Черный пепел на снегу

В спину ей послышался издевательский смех лекаря.

* * *

Агне в очередной раз упала – подтаявшая было за день тропинка от деревни к её дому схватилась свежим льдом, по которому разъезжались ноги даже у здоровой Богданки.

– Вставай, – натужно прокряхтела девочка, поднимая ведьму. – Недолго осталось.

Но бесчувственное тело никак не реагировало на уговоры.

Богданка аккуратно положила Агне на землю и, сев перед ней на колени, приложила ухо к груди. «Дышит», – мелькнула мысль и тут же уступила место другим, более важным.

Сначала она попыталась поднять ведьму на плечи и донести её до дома – поросшая мхом крыша уже виднелась за деревьями – но через несколько шагов бросила эту затею и сошла с тропы в поисках подходящего для волока ельника.

Она ещё на выходе из деревни обратила внимание, что весь наст был усыпан волчьими следами, поэтому старалась не отходить далеко и всё время оглядываться на свою наставницу. Вязала волок она уже в сумерках. Дотащила свою поклажу до калитки в кромешной тьме.

Дом их встретил тишиной и звенящим холодом. Дверь промёрзла и покрылась инеем с внутренней стороны. Богданка заволокла Агне в комнату и, насколько могла, бережно уложила на заправленную постель.

Ведьма дышала натужно, с хрипом, от её кожи исходил сильный жар.

Девочка сначала зажгла лучину, потом принялась за очаг. Околевшие пальцы не слушались её, поэтому, когда в очаге наконец разгорелся маленький огонёк, который зябко жался к выложенной камнем стене, Богданка старалась даже не дышать в его сторону, то и дело подкладывая ему сухой травы для растопки.

Постепенно по комнате начало раздаваться уютное потрескивание, а затем стало расползаться тепло, но делало оно это так медленно и осторожно, словно боялось быть изгнанным из дома.

Желудок Богданки заурчал, и она попыталась вспомнить, когда в последний раз ела. Вчера в обед.

Она быстро, по-хозяйски, провела ревизию по ведьминому дому, заглянула в каждый угол и, разжившись котелком, выскочила из дому, чтобы набрать и натопить снега. На обратном пути она намеревалась набрать ещё дров, чтобы хватило на ночь, но возле порога лежало всего несколько поленьев. Девочка прикинула, что до рассвета их должно хватить, а как рассветет – можно будет и хвороста насобирать. Главное – ночь продержаться.

Когда она снова открыла дверь, и узкая полоска тусклого света вырвалась на улицу, Богданка краем глаза увидела две освежёванные кроличьи тушки, подвешенные за лапы прямо под низкой крышей. Ледяная корка на них тускло поблёскивала.

– И как только зверьё не растащило… Экая ты, Агне, запасливая.

Она цапнула одну тушку и скрылась в доме, опасаясь выпустить так старательно накопленное тепло.

Пока варилась похлёбка, Богданка, немного подумав, перетащила свою постель из маленькой комнаты без окна в комнату Агне, чтобы быть рядом, если ведьме станет хуже.

За ночь она несколько раз приходила в себя, и девочка поила свою наставницу остывающей похлёбкой. Ведьма давилась, но все равно жадно глотала.

Ближе к рассвету дыхание Агне немного выровнялось, и беспамятство сменилось беспокойным сном. Тогда Богданка тоже позволила себе немного отдохнуть и, закутавшись в одеяло так, чтобы торчал только кончик носа, чутко задремала.

Но стоило ей умоститься поудобнее, раздался стук в дверь.

– Кто там? – недовольно спросила она.

– Открывай, хозяйка! – мужчина за дверью говорил на её, Богданки, родном языке. Сон как рукой сняло. Это за ней! Она поедет домой! К родителям!

Девочка рыбкой выскочила из-под одеяла и бросилась к двери. Быстро справившись с засовом, она распахнула дверь и уже хотела броситься чужаку на шею, но что-то её остановило.

На пороге стоял молодой казак. Наголо бритая голова блестела в лунном свете, чёрный чуб был залихватски зачёсан на бок, на пышных усах оседал иней от пара, выходящего изо рта.

– Ну что, любоваться будешь, али пригласишь меня в дом? – чужак улыбался только губами. Глаза его оставались серьёзными.

– Проходи, – Богданка посторонилась, – грейся.

– Нет, девица, так не пойдёт. Сначала каракули эти богомерзкие сотри, негоже православному человеку с ведьмовкою знаться.

