Утиные гнёзда

София Даянова

Утиные гнёзда

Глава 1

Чудное место?

Ключ легко повернулся в замочной скважине, дверь отворилась, и тёмный коридор озарился светом из комнаты. Перед агрономом Александром Ивановичем Пшеницыным – крепким пожилым человеком с густыми седыми волосами и седой, коротко стриженой бородой – снова предстал его рабочий кабинет, расположенный на втором этаже агрономической станции, который он покинул четырнадцать часов назад для перерыва на сон.

Кабинет был светлым, с белыми стенами, большими окнами и полукруглой застекленной крышей. Он напоминал планетарий. Из окон открывался чудесный вид на поля и луга сектора С.

Вид изнутри был не менее чудесен. Повсюду, вились, ветвились, кустились и радовали глаз яркие, пёстрые, с необычной формой листьев, изящно изогнутыми ветками, прекрасные обитатели экспериментальной оранжереи. Среди них, словно посреди джунглей, стоял рабочий стол и несколько шкафов.

– Здравствуйте, мои дорогие, здравствуйте, мои хорошие! – ласково поприветствовал Пшеницын своих зелёных соседей, деливших с ним рабочее пространство.

Александр Иванович разделся, пересек кабинет и поставил сумку на стол.

– Так, так, так… Посмотрим, что у нас тут происходит, – Пшеницын вооружился садовыми инструментами и пошёл между рядами цветочных горшков. Каждый его рабочий день начинался с обхода и осмотра растений, которых – на минуточку – было около сотни.

– А-а-а, fontis medicamentum! Имеет в своём составе лечебные вещества. Пока мы его ещё изучаем, но результаты уже обнадёживают…О-о-о! Amantis juvenis, ты моя красавица! Вот как, скажите на милость, как природа может создавать такие цвета? Нежно-голубой, переходящий через насыщенно-сиреневый в ярко-розовый с жёлтыми крапинками! Ох, листик завял – надо убрать!

Пшеницын чикнул ножницами и выкинул листочек в мусорное ведро.

– Вот так-то лучше! А здесь что мы имеем? Mole herba. Ну, как ты, дорогой? Выглядишь вяленько! Давай-ка почву пощупаем.

Александр Иванович сунул палец в землю, сухую, как песок пустыни.

– Ай-яй-яй, я только вчера тебя полил! Ух, водохлёб!

Пшеницын взял лейку, залил красно-зелёную хербу водой и двинулся дальше. Где-то часов до двенадцати он возился с растениями: прищипывал побеги, рыхлил земельку, опрыскивал кусты. Затем, как ни странно, по расписанию наступило время обеденного сна, потому что по окончанию обхода Александр Иванович обычно уставал так, будто целое поле вскопал в одну лопату.

Он быстро пообедал, лёг в специально отведённой для отдыха каморке и на два часа провалился в болезненный сон. Бодрости он не вернул, но хотя бы дал силы дотянуть до конца рабочего дня.

После обеда Пшеницын принялся за опыты. Ещё вчера его научный интерес был обращен к fontis medicamentum, но сегодня красавица amantis juvenis учудила номер и пустила несколько почек, приковав тем самым всё внимание.

– Хм, интересно, интересно, – Александр Иванович сначала долго рассматривал их в лупу, потом сорвал одну почку, препарировал и стал разглядывать в микроскоп. – Занятно, очень занятно. Нет, пока трудно назвать её цветком. Подождём, пока почки распустятся.

В половине четвёртого в кабинет ввалилась ремонтная бригада протягивать водопровод. Пшеницыну пришлось свернуть работу и стать в сторонке. Минут десять он с недовольством, но полным пониманием ситуации наблюдал, как медленно и нехотя двигаются сантехники и как валятся у них из рук заглушки и газовые ключи. Одному их низ даже стала дурно – пришлось открыть окно.

В шестнадцать сорок пять зазвонил телефон. Пшеницына попросили выйти на улицу. Александр Иванович накинул пальто и выскочил на свежий воздух.

Стоял один из тех мартовских дней, когда светило пригревает по-летнему сильно, но толстый снежный покров ещё не начал утончаться и, попеременно оттаивая днём и замерзая ночью, лежит на земле рыхлой льдистой массой и ослепительно блестит на свету.

– Б-р-р! – Пшеницын поёжился, снял легкомысленно наброшенное на плечи пальто и надел нормально, застегнул все пуговицы до самого подбородка, достал из карманов перчатки и шапку и тоже надел.

