислушиваться. Наконец, она решилась:

– Идет. Я начинаю. Зависимость – это болезнь одиночества. Но из вашего дела я узнала, что вас окружало очень много людей. Почему вы «подсели» на наркотик?

У Артема чуть голова не взорвалась от этого вопроса. Пришлось углубиться в воспоминания. Когда Оксана почти отчаялась дождаться ответа, он заговорил тихо, почти шепотом:

– Эти люди и познакомили меня с разными видами наркотиков. Один бодрит, другой расслабляет, но абсолютно каждый давал мне главное: чувство доверия, близости, некой эйфории и беспечности.

– Но вы по-прежнему были одиноки среди них?

– Я с детства был одинок. Отца не было, мать постоянно зашивалась на двух работах. Ни братьев, ни сестер. Из друзей только отпрыски многодетных неблагополучных семей, с которыми околачивался, когда тех не избивали предки. Ты вот сказала, что реальный мир лучше искаженного под наркотиками. А чем он лучше? Развалины трущоб с полусгнившими людьми, постоянная нехватка денег, жизнь впроголодь, особая вонь нищеты, от которой хоть в петлю – это воспоминания из детства. Потом полуразрушенная школа с ужасными звероподобными существами и уставшими от скотской жизни учителями, которые плевать хотели на учеников. Взросление среди конченных людей, первый секс в подворотне, потому что больше негде, кое-как получил среднее техническое образование – вот моя молодость. Легче вздернуться от такой жизни. Или взглянуть через призму наркотика.

– На наркотики нужны деньги, которыми вы не располагали. Вас угощали или вы добывали их незаконным путем?

– Как будто их можно достать законным, – усмехнулся он. – Нет, просто однажды на пороге квартиры объявился демон, который назвался моим отцом…

Оксана внутренне подобралась, наконец-то подбираясь к истинной проблеме.

– Расскажите о вашей первой встрече. Как это произошло? Что вы тогда почувствовали?

Артем чуть наклонил голову, и из тени от капюшона толстовки по-волчьи зыркнули глаза. Доктор представила, что, должно быть, таким же взглядом он удосужил новоявленного родственника, и мысленно содрогнулась. Какое-то время он молчал, а потом начал свой рассказ с натугой, как бы через силу.

– Я спал после ночной смены. Меня разбудил звонок в дверь. Мать готовила обед, закрылась на кухне и не слышала. Да и вообще туга на ухо стала. А звук этот как птичий щебет, только не заливистый, типа канарейки, а низкий, растянутый, полудохлый, будто батарейки садятся. Может, там и впрямь что-то вышло из строя и нужно подремонтировать, да у меня руки не доходили. Короче, звук противный до тошноты. И вот это унылое хрипение вгрызалось в уши как сверло, пока я спал. Я, злой как черт, не выспавшийся, пошел открывать дверь в чем был – тапочках да трусах. Готов был в клочья порвать, обматерить и за шкирку спустить с лестницы любого, кто бы там ни был. Распахнул дверь, а там он стоит. Я будто в зеркало уставился, которое старит лет на тридцать. Все матюки в горле застряли. Смотрю на него во все глаза, а он на меня таращится. Весь такой холеный, лощеный, одет с иголочки. Потом говорит:

– Ну, здравствуй, сын.

Я стою, глазами хлопаю. Ни пошевелиться, ни вдохнуть не могу. Будто выключили меня. Так и стояли на пороге: он с одной стороны, я с другой, и пожирали друг друга глазами. За спиной шорох, возня – мать из кухни вышла. Подошла ближе, мол, кто там? Без очков плохо видит, щурится. Она и узнала-то его не сразу. А как признала, вскрикнула и осела – обморок случился. Это и вывело нас из ступора. Я под мышки подхватил, этот за ноги взял, и понесли в комнату на кровать. Я послушал пульс, потрогал лоб – этот рядом стоит. Потянулся окно открыть – этот здесь же. Пошел на кухню полотенце смочить, чтоб матери ко лбу приложить – этот за мной. Шаг ровный, твердый, а самого так и корежит изнутри, так и ломает. Еще это сраное обращение – сын – вообще никак не вписывалось ни в эту жизнь, ни в эти стены. Пока дошел, про полотенце и не вспомнил. Сразу к окну, форточку открыл и закурил, а самого трясет, руки не слушаются. Как вспомню…

Артем покачал головой, будто заново переживая тот момент. Потом сверкнул глазами на Оксану:

– Ты хоть представляешь, каково это: смотреть на незнакомого человека и видеть себя в старости? Те же черты лица, те же глаза. Я тогда здорово струхнул. Помню, вот так стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на него, щурясь от дыма. Он будто из другой вселенной телепортировался на нашу замызганную, со старыми, пожелтевшими от времени обоями, кухню, которая ужасно диссонировала с его дорогим, безупречным костюмом. Он даже сесть в нем никуда не мог. На обшарпанный табурет, у которого одна ножка короче других, из-за чего он шатается? Или на стул матери, доставшийся еще от деда, деревянная спинка которого потемнела и засалилась? На полу перед стулом таз с очистками картошки, какие-то прямо на полу рядом с его черными начищенными до блеска туфлями. А у меня дыра в тапочке, где большой палец. Блин, да моей месячной зарплаты даже на одни его туфли не хватило бы. Они так карикатурно смотрелись там, среди картофельных очисток. За его спиной стол с пластиковой столешницей, угол которой отклеился и торчал. И каждый раз, опираясь рукой на этот угол, я прищемлял кожу на ладони. На столе эмалированная кастрюля с водой, облупленная по кругу. В ней очищенная картошка, а вокруг капли воды вперемешку с землей. Ни он, ни его дорогой костюм, ни его чертовы туфли не вписывались в нашу кухню. И в нашу жизнь.