Он указал пальцем на косяк. На верхней перекладине в темноте едва просматривался начерченный угольком символ. Вроде как корявая ветка в кругу, а вроде и рог олений.

– Не мой это дом. Не буду ничего стирать.

– Ну, тогда сама ко мне выйди. Побеседуем. Если хочешь – домой увезу.

Под пристальным, колючим взглядом незнакомца Богданка сделала шаг назад, в спасительную темноту дома.

– Не пойду. И ты уходи.

– Так значит, – казак зло сверкнул глазами. – К безбожнице примкнуть решила? И чему учит она тебя? Курей воровать да ворожить на их потрохах?

– То не твоего ума дело, чему она меня учит. Уходи, – дверь захлопнулась прямо перед носом незнакомца.

Он с остервенением забарабанил кулаком в дверь, которая прогиналась под его напором, но не ломалась.

– Это твой последний шанс домой вернуться! Ты слышишь?! – в голосе его уже не осталось ничего человеческого.

Тук. Тук. Тук.

– Уходи!

Тук. Тук. Тук.

– Открой мне дверь или пожалеешь!

Тук. Тук. Тук.

Богданка попятилась от двери, села на пол у кровати Агне, которая так и не проснулась, зажмурилась и закрыла уши, словно её это могло спасти.

В дверь забарабанили всё сильнее, норовя сорвать её с хлипких петель.

Тук. Тук. Тук.

А когда снова распахнула глаза, обнаружила себя закутанной в одеяло. Солнечный свет пробивался через мутное окно и оставлял светлый размытый квадрат на полу, прогоревший очаг уже давно остыл.

Тук. Тук. Тук.

Она встала и подошла к двери и, немного подумав, распахнула её настежь. Яркий свет отражался от сугробов и больно бил в глаза.

– Тук. Тук. Тук, – стучал топор раздетого по пояс Къелла. Чуть поодаль, распластав рукава, словно крылья, валялась его рубаха из небеленого льна и куртка. А у ног выросла уже довольно большая гора дров.

Сам норд раскраснелся, от его тела шёл едва заметный пар, борода топорщилась в разные стороны.

Къелл боковым зрением увидел Богданку, с силой загнал топор в ствол поваленного дерева и остановился.

– Ну и горазды же вы спать, – сообщил он Богданке, собирая дрова.

В дом он вошёл без спроса, даже не остановившись на пороге, по комнате разлился запах свежесрубленной хвои и терпкого мужского пота. Светлые волосы норда влажными прядями прилипли к лицу и шее. Кожа на его спине раскраснелась от притока крови и мороза, и стала видна сеточка из шрамов, покрывавших торс могучего норда.

– Я сто раз тебе говорил, – он повернул голову в сторону Агне, которая успела проснуться и со старушечьим кряхтением сесть, – перебирайся в деревню. Выстроим тебе дом, нарисуешь на нём своих каракуль. Не придётся ходить проверять, не съели ли тебя по дороге волки.

Богданка, которая раньше видела его только в липком сумраке Медового зала, наконец, разглядела глубокие морщины, залегшие в уголках губ и на лбу мужчины.

– Нельзя мне в деревню, – слабый голос ведьмы скрипел, словно несмазанные петли.

– Упёртая баба, – он чиркнул огнивом раз, другой. Огонь в очаге разгорелся быстро, жадно слизывая выступающую от жара смолу. – Сегодня из дому не выходи. Я после заката приду, принесу пожрать.

– Спасибо, – прохрипела Агне, но дверь за ним уже захлопнулась.

– Почему нам нельзя в деревню? – Богданка повесила над очагом котелок с бульоном, застывшим и вязким. – Из-за людей?

– И из-за них тоже, – несмотря на быстро расползающееся тепло, ведьма всё равно куталась в одеяло. – Ведьмовские дома влекут к себе духов, пропитываются их силой. А там, где много силы, быть беде.

После завтрака Агне хотела снова провалиться в сон. Её тело, поддерживаемое не только жизненными силами, которые есть у каждого живого существа, но и магией, быстро шло на поправку, особенно если дать ему возможность полноценно отдохнуть.

Богданка же, вытерев пол от протаявшего снега, принесённого на ботинках Къелла, хотела выйти на улицу, дабы осмотреться. Спать ей не очень-то и хотелось, скота, за которым надо ходить, ведьма не держала, а больше ей заняться было и нечем.

– Присядь ко мне, – глаза ведьмы были так же прикрыты, а губы еле шевелились.

