Серебряные тени

– Год!.. – повторила я и вздрогнула. – Что ты вообще натворил?

Он печально улыбнулся.

– Не забудь, я тебя предупредил насчет дружбы, Сидни.

Я кивнула. И когда Дункан больше со мной не общался, а присоединился к заключенным, которые глазели на меня и издевательски смеялись, я все поняла. Ему нельзя демонстрировать расположение ко мне, потому что за нами постоянно следят сотоварищи и наблюдатели-алхимики. Но слова Дункана пылали во мне, придавая мне силу. «Друзья – это броня. Я хочу с тобой подружиться». Пока я не способна вырваться из тюрьмы, где людей изводят пытками и давлением на психику, но у меня появился друг – один-единственный, – и о нашей тайне здесь никто и не знает. Вот что вдохновляло меня – помогло мне выдержать тяжелое занятие с антиморойской пропагандой и не дало сорваться, когда в коридоре какая-то девица подставила мне подножку и прошипела:

– Вампирская шлюха.

Последнее занятие стало для меня неприятным сюрпризом. В действительности это было собрание, названное «временем исповедания», и устроили его в помещении, которое назвали святилищем: наверное, по воскресеньям здесь проходила церковная служба. Я отметила про себя данный факт и подумала, что смогу вести хоть какой-то календарь.

Этот просторный зал с высоким сводом и деревянными скамьями был просто чудесным. Правда, окон в нем не оказалось. Конечно, алхимики серьезно отнеслись к тому, чтобы перекрыть нам путь к побегу, и решили не давать нам возможность даже изредка видеть солнце и небо.

Боковую стену святилища испещряли какие-то записи, и я задержалась перед ней, пока провинившиеся проходили дальше. На покрытых белой краской кирпичах оставляли записи те заключенные, которые были заперты в этом исправительном центре. Я принялась разбирать надписи. Некоторые поражали краткостью: «Прости, ибо я согрешил». Другие отрывки содержали подробное перечисление того, что было сочтено преступлением, и свидетельствовали о том, как заключенные жаждут искупления. Какие-то были подписаны, но многие оставались анонимными.

– Это Стена истины, – сообщила Шеридан, приблизившись ко мне с блокнотом в руках. – Иногда люди чувствуют себя лучше, признавшись в своих грехах. Может, тебе захочется присоединиться?..

– Позже, – ответила я.

Я поплелась к стульям, расставленным кругом в стороне от церковных скамей. Заключенные уселись, и Шеридан никак не отреагировала, когда мои ближайшие соседи отодвинули свои стулья сантиметров на десять-пятнадцать подальше.

Сам процесс исповедания являлся неким видом групповой психотерапии: Шеридан пригласила круг поделиться тем, чего каждый достиг за сегодняшний день. Первой подняла руку Эмма.

– Я поняла, что добилась успехов в восстановлении своей души. Но мне еще предстоит долгий путь, прежде чем я достигну совершенства. Величайшим грехом является уныние, и я буду идти вперед, пока целиком не погружусь в свет.

Сидевший рядом с ней Дункан сообщил:

– Я добился прогресса в живописи. Когда началось сегодняшнее занятие, я думал, что ничего хорошего не получится. Но я ошибся.

Если я и испытывала желание улыбнуться, оно исчезло, когда девушка рядом с ним объявила:

– Сегодня я поняла, насколько я рада, что не такая плохая, как Сидни и ей подобные. Сомневаться в полученных приказах было неправильно, зато я все-таки не допускала, чтобы кто-то из… темных созданий прикоснулся ко мне своими нечестивыми руками.

Я содрогнулась, ожидая, что Шеридан похвалит девушку за ее добродетель. Однако Шеридан устремила на девицу ледяной взор.

– Ты и впрямь так считаешь, Хоуп? Ты что – имеешь право решать, кто среди вас лучше или хуже? Не забывайте: вы оказались здесь исключительно потому, что совершили серьезные преступления. Пусть твое неповиновение не привело к такому же мерзостному результату, как у Сидни, но оно исходило из той же тьмы. Неповиновение, нежелание прислушиваться к тем, кто лучше знает, – вот о каком грехе идет речь. Ты виновата ничуть не меньше, чем она.

Хоуп сильно побледнела. Думаю, ее только чудом не приняли за стригоя.

– Я… я не хотела сказать… то есть… я… – забормотала она.

– Хоуп, ты еще блуждаешь в потемках, – произнесла Шеридан наставительным тоном. – По-моему, тебе требуется пройти обучение.

