Квартирные истории. Как стать агентом в 50 и облажаться

Ольга Анохина

Квартирные истории. Как стать агентом в 50 и облажаться

Глава 1. Моя первая квартира

Первую свою квартиру я не помню, была совсем маленькая. Воспринимаю ее смысловыми и фактурными пятнами по рассказам мамы. Родилась я в Карелии, в маленьком захолустном городке Суоярви в переводе означает «Болотное озеро».

Мне было около трёх с половиной лет, когда мы уехали в Душанбе, больше я туда не возвращалась. Тем не менее, Суоярви до сих пор звучит для меня загадочно и благозвучно. Мама так не думала: она попала туда по распределению и преподавала в лесотехническом техникуме.

Квартира была служебная: двухэтажный деревянный дом, давно или вообще некрашеный. От этого янтарная древесина становится серой. Если приглядеться, цвет красивый, но не в Карелии.

Финны это давно поняли и красят свои дома и крыши в жизнерадостные цвета, либо в кардинально черный, и он хорошо сочетается с аскетичными цветами местной природы.

Наш дом был серый и страдал от сырости. Мама тоже страдала: у нее была врождённая патология почек, и сырость ей была противопоказана. Но только из-за своего здоровья переехать она не могла. Это как-то не по-человечески, эгоистично.

Поэтому на помощь пришла я, неосознанно, конечно. Я стала много болеть, в ясли меня не брали. Ежегодное воспаление лёгких грозило переползти в астматические приступы. Мама, как приличная мама, спрашивала у врачей:

– Что же делать?

Врачи все в голос отвечали:

– Поезжайте на юг, иначе потеряете ребенка!

Это был прекрасный шанс что-то поменять.

Мама написала по объявлению в газете три тогда ещё бумажных письма: в Туркмению, Таджикистан и Краснодарский край – там требовались экономисты.

Удивительно, но маме ответили сразу из трёх мест и нужно было решаться. Самое «вкусное» предложение было из Таджикистана, г. Душанбе. После переезда предлагали служебное жилье рядом с Варзобским озером, а потом, в течение года, новую трёхкомнатную квартиру в новостройке.

Это было запредельно после серого и сырого барака в Карельской глуши, с туалетом на улице. Мама взяла отпуск, и они с папой поехали на разведку в Душанбе. Нас с братом на время подкинули к бабушке в Лодейное поле.

Таджикская весна их очаровала. Много зелени, цветущие повсюду тюльпаны, клубника, свежие огурчики, ароматная восточная зелень… Думать не пришлось – ближе к осени мы всей семьёй переехали в Таджикистан и поселились в служебной квартире в пригороде, недалеко от Варзобского ущелья.

Википедия:

Суоя́рви – город в России в составе Республики Карелия, расположенный в Северном Приладожье. Административный центр Суоярвского муниципального округа, до расформирования в мае 2022 года, образовывал Суоярвское городское поселение. Город был образован в 1940 году.

Глава 2. Квартира в Варзобском ущелье

Удивительно, но я это помню. Когда мы переехали из Карелии в Таджикистан, мне было около четырех.

Помню непривычно много солнца, необычных и очень теплых местных жителей, сильно загорелых, с приветливыми морщинистыми лицами. Это в основном «бабушки» и «дедушки», которые искренне восхищались моей молочно-белой кожей с голубыми прожилками тонких вен. Также их удивляли мои светло-русые волосы, которые за небольшое время жизни в Таджикистане стали почти белыми, с лёгкой лимонной желтизной.

Местные всегда норовили чем-то угостить нас с братом: грецким орехом, высушенной на солнце курагой или тёмно-синим, очень крупным изюмом. Иногда попадались и барбариски-леденцы.

Квартира наша тоже была необычная. Двухэтажный дом на два подъезда. У каждого подъезда свои хозяева. Помню приятную прохладу широких каменных стен. Скорее всего, дом был кирпичный, оштукатуренный снаружи и внутри. Цвет дома был янтарно-желтый, он очень хорошо гармонировал с обилием зелени и уютными виноградниками.

Они были повсюду, почти у каждого дома: сваренные из металлических труб высокие конструкции были опорой для виноградной лозы. Если запрокинуть голову, можно было увидеть кисти винограда, сначала сизо-зеленые, упругие как резина, потом, в зависимости от сорта, виноград начинал краснеть, чернеть или желтеть.

