Голем

– Зато по-людски, – возразил керр Дорф. – Негоже мертвецов на всеобщем обозрении держать.

В углу двора кто-то свалил кучу окровавленных камней и бревен, в которой едва угадывалась неуклюжая человекоподобная фигура.

– Голем и есть орудие убийства?

– Она его Колуном кликала. Он у Зели за главного помощника считался. Как верный пес за ней хвостиком ходил. И дрова рубил, и воду из колодца носил, и салазки с валежником из леса таскал. Ильму мою завидки брали. Твердила и твердила: выпроси, чтобы и мне такого сделала. Дура баба: Зеля одаренная, сама его заряжала, а я где постоянный источник возьму?

Юрген прислушался к эху манакамней. Отзыв был слабый, угасающий, что не удивительно, учитывая, сколько энергии должна потреблять громадина. Но голем до сих пор действовал и ждал приказов.

– Я деактивирую. На всякий случай.

– Как пожелаете. Зеля ему вроде спать велела.

Керр Фликен, несомненно, справился бы быстрее и лучше, но после десятиминутной возни Юргену удалось извлечь и питающий манакамень, и управляющую руну.

– Тела мы для сохранности отнесли в погреб.

Керр Дорф обошел дом стороной. Слева обнаружился запертый на амбарный замок вход в подвал. Ключ оказался спрятан тут же – за наличником ближайшего окна. Следовало бы отчитать местное отделение за халатность, но Юрген представил, как это будет выглядеть, и предпочел промолчать, чтобы не уронить свой авторитет еще ниже.

Из глубины дохнуло сладковато-гнилостным смрадом, точно из ящика с испорченным луком. Керр Дорф снял с гвоздя фонарь, несколько раз щелкнул рычажком, прежде чем сумел поджечь фитиль.

– Осторожнее, здесь грязновато, – предупредил Вильгельм. – Пальтишко не запачкайте – новое и, поди, дорогое? У нас таких ярких отродясь не носили.

Юрген непроизвольно провел по канареечным рукавам, стряхивая несуществующую пыль. Последний писк столичной моды в диковатой провинции смотрелся вызывающе глупо, по-павлиньи, и снисходительное предупреждение егеря заставило стажера в очередной раз почувствовать себя дураком. Пожалуй, следовало слушаться дядю и не спускать последнюю стипендию на франтоватый макфарлейн.

Внизу запах усилился, заставляя с подозрением коситься на стройные ряды бочонков с разносолами и овощами, колбасные баранки. Юрген с сожалением подумал о том, что это богатство отправится на корм свиньям.

Вместо прозекторских столов приспособили положенные на ящики доски. Керр Дорф подошел к ближайшему телу, приподнял простыню, давая полюбоваться на бескровное лицо в обрамлении спутанных белесых волос и синюшный след от веревки на шее, темные кровоподтеки на острых плечах и запястьях. Вряд ли молодую келер при жизни можно было назвать красавицей, смерть же вообще превратила ее в уродину – с коричневым «румянцем» трупных пятен на щеках, чернильными тенями вокруг глаз и желтым налетом на потрескавшихся губах.

– Зеля. А рядом Ядвига и Ловаф. Керр Марен провел полное медицинское освидетельствование, как полагается. Можете ознакомиться с его заключением. Или хотите осмотреть тела сами?

– Нет. Пожалуй, я доверюсь керр Марену, – пролепетал Юрген, косясь на торчащую из-под простыни раздробленную мужскую кисть.

На свежем воздухе стажера слегка отпустило. Почему-то профессора в институте не акцентировали внимание на том, с какой грязью ежедневно придется сталкиваться выпускникам. Сначала человекоподобный Бес, обугленный, точно грешник в аду, но продолжающий двигаться. Теперь похожие на отбивные жертвы домашнего голема. Или это именно Юргену везет на тошнотворные дела?

Керр Дорф насмешливо поглядывал на спутника, без слов напоминая, что предлагал обойтись обедом и изучением отчетов местных служб – чем, подозревал стажер, и ограничивались приезжавшие до него коллеги. Но отступиться теперь Юргену не позволяла гордость.

– Дальше я хотел бы осмотреть дом.

Вильгельм пожал плечами, признавая за инспектором из города право на любую блажь.

За прошедшие сутки помещения выстудились: внутри по-прежнему было теплее, чем на улице, но не настолько, чтобы снимать верхнюю одежду. Как и у крыльца, здесь изрядно натоптали, и на вощеных полах остались грязевые разводы и следы подошв.