Пока он проделывал утеплительные манипуляции, к нему по утоптанной до твёрдой плиты дорожке, проложенной между полями, подошли двое закутанных с ног до головы лаборанта. Это были внуки Александра Ивановича. Их звали Ян и Яна. Они учились в школе и внеурочное время работали на полях сектора С.

– Дедушка, мы нашли новый вид, – Ян вручил Пшеницыну бумажный свёрток. – Внешне он похож на корнеплод вроде свёклы или редьки. Ты посмотри, – может, он съедобный.

Александр Иванович довольно усмехнулся. Нигде ранее профессия агронома не приобретала настолько огромную важность, как на Кеплере22В. Здесь работа знатока растений и растениеводства стала залогом выживаемости.

Десять лет назад «золотой миллиард» Земли вытеснил с планеты остальных её жителей, и те, сев на космические корабли, разбрелись по Вселенной. Группа, в которой оказался Пшеницын с внуками, осела на планете Кеплер22В, и основала город Кеплерград.

«Я думаю, наша судьба сложилась более чем удачно, – написал староста Кеплерграда другим группам космических кочевников, – я бы даже сказал: удачнее, чем у вас, дорогие товарищи. Нет, я вовсе не желаю хвастаться. Просто, ознакомившись с вашими неутешительными сообщениями о тяжелых условиях и всяческих трудностях, я склоняюсь к тому, что нам в этом отношении повезло больше всех. Климат у нас почти земной. Весна сменяется летом, осенью и зимой. Крупных хищников не водится, разумной жизни нет. Природа прекрасна. Кажется, будто вся планета – сплошное зелёное поле. По самым приблизительным подсчётам наших ботаников на Кеплере существует три миллиона видов растений. Почти в десять раз больше, чем на Земле! Такое разнообразие возможно только при очень высоком плодородии почв, и я предвещаю скорый и стремительный подъём сельского хозяйства».

Но подъёма не случилось. По какой-то причине земные семена не приживались в местном грунте, и кеплерградовцам пришлось забыть про сельское хозяйство и откатиться в своём развитии назад, до примитивного собирательства. Тут и пригодились знания и умения агрономов.

Всю территорию Кеплерграда поделили на сектора A, B, C, D, E, F и G, за каждым из которых закрепили по агроному с несколькими лаборантами. Агроном должен был тщательно изучать флору своего сектора и выделять из неё полезные для человека виды. Естественно, в первую очередь искали растения, пригодные в пищу.

Пшеницын хорошо помнил первые два года работы. Адской, сумасшедшей работы. По четырнадцать-шестнадцать часов на ногах ежедневно, без выходных, в тесной палатке под открытым небом (здания с его кабинетом ещё и в помине не было). Микроскоп балансировал на коленках; с маленького стола валились препараты; всё, что не помещалось на стол, стояло просто на земле, и его пинали, толкали, топтали бегавшие туда-сюда лаборанты-собиратели. Их тогда было в десятки раз больше, чем сейчас. Простые люди, сограждане, бывшие на Земле учителями, поварами, портными и воспитателями за неимением на Кеплере22В школ, столовых, ателье и детских садов, переключались на продовольственную проблему, добровольно становились помощниками агрономов и тащили Пшеницыну целые стога травы.

– Александр Иванович, ну, пожалуйста, родненький, ну, погляди! Может, эти съедобные? – они совали неумело, наскоро обрезанные или просто варварски выдернутые с корнем растения.

Пшеницын отмахивался:

– Да как вы не поймете – несъедобны они! Разве вы не видите? Они те же самые, что вы приносили неделю назад.

– Ну, посмотри, пожалуйста, ещё раз! Вдруг это другие! Запасы еды, которые мы привезли с Земли, уже кончаются!

– Я знаю, знаю! Но то, что вы принесли, проверять не стану!

– Пожалуйста! Ради бога!

Напряженная работа длилась почти восемь месяцев, а результатов так и не было. Среди народа начало копиться отчаяние, которое могло перерасти в массовую истерию, если бы агроном сектора D, Алевтина Геннадьевна, приятельница Пшеницына, – бойкая круглая женщина в больших круглых очках, – утром двадцать третьего апреля не объявила:

– Пригодное в пищу растение найдено!

Кеплерград оглушил счастливый возглас.