Совсем рядом с домом возвышались горы, местами поросшие кустарником и низкорослыми деревьями, неподалеку бежала бурная речка с обжигающе-холодной, хрустальной водой. Это потому, что наполнялась она из ледников, высоко в горах.

В доме в нашем распоряжении были целых два этажа: на первом была кухня и большая кладовка, на втором – две комнаты. Потолки мне казались нереально высокими, а окна – огромными.

В этой квартире мы прожили недолго, всего год. Мы ждали, когда построится наша новая служебная «новостройка». Каждое утро мы с мамой и папой отправлялись на работу и детский сад на нашем беленьком Запорожце, который приехал в контейнере из Карелии. Детский сад был ведомственный и находился прямо напротив маминой работы.

Работа мамы называлась «Министерство лесного хозяйства». Мест в садиках тогда тоже не было, но нам с братом нашли, так как мы были детьми ценного сотрудника – начальника планово-экономического отдела. Папе работа тоже нашлась, его устроили в гараж при министерстве, механиком. В общем, мне кажется, что в тот год все мы были действительно счастливы.

Википедия:

Варзо́б – сельский населённый пункт, административный центр Варзобского района Республики Таджикистан. Находится в 25 км от города Душанбе. Варзоб – курортная зона Таджикистана, находящаяся в живописном ущелье, которое располагается в 8 км от Душанбе.

Глава 3. Душанбинская квартира

Нас не обманули. Ровно через год мы переехали из Варзоба в новенькую трёхкомнатную квартиру в шестиэтажке в центре г. Душанбе. Сам переезд я не помню и первые пару лет тоже. Отрывочные воспоминания. Видимо было непросто, адаптация.

Шестиэтажка была с лифтом, так как он был предусмотрен для домов выше пятого этажа. В пятиэтажках лифтов не бывает. Возможно, по проекту наша новостройка должна была быть девятиэтажной, но что-то пошло не так, и её «урезали» на три этажа, чтобы закончить строительство к сроку. Такой таджикский лайфхак, оказывается, так тоже можно. В итоге, мы стали счастливыми обладателями новой квартиры в доме с лифтом.

Квартира была просторная, «распашонка», на две стороны. С одной стороны была родительская спальня и детская, с видом на соседские пятиэтажки и высокие, как свечки, тополя. С другой её стороны располагались гостиная и кухня, объединённые большой лоджией, около двух метров шириной, так, что помещалась односпальная кровать.

Вид с лоджии был ещё лучше. Тоже много зелени, средняя пятиэтажка, за ней высотка, а ещё дальше горы со снежными вершинами. Горы – кто бы мог подумать! Мы жили с видом на Памирские горы! Я тогда не могла оценить этой роскоши, зато теперь прекрасно понимаю маму, почему она так не хотела уезжать.

На площадке у нас было всего две квартиры: наша и соседская, дверь-в-дверь. Между квартирами метра три – и лестница. Нам повезло с соседями, это была классическая еврейская семья из города Кременчуг. Мама, папа, двое братьев-погодок примерно нашего возраста и старенькая бабушка.

Мы с ними дружили семьями, ходили друг к другу за солью и за луковицей, если требовалось, и в гости. Братья Сашка и Аркашка были нашими первыми душанбинскими друзьями. Соседи – это важно, хорошо, если повезёт. Нам повезло. Мама дружила с тетей Инной, мамой наших друзей, папа иногда выпивал с дядей Мариком, но нечасто, мы с Сашкой, Аркашкой и моим братом Колей болтались до ночи на улице, но больше играли дома, потому что Аркаша был интеллектуал, и на улице у него друзей почти не было. Он любил гулять до библиотеки и обратно, потому что много читал.

У наших соседей была огромная библиотека, которую они завещали нам, как ближайшим «родственникам» при переезде в Израиль. Мама мечтала, чтобы я вышла замуж за Сашу и уехала за границу. Они с тетей Инной вынашивали коварные планы и не очень тонко намекали мне об этом. Саша, видимо, тоже этого хотел, но я тогда ещё ничего не понимала в любовных делах – северная кровь холодная.

Учились мы все в одной школе, рядом с домом, нужно было только перейти через дорогу. Школа была специализированная, немецкая и, по слухам, элитная. Нас всех взяли по месту жительства, без блата. Совсем рядышком, через две остановки, был цирк, через одну – Молодёжный театр и спортивная школа по художественной гимнастике. Меня туда тоже записали для укрепления здоровья. В свои семь я легко добиралась туда – всего одна остановка на троллейбусе или десять минут пешком.