По невидимому сигналу появились подручные Шеридан, которые выволокли протестующую Хоуп вон из помещения. Меня затошнило, что не было связано с сегодняшним очищением. Неужели Хоуп тоже ждет наказание в кресле, хотя ее виной оказалась гордыня, а не оправдание мороев?

А Шеридан повернулась ко мне.

– А ты что скажешь, Сидни? Что ты поняла?

Заключенные уставились на меня.

– Ну… я еще в самом начале пути. Мне очень многое надо понять.

– Ты права, – согласилась она. – И осознание – важный шаг к искуплению. Не хочешь ли поделиться с нами твоей историей? Полагаю, ты убедишься в том, что признание облегчит душу.

Я замялась под давлением мрачных взглядов и гадая, какой ответ принесет мне больше неприятностей.

– Я бы хотела, – начала я медленно, – но я пока не готова. Я слишком потрясена…

– Разумеется, Сидни, – изрекла Шеридан, и я невольно расслабилась. – Но когда ты увидишь, как все здесь совершенствуются, то, вероятно, захочешь с нами поделиться. Невозможно преодолеть грехи, если держишь их в себе.

В ее тоне зазвучало предостережение, которое вызвало у меня нервозность, и я покорно кивнула. К счастью, Шеридан быстро переключилась на другого заключенного, и я смогла перевести дух. Остаток часа я слушала, как они распинаются насчет того, каких удивительных успехов добились в изгнании тьмы из своей души. Было бы интересно узнать, кто из них действительно говорит то, что думает, а кто, как я, хочет вырваться на свободу. А еще я недоумевала: если они добились таких потрясающих результатов, то почему до сих пор остаются здесь?

Наконец, нас отпустили в столовую. Переминаясь с ноги на ногу в очереди, я молчала, а мои товарищи по несчастью оживленно обсуждали то, что курицу с пармезаном в последнюю минуту заменили на феттучини альфредо – лапшу в сырно-сливочном соусе. Внезапно до меня донеслись чьи-то слова, что, дескать, феттучини альфредо – любимая еда Хоуп. Когда она – бледная и растерянная – заняла свое место в очереди, заключенные смерили Хоуп презрительными взглядами и отвернулись. Я поняла, в чем дело. Курица с пармезаном была в детстве моим любимым блюдом, о чем властям доложили мои родные. Конечно, ее первоначально внесли в меню, чтобы наказать меня и помучить мой подорванный очищением желудок. Однако «серьезный» проступок Хоуп вызвал поспешную замену блюда. Алхимики скрупулезно относились к наглядной демонстрации.

Мою догадку подтвердило несчастное выражение лица Хоуп, которая сидела в одиночестве за столиком и смотрела на тарелку, даже не притрагиваясь к вилке и ножу. Хотя соус и показался мне слишком жирным, я уже чуть-чуть оправилась, смогла съесть немного пасты и выпить молока. То, что Хоуп третировали, как и меня, глубоко меня обескуражило. Совсем недавно я видела, как она активно со всеми общается! Теперь же ее начали сторониться. Сочтя это за удачный момент, я привстала, намереваясь подойти к Хоуп. Сидевший в дальней части столовой Дункан, весело болтавший с соседями по столу, поймал мой взгляд и мотнул головой. Поколебавшись, я села, стыдясь собственной трусости и сожалея, что не заняла сторону отверженной.

– Она бы тебе спасибо не сказала, – прошептал мне Дункан полчала спустя.

Мы находились в скромной тюремной библиотеке: нам разрешалось выбрать книгу, чтобы почитать перед сном. На полках художественной литературы не имелось, что лишний раз подкрепляло принципы алхимиков.

– Такое случается, а завтра она уже будет с остальными. Если бы ты к ней подошла, то привлекла бы излишнее внимание и, возможно, отсрочила возвращение Хоуп к своим. Что еще хуже, если бы она стала бы с тобой общаться. Начальство бы сразу решило, что смутьяны объединяются.

Дункан выбрал книгу вроде бы наугад и ушел, не дав мне времени для ответной реплики. Кроме того, мне хотелось спросить у него, когда меня здесь примут как свою – и примут ли вообще. Наверняка все заключенные однажды проходили через то, что сейчас уготовано мне. А потом они влились в крохотный общий мирок.

Когда я переступила порог своей комнаты, Эмма дала мне понять, что с ней никаких прорывов у меня не будет.

