Оценив мимику и степень агрессии, я отчетливо понял, что разговора не будет. Чувак зол, опытен и точно боец. Шеи нет, нос кривой, уши сломаны, как у борцов, а рот хищно блестит златой фиксой в зубах. Не сомневаюсь, что костяшки кулаков в набитых мозолях. И хорошо, если без наколотых звезд на плечах.
Ну зачем это мне? Финку в сердце за Лешкины тёрки? О терках с братвой речи не шло. Меня пригласили «бицухой светить»!
Вот, посветил, теперь можно бежать? Я ж просто качок, а это киллер, не меньше. И наверняка бригада за ним.
– Чего ждешь?! – пискнул из-за плеча Лешка, толкая вперед.
Я что, ему пёс? Но выбора, собственно, уже как бы нет. От прямого в голову ушел быстрым уклоном и влепил в подреберье, кажущийся таким пустым и мелким, кулак. Кастет всё же нужен, сейчас бы помог.
Удар левой по печени – это очень серьезно, если попасть. А я хорошо так туда приложил. Другой бы свалился, а этот не крякнул, лишь зло засопел.
Мне попытались пройти в ноги, но я успел отскочить, ударив локтем. По ушам видно, что с ним бороться нельзя. Его бы держать на дистанции, чтобы в брюхо перо не поймать.
Встретил джебом, добавил еще. Размашисто бьет, но всё в пустоту. От бокового удара я ушел нырком вправо и выпрямился крюком снизу вверх через руку. Три года боксу отдал всё ж не зря.
Удар прошел, но, к сожаленью, не в челюсть. А на отходе получил уже я.
Бах!
В голове помутнело. Как он достал? Всё же мои мышцы не для динамичного боя. Сила есть, а резкости нет. На тренировках нагрузки не те.
Пошатнувшись, я схватив его за рубашку, потянул на себя. Зацепив ногой, сделал подсечку, пытаясь свалить. К несчастью, ткань треснула, и получил страшный удар головой.
Бах!
В мозгах будто взорвалась граната. Под адреналином боль не почувствовал, но сразу поплыл. Мир потерял ясность, и враг рванулся ко мне пытаясь добить.
Я подыграл, изобразив потрясение. На него сразу купились и получили сполна. Мой встречный удар справа прошел. Враг, как подкошенный, рухнул на землю. Заземлил!
– Добей! – взвизгнул Лешка, и уже сам попытался добавить ногой.
– Ты дурак? Валим быстрей! – остановил его я.
Это только нокдаун. Рвать надо когти, пока еще можно. Чувак-то не прост, с нас потом спросят, если будем жестить.
Тот уже пытался подняться, и понемногу в себя приходил. Теперь он потерял интерес к ближнему бою, но, злобно щерясь, полез рукой за спину. Там за ремнем у него что-то есть. И очень сомневаюсь, что документы. Перо или, не дай бог, ствол?
– В машину! В машину! – крикнул я, толкая Лешку перед собой.
Уговаривать его уже не пришлось. Адреналин делает очень проворным, дав так нужную резвость ногам. Что там бандюга достал, я уже не увидел. Некогда было смотреть.
Дверцы хлопнули, Лешка ударил по газам и, взревев, «девятка» прыгнула с места. Ночная улица была совершенно пуста, иначе непременно бы кого-нибудь сбил. Поле боя осталось за врагом, что даже лучше. Пусть считает, что победил.
Наша возня и побег разбудили всех местных собак. Их оказалось неожиданно много, тявкали из каждой дыры. Откуда их столько? В окнах вокруг начал вспыхивать свет.
«Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой,
Но высокая в небе звезда зовет меня в путь…»
– Кто, блин, это был? – приглушил громкость я.
– Да это…
– Стоп! Не втягивай в это гавно. Мне как-то похер.
– В больничку? – спросил Лешка, втянув голову в плечи. – Не загоняйся, нормуль будет всё. Вопрос твой решим, а шмотки новые купим.