Богданка на мгновение замерла в раздумьях, прислушиваясь к завыванию ветра за стеной и осторожно присела на краешек кровати. И Агне заговорила.

Она рассказывала девочке о духах, которые населяют их мир, добрых и злых. У кого можно попросить помощи, а с кем лучше не связываться. Ученица, сначала скептически хмыкающая, постепенно расслабилась, потом и вовсе с ногами забралась на постель и придвинулась ближе, стараясь не упустить ни слова.

– Запомни, Богданка. Боги просто так силы никому не дадут, – подытожила Агне. – Ведьма сильнее любого человека, не силой – так знанием. И ответственность на ней лежит больше.

– Я никогда не стану ведьмой, – девочка, опомнившись, скрестила руки на груди. – И в сказки твои не верю!

Сказала и тут же спохватилась. Рассказывала Агне интересно, не хотелось её обижать. Но ведьма только тихо посмеялась.

– Ты – уже ведьма, – ответила она уже серьёзно. – Даже если пока не осознаёшь этого. Простой человек сегодня не устоял бы и впустил в дом перевёртыша. А ты всё сделала правильно.

– Откуда ты знаешь?

– Запомни, Богданка. В предрассветные минуты нечисть входит в полную силу, и тогда ей ничего не стоит обмануть простого человека. Но не ведьму.

Короткий северный день уже пошёл на спад, и комната освещалась последними предзакатными лучами, вязкими и тягучими, как мёд. Богданка хотела задать новый вопрос, когда в дверь постучали. Впечатлённая ведьмиными рассказами, она насторожилась.

– Не бойся, это деревенские, – Агне с сожалением откинула одеяло и встала с нагретого места.

На пороге действительно стоял Ульрик, в руках у него был закутанный во много слоёв тряпья ребёнок.

– Агне, помоги, – за спиной супруга стояла заплаканная Нэл.

– Кладите на стол, – ведьма посторонилась, выпуская гостей в дом.

Она бережно, почти по-матерински, слой за слоем, начала раскутывать мальчишку. Он был без сознания и какой-то весь холодный.

– Много доктрус крови ему спустил? – ведьма внимательно рассматривала грязную, пропитанную кровью тряпку, обмотанную вокруг запястья мальчишки.

– Малая фляга наберётся.

– Ясно. Второго раза он не переживёт.

Нел всхлипнула и закрыла рот ладонями, чтобы не разрыдаться в голос.

– Ты же поможешь? – Ульрик держался чуть лучше жены, но все равно, было видно, как его сердце сжимается от горя.

– Я сделаю всё, что смогу, – ответила Агне и, немного подумав, добавила – но ничего не обещаю. Время упущено. А сейчас – уходите.

– Не гони меня… – женщина упала на колени и зарыдала.

– Сейчас так нужно, Нэл. Я мало что могу сделать. Но если вы будете здесь перетягивать мои силы на себя – то ещё меньше. Придёте завтра на рассвете, – было в её голосе что-то гипнотическое. Глаза Нэл высохли, словно она и не плакала, и покрылись какой-то мечтательной поволокой.

– Хорошо, – спокойно ответила она.

– Почему ты так не могла сделать там, в Медовом зале? – спросила Богданка, когда дверь за ними закрылась.

– Потому что у меня не хватило бы сил на всех. Даже на одного Ульрика не хватило бы. А Нэл – слаба. Принеси снега, давай нагреем и натопим воды.

Как только принесённый снег в котелке начал таять, Агне кинула туда сушёных трав из разных мешков. Богданка ждала, что она сейчас начнёт читать заговоры или петь дьявольские песнопения, но ни того, ни другого не было.

Ведьма, помешивая ароматный травяной отвар, словно разговаривала с водой. Её речь с ласковыми, просящими интонациями, журчала горным ручейком. По комнате витали ароматы трав, Богданка повела носом.

– Хочешь? – Агне указала длинной деревянной ложной на котелок. – Неси плошку.

Девочка с сомнением посмотрела в чан с зельем, но пахло действительно вкусно. Она сняла с полки, где стояла другая кухонная утварь, грубую плошку и подала её ведьме.

– И мне, пожалуй, захвати, – немного подумав, сообщила она. – Мёд стоит в кувшине рядом.

Богданка наблюдала за действиями ведьмы, попивая обжигающий сладкий отвар.

Сначала Агне разбавила своё зелье простой холодной водой, натопленной из снега в деревянном корыте, которое было принесено откуда-то с улицы. Она бережно уложила ребёнка в ароматную тёплую воду, поддерживая рукой его головку.

