Невероятное приключение с неожиданным концом

Нина Остро

Невероятное приключение с неожиданным концом

Лео лениво потянулся в постели и зевнул. Предстоял еще один тяжелый день. Не менее легкий, чем вчерашний. Нужно набраться сил для того, чтобы вылезти из-под одеяла, натянуть на себя утренний халат, почистить зубы…

«Альберт!» – Лео решил нарушить заведенный порядок. В комнату просочился Альберт, биоробот-камердинер новейшего поколения. Семь попеременно сокращающихся нижних конечностей создавали эффект плавного перемещения в пространстве, без рывков и прерываний, благодаря чему у Альберта было одно из главных  качеств дворецкого: умение незаметно и немедленно появляться и так же незаметно исчезать.

Канкун Гракх, первым создавший биокамердинера, любил повторять: «Хороший камердинер должен уметь обходиться одной парой рук. Ног может быть сколько угодно, но рук – всегда только две!» Поэтому испокон веков все камердинеры производства «Гракх Inc.» были двурукими.

Была, правда, еще линия многоруких вишну-камердинеров, но семья Кантов придерживалась традиционных воззрений, потому все дворецкие у них всегда были  о двух руках.

Лицо Альберта выражало невозмутимую готовность. Вернее, Лео знал, что это полное отсутствие какого-либо выражения на всегда бесстрастном лице камердинера означает невозмутимую готовность. Абсолютно человеческое лицо биоробота казалось жутковатым из-за застывшей на нем маски невозмутимой готовности.

«Сегодня я буду завтракать в постели», – решительно заявил Лео.

Альберт исчез и появился мгновение спустя с подносом в руках.

Брошенный на поднос взгляд едва не лишил Лео боевого задора: йогурт, яичница с беконом,  два тоста, апельсиновый джем и чашка кофе с кофейником. Совсем как вчера…. И позавчера… и неделю назад…. И в прошлом году…

«Так не пойдет, – подумал Лео. – Начинать надо с мелочей».

«Альберт, унеси это и взамен принеси апельсиновый сок, овсянку, два банана и чай с бутербродами».

«Какая-никакая, а новизна, – думал Лео, весьма довольный собой, жуя бутерброд. – Нужно продолжать в том же духе».

Дух бунтарства, внезапно пробудившийся в молодом человеке, заставил его, не надев утреннего халата, прошмыгнуть в ванную комнату и почистить зубы запасной зубной щеткой.

Давно уже  у него не было такого прилива жизненных сил, такого подъема. Отец называл его «нытиком». Лео, и правда, иногда чувствовал себя не молодым сорокалетним юнцом, а дряхлым безвольным придатком к этому молодому, пышущему здоровьем и силой телу. То ли дело его отец, Вениамин Кант. Он нашел свое призвание и удовольствие в жизни: вот уже сорок с лишним лет он всласть наслаждался властью, дарованной ему рождением и должностью. Как премьер-консул Кант-отец руководил деятельностью Законодательной палаты и имел право наложить вето на любой законопроект. А должность Верховного Прокурора давала ему широкие полномочия возбудить уголовное преследование любого свободного гражданина. Правда, последние десять лет он практически не пользовался этим правом, ибо в полной мере вкусил от этого плода в начале своей политической карьеры. В один прекрасный момент Кант-отец пресытился допросами и пытками своих ближайших врагов и сосредоточился целиком и полностью на законотворческой деятельности. «Гораздо приятнее чувствовать свою власть не над одним человеком, а над всем народом», – любил повторять отец.

Не так давно, чтобы порадовать отца, Лео решил составить генеалогическое древо семьи Кантов. Не учел он только одной детали: большая продолжительность жизни сделала древо очень коротким.  Кроме того, ему удалось проследить корни семьи лишь до прадеда.

Старший брат, Томас, играл на бирже. В глазах у него были одни доллары, а по ночам в эротических сновидениях ему являлись  золотые слитки.

Пятнадцать лет назад он умудрился-таки жениться и завести двоих детей, Шекли и Урсулу, которые сейчас жили со своей матерью Евой на ферме за городом.

Сестра, Диана, посвятившая себя телевидению,  создала и загубила не один десяток развлекательных шоу. Ее дочь Оливия тоже обитала на ферме. Ева, жена Томаса, казалось, находила какое-то странное удовольствие в общении с детьми, благодаря чему остальные члены семьи были избавлены от излишних обязанностей, шума и детских криков.

Возможно, Лео пошел в мать, Инге, которая в свои девяносто с лишним лет никак не могла найти для себя достойного занятия. Она порхала от приема к приему, устраивая благотворительные вечера помощи приютам для домашних любимцев и концерты для начинающих певцов в возрасте до восемнадцати лет. Временами она находилась на курортно-санаторном лечении в клинике для душевнобольных. Там у нее было немало  близких друзей, с которыми она, впрочем, встречалась лишь в клинике. Сколько Лео ее помнил, мать всегда была такой. Быть может, в этом и есть ее призвание…

Дед Лео, Карл, ощутив в пятьдесят возвращение молодости после первого же курса лечения, сбежал с певичкой из кабаре. С тех пор никто о нем ничего не слышал. Его жена Клара, бабка Лео, пустившись во все тяжкие после бегства мужа, погибла в пожаре на вилле где-то в Испании в объятиях очередного любовника.