Я молча кивнул, поворачивая к себе зеркало заднего вида. От рубашки остались лохмотья, хоть приоденусь. А вот что там с лицом? Справа всё онемело и вообще как-то странно. Присмотревшись, увидел, что скулы нет совсем. Она провалилась, а правый глаз опустился. Но хорошо, что вообще еще есть.
Ночной город пролетели, как на ракете. У больницы заартачившийся было охранник поднял шлагбаум, как только я опустил боковое стекло. Лица-то на мне нет, урод там какой-то. Не то чтоб загнался, но Юлька… Почему я подумал о ней?
– Скула сломана. Операцию сделаем утром, – сухо объявил врач после осмотра.
Я с облегчением выдохнул. Похоже, травма обычна. Выглядит страшнее, чем она есть. Хорошо, что не выбили глаз. А скула… Интересно, как ее будут править? Разберут-соберут? Зальют в морду гипс?
– А без операции нельзя? – спросил я, представляя в деталях этот жуткий процесс.
– Мазями? Можно, – кивнул он. – Но в зеркало на себя лучше тогда не смотреть.
– А если потом как-нибудь?
– И потом тоже можно. Но операция тогда будет другая. Ломать же сложнее, так что решай.
Спалось плохо. После бессонной ночи сделали укол и повезли на мерзко дребезжащей каталке. В боксе резко пахнет лекарством. Склонившись надо мной, врачи обсуждали новую серию «Спрута»: итальяночки, мафия, Плачидо. Под животрепещущую, видимо, тему в мою лицевую кость вогнали крючок.
Я напрягся, приготовившись познать всю глубину адских мук, но ощутил лишь толчок. С громким и сухим щелчком скула встала на место.
И это вот всё?
Слегка разочарованный, я безмятежно уснул, уверенный, что в Болгарию теперь всё же поеду. Снилась Долина Роз, Шипка, Слынчев Бряг и памятник солдату Алёше, который протягивал ключи от «девятки». Возьму, раз дают.
Я потянулся, но пальцы схватили один только воздух – горячий и влажный, словно в парной.
И снова на пляже, но уже в тени пальмы. Солнце ползло по ясному небу, отвоевывая у нее сантиметры. Зрелище бескрайнего моря в обрамлении отвесных скал гипнотизировало и расслабляло. Ну красота, разве нет?
В прошлый раз я решил, что это мне снилось. Такой осознанный сон, где можно делать всё что угодно, до того, как перетечет в полудрему. Тогда это слегка испугало. Но раз проснулся, то уже всё в порядке. Тогда зачем спешить просыпаться? Здесь ни лёшек, ни юлек, ни свирепых громил с золотыми зубами. Тут хорошо, никакой суеты.
Вот бы безмятежно смотреть и забыться, растворившись в мерном ритме лениво шепчущих волн. Пропасть в пенящихся гребнях, стать самим океаном – без мыслей и грёз. Или обернуться этой раскидистой пальмой. Рассвет и закат, прилив и отлив, шторм и слепящее солнце – ей всё равно. Она бесстрастна и, значит, счастлива, не ведая наших проблем. Ни боли и мыслей. Растет здесь и всё.
Крохотная, но злая козявка куснула лодыжку, возвращая здоровый скепсис и ясность. Боль здесь всё-таки есть. Разве она бывает во сне? С ним что-то не так, уж слишком реально тут всё.
Обычно, как только сон осознаем, все независимые активности в нем исчезают. Действие тормозит, останавливается и застывает марионеткой. По инерции, проснувшийся разум еще пытается передвигать персонажей, чтобы поймать ускользающий мир. Но там теперь бездушные куклы, глаза бессмысленны и совершенно пусты.
На всякий случай я попробовал декорации чуть изменить. Напряг воображение и долго тужился, но всё было тщетно. Прибрежную гальку не удалось превратить ни в знойную стриптизершу из бара, ни в выигрышный лотерейный билет. Окружение выглядело слишком отчетливо, а чувство голода поднимало реальность над философией. Тут даже щипок не развеет мираж.