– У меня большой прогресс, – сухо сообщила она. – Я не желаю, чтобы ты его испортила своими извращениями. Тут мы только спим. Не разговаривай со мной. Не взаимодействуй со мной. Не смотри в мою сторону, насколько возможно.

Она взяла свою книгу и легла на кровать, демонстративно повернувшись ко мне спиной. Но меня ее поведение уже не волновало. Это ничем не отличалось от отношения все остальных, кроме того, сейчас меня занимало совсем другое – то, о чем я не разрешала себе думать. Мне пришлось преодолевать множество испытаний и трудностей, но теперь они позади. День завершился. Наступает ночь. Надев пижаму (ничем не отличающуюся от моего дневного костюма) и почистив зубы, я легла в постель, с трудом сдерживая радостное предвкушение.

Скоро я засну. И увижу Адриана.

Мысль о нем таилась в уголке моего сознания, поддерживая в самые тяжелые моменты. Вот к кому я стремилась, вот ради кого стойко перенесла все тюремные унижения. Я вырвалась из одиночки и не дышу дурманным препаратом. Сейчас я нормально засну, и он мне приснится… если волнение не вызовет у меня бессонницу.

Как выяснилось, мое беспокойство не имело значения. После часа, отведенного для чтения, прозвучал звонок, и свет автоматически отключили. Дверь нашей комнаты, отодвигавшаяся в сторону, не полностью доходила до косяка, поэтому из коридора в спальню проникал луч света. Я была ему даже рада – после многих месяцев кромешной тьмы. Я услышала щелчок, как будто выдвинулась задвижка, заперевшая дверь. Я закуталась в одеяло, полная радости… и внезапно ощутила чудовищную усталость. Только что я обдумывала, что скажу Адриану – и вдруг мои веки отяжелели, а глаза закрылись. Я боролась с этим, стараясь сосредоточиться, но на меня словно накатывался густой туман, который придавливал меня и мутил разум. Ощущение показалось мне очень знакомо.

– Нет!.. – сумела выдавить я.

Я не избавилась от газа. Алхимики по-прежнему регулировали наш сон – наверное, чтобы исключить ночные сговоры. Но я была донельзя измучена, чтобы еще о чем-то думать. Вязкий сон засосал меня, увлекая в темноту, лишенную грез и видений.

Не было надежды сбежать.

Глава 6

Адриан

Нина оказалась классным собутыльником, и не просто потому, что пьянела медленно.

Даже в тот момент, когда она не работала с духом активно, она не теряла интуицию, которой обычно обладают все пользователи духа. Она молниеносно подмечала, когда мне хочется о чем-то говорить, и, что еще важнее, когда мне хочется помолчать. Мы начали беседу в каком-то тихом баре, и я был рад предоставить ей инициативу. Похоже, за последние несколько месяцев жизни при дворе Нине не удалось обзавестись друзьями, и после исчезновения Оливии ей не с кем было откровенничать.

– Я ничего не понимаю, – поделилась она со мной. – Меня вроде как боятся. То есть уверяют, что нет, но я-то чувствую! Меня сторонятся.

– Многие до сих пор опасаются духа. И пожив среди мороев, дампиров и людей, могу тебе сказать: народ боится того, чего не понимает. – Я взмахнул соломинкой от коктейля. – Между прочим, и люди, и вампиры чересчур ленивы или невежественны, чтобы попытаться разобраться в проблеме.

Нина печально улыбнулась.

– Ага, но все принимают Димитрия и Соню. А ведь они были стригоями! Казалось бы, с таким сжиться гораздо труднее, чем с девушкой, которая просто помогла кого-то реабилитировать!

– Ха! Поверь мне, очень многие до полусмерти пугались, когда эта парочка только-только реабилитировалась. Но галантность и героические поступки Димитрия быстро заставили об этом забыть. А Соня прославилась благодаря своей работе над «антистригойской вакциной».

– Все настолько просто? – уточнила Нина. – Мне и Оливии достаточно будет совершить великие деяния, чтобы окружающие забыли про наше прошлое?

– Ты вообще ничего не должна делать, если тебе не хочется, – заявил я. – А что, Оливия именно из-за этого скрылась? Слишком трудно было жить среди других?