В результате у молодого, только вступающего во взрослую жизнь Вениамина, остался один близкий человек во всем свете – дряхлый старик, которому стукнуло девяносто, когда открылся Первый Центр Стволовой Трансплантологии и который мог умереть в любую минуту. В те времена люди в таком возрасте были совсем иными, нежели нынче. К девяностой годовщине Генрих Кант подошел, если не сказать, подполз, совершенной развалиной.

Однако он устроился, казалось, лучше всех.

Стволовые клетки побороли ревматоидный артрит, атрофический гастрит и цирроз печени, но не смогли в полной мере одолеть старческое слабоумие. Клеткам его почти умершего головного мозга пришлось особенно тяжко. Прадед снова научился говорить и самостоятельно себя обслуживать, однако, до сих пор иногда у него случались провалы в памяти, он забывал, кто он, где находится и что за люди вокруг.

Сейчас Генрих Кант жил на одном из островов в Тихом Океане, где дюжина молоденьких девиц холила и лелеяла его дряблое тело, так и не обретшее молодецкой крепости. После десятилетий сна не все клетки смогли пробудиться, оттого лицо его напоминало печеное яблоко, а желтоватая кожа была испещрена темно-коричневыми старческими пятнами. Кроме того, он усох ровно в два раза по сравнению с тем, каким он был в сорок-пятьдесят лет.

Прадед был эдаким добрым жизнерадостным ребенком с лицом, усеянным морщинами, чья любая прихоть мгновенно выполнялась. Лео иногда завидовал его бодрости и жизнелюбию. Генриха Канта нельзя было назвать дряхлым старцем. Он был, скорее, уродливой сморщенной сладострастной обезьяной с невыразимой жаждой жизни и нескончаемой тягой к плотским утехам.

Конечно, отец называл Лео «нытиком», хотя, впрочем, особого беспокойства в отношении сына он не испытывал. Вениамин Кант был уверен, что лет через десять-двадцать младший сын одумается, обретет твердую почву под ногами, ему подберут мать его детей, и его жизнь наладится, как миллионы других жизней.

Он готовил Лео себе на замену, надеясь, что к тому времени, как последний вникнет в суть законотворческой деятельности, он, Вениамин Кант, ею пресытится и будет подыскивать себе новое занятие. Время от времени отец требовал, чтобы младший сын присутствовал на собраниях  Законодательной Палаты для того, чтобы тот проникся духом законотворения и ощутил всю прелесть власти над судьбами других людей.

Лео припомнил последнее собрание Палаты, на котором он внимательно следил за дискуссией  консулов. Она была посвящена законопроекту «О праве ношения гульфиков». Он тогда еще подумал, кто же их сейчас носит: память о гульфиках осталась лишь на страницах исторических романов и учебников по истории…. Но консулам виднее; очевидно, это право играло немаловажную роль в жизни страны. Лео тогда так увлекся полемикой правых и левых, что к концу собрания  не мог определиться, на чьей стороне находился бы он. Отец весьма умело управлял дебатами, вовремя осаживал наглецов и подбадривал нерешительных. А в финале, когда все пришли к консенсусу и постановили носить гульфик только тем, кто получил это право по рождению, премьер-консул использовал свое право вето и назначил новые сроки для обсуждения проекта о праве ношения гульфиков.

Лео долго еще находился под впечатлением от услышанного, решил написать «Историю и методологию ношения гульфиков», даже начал изучать предмет своего исследования, но потом как-то постепенно интерес его угас.

Был еще один интересный случай, который увлек Лео более других. Партия левых конгрегатов выдвинула законопроект «О сокращении временных затрат на часовые пояса». Суть шла о том, что, согласно принятому двести пятьдесят лет назад Декрету «О часовых поясах», существовало десять часовых поясов. Когда в одной части страны люди  просыпались, в другой – уже ложились спать. Партия левых конгрегатов предложила сократить количество часовых поясов до двух-трех, что привело бы к установке Единого Времени, сократило затраты, создаваемые разницей во времени, а население по всей стране поднималось бы и ложилось спать в одно и то же время. Один из консулов так начал свое выступление: «Представьте себе, что ваша Тетушка… или Матушка… живет в другой части страны, в другом часовом поясе. Разница во времени у вас с ней, к примеру, девять часов. Отобедав в кругу семьи, вы, скажем, часов в шесть пополудни решили позвонить своей тетушке… или матушке… Набираете заветный номер, а в ее часовом поясе три часа ночи (!). Хорошо, если ваша Тетушка… или Матушка… не слишком впечатлительная особа, но если это не так, то, кто знает, к чему может привести такой звонок посреди ночи?…» В этом месте консул поднял в воздух указательный палец и многозначительно закивал головой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.