Дверь в летнюю комнату оказалась распахнута настежь, но Юргена не заинтересовали ни заправленная лоскутным одеялом кровать, ни окованный железом сундук для белья, ни плетеный ковер на полу.

Центральное место в зале, служившем одновременно кухней, столовой, врачебной приемной, а в иные дни и спальней, как положено, занимала печь-поландка. В потолке сиротливо торчал крюк: на нем самоубийца и закрепила веревку. Снятая лампа – канделябр на пять газовых свечей – лежала на столе под образами. У входа в углу притулилась бочка с талой водой, над ней нависла лестница на чердак, где семья ночевала зимой. С противоположной стороны шелестели веники сушеных трав, а посуда в серванте перемежалась баночками со сморщенными ягодами и насекомыми. Но больше всего Юргена, естественно, заинтересовал книжный шкаф.

Основное место занимали конспекты по медицине, биологии, алхимии и травам, подтверждающие слова керр Дорфа о роде занятий покойной. Рядом на стене висел диплом, согласно которому Зельда Кракеншвестер посещала в качестве вольнослушательницы лекции Картенского медицинского университета, пусть и не такого известного, как столичный, зато гораздо менее консервативного.

На нижней полке Юрген обнаружил несколько религиозных трудов, предназначенных, вероятно, для тех, кому не помогли медицина и алхимия. Стажер вытащил с полки книжицу в дорогой кожаной обложке, пролистал несколько страниц.

«Взял Господь глину земную и свет небесный и вдохнул в них жизнь, создал человека по образу своему и подобию, и ввел царем в сады и чертоги сотворенные. Значит это, что корнями человек срастается с землей, выходит из нее и в нее же возвращается, питаясь ею, ее же становясь пищей.

Душа же его вольна равно обратиться к эфирным сферам и к геенне огненной, и нет над ней власти ни у иного человека, ни у Господа…»

– Керр Фромингкейт, – отвлек его от чтения Вильгельм, – если у первого отдела остались вопросы, давайте с ними закончим.

– Простите, – извинился Юрген, продемонстрировал книгу. – Келер Кракеншвестер была истинно верующей?

Он тут же осознал, какую глупость ляпнул: по-настоящему религиозный человек никогда бы не совершил самоубийства.

– Не сказал бы, – задумался Вильгельм, не став поправлять. – Нет. К Матери-Церкви она относилась с почтением, воскресные службы посещала, но не более чем ожидается обществом от добропорядочной христианки. Слышал, последнее время ее часто замечали в обители Божьих дочерей. Возможно, книги оттуда.

– Обитель Божьих дочерей?

– Есть у нас неподалеку закрытый пансионат для женщин с достаточно строгим и консервативным уставом.

– Монастырь?

– Можно и так назвать, – Вильгельм поскреб бороду. – Хотя к Церкви он будто и не имеет официального отношения, а спонсируется частными меценатами.

– Зачем кому-то потребовалось создавать подобное заведение? – искренне удивился Юрген. – Неужели находятся желающие… жить вот так, по чужой указке? Право слово, как в Темные века!

Пусть его детские годы и прошли в интернате для одаренных, а может именно поэтому, молодой человек не мог понять, как кто-то сознательно и добровольно готов запереться в клетке сам или без острой необходимости отдать в религиозную тюрьму своего ребенка.

– Керр Фромингкейт, не поймите превратно, – замялся егерь. – Старые традиции отмирают, им на смену приходят новые порядки – и это естественно, это здорово. Но не рискуем ли мы выплеснуть вместе с водой младенца? Нынче люди больше заботятся о земных благах, чем собственной душе, – Вильгельм выразительно покосился на макфарлейн собеседника, снова вгоняя того в краску. – Когда вы сами станете отцом, то будете обеспокоены правильным воспитанием нового поколения. Особенно дочерей.

Керр Дорф возбужденно прошелся по комнате.

– Посмотрите, что творится с молодыми керляйн! Позабыв о начертанной им исконной роли хранительниц очага, они требуют равных прав и свобод, становятся развязными и безумными, как мальчишки. По молодости и неопытности гробят тело пагубными страстями. А ведь именно на них лежит ответственность за здоровье будущих поколений – и физическое, и духовное. Не думаете, что это в конечном итоге приведет наше общество к катастрофе?!