Нина хмуро посмотрела на край бокала. Она пила «Космополитен» – на мой вкус, он изрядно приторный и фруктовый. Я позволил себе на секунду задуматься о том, что бы пила Сидни, если бы позволила себе спиртное. Какой-то девичий коктейльчик вроде «Космо»? Нет. Я решил, что если бы Сидни стала пить, то предпочла вино. И она оказалась бы из тех знатоков, кто по одному глотку способен определить год, регион и состав почвы, на которой рос виноград. А я? Да я не могу отличить столовое вино от марочного! Я начал улыбаться, но поспешно спрятал улыбку, чтобы Нина не подумала, что я смеюсь над ней.

– Не знаю, почему Оливия исчезла, – проговорила она после паузы. – И это почти так же больно, как и то, что она вообще уехала. Я – ее сестра. И я ее вернула! – Нина запрокинула голову, и в ее серых глазах блеснули слезы. – Если ее что-то тревожило, она должна была первым делом обратиться ко мне. После того, что я ради нее перенесла… неужели она думала, что я ее не выслушаю? Неужто Оливия не понимает, как сильно я ее люблю? Мы с ней – одной крови – наши узы не разорвать никому и ничему! Я ради нее пойду на все!.. Если бы она только попросила, доверилась мне настолько, чтобы поговорить…

Она задрожала, а в ее голосе появились безумные нотки, которые я узнал. Со мной тоже так бывало, когда из-за духа я становился неуравновешенным.

– Вдруг ей показалось, что ты из-за нее надрываешься? – предположил я, бережно накрывая ее руку своей ладонью. – Ты тянулась к ней во сне?

Нина кивнула, успокаиваясь.

– Она всегда говорит, что у нее все в порядке и ей нужно еще немножко времени.

– Вот видишь! Мама твердила мне то же самое, пока находилась в заключении. Иногда каждому надо разобраться в чем-то самостоятельно.

– Наверное, – признала она. – Но мне ужасно не нравится, что она одна. Почему бы ей не наладить контакт с Нейлом или с кем-нибудь еще?

– По-моему, Нейл будет только за. Но он будет рад узнать, что Оливия хочет разобраться в себе. Наверное, он с уважением отнесется ко всей этой идее, связанной с самостоятельным прохождением своего пути.

Я допил свой бокал и заметил, что Нина давно расправилась с «Космополитеном».

– Повторим? – предложила она.

– Не-а. – Я встал и бросил на стол пару купюр. – Давай сменим заведение. Ты ведь говорила, что хочешь с кем-то пообщаться?

– Да, – неуверенно ответила она. – А где найти вечеринку, чтобы поразвлечься?

– Я – Адриан Ивашков! – провозгласил я. – А значит, вечеринки меня находят!

То было небольшим преувеличением, поскольку в действительности мне самому пришлось отправиться искать вечеринку… зато угадал я с первого раза. Ванесса Жельски из королевской семьи, учившаяся со мной в Олдере, обычно организовывала сборища по выходным в дворцовых апартаментах родителей. Я решил, что вряд ли в ее привычках что-то изменилось. Вдобавок я был осведомлен о том, что ее предки продолжают постоянно путешествовать. Мы с Ванессой раза три обжимались: и легкого флирта было достаточно для благодушия и благосклонности с ее стороны. Но, к сожалению, я не сомневался в том, что Ванесса удивится или расстроится – ведь я нахально заявился на ее вечеринку в компании с девушкой.

– Адриан! – воскликнула она, проталкиваясь ко мне на людной лужайке за родительским особняком. – Ты ли это?

– Собственной персоной. – Я чмокнул Ванессу в щечку. – Ванесса, познакомься, пожалуйста, с Ниной… Нина – Ванесса.

Ванесса смерила Нину суровым взглядом и выгнула бровь. Ванесса была светской барышней и хотя, вероятно, назвала бы свою вечеринку «непринужденной», платье ее наверняка было из весенней коллекции от кутюр. Ну а за прическу и макияж Ванесса, разумеется, заплатила больше, чем Нина – за свой наряд, который, впрочем, был вполне уместен для секретарской должности, но, пожалуй, куплен в магазине с умеренными ценами. Меня это нисколько не волновало, но Ванесса сразу задумалась. Нина начала нервно ломать пальцы. В итоге Ванесса пожала плечами и одарила Нину искренней дружелюбной улыбкой.

– Приятно познакомиться. Я рада видеть здесь друзей Адриана, особенно если удалось вытащить его в общество. – Ванесса недовольно надула губки (что, конечно, сотни раз отрабатывала перед зеркалом, дабы добиться максимальной привлекательности). – Где ты был? Ты прямо сквозь землю провалился!

