Горизонты истины. Социально-философская повесть

Оказывается, профессор еще долго сидел в своем кабинете совершенно отрешенный. Хотя для него это было обычным состоянием. О чем он думал и размышлял? Мы лишь догадывались. У него свой мир – глубокий, неведомый, интересный. Вот и на этот раз, задумчиво перебирая в памяти высказывания выдающихся умов ученых-гуманитариев, сам того не замечая втянулся в постановку интересного научного вопроса: в каком направлении движется природа человека? Именно эта проблема всегда интересовало его больше всего. Он осознавал, что ему предстоит долгий и тернистый путь осмысления новоявленного парадоксального научного вопроса.

Я подошел к окну, откуда виднелся кусок тенистого двора мечети. Мне вспомнилось, как к нему пришли новые мысли. Это было примерно десять-двенадцать лет тому назад.

– Разочарование, безысходность, осознание, что тебя в своем научном кругу просто использовали для своих целей, из тебя «выжали» все, что хотели, – негодовал профессор. – Это чувство, от которого хотелось сбежать, но бежать некуда, потому что научное сообщество, паразитирующая на тебе уже не переделаешь, а с другой стороны разве убежишь от самого себя? – удрученно говорил он.

Каракулов в одной из бесед рассказывал о том, что на воскресные дни выехал на дачу. – Как ни странно, ночью не спалось. Рано утром, поднявшись на крутой холм напротив дачи, долго любовался панорамой дикой природы: горы, реки, арчовые леса, альпийские луга, – говорил он. – Вдыхал полной грудью воздух, наблюдая за полетом птиц, медленным перемещением на лугах и отрогах пасущегося табуна лошадей и стада овец. Солнце уже давно поднялось, а я все сидел на холме, размышляя о том, что коллектив ученых всегда разнороден.

Ему оказывается вспомнился наш давнишний разговор. – Знаешь, Ниймат-ходжа. Много лет тому назад при просмотре фильма «Франкенштейн» я запомнил закадровые вступительные слово о том, что страсть к познанию является причиной горя и несчастий. Жизнь и практика показывает, что страсть и познание – смесь взрывоопасная. В то время, я хотел познавать, чтобы не потеряться в иллюзиях и самообмане. Меня беспокоило сомнение в том, достигну ли своей мечты стать исследователем или же моя несбыточная или несбывшейся мечта обернется драмой и трагедией для меня самого? – сомневался я.

Только что прочитал полуденный намаз. Вышел из мечети. Погода за день почти не поменялся, небо по-прежнему в облаках, свежий ветерок. Я не спеша проследовал по улице, затем свернул в сквер, устроился на скамейке, раскинув руки поверх спинки скамья. Откинув голову и вытянув ноги, минут десять сидел неподвижно, глядя на проплывающие по небу облака. Моя мысль опять завернулась к природе человека. Как расценивать то, что сказал Каракулов – «Не Бог создал человека, а сам человек создал Бога»?

– Да! В свое время Дарвину удалось убедить людей, что мы – завершающее звено эволюции. А что дальше? Испугавшись собственных мыслей я невольно читал дуа: «Аллах Всемилостлив! Хвала Аллаху, Господу миров! Направь прямой стезею нас!».

Слушая Захида, я все глубже понимал, что призвание этого дервиша – поиск и познание истины. К этой категории людей, безусловно, относиться и Каракулов. В одной из бесед с ним он высказался, что всю свою жизнь посвятил поиску истины. Кстати, эту же мысль высказал и Захид. Обе они были солидарны в том, что поиск истины – это труд – сложный, тяжелый и долгий. Казалось бы очень просто: истина – адекватное отображение действительности в сознании. Однако, все очень сложно… Иногда мы всю жизнь ищем истину, а она может быть постоянно рядом.

Как мне показалось, для обеих – профессора и дервиша, истина не является ни философским, ни религиозным понятием, потому что суть ее – психологическая. Дело в том, что истина – это первый и наиважнейший принцип личностного развития. Мы развиваемся как человеческие существа, открывая новые истины о себе и окружающем мире. Хотя есть афоризм Ф. Ницше: «Человеческие истины – это неопровержимые человеческие заблуждения». Мы постоянно усваиваем какие-то важные уроки, проверяем и перепроверяем их. Если ваши мысли, убеждения и действия не сориентированы на истину, то и результаты будут неважными. Одним словом, высший судья истины – реальность.