Может, аттракцион здесь такой? Почему бы и нет?
В уме возник образ угрюмых рабочих в синих спецовках. Сеанс закончился и, прислонив к горизонту стремянку, они закатывают море в рулон. Спустят воду, сметут с цементного пола горячий песок, поймают чаек, вынесут пальмы и выключат солнце. Банер с небом скатают в рулон и отвезут в соседний ангар другому клиенту, который там ждет.
В фантазиях ум наслаждался бездействием, оттягивая момент, когда станет страшно. Скоро возникнут тревожные мысли, а потом и вопросы. Сейчас поводов для паники нет. Они появятся, когда пройдет время. Что, если уже не вернуться к себе?
Час-два, максимум сутки, потом мне придется что-то здесь делать. Решать, искать, выживать в незнакомом мирке. Его реальность пугала, поскольку нельзя ее объяснить. Он же чужой.
А если здесь никого больше нет? Одиночество делает нас беззащитным и жалким. Мир не заметит, как ты исчезнешь. Нет точек опоры, никто не спасет.
Эта мысль подстегнула воображение, добавив в идиллию жуткую сцену: в ней я сижу в шалаше. Ночь и гроза, льет сильный тропический дождь. Несчастный, больной, изможденный старик вырезает раковиной еще один крестик. Их на бревне тысячи, прошел еще день. Уже и не вспомнить в котором рассудок покинул его…
Черт! Встряхнув головой, я поднялся с песка, решив разведать округу. Фантазии мне вряд ли помогут. Стоит признать, что творится какая-то хрень. Так или иначе, придется в ней разбираться. Понять – как, зачем, почему? Вряд ли рассосется сама.
Я по обезьяньи ловко вскарабкался на пальму, благо та росла не совсем вертикально. Приглядевшись к обманчивому хаосу пляжа, обнаружил на песке геометрические фигуры и линии, которые хорошо видны сверху. Чертеж окружен небольшим валом, отсыпанным по периметру, и напоминал пентаграмму. Выглядело это довольно зловеще, суля приключения и много проблем.
Спустившись, я обнаружил в центре еще теплые угли. Открытие намекало на недавнее таинство местного культа. Видимо, фанаты фигурных геоглифов Наски. Можно предположить, что меня вызвал сюда ритуал.
Но тогда туземцы должны быть где-то здесь. Поди там гадают, насколько я вкусен. Интересно, какой расы племя? И какой это век?
Небо не пересекали инверсионные следы авиации, а горизонт выглядел неестественно чистым от мачт прогулочных яхт. Нет даже мусора, без которого море уже не представить. Ни пустых пивных банок, ни окурков, ни рваных пакетов или остатков еды. За исключением расчерченной зоны пляж выглядел нетронутым и заповедным. Звери наверняка здесь какие-то есть.
Беспокойно осматриваясь, я услышал вдруг голос. Или мне показалось? Еще один глюк?
Море лениво лизало берег прибоем, нашёптывая свои древние тайны. Услышать за шумом волн слабый звук было трудно, но я, пусть и не сразу, всё же смог. Голос был женским. Мелодичный и нежный, едва уловимый, он завораживал и манил, как песня сирен из древнегреческих мифов. Жаль, слова разобрать пока невозможно, да и вряд ли пойму их язык.
Я прислушался, пытаясь определить направление. Казалось, что волны и ветер стали сильнее, будто специально заглушая тот звук. Похоже, он все же из джунглей, а без мачете мне будет сложно, густая растительность точно стена. А в ней наверняка ядовитые насекомые, змеи и черт знает, что там еще. Казалось, заросли разглядывают гостя тысячами внимательных фасетчатых глаз, которые исчезают за миг до того, как их разглядишь.