Оказалось, съедобные виды прорастают преимущественно в оврагах и впадинах. Однажды лаборанты спускались в одну их них, но увидев, как там холодно, сыро и темно, сказали:

– Нет, тут точно не растёт ничего путного. Вон, какая зелень неказистая, – и с тех пор избегали низменных мест, руководствуясь идеей «чем светлее – тем красивее, чем красивее – тем полезнее». Выходит, напрасно. Почему природа распорядилась подобным образом, наука не знала, но люди осознали свою ошибку – и словно дамбу прорвало.

Вслед за первым растением нашли второе, третье… пятое, десятое… К концу второго года список съедобных видов разросся до тридцати пунктов.

Первым зданием, которое построили на Кеплере 22В, стал Кеплерградский Пищекомбинат, где из растений стали придумывать из изготавливать различные продукты. Народ вздохнул с облегчением: голодная смерть ему больше не грозила. Люди отвлеклись от сумасшедшего срывания всего зелёного, что попадалось под руку, и занялись возведением столовых, ателье и детских садов.

Давление на агрономов ослабло, их жизнь потекла спокойнее. В каждом секторе для них выстроили по двухэтажной станции с круглой крышей.

В следующие три года перечень съедобных растений довели до сорока четырёх видов, ещё два года спустя – до семидесяти двух. Затем темпы прироста пошли на спад, а на десятом году вообще наступило затишье. О своём секторе Пшеницын мог бы сказать, что в нём практически не осталось неизученных растений, и находка его внуков считалась исключением из правил.

– Молодцы, ребята! Где же вы его откопали?

– Случайно нашли, – ответил Яна. – очень далеко отсюда. Долго шли – замерзли, как собаки!

– Так чего же мы стоим, носы морозим? Пойдемте, скорее, внутрь!

Пшеницын с внучатами вернулся в кабинет. Ремонтники развезли работу на всю комнату. Яблоку негде упасть. Увидев мастеров, Ян воскликнул:

– Они ещё не закончили?

– Хорошо, из-за лязга и стука инструментов его не услышали.

– Тише, тише, друг мой, – сказал Александр Иванович. – Прояви понимание.

Прижимаясь к входной стене, брат и сестра стряхнули с себя дублёнки и, не сдвигаясь с места, дотянулись до вешалки и повесили на крючки. Теперь, когда Яна и Ян разделись, стала видна их яркая, восточная внешность, доставшаяся им от мамы: чёрные, как смоль, волосы круглые, скуластые лица с маленьким плоскими носами и красивыми узкими глазами.

– Пойдемте осторожно. Я хочу вам показать кое-что интересное. Уверен, вам понравится, – перешагивая через трубы, инструменты и людей, Пшеницын направился к столу. Яна и Ян последовали за ним.

– Глядите! – Александр Иванович показал amantis juvenis.

– Ого! Это что – цветки?

– Пока не знаю. Может быть, цветки.

– Дедушка, ты понимаешь, какое значение имеет твоя находка? – спросил Ян.

– Разумеется, внучок. Мы называем местные растения просто цветами, хотя самих цветков как органов размножения мы до сих пор не встречали. Плодов и семян, соответственно, тоже. Поэтому ботанике всё ещё неведомо, каким образом плодятся зелёные кеплерградовцы.

Яна внимательно посмотрела в микроскоп препарированную почку.

– Сомневаюсь, что это цветок, – возразила она. – Я не вижу частей цветка, пусть даже в зародышевом состоянии. Скорее всего, перед нами обычная вегетативная почка, из которой вырастет лист или побег.

На часах пробило шесть часов. Яна и Ян собрались и ушли домой. В половине седьмого, перетащив неустановленные трубы к стене, ушли ремонтники.

Рабочий день агрономической станции сектора С закончился. Но Александр Иванович не спешил домой, хотя и здорово вымотался. Напротив, Пшеницын поставил чайник и пододвинул два стула к окну. Он ждал своего старого друга.

Ровно в семь его старый пунктуальный друг появился в дверях. Его звали Николай Сергеевич Яскула. Высокий, худой, со слегка пробивавшейся сединой, он был на десять лет младше Пшеницына и работал врачом-терапевтом в городской больнице.

– Здравствуй, Александр Иванович! – Яскула радостно распростёр объятья. – Давненько не виделись!

Пшеницын обнял друга:

– Ты проходи, проходи, не стой в дверях.

Едва Яскула сделал шаг, как тут же поразился:

– Ух, ты, сад-то как разросся!

– Конечно, ты в последний раз его три года назад видел. Звонишь регулярно, а дойти всё никак не можешь!

– Верно, хе-хе! Сижу, как крот, в своей больнице, света белого не вижу!