– Кхм… – только и выдавил ошеломленный Юрген.

– Простите, я увлекся. У самого три дочери, волнующая тема, понимаете ли, – опомнился керр Дорф. – Что дальше, инспектор? Хотите поговорить со свидетелями бойни? Или навестим пациентов Зельды?

Если они увязнут в опросах, то не закончат и за неделю. Вряд ли керр Дершеф, отправляя стажера сюда, рассчитывал на долгое отсутствие подчиненного. Да и полномочий перепроверять работу здешней «полиции», занимаясь вместо них расследованием, Юргену никто не давал.

Как ни обидно, но Юрген вынужденно признал: его визит был одной из раздражающих бюрократических проволочек, требующих обязательного присутствия представителя особого отдела в тех случаях, когда в преступлении замешаны одаренные.

– Думаю, достаточно. У первого отдела нет претензий. Давайте закончим с формальностями.

Оформление документов затянулось еще на час.

Бессмысленная вышла поездка. Тащиться в глухомань, чтобы услышать рассказ о заурядной семейной драме, получить кипу бесполезных бумаг, которые с тем же успехом можно было переслать почтой, и поставить пару печатей, – понятно, отчего старшие коллеги отказались.

На полпути к городу Юрген обнаружил в кармане Библию Божьих дочерей – по-видимому, отвлекся и случайно прихватил. Решив, что покойнице книжка без надобности, наследникам Зельды, коли те объявятся, вряд ли будет интерес до ее библиотеки, а также найдя еще пяток причин, почему он не желает разворачивать экипаж, стажер открыл первую страницу, надеясь хотя бы немного скрасить обратный путь до Апперфорта.

* * *

Пока Юрген добрался до города, пока сдал голема и закончил с подробным отчетом для керр Дершефа, был уже одиннадцатый час вечера. Обезлюдевшие улицы окутала сонная тишина. Честные работяги давным-давно отправились на боковую. И только редкие сибариты-полуночники наслаждались бутылкой вина и трубкой у камина: отблески пламени превращали окна в глаза задремавших саламандр.

Даже беззаботное студенчество, к коему еще недавно принадлежал сам Юрген, долгими зимними ночами предпочитало собираться у теплого очага, а не искать приключения на стылых улицах.

Окрепший после захода солнца мороз пощипывал щеки. С затянутого тучами неба падал мелкий снег, серебрился в неярком сиянии голубых фонарей. Ежедневно город тратил на них чудовищные объемы манакамней. Но все робкие протесты экономического комитета затыкались неподкупной статистикой: после организации системы уличного освещения и добровольческих патрулей число ночных преступлений снизилось более чем вполовину. Апперфорт считался одним из самых безопасных и тихих городов Федерации Гезецлэнд и континента в целом. Может, потому-то дядя и отправил его сюда.

Юрген спрятал за пазуху удостоверение, возвращенное ему после проверки офицером. Искренне пожелал коллеге из соседнего ведомства удачного дежурства, сунул руки в карманы и не спеша побрел в сторону гостевого дома, где снимал меблированные комнаты у келер Вермиттерин.

Под ложечкой неприятно сосало, но оставшиеся в кошельке после загула три марки, близящийся арендный платеж и неделя до зарплаты вынуждали разочарованно принюхиваться к аппетитному аромату жаренных на огне колбасок, которым дохнуло на него из открывшейся двери ближайшего бирштуба. А поздний час намекал, что и на кухню келер Вермиттерин тоже не приходилось рассчитывать.

Старуха и так, небось, завтра разворчится на Юргена, коря за разбудивший посреди ночи шум – неважно, что снятые стажером на втором этаже комнаты имели отдельный вход со двора, а сама домовладелица обычно спала очень крепко: рядом безбоязненно мог маршировать гвардейский полк вместе с оркестром.

Отчаянно скучая в одиночестве, почтенная келер не упускала возможности в разговоре с такими же сплетницами подмочить репутацию знакомому, имевшему несчастье попасться ей на глаза, закатить скандал с городскими службами, нажаловаться на очередного профана-доктора, который хочет ее уморить, или пропесочить распустившуюся молодежь. Чаще всего, конечно, доставалось самому Юргену: келер записала нового съемщика чуть ли не в дальние родственники и считала своим долгом «вбить в ветреную голову капельку житейской сноровки».