– Сверхсекретное правительственное задание, – произнес я, постаравшись одновременно перекричать громкую музыку и придать своему голосу зловещий тон. Как ни странно, у меня это получилось. – Мне бы хотелось раскрыть перед прелестными дамами карты, но чем меньше вы будете знать, тем лучше. Ради вашей собственной безопасности. Считайте, что я забочусь о вас.

Обе возмущенно фыркнули, однако я был признан достойным гостеприимства, и Ванесса приглашающе махнула нам рукой.

– Налейте себе выпить и развлекайтесь. Уверена, что многие будут рады тебя видеть, Адриан.

Пока мы пробирались через толпу, Нина подалась ко мне:

– По-моему, я тут не к месту.

Я обнял ее за плечи, помогая миновать какого-то типа, который что-то рассказывал и размахивал руками.

– Не беспокойся. Эти ребята ничем не отличаются от вампиров, с которыми тебе доводилось сталкиваться.

– Все, с кем я раньше сталкивалась, не выбирали себе креветки, которые лежали на шикарном блюде из парадного сервиза, не чокались шампанским, – парировала она.

– Если говорить точно, это не креветки, а лангустины, – отозвался я. – Кстати, насчет сервиза… он точно не парадный.

Нина возмущенно закатила глаза, но не успела мне возразить: среди собравшихся уже разнеслось известие о возвращении Адриана Ивашкова. Мы с Ниной взяли по бокалу и уселись на шезлонги, расставленные возле декоративного пруда с карпами кои, и к нам хлынули желающие пообщаться. Среди них были мои приятели, с которыми я регулярно веселился до отъезда в Палм-Спрингс. Кое-кого привлекла завеса таинственности, окутывавшая мою персону. У меня никогда не было проблем с приобретением друзей, но «темное» прошлое подняло мой рейтинг так, как не смогла бы никакая другая выдумка.

Я намекнул им, что Нина тоже связана с духом, и не стал мешать остальным приходить к заключению, что она участвовала в таинственном деле, которое было поручено мне. Я намеренно знакомил ее с некоторыми наиболее пресными отпрысками монаршего рода, надеясь, что ей удастся приобрести пару-тройку хороших знакомств. Что до меня, то я опять начал играть давно забытую роль и почувствовал себя королем, отдыхающим под присмотром собственной свиты. За долгие годы я усвоил одну вещь: самоуверенность оказывает на других весьма мощное воздействие, и если ты держишься так, будто заслуживаешь внимания, тебе верят. Я шутил и флиртовал, как не делал уже много месяцев, – и был удивлен тем, насколько легко ко мне вернулись прежние навыки. Успех вскружил мне голову, но надо признать, что в отсутствие Сидни все казалось пустым. Вскоре я понял, что пью меньше, чем обычно. Как я ни ценил забвение, которое приносил мне алкоголь, я был твердо намерен поискать Сидни перед сном. А для этого необходима трезвость.

– Смотрите-ка, кто здесь объявился! – внезапно произнес голос, который я был не рад услышать. – Не думал, что у тебя хватит нахальства выйти в общество после прошлого раза!

И паршивец Уэсли Дроздов направился прямо ко мне в сопровождении своих прихлебателей, Ларса Зеклоса и Брента Бадики. Я сидел, демонстративно поглядывая по сторонам.

– Ты сам с собой разговариваешь? Не вижу зеркала поблизости. Имей в виду, ты сам вел себя не настолько ужасно. Не следует расстраиваться из-за маленькой неловкости.

– Маленькой? – переспросил Уэсли. Он сделал шаг вперед и сжал кулаки, но я не пошевелился. – Да ты знаешь, какие у меня были неприятности? – процедил он. – Отец нанял тучу адвокатов, чтобы меня отмазать! Он был в ярости.

Я состроил сочувствующую мину и громко произнес:

– Я бы тоже был в ярости, если бы какой-то человек надавал тебе оплеух. Ой, нет! Это же сделал я!

Уэсли поежился и принялся озираться по сторонам.

Вокруг нас быстро собрались зеваки, и, как в таких случаях бывает, к нам уже спешила хозяйка дома.

– Эй-эй! – воскликнула Ванесса. – Что здесь происходит?

– Ничего особенного, – ответил я, лениво улыбнувшись. – Вспоминаем прошлое, смеемся над глупой юностью. Между прочим, это всегда меня смешит.

– Знаешь, что смешит меня? – огрызнулся Уэсли и кивнул на Нину. – Твоя дешевка-подружка. Я ее уже видел. Она – секретарша у папы в приемной. Ты ей пообещал подобрать местечко получше, если она с тобой переспит?