В одной из бесед с профессором на эту тему, он процитировал Генри Миллера: «Единственное, чего требует от нас жизнь, – осознавать ее, а не принимать безоговорочно. Все, на что мы закрываем глаза, все, от чего мы убегаем, все, что мы отрицаем, принижаем или презираем, в конце концов, приводит нас к краху. То, что кажется отвратительным, болезненным, злым, может стать источником красоты, радости и силы, если взглянуть на это без предубеждения. Каждая секунда может стать прекрасной для того, кто способен осознать ее как таковую».

– Какой вывод можно сделать из этих слов? – думалось мне. – Кто знает? Если хотим улучшить какую-то сферу своей жизни, то нужно понять, что один из лучших способов привнести больше истины в свою жизнь – это произведите самооценку. Нужно осознать, что именно в таких сферах, как оценка собственного «Я», то есть в самой слабой области, человек чаще накапливает ложь и отрицание, поскольку разобраться в них ему сложнее всего. Иначе говоря, улучшений в собственной жизни не произойдет, пока вы не откроете глаза и не примете истину!

Что самое странное, именно при осмыслении вышеприведенных мыслей у меня и мелькнула мысль: интересно было бы проследить судьбу этих двоих личностей – Каракулова и Захида. Две личности – два мира, две судьбы – два мировоззрения и при этом одна Вселенная и одна истина. Возможно ли одна истина на двоих? При этом мне думалось о том, что вот она судьба – два строения – Мечеть и Замок, похожие друг на друга, как мои ладони… Ученый Каракулов и Захид-дервиш, похожие друг на друга, как мои ладони…. Две обители – две личности.

ГЛАВА 2

ДВЕ ЛИЧНОСТИ – ДВЕ СУДЬБЫ

Наступило время ночной молитвы. Ночная молитва всегда немного грустная, потому, что напоминает человеку о закрытии Ворот этого света. До того как человек погрузится в сон, похожий на смерть, он совершает перед Богом суджуд, прося Его таким образом о сопровождении. Он узнает много нового, что в прежней жизни было скрыто от него его жизненным светом.

– «О Аллах! Я молюсь Тебе, я спешу к Тебе. Надеюсь на твое милосердие и страшусь Твоего наказания. Аллаху акбар!», – в молитвах повторял я, раскрыв ладони.

Закончился ночной намаз. После ухода прихожан, я еще долго сидел в молельном зале, размышляя о судьбах и судьбоносных встречах. Судьбоносная встреча иногда случается, мгновенно переворачивая жизнь, когда человек становится уже не тем, и совсем по-другому смотрит на окружающий мир и людей в нем. Совсем иначе он уже начинает воспринимать себя, этот мир вокруг.

Безусловно, моя встреча с профессором Каракуловым и дервишем Захидом относится именно вот к такой случайной, неожиданной, но судьбоносной встрече, – вдруг подумалось мне. При этом на минуту представил себе, что я и эти личности могли и не встретится. Ведь, в отличие от меня, оба они, по сути, странники, – размышлял я. – Если ученый Каракулов был вынужден искать истину, скитаться по научному миру в силу разных обстоятельств и своего призвания, то для Захида – скитание по миру было его судьбой, предначертанный для богоискательства.

В силу своих обязанностей мне часто приходится читать проповеди о праведных путях Аллаха. В народе говорится, что «пути господни неисповедимы». Но, ведь исповедуемы пути человека. В следующие минуты я задавался вопросами: кто они те двое – Каракулов и Захид, ученый и дервиш? Каков их мир? Что принесла вот нам всем такие случайные встречи на перекрестках мира? И вот теперь, нам предстоит разгадать тайну нашего поиска истины, – размышлял я. – Если для Каракулова судьбой было заготовлена научная известность и признание, то для Захида его судьба подарила также возможность прикоснуться к нечто великому и вечному.

Два человека – ученый и дервиш. Они проживают свои жизни не зря. И только теперь, наверное, я и они поняли, что всю жизнь мы жили не только для себя, но и для поиска и утверждения истины. Нам всем следует поблагодарить судьбу, за случайную, но судьбоносную встречу друг с другом. Зная свою и их судьбу, я поверил в то, что судьбоносные встречи бывают, что они сакральны, по сути. Мне кажется, что в нашей жизни все не случайно. Я не фаталист, но, по моему, у меня есть уверенность в том, что каждый человек, который встречается на жизненном пути, должен сыграть определенную роль в нашей жизни.