Несколько раз Юрген всерьез подумывал съехать. Но удобное расположение в центре Апперфорта, неприлично низкая арендная плата и сладкие булочки, которыми угощала его старуха, когда пребывала в благодушном настроении, что случалось не так уж и редко, примиряли с ролью «непутевого внука».

Все эти измышления, однако, никак не помогали решить проблему позднего ужина. Впору позавидовать Бесу: хорошо тому, на казенных-то манакамнях!

Окна первого этажа не горели.

Отчаянная ситуация требовала отчаянных мер, и Юрген решился на преступление. И парадная дверь, и черная, выходившая с кухни на лестницу, запирались одним ключом. Запасную связку келер Вермиттерин прятала в щели под крыльцом. Обнаружил он это случайно. На днях у старухи сбежал кот – рыжий одноглазый разбойник с милой кличкой Лютик, державший в страхе всех окрестных собак. Юрген справедливо полагал, что Лютый подходил вредной скотине гораздо лучше. Келер выскочила следом за любимцем, дверь захлопнулась…

– Керр Фромингкейт! Какая неожиданная встреча!

Юрген не сразу осознал, что зовут именно его. Заполошно дернулся, словно застигнутый «на горячем» вор: коленопреклоненную позу, когда он шарил под чужим порогом, и впрямь могли истолковать двусмысленно. Молодой человек смутился еще сильнее, обнаружив рядом спасенную ими с Гробером девушку. Та только что вышла из остановившейся на обочине самодвижущейся повозки.

– Добрый вечер, керляйн… Хаутеволле, – вспоминая о вежливости, Юрген с трудом оторвал взгляд от манаката.

– Прошу вас, просто Катрин, – улыбнулась девушка, отчего на заалевших от мороза щеках выступили очаровательные ямочки. С любопытством поинтересовалась: – А что вы сейчас делали?

– Расследую… то есть расследовал, – поправился он, поспешно отряхивая колени. Керляйн выразительно приподняла бровь, однако ничего не сказала, и Юрген почувствовал себя полным идиотом. – Но я уже закончил.

В логове вивисектора ему было не до разглядывания, да и вряд ли нечто растрепанное, чумазое, визжащее в истерике представляло интерес для кого-то, кроме работников медицинской службы. Но сейчас Юрген нашел керляйн Хаутеволле весьма милой.

Длинные светлые волосы она забрала в строгий блестящий узел, из которого игриво выбивалась одинокая прядь. Синие миндалевидные – видать, в роду не обошлось без восточной крови – глаза обрамляли густые ресницы. Легкая курносость говорила о задорном нраве, а выщипанные брови – о том, что керляйн следит за веяниями моды.

Хрупкая, невысокая, Катрин едва доставала макушкой Юргену до носа, что он считал идеальным ростом для девушки. Обитый черным мехом плащ распахнулся, открывая вид на соблазнительную фигурку – стиснутую корсетом тонкую талию и бедра, туго обтянутые юбкой годе, что месяц назад была представлена на показе в столице и еще не добралась до провинции. Из-под нижних кружев выглядывали изящные щиколотки и тут же прятались в полуботинках на невысоких окованных серебром каблучках. Молодой человек подумал, что и грудь у нее должна быть, как он любит, – небольшая и упругая.

– Тогда керр Юрген… Вы же не против, если я буду так к вам обращаться? – не догадываясь о его мыслях, уточнила Катрин и продолжила с очаровательной смелостью избалованной девицы, что привыкла открыто заявлять о своих желаниях. – Юрген, могу я пригласить вас поужинать со мной? В знак благодарности за избавление от того чудовища.

Она положила затянутую в тонкую кожу ладонь на дверцу манаката. Запоздало уточнила:

– Вы ведь не спешите?

– Нет. С удовольствием приму ваше приглашение, – не удержавшись сразу от двух соблазнов – прокатиться на манакате и провести вечер с обворожительной керляйн, Юрген уселся на обитое дерматином сиденье.

Извозчик, или по-модному шо́фер, мужчина лет сорока с роскошными усами, которыми, несомненно, гордился, вопросительно посмотрел на Катрин. Та изящно кивнула, и экипаж тронулся с места.

Самодвижущиеся повозки были недавним изобретением, и до сих пор оставались диковинкой, доступной лишь высшим государственным чинам да редким гражданам. Чрезмерно дорого обходилось обслуживание, а особенно велик был расход манакамней – источников, необходимых для часовой поездки, хватило бы освещать весь Апперфорт в течение пары суток. Но дочь управляющего мануфактурой по их производству могла не волноваться о подобных мелочах.