– Кто вы? – спросил я его, конкретно так наезжая, еще и дым выдохнул прямо ему в лицо. Специально. Тот даже ухом не повел.

– Я твой отец, Кошкаров Семен.

И протянул мне руку…

– Нам на заводе выдают перчатки по несколько пар, да так часто, что я не успеваю их изнашивать, – сказал Артем, так резко сменив тему, что Оксана едва не потеряла нить разговора. – Да я особо ими и не пользуюсь, если честно. Пару раз станок зажевал, чуть без пальцев не остался, и я перестал в них работать. Вроде как не положено, да кому какое дело? А я всю неделю по две смены впахивал, за себя и за того парня. Он заболел, а заказ большой пришел, не отвертеться – то сроки поджимают, то еще что-нибудь. Все время же что-то поджимает. И работал, понятно, без перчаток. Станок нагревается, от него рука и кожа пластами слазит в стертых местах. Слой за слоем. И вот я смотрю на его руку, которую он мне протягивает, такую белую, ухоженную, с почти прозрачной кожей. И смотрю на свою, – Артем действительно повертел пятерней с растопыренными пальцами перед своим лицом, вглядываясь, будто впервые видел. – Красную, с потрескавшейся кожей, с мозолями, которые даже ножницы не берут. И такая ярость внутри поднялась, будто вот-вот взорвусь и ошметки по всей кухне разлетятся. Вот как? Я вас спрашиваю: как мог отец, живущий в достатке, допустить, чтобы его сын вкалывал до кровавых мозолей?! Как посмел после этого явиться и так просто сказать, что он мой отец?! Разве мог порядочный человек позволить женщине, родившей от него ребенка, влачить жалкое существование и ни разу – НИ РАЗУ! – не помочь?! Даже не узнать, нужна ли помощь? Он вычеркнул нас из жизни много лет назад, а теперь явился… для чего?

Артем запустил пальцы, которые только что разглядывал, в шевелюру. Было видно, как его растревожило воспоминание, будто заново заставляя пережить первые волнительные минуты встречи с отцом. Затравленный взгляд заметался из угла в угол.

– Я уставился на его руку, как на гремучую змею. Рукав пиджака оголил запястье с часами, которые стоят больше, чем вся моя паскудная жизнь. А это всего лишь часы! Между нами пропасть! Бездна! Я смотрю на него и понимаю, что никогда, ни при каких обстоятельствах не смогу назвать его отцом. Никогда! Я взбесился до крайности от всей этой ситуации и рявкнул, чтобы тот убирался.

Артем вынул из кармана пачку сигарет и закурил. Руки его при этом заметно дрожали. Помня, чем все кончилось в прошлый раз, Оксана подняла глаза на датчик задымления под потолком:

– Сирена завоет.

– Не завоет. Я перерезал провода.

– А в зале выла.

– Там не перерезал.

Шестое чувство подсказывало, что он говорит правду. Оксана не стала допытывать, как и когда он успел это сделать, а просто поверила. Встала и, обойдя стол, приоткрыла окно. Замешкалась, что бы предложить взамен пепельницы. Выбор пал на канцелярский стакан, которым она все равно не пользовалась. Перевернула его над мусорным ведром, и оттуда посыпались скрепки, скобы и прочая ненужная мелочь. Поставила стакан на пол перед Артемом и вернулась на свое место. Она не могла заметить, как Артем проводил ее взглядом, в котором затеплилось одобрение.

– Что было потом?

– Потом на кухню вошла мать, – сказал он после глубокой затяжки, и слова его перемешались с сизым дымом, – пошатываясь и держась за стенку, будто не доверяя своим ногам. Бледная, глядя на него, как на призрака, она опустилась на табурет, на котором чистила картошку, и зажала рот ладонью.

– Ты его знаешь? – спросил я ее. Она долго не могла произнести ни слова. Все смотрела на него, а из глаз градом слезы сыпались. Наконец, она справилась с собой и тихо произнесла:

– Это твой отец.

Меня будто второй раз оглушили. Комната поплыла перед глазами, ноги стали подкашиваться. В голове не укладывалось: как это возможно?!

– Ты сказала, он погиб.