Нина рядом со мной заметно напряглась, но я продолжал буравить взглядом Уэсли и его прихлебателей. Поначалу перепалка была просто досадной помехой, но теперь Уэсли пробудил в моем нутре не свойственный мне темный гнев. Глядя Уэсли в глаза, я во всех подробностях вспомнил тот вечер с Сидни, когда он со своими приспешниками собрался над ней надругаться. Мысли о том, как они собирались ее унизить, смешались с моим страхом перед неизвестной опасностью, с которой, возможно, она имеет дело прямо сейчас. Они слились воедино, заставив мою грудь сжаться от ярости и ужаса.

«Уничтожь их, – прошептала у меня в голове тетя Татьяна. – Заставь их заплатить».

Я приложил все силы, чтобы игнорировать ее и скрыть свои чувства.

Ухмыльнувшись, я сказал:

– Нет, что ты! Она здесь по доброй воле. Для тебя это в диковинку, если учесть твои отношения с девушками. Ванесса, ты подошла как раз вовремя! Уэс вроде бы собрался рассказать давнюю историю о «туче» адвокатов, которую его папочке пришлось нанять, чтобы замять одно его правонарушение. Он же с приятелями попытался побаловаться с гостьей королевы, с человеком, представляешь? – Я картинно взмахнул рукой. – Я тебя слушаю. Мне очень интересно, и я не буду больше тебя прерывать. Тебе разрешили оставить тот препарат, который ты хотел ей подсыпать? Ты мог бы использовать снадобье для того, чтобы окрутить какую-нибудь из присутствующих здесь леди?

Я отвернулся от Уэсли и преувеличенно подмигнул группе шокированных девушек, которые ахнули и захлопали ресницами. Я не сомневался, что поступок Уэсли не стал общественным достоянием. Он и сейчас не собирался откровенничать, когда решил повыпендриваться передо мной насчет прошлого и папенькиных адвокатов. Пусть многие морои и относятся к людям пренебрежительно, но «баловство» – спаивание человека (не донора, конечно) и недобровольное питье его крови – считалось в нашем кругу гадким грехом. Красивые люди были желанны тем подонкам, которые осмеливались на такое преступление, и во время своего приезда во дворец Сидни привлекла внимание Уэсли. Он вместе со своими дружками решил навести на нее морок, вообразив, что я буду им помогать. В результате я отбивался от банды вампиров увесистым суком, пока к нам не подоспели защитники.

В общем, я знал, что грязная история в дворцовую сводку новостей не попала. Злющее лицо Уэсли ясно об этом свидетельствовало.

– Ах ты, мерзавец!..

Уэс бросился на меня, но я предвидел атаку и держал духа наготове. Телекинез не относился к моим сильным сторонам, но был мне вполне доступен.

«Уничтожь его!» – требовала тетя Татьяна.

Но я отказался от чрезмерного зверства. Я мысленно направил одно из столь восхитивших Нину фарфоровых блюд в полет – прямо в физиономию Уэсли. Тарелка ударила его по уху, осыпав лангустинами и позволив мне добиться двоякой цели: причинить боль и унизить.

– Дешевый трюк воздушника! – прорычал Уэс, пытаясь рвануться ко мне.

Однако нападение оказалось смазанным, поскольку Уэс смахивал с себя лангустинов.

– А это? – спросил я.

Взмахом руки я заставил Уэсли остановиться. Уэсли тщетно напрягал все мышцы и хотел сдвинуться с места, чтобы заставить свои конечности двигаться, но энергия духа заблокировала парня. Воздушнику трудно добиться подобного эффекта: это было чертовски сложно даже для меня, поскольку я не совсем протрезвел и прибег к малоизученному дару. Но судя по потрясенным лицам окружающих, мой фокус вполне удался. Оно того стоило! Принуждение толпы невозможно, но правильно используемый дух способен сделать тебя притягательным.

– Помните, парни, как спрашивали меня, действительно ли я страшный и ужасный пользователь духа? – проговорил я. – Мой ответ? Да. И мне не нравится, когда такие уроды издеваются над девушкой! И без разницы – человек она или морой! Поэтому если ты, Уэсли, хочешь обрести способность двигаться, то сперва попроси прощения у моей очаровательной подруги. А потом ты извинишься перед Ванессой за то, что испортил ей вечеринку, которая была замечательной, пока вы не заявились сюда и не пустили в расход блюдо с лангустинами.