– Нравится? – керляйн понимающе улыбнулась.

– Удивительно! Разве гениальное воплощение инженерной мысли не поражает ваше воображение?! Подумайте, какой здесь тонкий и точный расчет энергетических контуров! А валовый механизм! Система жгутов и передающих ремней!

– Пожалуй, – вежливо согласилась Катрин.

По нерасчищенной мостовой манакат трясло так, что пару раз Юрген почти прикусил язык, но, очарованный техническим чудом, даже не заметил этого.

– Хотите порулить?

– А можно?

– Почему бы и нет? Керр Фенфарер, вы не уступите ненадолго место моему гостю?

Управление оказалось до того простым, что с ним справился бы и ребенок. По первости, конечно, не обошлось без эксцессов, благо на пустынных улицах неопытность новоиспеченного водителя не причинила никому вреда. Катрин беспечно хохотала, Юрген краснел и извинялся, усатый шофер чертыхался и норовил отобрать руль. Спустя несколько минут у молодого человека начало получаться, а под конец даже керр Фенфарер расслабился, перестав напоминать готовую к броску кобру.

Дорога показалась слишком короткой.

Владелец одноэтажного ресторанчика, у которого Катрин попросила остановить манакат, уже начал подготовку к праздникам, превратив веранду в импровизированную сцену. Из-под крыши на цепях свисали кованые фонарики, в которых искорками плыли живые светлячки. Декоративные ели в кадушках раздвинули полукругом, а их лапы украсили золотыми колокольчиками. В центре установили композицию из трех снежных музыкантов – барабанщика, трубача и виолончелиста. Инструменты, как заметил Юрген, были пусть и дешевыми, но настоящими.

Матовые окна мерцали мягким желтым светом, и сам ресторан казался огромным фонарем.

– Вы раньше бывали у керр Коча?

– Не доводилось.

Заведение считалось одним из самых фешенебельных и дорогих в Апперфорте. Оклад стажера, пусть и из особого отдела, не предполагал походов в подобные места, и Юрген судорожно прикидывал, хватит ли у него средств и удастся ли договориться с домовладелицей об отсрочке.

Ярко освещенный зал являл собой воплощение элегантной роскоши – от белоснежных льняных скатертей до позолоченных завитушек на декоративных колоннах, от оригиналов картин до фортепьяно в углу, бриллиантов на келер и костюмов, стоящих больше, чем годовая аренда комнат у келер Вермиттерин. С каждым шагом Юрген понимал: он напрасно принял приглашение керляйн Хаутеволле. Цены в меню окончательно утвердили его в выводе, что правильнее всего будет извиниться и покинуть ресторан.

Катрин легко догадалась о причине растерянности гостя.

– Сегодня угощаю я, керр Юрген.

– Это неприлично, неудобно, в конце концов, – запротестовал молодой человек. – Позволить керляйн оплачивать счет…

Взбудораженный долетающими с кухни божественными ароматами желудок был с ним категорически не согласен, о чем не преминул заявить.

– Неудобно отпустить человека, которому я обязана жизнью, голодным, – Катрин выразительно стрельнула глазами вниз. – К тому же, если вы уйдете, мне придется ужинать в компании керр Фенфарера. А он тот еще зануда.

Шофер молча, с виноватой улыбкой развел руками: «Что поделать?» – и Юрген окончательно стушевался.

Катрин, наоборот, чувствовала себя здесь словно рыба в воде. Деловито щебетала с невозмутимым официантом, рисуя тонким пальчиком узоры на меню. Уточняла какие-то нюансы. Большинство названий молодой человек слышал впервые и мог лишь догадываться, что заказывала его спутница.

– У глубокоуважаемых гостей есть особые пожелания?

Катрин посмотрела на Юргена, и тот покачал головой.

Официант ушел, но так хорошо начавшийся в манакате разговор не клеился. Керляйн Хаутеволле задала несколько вопросов и, получив односложные ответы, сочла за лучшее на время оставить собеседника в покое. Ее вежливость не исправила ситуацию: среди здешней публики стажер ощущал себя чужаком, пускай прочие посетители и были слишком хорошо воспитаны, чтобы таращиться на него в упор.

Когда принесли первое блюдо, Юрген вздохнул с облегчением: для молчания появился законный повод. Нечто золотистое – слишком жидкое для пюре и густое для супа – с листиками свежей петрушки и россыпью только что поджаренных гренок источало дразнящий аромат подкопченной курицы и пряностей. А еще кисловатый привкус маны.