– Как ни странно, и у меня есть такая уверенность, – признавался как-то Каракулов. – Человек, который предназначен нам судьбой, обязательно встретится и он не уйдет из твоей жизни. Я верю в судьбу, верю в то, что все имеет смысл.

Захид также признавался как-то, что верить в судьбу. Но, в отличие от профессора, он был убежден, что судьбу человека ведёт Аллах. Когда об этом я сказал профессору, то он засмеялся и сказал: – Судьба – это не божеское провидение, а стечение случайностей и необходимости. Сейчас на компьютере моделируют судьбу человека за счет оценки вероятностей события в личной жизни и профессиональной деятельности. Так вот, оказывается, бывают моменты в жизни, которые невозможно избежать, и как говорится, если по судьбе положено, то всё равно встретитесь с тем или иным человеком. Наверное, это и есть судьбоносная встреча, – подытожил он.

Меня поражало то, что в сутолоке дня, когда изо дня в день тысячи и миллионы мелькающих лиц сливаются в общее впечатление толпы, из которой невозможно вычленить отдельную личность. И вообще, понимая, что у каждого человека есть своя история, характер, затаенная печаль, светлая и темная стороны души, мы, тем не менее, более скользим по поверхности, чем проникаем в суть. Но судьбе было угодно, чтобы я встретил незаурядных личностей – Каракулова и Захида. Мы втроем бросили взор друг на друга, разговорились, доверились, о чем-то условились и опять по жизни разошлись наши пути-дороги до очередного случая.

В одной из бесед с профессором, я спросил у него: почему такое происходит?

– Вот только ты представь встречу личностей. Происходит удивительная вещь – человек словно ломает скорлупу холодного равнодушия, раскрывается, порой с совершенно неожиданной стороны, полностью меняя первое впечатление. Теперь они даже в момент расставания уже знают, что их повторная встреча состоится, что их странствующие судьбы, словно мозаика, вновь сложится. Наверное, правы те, кто утверждает, что «то общее, что есть между людьми, гораздо значительней и важнее, чем то, что у каждого отдельного человека свое и чем он отличается от других».

Захид был такого же мнения. Случайных встреч не бывает. Каждая встреча – предопределена судьбой. Он как-то признался: – Благодарю судьбу за то, что она позволила мне так или иначе, но осязаемо, в сущностном своем проявлении почувствовать земное присутствие такой личности, как вы, как Каракулов. Что общего у нас с профессором? Прежде всего, страсть к познанию, отсюда любовь к книгам. С книгами человек ведет себя как с людьми. Он с ними знакомится, влюбляется, беседует, бережет, расстается. О, сколько книг, он прочитал, осмыслил, а потом уже и сам написал, издал уйму книг.

– «О, судьба! О Аллах! Прости меня за мои прегрешения. Сколько я возился с книгами, вместо того, чтобы молить о радости познания Тебя!». Черная книга была моей спутницей много-много лет, – с грустью в голосе говорил Захид. – Я знал, что они рассчитаны на целую вечность новизны, а их «задержания» на года и десятилетия – это лишь некоторая издержка времени и обстоятельств, но не более. Он с особенным умилением рассказывал о том, что в далеких странствиях, валяясь в тени кронов дерева в лесу, кустов в пустыне, скал в горах, взахлеб прочитывал и запоминал содержание черной книги. Ведь книгу могли отыскать, отобрать, сжечь в любое время.

Профессор также беззаветно любил тишину книги, неторопливо перелистывая станицу за страницей, он не переставал удивляться гению автора, а иногда невольно вступал в молчаливый диалог с ним.

– Я благодарен ему за мысли, – говорил он. – Я уверен, что встречи тех или иных людей даже на страницах книг, случайными не бывают по определению. Встретив ту или иную книгу либо того или иного человека, мы извлекаем какой-то опыт из общения с ними. В этом важность книг и самой личности человека неоспорима.

Во второй день на ночном намазе, я продолжил проповеди о судьбе, аскетизме, воздержанию. Перед моим взором стояли те самые личности – Каракулов и Захид.