– В шкафу лежат полотенца, дай мне парочку, – не оборачиваясь попросила она, продолжая купать ребенка, особенно тщательно растирая ладони и ступни.

От ребёнка не было никакой реакции, пока вода не начала остывать. Он недовольно сморщил нос, словно собирался закричать.

Тогда Агне достала его из корыта и, укутав в полотенце, начала поить тем же отваром с мёдом.

К лицу мальчишки прилил румянец, а неровное, отрывистое дыхание стало обычным детским посапыванием, вены больше не выглядели чёрными, извивающимися под кожей, червями.

– Молока бы… – тихо простонала-выдохнула Агне. – Козьего.

Лицо ведьмы словно постарело, Богданка видела кисти рук, и до того не отличавшиеся полнотой, выглядели, обтянутыми сухой полупрозрачной тряпкой, ветками, глаза её покраснели и слезились.

Богданка протянула руки к мальчишке, и ведьма, не говоря ни слова, отдала ей свёрток. Девочке было не впервой няньчить младших братьев, и она вполне умело перехватила его поудобнее.

То, что ребёнок не просто заболел, она поняла сразу.

Маленький мальчик мерно спал у неё на руках, детское умильное личико не выражало ничего, кроме умиротворения. Но на Богданку всё равно накатывал страх, чувство угрозы, исходящей от ребенка, волнами проходило через её сознание.

Агне в это время, пошатываясь, вышла на середину комнаты, и грузно опустившись на колени, начала мелом чертить круг непонятных, похожих на корявые ветки символов. Самый большой символ в центре круга был знаком Богданке.

Колядник она узнала сразу: сотни раз видела его на украшениях, с которыми молодёжь ходила колядовать, обрядившись в страшные наряды и желая добра и счастья дому, в который пришли. Попы смотрели на это с неодобрением, но помалкивали.

– Положи его в центр, – Агне внимательно посмотрела на девочку, – без полотенца.

Богданка была против того, чтобы только что искупанного ребёнка уложить голяком на пол, и замешкалась, но взглянув в глаза ведьмы и увидев в них полную уверенность в своих действиях, решила не спорить. В конце концов, ни разу ведьма при ней не делала никому зла. Даже не говорила. Хотя, с тем отношением, которое было к ней в деревне – имела на то полное право.

Богданку вообще поражало смирение, с которым её наставница принимала удары судьбы. Может быть, она и тёмная нехристь, но никакие добродетели ей не чужды? Может, она не совсем пропащая душа?

Лёжа на холодных поцарапанных досках, мальчишка недовольно сморщил нос и всё-таки захныкал.

Агне, словно не слыша этого, положила ладони на его грудь, скрестив пальцы, словно собиралась откачивать воду из утопающего.

– Открой настежь дверь, – попросила она Богданку, не отрывая взгляда от лица мальчишки.

– Всё тепло выдует.

– Не спорь. Натопим.

Девочка вздохнула, но всё равно послушалась. Стоило двери раскрыться настежь, Агне прошептала:

– Фригг, помоги мне…

И, словно мышкующая в снегу лиса, приподнялась и с громким выдохом обрушилась на грудную клетку ребёнка, на деле даже не прикоснувшись; её пальцы замерли в сантиметре от кожи.

Первые секунды ничего не происходило, даже завывающий на улице ветер утих. А затем под маленьким тельцем лужей начал растекаться чёрный туман. Он облаком начал метаться по комнате, словно случайно залетевшая птица, слепо натыкаясь на стены, пока не вылетел в распахнутую дверь.

Мир снова начал обретать звуки: зашумел ветер, затрещали дрова в очаге, послышалось заледенелое потрескивание близлежащих деревьев.

Мальчишка набрал полную грудь воздуха и наконец разразился пронзительным рёвом, а Агне, словно подкошенная, завалилась на бок.

Богданка захлопнула дверь и быстро замотала его обратно в полотенце.

– Выживет, – тихо прошептала ведьма, проваливаясь в глубокий обморок.

Агне провалялась в беспамятстве несколько часов, придя в себя только перед рассветом.

Она лежала одетая на своей постели, укутанная, как в кокон, в одеяло. Сквозь окна пробивалась серая предрассветная мгла, значит, за мальчишкой скоро придут. Агне с трудом встала на одеревеневшие ноги, сквозняк, продирающийся в дом между досками пола, ледяными иглами вонзился в обнаженные ступни, и она болезненно поёжилась.