– Невкусно? – спросила керляйн, заметив, как он поморщился.

– Эхо, – пояснил Юрген. – Чтобы приготовить суп, использовали ману. Такие, как я, это чувствуют.

Катрин нахмурилась. Вскинула руку, подзывая официанта. Спустя минуту перед смущенным Юргеном рассыпались в извинениях управляющий и шеф-повар.

– Не стоило беспокоиться, – промямлил молодой человек, когда блюдо заменили. – Здесь и без того сильный фон и…

– Но вам же не нравится еда, приготовленная с использованием маны? – Юрген вынужденно подтвердил это, и Катрин заключила: – Значит, все в порядке. – Она пригубила чай, задумалась, решая, не сочтут ли следующий вопрос бестактным. – И вы постоянно чувствуете излучение манакамней?

– Каждый одаренный чувствует. – Глаза девушки горели любопытством, и он осмелился продемонстрировать небольшой фокус. – Это как кисловатый металлический привкус во рту и одновременно зуд на кончиках пальцев. Для меня, по крайней мере. Предполагаю, в вашей сумочке лежит защитный скат или что-то подобное с эффектом микромолний. В браслете – дымовой камень. А кольцо – классический фонарик, почти разряженный, между прочим.

– Удивительно.

– Позвольте.

Он осторожно взял ее за руку, сконцентрировался. Лицо Катрин сохраняло спокойствие, но тонкие пальцы под его ладонью подрагивали, рождая ощущение спрятанного в горсти птенца – очень хрупкого, с нежной бархатистой кожей… Катрин дернулась и вскрикнула.

– Простите. Задумался, – Юрген виновато улыбнулся. – Зато теперь ваш фонарик опять работает.

Естественно, керляйн не преминула тут же проверить его слова.

– В этом наше преимущество. Мы сами по себе источники. Можем зарядить пустой манакамень, к примеру, или напрямую использовать энергетическую цепь артефактов.

«И даже создать ее подобие в собственном теле», – последнее Юрген решил не произносить вслух.

– Удивительно, – повторила Катрин, вертя на пальце кольцо.

Молодому человеку льстило, с каким детским восторгом смотрела на него сейчас керляйн Хаутеволле.

– Удивительно, что вы до сих пор не встречались с одаренными.

– У меня долгое время были проблемы со здоровьем, и поэтому до нынешней зимы я не покидала наш загородный дом в Лордихте. А среди рабочих отца их почему-то нет.

Юрген обругал сам себя за недогадливость. Конечно же, нет. Одаренных не допускали на мануфактуры манакамней. Слишком сильное эхо, способное выжечь даже подготовленный разум, порождали сады. Слишком мощная сила, сконцентрированная в одном месте, и… большой соблазн воспользоваться ею в своих целях.

– Так что вы… второй одаренный, с кем я имею возможность близко пообщаться.

Юргена поразило, насколько спокойно она упомянула о том вечере.

– Вы очень смелая, если продолжаете свободно гулять по городу… после всего случившегося.

– Наш семейный врач сказал, что новый положительный опыт позволит мне забыть… тот ужас, – натянуто улыбнулась Катрин, теряя большую часть уверенности. – Поэтому отец уговорил меня выйти из дома и даже позволил взять манакат. Сначала я собиралась прокатиться по центральным улицам, но, заметив вас, поняла, что мне дан знак свыше. Сегодня вы мое лекарство, керр Юрген.

– Именно для того мы и существуем – быть лекарством, не только вашим, но и всего общества. Избавлять его от подонков.

Прозвучало по-мальчишески пафосно и глупо, но, вопреки ожиданию, Катрин не засмеялась.

– У вас, наверно, очень опасная работа?

– Случается. Хотя рутины и возни с бумагами тоже хватает. Как, например, сегодня…

Юрген, не раскрывая подробностей, поведал про утреннюю поездку в коммуну Таубер. Припомнил выволочку, устроенную им с напарником керр Дершефом – естественно, подав ее в небрежно-курьезном ключе «а начальство у нас зверь». Катрин внимала ему с искренним интересом, и стажера понесло. Забыв про недавнюю скованность, он эмоционально, чуть ли не демонстрируя в лицах, пересказал одну из услышанных от коллег служебных баек, без ложной скромности приписав себе в ней главную роль.