– На суфийском пути нельзя приблизиться к Богу, не потеряв себя: все человеческое должно быть упразднено, растворено в Боге. Для них Боговоплощение было нужно для того, чтобы для человека открылся путь к Богу, после чего все человеческое должно исчезнуть, растаять в Абсолюте, – говорил я в зал.

Помню, в какой-то момент проповеди из зала неожиданно был задан вопрос:

– Таксыр! Став мистиком и впав в экстаз, дервиши могут же переступить пределы традиционного ислама?

– Разумеется могут, – ответил я. – Традиционные исламские ритуалы и обряды веры помогают делать жизнь теплей, примиряют ее с Богом. А с другой стороны, именно суфии придают исламу вертикальное, «небесное», духовное и экстатическое измерение. В современном мире у суфизма много приверженцев, и он по-прежнему остается проводником и каналом для проявления веры и благочестия многих мусульман.

Далее мне пришлось более подробно объяснить своим прихожанам природу суфизма. – Вот среди нас, вместе с нами молится Аллаху, наш брат и временный гость – дервиш Захид, – говорил я в зал, указывая на Захида, который, как всегда сидел в правом углу молельного зала. – Он избегает не только плотских желаний и страстей, но и самой борьбы с этими страстями. Истина у него чуть другая, чем у нас с вами. Он считает, что суфий никогда не должен быть доволен ни самим собой, ни тем, что он сделал, придерживаясь принципов Джунайды: «Считающий себя близким к Богу – далек от Него, а тот, кто говорит, что обрел просветление, – не обрел его».

– Уважаемые, братья! Истинный дервиш считал себя наихудшим из людей. Вот и Захид, несмотря на то, что собака его сильно покусала, тем не менее, даже ее, то есть ту самую собаку, считал более добродетельными, чем он сам. Между тем, это смирение, – сказал я. – Он чувствовал себя ничтожеством не только перед Богом, но и перед людьми. «Человек, который думает, что среди людей есть те, кто хуже него, является гордецом» – вот его убеждение.

Захид, слушая эти слова сидел тихо и беззвучно плакал, молясь в углу мечети и боясь, как он потом признался, осквернить мою проповедь.

– В своей жизни дервиш намертво усваивает доводы великого мыслителя Востока – Аль-Газали: «Лучшим является тот, кто будет лучшим перед Аллахом в мире ином, а это пока никому неизвестно». Поэтому, уважаемые прихожане, когда вы увидите мусульманина младше себя, подумайте: «Он лучше меня, ибо он еще не ослушался своего Творца, как я», а если увидите человека старше, подумайте: «Он начал поклоняться Аллаху раньше меня, поэтому он лучше меня».

Читая эту проповедь, я, как-то невзначай переформулировал слова: «Если увидишь ученого, то он лучше тебя, ибо знает больше тебя и он ближе к истине», а если дервиш, то он ближе к Богу, ибо, у него единственная истина – это приближение к Богу». Я замечал, что у Захида смирение уже доходило до отрицания своей личности. Для него похвала его достоинств было сродни пощечины и унижения. Похвалу и даже молчаливое одобрение воспринимал как искушение, посланное Иблисом.

Мне казалось, что он, как впрочем и Каракулов, вырабатывал полное безразличие к тому, что о них говорят. Оба они придерживались понимания: «Если хочешь, чтобы на тебя никто не смотрел, – не смотри на самого себя», веря в то, что нужно просто перестать существовать в мире, раствориться, пусть в мистическом экстазе, как Захид, пусть в философском экстазе, как Каракулов, а не копаться в самом себе в поисках грехов, включая тщеславие, самолюбие.

Захид в наших беседах говорил словами Аль-Газзали: – «От смирения суфии приходили к человеколюбию, а ученый – через философию, которую называют практическим человеколюбием». В тарикатах суфийского Братства говорится о том, что каждому дервишу полагалось терпеливо и с любовью относились к тем, кто не являлся суфием. «Хуже греха против Бога может быть только грех против человека. Нельзя осуждать ближнего и его поступки, ведь человеком движет Бог: осуждая человека, ты осуждаешь Бога. В каждом грешнике, в каждом из людей, даже самом порочном, можно найти какие-то достоинства».