На столе в центре комнаты стояло высушенное корыто, в котором мирно спал завернутый в покрывало из кроличьих шкур ребёнок. Дрова в очаге почти прогорели, и ведьма, сунув ноги в расшнурованные сапоги и накинув на плечи висящую на вешалке куртку, вышла на улицу.

Сначала у неё перехватило дыхание от мороза, обрушившегося на неё лавиной, нос и щёки начало щипать от холода, остатки сна выдуло с первым же порывом ветра. Агне набрала немного дров с заполненной поленницы, не забыв мысленно поблагодарить Къелла и попросить для него удачи у богов, и направилась обратно в дом.

Вокруг стола уже суетилась Богданка. Босоногая и простоволосая, в своей длинной до пят, ночной рубашке, она казалась маленьким приведением.

– Доброе утро, – поздоровалась девочка, зевая в кулачок. – Малыш выздоровел? Теперь мы отдадим его родителям?

– После рассвета, – подтвердила Агне. – Но сейчас нам нужно защитить его, чтобы не допустить повторения. Растопи пожарче очаг… и пойди оденься. Заболеешь.

Ведьма сложила дрова на полу и начала искать по полкам тонкую железную иглу и специальные чернила.

Она часто била небольшие руны с охранными символами взрослым воинам перед походом, юным роженицам или брачующимся, которые хотели быть вместе не только перед людьми, но и перед богами. Но никогда ещё не наносила рисунки под кожу детям – слишком высока среди них была смертность, в иных деревнях детям и имен не давали, пока они две зимы не переживут. Но этот случай был особым.

Из своей комнатки показалась Богданка, полностью одетая, с заплетённой косой и начала деловито возиться возле очага, разводя огонь и ставя на него разогреваться воду в котле.

Агне положила на стол чистую тряпицу, поставила рядом неглубокую плошку, в которой лежала игла.

– Налей сюда кипятка, – она указала кивком головы на плошку и пошла дальше искать нужный инструмент. В свете лучины на столе начали появляться щипцы, полотенца, длинная свеча, которую ведьма сразу подожгла, в комнате стало гораздо светлее.

Богданка налила кипятка в плошку, и Агне, выждав несколько мгновений, вытащила иглу маленькими щипцами, и, прокалив её над свечой, окунула кончик в чернила.

– Раскрой его, – приказала она. – И держи крепко.

– Что ты собираешься делать? – в голосе девочки послышалось беспокойство.

– Нанесу под кожу защитный знак.

– Может не надо? Ты же вылечила его.

– Прошу, не спорь, – Агне покачала головой. – Ещё вчера он был одержим. И сейчас, стоит ему покинуть мой дом – он станет уязвим для любой тёмной твари.

Богданка с сомнением закусила губу, но всё же выполнила указание ведьмы.

Оказавшись вне тёплого одеяла, ребёнок недовольно закряхтел, стремясь укутаться обратно, но девочка крепко держала его за руки.

– Разведи руки в стороны. Вот так. Мне нужна его грудь, – Агне взяла ребёнка за ноги, не давая ему ими дергать.

Мальчишка, догадываясь, что сейчас с ним будут делать что-то ужасное, захныкал, а когда игла проткнула его кожу в первый раз – заревел в голос. Он вырывался, дёргался, извивался, пока ведьма хладнокровно выводила на его груди, чуть повыше сердца, руну Турисаз. Богданка, не выдержав, отвернулась. По щекам её катились крупные слёзы.

Агне быстро доделала свою работу, вытерла грудь мальчика, испачканную кровью и чернилами, чистой тряпицей, и намазала свежую ранку мёдом. После чего, немного подумав, макнула в мёд деревянную палочку ещё раз, сунула её в рот ребёнка.

Тот сначала попытался выплюнуть угощение, но распробовав, присосался.

Ведьма хотела сказать своей ученице, чтобы она одевала ребёнка, но не успела – в дверь постучали. Робко и неуверенно, с надеждой. Так стучат только в ту дверь, за которой накануне оставили своего умирающего ребёнка, не зная, доживёт ли он до утра.

– Заходи, Ульрик.

Ульрик и Нэл, как и накануне пришли вдвоём.

Юный норд сначала хотел было поздороваться, но увидевшая в корыте на столе своего сына женщина, бросилась к нему, обнимая и покрывая сморщенное личико поцелуями.

– Как нам тебя благодарить? – Ульрик наконец оторвался от жены и ребёнка. – Проси, что хочешь!