Стараясь выглядеть уверенным и совершенно спокойным, я всё же пошел. Ощущение странности, нереальности и присутствия здесь кого-то еще, усиливалось с каждым шагом в темную сельву. Чудились видимые лишь искоса быстрые тени, бесшумно скользящие средь могучих стволов. Исполинские деревья, как колонны первозданного храма, величественные и невозмутимые, смыкались его крышей высоко-высоко. Лучи, пробиваясь сквозь плотную крону, проявляли танец пылинок в столбах желтого света, отбрасывая причудливые узоры на землю с павшей листвой. Лианы цеплялись за ноги, мое тело царапали кусты и колючки, а оно упрямо шло на звук песни, которой кто-то его подзывал.
Временами голос почти пропадал, а иногда словно звучал уже отовсюду. Мозг терял направление, и тогда в мелодии появлялись уже новые нотки. Меня как бы упрашивали идти побыстрей. Казалось, что джунгли, наконец, признали меня в качестве гостя. Деревья будто расступаются, услужливо поднимают ветки, а листья трепещут и шепчут, желая поведать древнюю тайну. Но узнать ее мне уже не пришлось.
Кто-то вскрикнул, и я проснулся на койке. Колючее одеяло, простынь в желтых разводах и трещины штукатурки на стенах. Стонет забинтованный, как мумия, сосед по палате. Его случай потяжелей.
Наверное, пляж, джунгли и песня – феномен наркоза. А в зале тогда был феномен чего? Нервный срыв после Юльки! Нейрологический хаос в моей голове. Я, наконец, всё себе объяснил.
3
Колеса стукнули, вагон чуть толкнуло. Народ высыпал в проход, окна открыли, жадно вдыхаем свежий ночной воздух. Он уже совершенно другой – заграничный! Советский Союз остался сзади, и от осознания этого немыслимого ранее факта побежали мурашки. Я за бугром, трудно поверить, но вроде бы так!
Хорошо освещен только перрон, но в темноте виден забор с колючей проволокой и неторопливо фланирующий вдоль него автоматчик. Чужая зеленая форма, пилотка, погоны, знаки различия. Да и сам он чужой. Смуглый, губастый, не наш – сразу видно. «Калашников» у него тоже чудной, с дополнительной рукояткой на цевье. Румын – одним словом, у нас таких нет.
Заметив мой взгляд, он опасливо оглянулся и приложил два пальца к губам, клянча у нас сигареты.
«Ноу-ноу, камрад! Ихь бин комсомолец! Облико морале, ферштейн?» – заржал Ванёк из другого окна.
Это мой друг по качалке. Спортивный и улыбчивый объект обожания женского пола любых возрастов, что неудивительно для клона Ван Дамма. Лица и фигуры настолько похожи, что спутать легко. Почти брат-близнец, типаж тот же.
Скорчив недовольную гримаску, румын демонстративно поправил на плече автомат. Презрительно сплюнул и отошел. Ну не гад ли? Помнит Бессарабию и ждет реванша.
– Так, окна закрыли и отошли! – скомандовал наш усач-политрук, прижимая к груди папку и списки. – Остерегаемся провокаций! Хотите домой? Я вам устрою!
На самом деле он боялся нас, а не их. Паиньками мы не были точно. Народец подобрался тёртый и ушлый. Как водится, набрали блатных. За каждым связи, интриги, история, на фоне которых Толик терялся. Харизмы нет, чтобы возглавить отряд комсомольцев.
Осознавая эту дыру, профком усилил стройотряд медсестрой, видимо, ожидая производственных травм. Выглядела она, как Эвелина Бледанс из «Масок», но кроме Толика никому не давала, что разочаровало мужской коллектив. Женщина на судне – это к несчастью.
Вдобавок политически разложившийся комсомольский актив пошел на аферу. Перед границей Толик каждому из нас выдал пакет. Только в нем не шифровка, а набор из банки растворимого бразильского кофе, часы «Командирские» и «Зенит-Е». Фотоаппарат Красногорского, а не Вилейского завода, что важно для тех, кто в них понимал. Достать такие было непросто.