Два человека – две судьбы. Судьба… При этом слове наверняка у большинства из нас возникает представление о чем-то неизбежном, неотвратимом, роковом, чему подвержен каждый из нас без исключения. Проще говоря, судьба – это нечто вне пределов человеческих возможностей. Стечение жизненных обстоятельств, не зависящий от воли человека ход событий. Таково определение судьбы. Таким вопросом, как действительно ли оно несет в себе лишь эту смысловую нагрузку – предопределенность, я начал интересоваться уже в период обучения в медресе.

– Я верю в судьбу, – говорит Захид. – Хотя, в юношеские годы я пессимистически смотрел на свою жизнь, думая, что изначально родился с судьбой, отличающейся от богатых или великих людей. А как же, мой отец и дедушка были простыми мусульманами. Однажды, в местной медресе, в котором мы брали уроки, я спросил у имама «Почему мне дана не такая судьба, как у них?». Он ответил так:

– «Твоя судьба ничем не отличается от богатых и великих людей, каждому при рождении была дана одинаковая судьба. Тот, кто родился в этом мире, не может избежать участи смерти. Человеку суждено умереть из-за грехов, которые он совершил на грешной земле. Возмездие за грех – смерть. Изменить эту судьбу – вне пределов человеческой силы. Однако Бог изменил судьбу людей, подарив нам, обреченным на смерть, вечную жизнь на небесах».

В своих проповедях, я говорю, что жизнью человека, его судьбой управляет Аллах, который создаёт, что пожелает, и избирает, но у них нет выбора. Судьба не подвластна человеку. Понятие «судьба» (када) неразрывно связано с понятием «предопределение» (кадар). При этом предопределением называется божественное предначертание до того, как оно сбывается. После того, как оно исполняется, оно уже называется судьбой. Предопределение предшествует исполнению судьбы. Однажды один из прихожан задал мне вопрос:

– Таксыр! Некоторые мусульманские источники приводят толкование понятия «судьба», которое определяется как частный случай предопределения, окончательный выбор в пользу одного из двух возможных путей. Как это понять?

– Предопределение характеризуется как то, что было предрешено, а судьба – это то, что произошло и не могло не произойти. Судьба и предопределение – взаимосвязанные понятия, которые нельзя рассматривать независимо друг от друга. Это объясняется тем, что одно из них – предопределение – играет роль базиса, а другое – судьба – является надстройкой. А кто желает разделить их, тот пытается разрушить и повредить эту надстройку. Таков был мой ответ. Тем не менее, я еще долго размышлял над своим же ответом.

Согласно мусульманской теории, запись судьбы человека происходит в утробе матери. Согласно высказыванию пророка Мухаммада: «Аллах записал судьбы всего сотворенного за пятьдесят тысяч лет до того как Он создал небеса и землю». Относительно сотворения человека, согласно исламскому вероучению, Аллах отправляет ангела к зародышу, находящемуся в утробе матери, и ангел записывает его деяния, его удел, его срок жизни, а также то, счастливым он будет или несчастным.

Как-то в одной из бесед с Каракуловым, я задал ему вопрос: что значит судьба для ученого?

– Обращение к философско-этимологическому анализу такого понятия, как судьба, показывает, с одной стороны, многозначность и многомерность этого понятия, а с другой – крайнюю важность его для уяснения глубинных экзистенциальных основ самого человека, – начал он. – В современных условиях налицо аксиологическая деградация этой идеи, можно утверждать не столько об эволюции идеи судьбы, сколько о ее инволюции. Между тем, современный человек должен возвыситься до amor fati – любви к судьбе, ибо, как отмечал Ф. Ницше, в этом состоит действительное величие человека.

В беседе с Захидом, я задал ему такой же вопрос: что значит судьба для дервиша?

– Судьба – это понятие предвидения Аллаха, это вера в осмысленное действие, провидения, обеспечивающая нравственный миропорядок, это воля Аллаха, раз и навсегда предписываемая человеку, что ему делать и чего не делать, что ценность народа и отдельного человека измеряется степенью послушания их Аллаху, что в судьбах целого народа и отдельного человека во всем царит его воля. Аллах карает и вознаграждает человека по мере послушания или непослушания ему.

Две личности – две судьбы. Научный мир знает о личности Каракулова не понаслышке. Его имя было на слуху, как необыкновенного ученого, ведущего уединенную жизнь и отстраненную исследовательскую деятельность. Религиозное сословие ведает о личности Захида, как о молодом, но страстном суфии.