Постепенно мы хорошо адаптировались в Душанбе, но лихие 90-е и набиравшая обороты гражданская война всё испортила. Родители стали думать о переезде. Мама с большой неохотой, папа – с радостью. Он мечтал вернуться на родину в Лодейное поле. Брат Николай к этому времени окончил девять классов, художественную школу и училище и готовился поступать в академию им. Мухиной в Санкт-Петербурге.

Я тоже мечтала о переезде. В Петербурге жили почти все наши родственники со стороны мамы, три тёти, двоюродная сестра и два двоюродных брата. В Душанбе мне было очень жарко, я так и не привыкла к этому. Меня очаровал Питер, и я была готова вернуться в родные края на любых условиях.

В Душанбе я поступила в университет, надеясь на перевод в Петербург. Кроме этого, осознанно подкачивала скилы: английский язык, компьютерную грамотность и на всякий случай парикмахерское дело.

В 1993 году мы покинули Душанбе. Было сложно во всех смыслах. Билетов на поезд не было, контейнер для перевоза вещей не достать. Помогли связи: один мой хороший знакомый работал в таможне и, хотя не был русским, тоже мечтал о Петербурге. Тогда он ухаживал за мной и «соблазнял» переездом в Ольгино, под Питером, где он уже купил дом. Я воспользовалась его расположением, и, таким образом, нам удалось забронировать контейнер и сесть в поезд «зайцами» по договору с проводником.

Первые двое суток я ехала на откидном стульчике в проходе вагона. Было очень душно и жарко. Но мир не без добрых людей, днём мне разрешали поспать на верхней полке особо сердобольные, видя, как я клюю носом, засыпая на перилах.

Вернулись мы в Лодейное поле, небольшой городок в Ленинградской области. В деревянный бабушкин дом, который папе достался по наследству. Но это уже совсем другая история.

Глава 4. Дом в Лодейном поле

Это мой любимый дом, много с ним связано. Родители привозили нас с братом на лето из Душанбе редко. Это было дорогим удовольствием лететь из Таджикистана всей семьёй.

Бабушка Шура, папина мама, была ещё жива тогда. Мы с братом были маленькие и беспечные, как все дети. Целыми днями играли во дворе, в своём или в соседском, дразнили бабушку, а она бегала за нами с крапивой. Мне тогда было шесть, а Коле – семь. Погодки, пока не стали подростками, часто проводили время вместе.

В 1993 мы вернулись обратно. Папа и брат двумя годами раньше. Коля, как и ожидалось, поступил в художественную академию им. Мухиной и переехал в Санкт-Петербург. Папа устроился на первую попавшуюся работу шофёром и потихоньку начал восстанавливать дом. Двадцать лет он сдавался всем подряд. Бабушка оставила его папе в наследство, а тетя Таня, сестра папы, занималась огородом и подбирала арендаторов.

Мы с мамой приехали ранним утром, на проходном Мурманском поезде из Петербурга. В купе познакомились с романтичным молодым человеком, который ехал к своей девушке, экспромтом из Крыма, где они и познакомились. Возможно, она и не была его девушкой, во всяком случае, точно не ждала его в пять утра. Молодой человек «попросился» к нам в гости, на улицу Труда, чтобы не прослыть нежданным гостем для своей «девушки». Да и ранним сентябрьским утром было уже свежо и некомфортно болтаться по улицам несколько часов.

Дома нас ждала эпичная картина. Полувскрытые местами полы, обои в десять слоев от предыдущих хозяев и закопчённые от печки потолки. Папа не очень торопился благоустраиваться, видимо, у него не было стимула. Возможно, он даже не верил, что мы с мамой приедем, – уж слишком всё это затянулось.

Я не помню, был ли папа дома, возможно, не был или сразу пошел спать. Я помню только, что мы втроём сидели в комнате, соорудив наскоро из табуретки стол, и пили Массандровский портвейн в честь приезда – подарок от нашего попутчика.

Бабушкин дом был деревянным, 1958 года постройки. Папа и бабушка строили его вместе, руководил строительством папин дядя Тит. Он всем помогал, особенно бабушке, после войны она осталась одна, без мужа, и с двумя детьми: Таней и Ваней.

Строили из подручных материалов, всё шло в дело. Внутри дом выглядел, как игра в тетрис, но этого было не видно, потому как со временем его благопристойно обшили вагонкой и выкрасили в небесно-голубой цвет. С тех пор, наверное, больше никогда и не красили. К нашему приезду краска вся закучерявилась и облезла, снаружи стены зияли серыми проплешинами.