Лешка нам слил информацию о том, что желательно брать, но где эти сокровища можно найти? То ж дефицит. Да и денег ведь нет. На банку кофе и часы «Заря» мне снова пришлось занимать. Надежда на то, что удачно продам, да и за работу должны хорошо заплатить. Да, придется пахать, но настрой боевой. Уж больно денег охота.
После визита улыбчивой болгарской таможни контрабанду Толик собрал. Как ни странно, ее не искали. «Добре дошли!» – вот и всё, что сказал офицер в сером мундире.
Сразу за Дунаем выгружаемся в Русе – первый болгарский город на границе с Румынией. Ее миновали с настороженностью и любопытством. Там бедно, мрачно и без улыбок. Чаушеску казнили этой зимой, но пока счастливее вроде не стали.
«Влакт Москва-София пристигна на перви коловоз» – громко объявил репродуктор. На трансформаторной будке предупреждающая надпись кириллицей: «опасно за живота!». Как ей не верить?
Вокзал, крупные здания, машины как дома – «развитой социализм», всё как у нас. Солнечно, воздух как пряный, словно светлее, и аромат совершенно другой. Психологически странный феномен – здесь почему-то спокойней. Безмятежность и нега контрастом с хмурой Москвой. Там насторожен, взвинчен, ждешь какой-то подставы, а тут отпустило. Как вернулся домой после фронта.
На привокзальной площади нас должен встретить автобус, но его пока нет. Толик, как пионеров, организованной толпой отвел всех в столовую с непривычной едой. Всё по талонам: томатный суп «шкембе чорба», малюсенькие печеные перцы «чушки бюрек» и псевдо кефир – кислый «айран». Или стакан чая на выбор.
А мясо-то где? Они хоть знают, сколько жрут культуристы? «Опасно за живот» – прямо надпись для нас. Тот мизер, который нам разменяли на левы, тратить на еду очень жаль. Мы на этапе первичного накопления капитала, которого пока еще нет. То, что прихватили из дома, за двое суток пути сожрано уже подчистую. Такой же обед хотелось повторить минимум трижды.
– Одна, сука, трава! – возмутился Ванек, встретившись со мной глазами. Такие же голодные, как у меня. Каждый из нас жрал за троих, но вряд ли будем так же работать.
– Мож по пивку? – предложил Лешка, сканируя улицу взглядом. – Эх, трубы горят. Чо, как бараны стоять? Не потеряемся, не малые ж дети.
– За твой, если счет, – поставил условие Ванька. – А мы тебя бережём, чтобы вдруг не украли.
– Да без проблем! – небрежно махнул тот рукой. – Только не палимся, не то на хвост еще кто-то сядет.
Бочком-бочком мы отделились от дисциплинировано кучковавшейся вокруг Толика группы. Пока автобуса нет, хоть город посмотрим. Хотя особенно нечего – всё как у нас, убогая серость. Вокзал с колоннами, подземный переход через дорогу и однотипные здания, как наши хрущевки. Люди тоже обычные, заграничного лоска все еще нет. Может, его и не будет.
Ум, видимо, ждал элегантных красоток с глянцевых страниц «Огонька», поэтому легкое разочарование было. Даже в Прибалтике круче. Ну разве что лозунгов «перестройка» и «гласность» нигде не висит. Видимо, потому, что своего Горбачева у них больше нет. Живкова выгнали, с социализмом простились.
Пометавшись по улицам, мы буквально по запаху нашли вожделенный киоск. Аромат источал он поистине сказочный. Здесь пекли «баницы» – промасленный пирог с брынзой из слоеного теста. Хрустящие, неземного вкуса чешуйки таят во рту. Пища богов даже без мяса. Недостаток один: нам было мало, хотелось еще.
Запили лакомство, как водится, пивом. От глотка терпкой «Загорки» едва не прошибла слеза от восторга. Вот ведь как можно! После такого «Жигулевское», которое всегда разбавляют, уже как моча.