– Принеси молока. Козьего, – попросила Агне, и, когда её взгляд наткнулся на полупустую банку с мёдом, добавила – и мёда… и ещё. На груди у твоего ребёнка символ, его нельзя мочить или стирать, он сам разойдется через несколько дней, когда он окрепнет.

– Спасибо, – ещё раз поблагодарил он, выпроваживая жену с ребёнком на руках за дверь. – Я сейчас вернусь и всё принесу тебе.

– Хорошо. Заодно расскажешь, что происходит в деревне.

– Я тебе и сейчас скажу, что всё плохо. У моего соседа, Снорре, ты его, наверное, помнишь, рыжий такой, жена пять зим назад родила мальчишек-близнецов. Оба не дожили до утра – лекарь всю ночь сидел с ними, пускал кровь, давал лекарства, но боги всё равно забрали их.

– Ясно, – по бесцветному голосу ведьмы было не понять, что она чувствует в этот момент. – Ступай, и не забудь мне молоко. Побольше.

За Ульриком уже закрылась дверь, но Агне все ещё задумчиво сверлила её взглядом.

– Богданка, – тихо позвала она, – поставь кипятиться воду на отвар. К полудню нам приведут всех детей, которые ещё живы. И неплохо бы посмотреть на тела мальчишек, что ушли к богам.

Ведьма ошиблась. Цепочка из посетителей потянулась к её дому вместе с Ульриком, который вернулся так быстро, словно бежал в обе стороны. И как только молоко не расплескал по дороге.

Но привели к ней не всех: четверо детей до десяти лет пребывали в состоянии близком к коматозу – и без того ослабленные болезнью тела были обескровлены и истощены; двое, кому лекарь уделял повышенное внимание, были практически при смерти. Ими Агне решила заняться в первую очередь: даже если они не переживут обряд, уйдут к богам чистыми, не поражёнными злом.

День для ведьмы и её ученицы слился в одну сплошную ленту событий, они не успевали ни поесть, ни отдохнуть, кроме того, дети, которые были приведены с утра, требовали повышенного внимания и нуждались в нескольких обрядах, о чём Агне предупредила их родителей.

Самый старший мальчишка из принесённых был единственным, до кого ещё не добрались руки светила от медицины, и пришёл в себя уже через несколько минут после обряда, стойко вытерпел, пока Богданка неумело наносила на его грудь символ, и, получив свой стакан молока с мёдом, уже к обеду на своих двоих вернулся домой, после чего, к ведьме на поклон прибежало ещё два семейства.

После заката, когда все родители и большая часть детей были отправлены в деревню, в доме ведьмы осталось всего двое: Арса, девочка примерно одних лет с Богданкой, и новорождённая девочка, которой родители ещё не успели дать имя – она агукала из давешнего корыта, которое, похоже, надолго взяло на себя функцию люльки.

Арса осталась в доме Агне, потому что с неё больше всех спустили крови, и она ещё была слишком слаба, чтобы возвращаться домой. Она лежала, укутанная в два одеяла на скамье, и тихо переговаривалась о каких-то мелочах с Богданкой, которая готовила ужин.

Агне, уставшая до дрожи в коленях, вытирала насухо только что помытый пол – толпа посетителей принесла с собой много снега с комьями глины, который в теплоте дома тут же подтаял, превратившись в грязные лужи, противно тянущиеся за ногами и размазывающимися по всему дому. Она уже закончила и выпрямилась, потирая ноющую спину, когда в дверь постучали.

Богданка привычно напряглась – она всё ещё побаивалась ночных визитеров, а Агне, отодвинув грубый засов, открыла дверь.

– Входи, Къелл, – приветственно кивнула она норду. – Какие новости из деревни?

– Не очень хорошие. Вчера собирался после заката принести вам еды и не смог вырваться – ярл стоит на стороне доктруса, хочет выслужиться перед конунгом, люди не знают, что им делать, многие идут сразу к тебе и к лекарю в надежде, что хоть что-то им поможет; но были и те, кто решил слушать только этого гуся… – Къелл хотел было зло сплюнуть, но, увидев в руках Агне тряпку, устыдился и сдержался. – Двое детей не дожили и до рассвета.

– Да, я слышала. Мне позволят над ними провести очищающий обряд и проводить их по-человечески?

– Не думаю. Доктрус свирепствует, брызжет своим ядом на тех, кто ходил к тебе за помощью, обещает кары небесные. Ярл в ярости, запретил к тебе ходить… Постой, ты куда?