Каракулов – странная эта личность. Вместо того, чтобы искать истину в Боге, он пытается найти истину в человеке, – размышлял я когда-то. – Кто он? Каковы его помыслы? Раскрыть личность таких людей, которых отличает закрытость и одиночество, неимоверно трудно. Между тем, как человек хорошо знающего эту личность могу сказать, что его всегда относили к категории незаурядных людей. Оказывается уже в школьные годы ему навесили ярлык нигилиста, хотя, он не считал себя тем, кто отказывается безоглядно следовать общественному мнению, общепринятым сценариям и сомневаться во всем.

Как-то он признавался: – Нигилистом я не был, но мне хотелось бы стать им по жизни. Однако, моя жизнь и судьба сделали все, чтобы я переродился в явного конформиста, кем мне категорически не хотелось бы стать. Сейчас неважно, что нигилистом прозвали меня за чрезмерную наивность и честность, непреклонность к любым авторитетам и кумирам, а также за мою абстрактность, отстраненность и замкнутость, за мою, непонятую многим логику поступков и поведения, как часто не отвечающим принципам здравого смысла.

– Он и во взрослой жизни до сих пор избегает правильных поступков, которые давали бы ему выгоду, так как был убежден в том, что этот самый «выгодный поступок», не может быть целесообразным и честным в отношении других, – думалось мне. – В этом аспекте, разумеется, он знал или догадывался, что в обществе, в котором находился почти всегда выглядел «белой вороной», то есть нигилистом, причем, явно в негативного света.

Я хорошо знаю своего научного патрона. Важно подметить, что с молода Каракулов искал для себя уединения, избегал любой публичности, терялся перед собранием людей, чурался дружбы и встречи с незнакомыми. В этом аспекте, у него сложилась своя логика поведения, хотя, они были вопреки здравому смыслу. Нет! Он не стал эксцентричным изгоем среди коллективов, но его попытка и навязчивое стремление преодолеть свою неуклюжесть и неловкость, стеснительность и неуверенность в общественной среде, так и не увенчались успехами.

– Заканчивая мединститут я чуть-чуть стал более уверенным в себя, все чаще отвлекаясь от постоянного вслушивания в себя. Мое внимание больше приковывала к себе уже сугубо профессиональная моя деятельность в качестве врача, – признавался Каракулов. – Один за одним начали отпадать мои книжные мечты и видения, однако, говорить о том, что вдруг стал решительным, открытым и активным не приходилось.

Естественно, к изменению жизни его толкали и чисто житейские обстоятельства – он должен был научиться жить самостоятельно, обеспечивать себя материально, так как рано женился, обзавелся семьей. Однако, как признавался он сам, ему так и не удалось вовсе оттолкнуть погруженность в себя, преодолеть некую отстраненность в жизни, а также абстрактность в понимании жизни, он так и не изжил.

Как я заметил, для Каракулова важнейшим качеством характера становилась свобода выбора и действий, ему хотелось вести себя независимо от окружающих, однако, это не получалось, а потому он продолжал считаться с мнениями окружающих, продолжая чувствовать в себе сопротивление собственному напору, ощущать постоянное сомнение в правильности своего поведения. Иначе говоря, он всегда ломал самого себя и считал это личной трагедией.

– Помнится, приехав в столицу, я остро почувствовал, что не просто приехал учиться, а этим поступком и решением подвел черту под свою прежнюю полуабстрактную жизнь, – признавался профессор. – Именно здесь впервые мне открылась истина – знание о жизни по книгам – это совершенно недостаточно. Жизнь, оказывается, нужно проживать лично. Вот почему, меня не покидало убеждение в том, что люди вокруг меня знают жизнь лучше, что они более приспособлены к жизни, чем я.

В нашей беседе, как-то Каракулов признавался в том, что в свое время, какие-то общие истины о людях, о жизни он точно знал меньше своих одногодков, в школе – меньше своих одноклассников, в институте – меньше своих сокурсников, а во взрослой жизни – меньше своих сотрудников, родственников, и это здорово его беспокоило. Приглядываясь в свое прошлое, он осознавал, что, оказывается, был наивен и слишком усложнял проблему с самим собой и с окружающими меня людьми.