Друзья сели у окна. Лицо у Яскулы было бледно, тёмные, запавшие вглубь глаза глядели грустно и устало. Пшеницын налил доктору чаю. Николай Сергеевич сделал глоток и поёжился.

– Что, замёрз?

– Угу, весна на дворе, а я зябну. Особенно руки. Но это мелочь. Рассказывай, что нового, как жизнь молодая?

– Ох… Тоже мерзлявым стал. Хожу в шерстяном свитере, шерстяных подштанниках. Брюки тёплые, носки вязаные – всё равно не помогает. Сил серьёзно не хватает. Любимая работа в тягость стала. Хорошо, разрешили спать после обеда. Думал, как облегчить себе труд и не поливать из лейки, и заказал в водоканальной службе проложить водопровод для автоматического полива. Так уже месяц возятся, никак доделать не могут.

Яскула понимающе кивал головой.

– Ну, а у внуков твоих как дела?

– Волнуюсь я за них. Ян последнее время раздражается без повода и грубит учителям, со мной иногда скандалит. А Яна жалуется мне, что постоянно видит во сне мясо.

– Малокровие, мой друг, малокровие…

– Бич Кеплерграда! Интересно, хоть кто-то остался здоров?

– Ха-ха, шутишь? За десять лет даже самые крепкие успели сдуться! Нет здоровых людей, потому что абсолютно у всех неполноценное питание. Человек не приспособлен, как корова, жевать одну траву. Восемь незаменимых аминокислот никто не отменял. Пока мы не начнём снова потреблять животный белок, ситуация не изменится.

– Где его найти – животный белок? – развёл руками Пшеницын. – Ты же знаешь, что за десять лет работы я не обнаружил ни одной мухи, ни одного жучка! Нету на Кеплере животных – ни птиц, ни зверей, ни рыб, ни насекомых… Да что там насекомых – у нас нет даже микробов и вирусов! Абсолютно антисептическая среда! При невероятном изобилии флоры фауна начисто отсутствует! Кругом одни растения!

Яскула тяжело вздохнул.

– Не теряй надежды, Николай Сергеевич.

Друзья допили чай, ещё немного поболтали, и доктор собрался идти. Пшеницын проводил его и остался на улице.

Светило клонилось к горизонту, разливая косое тепло по бело-зелёным полям.

– Чу́дное место? – спросил сам себя Пшеницын и сам себе ответил: – Нет, я бы сказал – чудно́е. Где это видано, чтобы цветы росли зимой? А здесь растут. Любят снега и бураны. Вырастают из высоких сугробов, силой своей жизни пробивают лёд. Если ещё мороз крепкий ударит и постоит месяца полтора, то вообще благодать. Стебли тогда толстые, листья сочные и мясистые.

Вокруг Александра Ивановича довольно раскачивались зелёные кеплерградовцы. Но недолго им осталось наслаждаться зимней прохладой. Скоро наступит настоящая весна, и они начнут чахнуть. В середине июля они завянут и погибнут. Вторую половину лета и всю осень земля будет отдыхать, пока первый снег не даст сигнал к новому циклу.

– Чудно́е место, – уверенно повторил Пшеницын, – но не чу́дное, это точно.

Глава 2

Здешняя хворь?

– Не терять надежды? Я не теряю, но мои пациенты теряют.

В разговоре с непосвященными людьми Николай Сергеевич употреблял понятное всем слово «малокровие», за которым скрывалось несколько видов анемии. Среди населения циркулировало только три – железодефицитная, белководефицитная и В12-дефицитная, – но их разгула хватило, чтобы превратить Кеплерград в сонное царство.

Яскула жил недалеко от больницы и всегда ходил на работу пешком. Он с ностальгией вспоминал, как десять лет назад тихие улицы, которые он пересекал, шумели людьми, на брошенных детских площадках, мимо которых он проходил, резвились дети, а на пустом стадионе «Кеплер-чемпион», который он огибал, каждые выходные устраивали спортивные состязания.

Но потом жизнедеятельность замедлилась. Для сохранения здоровья граждан был введён щадящий режим дня: рабочее время сократили с восьми часов до пяти; взрослым разрешили отдыхать два часа после обеда, а школьникам – три; в свободное время кеплерградовцам было рекомендовано воздерживаться от тяжёлых нагрузок и подвижных игр.

От сокращённого рабочего дня промышленность забуксовала и стала осиливать только треть прежнего годового объёма. Товары не поспевали в магазины. Удивительно, но горожане не расстроились. Кто-то сказал, что маринованный albus navis надоел до тошноты, и ничего страшного не случится, если он попадёт на прилавки на два дня позже.