– Охренеть, пиво, как с газом! – восхищенно охнул Ванек, вытирая жирные от баницы губы.
– Естественно! – с видом знатока согласился с ним Лешка. – А у нас даже ослиную мочу разбавляют. Это вы чешского еще не видали. Еще по одной? Теперь платите сами.
Мы стыдливо отвели взгляд. Сильно хотелось, но морально к такой жертве были еще не готовы. Тратить на пиво драгоценные левы? Никогда! Для богатства нужен фундамент, а уж к нему приложатся юльки, машины и всё остальное. Жадность окупится, надо терпеть.
– Ну как хотите, – ухмыльнулся упырь, покупая бутылку.
– Сволочь! – скрипнул зубами Ванек. – Не друг ты нам боле.
– А то! – Лешка еще сделал глоток. – Погнали назад. Толик там, поди, с ума уже сходит.
Улицы прямые, заблудиться здесь, казалось, почти невозможно. Но нам удалось. Скорее всего, виновата «Загорка» – газ ударил в мозги. Направление выбрали, но мимо вокзала. Наверное, воздух свободы пьянил.
Остановив дородную даму с благодушным лицом, скороговоркой спросили:
– Здравствуйте-извините, мы правильно идем на железнодорожный вокзал?
– Вокзаль? – непонимающе повторила она.
– Гара, вокзал-гара, коловоз, София ту-ту! – Ванек энергично подвигал локтями, изобразив паровоз.
– А, жопэ гара! Руснаци? – просияла дама, облегченно опустив сумку, которую к себе прижимала.
– Ага, стройотрядо-туристо, – улыбаясь, закивал он. – Гара-то где?
– Направо. Перестройка, да? Браво на вашия Горбачев!
– Направо? – засомневался я. Вроде бы совсем не туда.
– Направо! – уверенно подтвердив, несколько раз кивнула она. – Няколко минути!
Озадаченно переглянувшись, свернули. Женщина, кажется, настроена была дружелюбно. Говорят, русских здесь любят. Мы ж не в Прибалтике, чтобы мстительно врать? Если разобраться, то земляки, есть-таки общие корни.
Насколько я знал, на месте Пензы жили буртасы, а потом и булгары. Часть их под натиском гуннов ушла за Дунай, а тех, что остались, добили монголы. Волжской Булгарии давно уже нет, а здесь болгары пятьсот лет жили под гнетом османов, пока русские не выкинули турок с Балкан. Тут это помнят, но в двух мировых войнах воевали почему-то уже против нас.
– Думаешь, не соврала? – вопросительно посмотрел Лешка, когда миновали еще пару кварталов. – Скоро город кончится, насквозь пройдем. Надо было по солнцу.
– Ммм… Зачем бы ей врать? – почесал я затылок. Сейчас улыбка женщины уже казалось искусственной. Может, мотив всё-таки был? Хотя многим для пакости он и не нужен. Они излучают ее, точно свет.
В любом случает так долго к ларьку вроде не шли, поэтому сейчас были на взводе. Без нас не уедут, но это запомнят, чтобы потом отомстить. Дадут самую гнилую работу, повод у Толика теперь уже есть.
– Они всегда врут, когда сильно боятся, – предположил Лешка. – Видел, как в сумку вцепилась? Немудрено, коль на вас посмотреть. Вы же уроды. Аномалия пугает нормальных людей.
– Зато лица добрые, – оскорбился Ванек. – Сам же дыхнул на нее перегаром. Тут на ходу пиво не пьют. На нас и так они злые.
– Да не… Болгары же к нам хорошо, – не согласился я. – Их Живков даже шестнадцатую советскую республику предлагал, только не срослось у них что-то. Давай у того еще спросим.
Это был импозантный мужчина в очках – толстое стекло в черепаховой, явно дорогой, оправе. Седой, прилично одетый. Спокойный и уверенный взгляд. Источником достоверного знания выглядел точно.
– О, дорогие товарищи! – ответили нам почти без акцента. – Идите два квартала прямо, поверните направо.