Тем не менее, дом был большой, с двумя отдельными входами, видимо, рассчитывался на две семьи. К нашему приезду он был объединён в трёхкомнатную конструкцию, веранда с двух сторон не в счёт. Как заходишь с веранды, сразу кухня, видно часть печки с плитой. Печь располагалась в центре дома и отапливала все помещения сразу: гостиную, спальню, маленькую проходную комнату и кухню. Такие печи часто встречались у вепсов, ведь мой папа был вепсом по национальности на половинку, а я, стало быть, на четвертинку.

Туалет, как водится, был холодным, торчал аппендиксом наружу, войти в него можно было с покосившийся за годы веранды. Благоустройство папа начал с неё, постепенно её приподняли, поменяв деревянные подпорки на кирпичные. Я этого уже не застала, зато застала перестилку полов, перекладку печки и косметический ремонт.

Большое впечатление на меня произвели клопы – наследство от арендаторов. Клопам было комфортно в многослойной одёжке стен. А нам было некомфортно. Для меня это был шок. В первую ночь я покрылась розовыми укусами невидимых хозяев, похожих на прививку манту. Папулы были по всему телу и нещадно чесались. Спать было невозможно, видимо, их привлекала свежая кровь. Я подскакивала посреди ночи, включала свет и пыталась разглядеть преступников. Но все тщетно – они разбегались быстрее, чем я успевала их разглядеть.

Точно не помню, но, кажется, я устроила отцу истерику по этому поводу, и ремонт ускорился. Содрали всё до бревен, обработали от непрошенных гостей и зашили ДВП-шкой, тонкой древесно-волокнистой панелью. Сверху оклеили обоями в цветочек. Больше мы их не видели, но осадочек, как говорится, остался.

Вскоре приехал мой жених из Таджикистана, и я стала собираться в Санкт-Петербург к моему брату. Папа и жених не ладили, и я поехала сначала одна, на разведку. Брат тогда жил в служебной 12-комнатной коммунальной квартире, среди художников, которые так же, как и он, служили дворниками и учились в «Мухе», это было совсем рядом, на ул. Моховой. Но это уже совсем другая история.

Глава 5. Коммуналка на Моховой, 27-29

Если верить Википедии, дом, в котором находилась коммунальная квартира, – творение архитектора Леонтия Бенуа, в котором в своё время снимали мой любимый фильм «Собачье сердце» по Михаилу Булгакову. Но я тогда этого не знала и из Булгакова прочла только «Мастер и Маргарита».

Дело было в том же 1993 году. Я не помню, как я дала знать моему брату Коле о том, что приезжаю. Скорее всего, письмом. Мы тогда ещё переписывались. Я начала ещё в Душанбе и хорошо знала его адрес.

В Лодейном обстановка нагнеталась всё больше: мой парень Расул, которого я опрометчиво привезла из Душанбе, с папой не ладил совсем. У них, видимо, был разный менталитет. Я старалась быть буфером. Успокаивала обе стороны, но даже в двадцать лет это энергозатратно. Недолго думая, я сбежала к брату, оставив своего молодого человека наедине с моими родителями. С мамой он ладил лучше, и теперь буфером, видимо, стала мама. Об этом я могла только догадываться.

Меня манил Петербург, я мечтала переехать туда последние пять-шесть лет осознанно, а неосознанно – всю мою жизнь. Электричек из Лодейного тогда ещё не было, и мы добирались на проходных поездах, которые шли из Мурманска или Петрозаводска. Вечером садишься – и рано утречком уже в Петербурге.

Когда я попадала в центр Петербурга, во мне всё трепетало, я готова была оставаться в этом городе на любых условиях. Брат встретил меня на вокзале, мы доехали до станции метро Чернышевская, а дальше пошли пешком. Всего тринадцать минут. Сначала по Кирочной улице, потом мы слегка огибали совершенно волшебный Спасо-Преображенский собор, одетый в витиеватый чугун ограды, потом двигались по улице Пестеля, пока не доходили до улицы Моховой. По дороге я всё время задирала голову и разглядывала барельефы и фасады зданий.

Дом на Моховой, 27-29 поразил меня своей роскошью: кованая ограда, огромные величественные ворота и большой двор с небольшим садом по центру. Всё это произвело на меня необычайное впечатление, я не верила своим глазам, что это возможно. «Мой брат живёт здесь!», – мысленно восторгалась я.