– Да нет, как видишь, жив-здоров… и вполне себе хорошо выглядит. Ну? Зачем пришел? – она обратилась к нему весьма воинственно, обрушив всю силу праведного негодования на его седую голову. Посыпались упреки, обвинения. Вся та злость, которая помогала ей долгие годы работать, зарабатывать на хлеб и не скатиться на самое дно, вылилась на него. В свое оправдание он сказал, что высокий статус не позволял принять незаконнорожденного сына, а теперь обстоятельства вынуждают пересмотреть решение. Он ведь не простой смертный, а основной акционер металлотрубного завода. Не хило, да? До тридцати лет я выживал, насколько сам мог заработать, и вдруг такая новость. Я стоял как в воду опущенный. Слушал ее горькие обидные слова, его нелепые извинения и думал о том, что жизнь с самого начала была несправедлива, да и теперь мало чем отличается.

Артем вдруг, как по щелчку пальцев, потерял интерес к своему повествованию и переключился на нее:

– Моя очередь. Ты любишь оральный секс?

Оксана два раза моргнула, как заведенная кукла. Она ожидала всякое, но это уже слишком. Однако уговор есть уговор. Приняв самый чопорный вид, она сухо заявила:

– Я предпочитаю, чтобы мой рот был занят более полезными вещами.

– Ты не поняла вопрос. Любишь, когда тебя ласкают ртом? Когда влажный язык раздвигает твои нежные складочки, капая на тебя слюной как на самый вкусный десерт. Лижет набухший от возбуждения клитор и начинает посасывать. Твои глаза закрываются или ты любишь смотреть? Ты начинаешь двигать бедрами навстречу? Ты чувствуешь приближение оргазма или тебе не хватает заполненности внутри?

Низкий тихий голос обволакивал. Воображение отчетливо рисовало все то, о чем он говорил. Тело женщины отозвалось на порочные слова, между ног стало вязко и горячо. Она не знала, куда деться от его пытливого взгляда, который будто проникал в ее мысли и видел то же, что видела она.

– Я… у меня никогда не было… такого.

– Неужели?

Казалось, он потешался над ней. Это задело. И придало храбрости признаться:

– В свое время мне ясно дали понять, что такие женщины, как я, не могут по-настоящему заинтересовать мужчину. Что со мной постельные отношения могут быть только из жалости и для удовлетворения потребностей мужского тела. И что только в традиционной позе и в полной темноте можно не видеть под собой такого убогого тела, как у меня, чтобы не содрогаться от отвращения.

В его расслабленной позе ничего не поменялось, но она заметила, как грозно сдвинулись брови и забугрились желваки:

– Ты прирезала ублюдка?

Слабая улыбка коснулась ее губ:

– Бог ему судья. Моя очередь. Чем объяснил «воскрешение из мертвых» ваш новоявленный отец?

Артем вздохнул так тяжело, будто она озадачила его спасением мира.

– Старику восьмой десяток. Он больше не может управлять махиной на тысячи рабочих мест. Ему нужен преемник. Если верить ему, этот завод основали его предки. Исторически завелось, что управление переходит от отца к сыну. В законном браке у него три дочери. Я единственный сын, самый первый, внебрачный, и до этого момента нахрен никому не нужный. Ты хоть представляешь, как это унизительно быть незаконнорожденным? Ублюдком? Тем, кого за ненадобностью вышвырнули, как какой-то мусор.

– Почему вы не хотите воспользоваться его предложением?

Рот Артема расщепил зверский оскал, и от этого зрелища у нее внутри все похолодело. В его глазах затлело что-то дьявольски жуткое, пробирающее до костей.

– С чего ты взяла? Очень хочу. Жажду. Сплю и вижу, когда стану полноправным владельцем завода, чтобы пустить его по ветру. Разорить. Загнать в долги и обанкротить. Чтобы дело всей его жизни развалилось. Чтобы опозорить родовую фамилию, которой он так гордится. Чтобы стереть с лица земли и сам завод, и человека, который им владел.

Оксана слушала его, не веря своим ушам. Доктор стушевалась. Теперь на первый план выступила женщина, испугавшаяся масштаба трагедии, если его угроза осуществится. Глаза цвета лесного озера воззрились с мольбой:

– Вы не можете этого сделать. Представьте, сколько людей потеряют работу. Тысячи невиновных останутся без средств к существованию из-за вашей мстительности. Это слишком бесчеловечно!

Артем взорвался. Подался вперед, и Оксану чуть не сшибло волной ненависти, исходящей от него.

– А человечно было оставлять гнить в бедности женщину, которая родила единственного наследника завода с миллиардным оборотом?! – в бешенстве заорал он. – Его дочери получили престижное образование в лучших вузах Европы, а я еле выучился на слесаря, потому что тупо нечем было платить за учебу! Его жена носила меха и отдыхала на курортах в то время, как мать его единственного сына получила инвалидность, надорвав спину! Его принцессы палец о палец за всю жизнь не ударили – купались в роскоши и достатке, жили в огромном доме с прислугой, тогда как я сдирал лопнувшие мозоли с ладоней, вкалывая по две смены! Знаешь, где я работал?! На этом же сраном заводе! Так он меня и нашел…