Яскула поднялся по ступенькам на крыльцо лечебницы. За стеклянной дверью неспешно двигались силуэты его коллег.

Больные ещё не успели прийти. В какой-то степени работа врачей на Кеплере упростилась: фантастически стерильная обстановка избавила их от многих тяжелых болезней. За десять лет не было ни одной случая инфекционного заболевания.

В регистратуре никого не было. Медсёстры сидели в процедурном, мазали трескавшиеся руки кремами и втирали в ногти какие-то бальзамы, чтобы те не ломались.

Кабинет главврача оказался открытым. Николай Сергеевич приятно удивился: главврач был постоянно в разъездах. Он посещал разные химпредприятия, общался с химиками и пытался наладить синтез витамина В12 искусственно и с его помощью лечить В12-дефицинтную анемию – самую опасную из трёх.

Яскула постучался в дверь.

– Дмитрий Михайлович, можно войти?

– Да-да, Николай Сергеевич, входите.

Главврач сидел за столом и писал.

– Присаживайтесь, – он вытянул руку вперёд и показал на стул.

– Я только на минуту. Давно вас не видел, хотел узнать, как продвигается ваша работа?

Главврач отложил письмо.

– Плохо, очень плохо, – вздохнул он. – Ничего не получается. Слишком сложный процесс. Много стадий. На Кеплере нельзя их все воспроизвести. Не хватает ни реагентов, ни оборудования.

– Жаль.

Правая рука Дмитрия Михайловича вдруг дёрнулась, и главврач стал её мять.

– Немеет? – спросил Яскула.

– Да, писать совсем не даёт.

– А вы массажи делаете?

– Только ими и спасаюсь.

– Однажды один пациент на приёме сказал мне, будто бы врачи не болеют.

– И что вы ему ответили?

– Я сказал: болеют, ещё как! Только лечиться ходят на работу. Вот такой, вот, парадокс!

– Хе-хе, верно!

Проходя мимо детской комнаты педиатрического отделения, Яскула всегда прибавлял шаг. Ему, любящему детей, ужасно больно было смотреть, как малыши с худыми ручонками и большими головками на тоненьких шеях вместо того, чтобы рисовать мелками, грызут их и постоянно просят пить.

В кабинете Николая Сергеевича уже ждала медсестра.

– Сколько у нас сегодня больных?

– Всего одиннадцать, – женщина передала доктору карточки. Яскула принялся их разбирать:

– Так, Савельев, скорее всего, снова придёт за рецептом на снотворное. У Емельяновой тахикардия. ЭКГ готова?

Медсестра протянула бумажную ленту. Яскула подклеил её в карточку и перешёл к следующей:

– У Спицина аллергия. Анализ крови? Ага, вот он. Иммуноглобулин Е… Раньше ко мне выстраивались очереди, а сейчас – тишина.

– Слава Богу! Сколько мы выслушали оскорблений! Как только нас ни обзывали, какой только грязью ни поливали! Трясли с нас несуществующие лекарства, говорили, что мы прячем мясо в подвале и вообще состоим в масонском заговоре!

– Люди ждали от нас помощи – мы им этой помощи не оказали. В итоге они разуверились в медицине, понавыдумывали домашних способов бороться с недугом и обращаются к нам, к сожалению, только тогда, когда домашние рецепты либо не работают, либо делают ещё хуже.

– Ой, мне такой случай забавный вспомнился! Я рассказывала вам про пациента Крышкина?

– Нет. Будьте добры, просветите.

– Ох, дурак – дураком! У него две недели запор – живот барабаном, – а он пьёт мочу, потому что, знаете ли, так лечилась его бабушка, которая дожила до девяносто пяти лет! В конце концов от запора у него случилось отравление, температура под сорок, его везут к нам. Он бредит про какие-то «миазмы в кишках» и просит нас их удалить. Мы тащим его в процедурную на клизму. Он вырывается и орёт: «Вы сборище бездарей! Я сказал вам вырезать мне миазмы! Куда вы меня тащите? Живодёры! Я вас засужу! Вы все сядете!». Ну, мы взяли зонд. Один конец – задний проход, другой подцепили к крану и открыли воду.

– Прошли «миазмы»? – со смешком поинтересовался Яскула.

– Как рукой сняло, – медсестра плавно провела рукой по воздуху.

–Эх, если бы всем можно было помочь клизмой!