– Одна женщина тоже сказала «направо», так теперь нам назад? – внимательно посмотрел на интеллигента Ванек, подозревая подвох.
– И еще кивнула вот так? – рассмеялся он показав.
– Ну да…
– Типичная проблема для наших гостей. У болгар жест читается наоборот. Мы, отрицая, киваем вверх-вниз, а когда соглашаемся, то вправо-влево. У этой национальной особенности есть свои корни. Есть время послушать?
– Конечно! – сказал я и покачал головой, показывая, что уроки усвоил.
– Это, скорее всего, миф, но характерный для той эпохи. Турки приставляли к горлу нож и спрашивали, отрекается ли болгарин от веры христовой. Если помотать головой, сказав «нет», то клинок порежет кожу, – сказал он и показал на себе, чтобы вышло наглядно. – Поэтому люди молча кивали, договорившись поменять эти жесты местами. Ну, а «направо» по-болгарски – «прямо». Вам так же сказали?
– Тогда как будет «пойти направо»?
– «Върви надясно», запомнить легко.
– Вы так хорошо говорите по-русски.
– Потому что я заведующий кафедрой, – улыбнулся профессор. – У нас русский язык обязателен для изучения в школах. «Добре дошли», как мы говорим. Успех скепи другари!
Лешка стыдливо спрятал за спину бутылку и, растрогавшись, пожал профессору руку. Бывают же настолько интеллигентные и приятные люди! А еще баницы, пиво! Впору остаться здесь насовсем.
Теперь пришлось даже бежать. Как оказалось, нас давно ждали, автобус стоял уже час. В запале Толик угрожал штрафами, карами и отчислением. Лешка оправдывался, и под бубнёж я быстро заснул. Очнулся уже в другом, видно, месте.
Ум привыкает ко всему, поэтому смена миров уже не вызвала шока. Джунгли встретили ароматом цветов и гниющей листвы. Я оказался там же, где исчез в прошлый раз. Песни сирены больше неслышно, но она где-то рядом. Ключ к загадке должен быть в ней, иначе зачем тогда пела?
Здесь полумрак, воздух плотный и влажный. Сквозь густую сельву едва пробивался солнечный луч, играя бликами на паутине в свежей росе. Казалось, все деревья под одной кроной, лианы оплетали стволы и мохнатыми гирляндами свисали с ветвей. Под треск цикад перекликались и щелкали невидимые с земли обезьянки и птицы. Бежавший по склону ручей уходил в мангровый лес, который топило приливом. А выше наконец-то появилась тропинка.
Отмахиваясь от кровожадных москитов, я пошел вглубь по ней и обнаружил небольшой дом на деревянных столбах. Хорошо, не на куриных ногах. Видимо, подсознание не стало смешивать Киплинга с нашим фольклором. Сирена так вообще из древнегреческих мифов, и в джунглях, насколько я помнил, никогда не жила. Логичнее было бы ее оставить у моря. Тут стоит ждать русалок, гарпий или дриад, но они вроде бы петь не умеют. Посмотрим, что здесь увидим.
Крыша и стены хижины заросли ковром мха, единственное окошко чернело, как пустая глазница, и было понятно, что ничего хорошего меня там не ждет. Но уклониться от испытания тут вряд ли можно.
Подойдя, я снял с лица паутину и осторожно толкнул дощатую дверь. Она открылась с мучительным скрипом, словно это причинило ей боль. Шумя крыльями, выпорхнула стая летучих мышей, заставив пригнуться. Их помет мерзко лип под ногами. В стенах щели, в крыше дыра, из обстановки лишь пара ветхих и сломанных стульев. Единственным местом без пыли был люк.
Неудивительно, это ж кошмар. Подпол наверняка полон жутких страшилищ. Взвизгнут и прыгнут всем скопом, как только спущусь. Тогда проснусь в холодном поту, но хоть живым и здоровым. Другого способа, видимо, нет. Придется пройти через это.