Но только врачам дано видеть и понимать, как наряду с относительно безобидными симптомами анемии спокойно соседствуют смертельно опасные.

Восемь месяцев назад, когда Яскула дежурил в «скорой», ему привезли девочку-подростка с высокой температурой, рвотой и мышечными судорогами. На первый взгляд признаки менингита. Девочку отвезли в реанимацию, взяли анализы и срочно принялись лечить рвоту и судороги. Но анализы менингит не показали, рвота и судороги не прекращались. Яскула ломал голову, а тем временем девочке становилось всё хуже: давление падало. Наверное, Николай Сергеевич никогда бы не узнал, что случилось с его пациенткой, если бы после трёх часов тщетных попыток стабилизировать больную не ворвался главврач со словами:

– Николай Сергеевич, пожалуйста, уступите мне место! Я хочу кое-что проверить!

Яскула подвинулся. Дмитрий Михайлович поднял голову девочки и наклонил к её груди. Вдруг ноги больной, лежащей без сознания, сами по себе согнулись в коленях. Главврач опустил голову – ноги выпрямились. Яскула ничего не понимал. Главврач согнул правую ногу девочки – левая нога плавно, будто была привязана к правой, согнулась вслед.

– У девочки анемическая кома, – сказал Дмитрий Михайлович. – Очень редкая патология.

– Как её лечить?

– В наших условиях никак, – покачал головой главврач, – ребёнка спасёт только витамин В12. Мои соболезнования.

Менее чем через сутки пациентка скончалась, и Яскула потом ещё долго переживал.

В десять часов на приём явился Спицын.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Николай Сергеевич.

– Чихаю, доктор. Нос заложен, – Спицын высморкался. – Ещё сыпь какая-то появилась. Чешется.

– Сыпь? Давайте посмотрим. Проходите за ширму и раздевайтесь, – Яскула надел перчатки.

Спицын снял кофту:

– Вот, доктор, на животе сбоку и подмышками.

– Хорошо, поднимите руки.

Спицын сделал, как ему велели. Ожидая обнаружить мелкие розовые пятнышки, Яскула насторожился при виде ярко-красных папиллом с гнойным содержимым, кучковавшихся на увеличенных лимфоузлах.

– Опустите руки и откройте рот.

Спицын высунул язык. Николай Сергеевич посветил фонариком на покрытые белым налётом миндалины.

– Скажите, у вас горло не болит?

– Першит, доктор. Но что поделать – я аллергик. Я нас, аллергиков, всегда першит в горле.

– Одевайтесь, – Ясула вышел из-за ширмы. – Выпишите Спицыну направление на госпитализацию в инфекционное отделение, – сказал он медсестре.

Женщина несколько удивилась.

– В инфекционное отделение? Что со мной доктор? Вы меня пугаете! – пробубнил Спицын, натягивая через голову свитер.

– Одевайтесь и выходите. Я сейчас вам всё объясню. Спицын вышел и, напяливая на хожу очки, сел на стул.

– Я думаю, вы подхватили инфекцию, – серьёзно сообщил Яскула. – Какую точно, сказать не могу. Нужно сдать анализы. Если инфекция действительно есть, вы можете заразить других, пока мы ждём результатов. Поэтому денька два вы посидите на карантине.

– Доктор, а если ничего не будет?

– Тогда я сразу вас выпишу.

Спицын успокоился. За десять лет он ни разу не болел гриппом или простудой и был уверен, что сейчас он тоже здоров и доктор напрасно волнуется. Больной взял направление, позвонил жене, чтобы та привезла ему вещи, и в сопровождении медсестры пошёл в палату.

– Я поражаюсь вам, Николай Сергеевич, – воскликнул женщина, вернувших к Яскуле, – ну какая инфекция?

– Самая обыкновенная, – доктор внёс запись в медкарту.

– Но, позвольте, откуда? На Кеплере любые возбудители, попав из организма в воздух, мгновенно погибают.

– Вы, сами того не ведая, отвечаете на свой вопрос. В воздухе возбудители погибают, но внутри нас они продолжают жить. Все эти запоры, сердечные недостаточности, выпадение волос и ногтей, аллергии, извращенные вкусы, бессонницы – ни что иное, как симптомы анемии! Мы привыкли лечить одну только анемию, и у нас создалась страшная иллюзия, будто других болезней в природе больше не существует. Но они никуда не делись, они просто затаились и ждут часа, когда наш измотанный вегетарианством иммунитет наконец даст слабину.