Мы прошли в самую глубь двора и свернули направо, в парадную. Там всё было уже не так шикарно. Стены и потолок давно не видели свежей штукатурки, кое-где облупилась и слезла краска. Но меня это не смутило. Я с восторгом разглядывала отполированные руками гладкие деревянные перила, каменную лестницу, где ступени были причудливой формы, с выпуклым закруглённым краем. Меня удивило, что в парадной на каждом этаже были высокие окна, покрытые налётом благородной пыли с длинными, металлическими шпингалетами неведомой мне конструкции.

Дверь в квартиру была высокая, двухстворчатая и деревянная, выкрашенная коричневой краской для пола, видимо, уже давненько, так как тоже местами облезла. Лишь одна створка двери распахивалась и «работала дверью», а вторая снизу была закрыта на шпингалет, уходящий в каменный пол.

Мы прошли с братом по длинному узкому коридору, поворот, несколько комнат с такими же двухстворчатыми дверьми, ещё поворот. Наша комната оказалась предпоследней, перед большой кухней. Я мельком заглянула туда: пластиковая зелёная и белая плитка на полу в шахматном порядке, кое-где отвалилась, потолок в лепнине, но слегка закопчён и запылён, несколько газовых плит и разномастных кухонных столов. Через всю кухню тянулась верёвка, на которой сушилось чьё-то неказистое белье.

– Коля, а сколько здесь комнат? – робко спросила я.

– Не помню, – беспечно ответил брат. – Кажется, пятнадцать или около того.

Художников такие тонкости не интересовали.

Внутри наша комната выглядела вполне аскетично. Шкаф, кровать у окна, стол, пара разных стульев. На потёртом паркетном полу по всему периметру были расставлены незаконченные работы и всё, что требуется художнику: свёрнутые в рулонах холсты, подрамники, большая палитра с остатками масляной краски, наборы акварели фабрики «Нева» и ещё много разных предметов, назначение которых мне только лишь предстояло изучить: мастихины всех мастей, рыжая сангина, палочки угля и много всего другого.

Коля был худ и бледен, как настоящий художник, но глаз горел. Он пожаловался мне на плохое питание и проблемы с желудком. Иногда денег не было совсем. Они с художественной братией ели только черный хлеб, посыпанный крупной солью и политый пахучим подсолнечным маслом, которое присылали трёхлитровыми банками его украинскому длинноволосому соседу Юре. Кроме хлеба, в ход шёл портвейн или другие интеллигентные напитки, добытые молодыми художниками.

Был ещё сосед Володя, старожил коммуналки. Он жил здесь уже третий год, безуспешно пытаясь поступить в Репинскую академию. «Муху» он не признавал, не его стиль. В Репинской приветствовался классический стиль, а в «Мухе» – андеграунд.

Художники выделили мне матрас на полу, который на день ставился вдоль стены и не занимал много места. В первой половине дня я занималась своими делами: хотела перевестись из Душанбинского университета в ФИНЭК, институт экономики и финансов на канале Грибоедова. Это было совсем рядом, можно было дойти пешком. По утрам я с удовольствием так и делала. Шла по Моховой улице, дорога занимала примерно полчаса неспешным шагом. С Моховой сворачивала на кусочек Пестеля, затем переходила через Фонтанку по мостику с небезызвестным «Чижиком-Пыжиком», дальше мимо Инженерного замка через Михайловский сад – любимая часть моего пути. Выходила у Спаса-на-Крови и топала вдоль канала Грибоедова до своего будущего университета у мостика с крылатыми львами, чаще его называют «Банковский мост».

Дорога туда и обратно в коммуналку меня очень вдохновляла, я чувствовала, что, наконец-то, попала в город своей мечты. На обратном пути я заходила в гастроном и овощной магазин, чтобы чем-то покормить художников на ужин. Они совершенно не думали о хлебе насущном, но много философствовали и рассуждали о творчестве. Мне нравилось их кормить и слушать. Мои нехитрые блюда вызывали у них бурное восхищение, особенно постный борщ, который меня научили варить адвентисты седьмого дня ещё в Душанбе. Юра говорил, что это настоящий украинский борщ, что мне, конечно, льстило, и я старалась ещё больше.

У брата я прожила всего три месяца, но с большим удовольствием и благодарностью вспоминаю это время. Потом приехал мой будущий муж из Лодейного, сказал, что нашёл работу и жильё в Петербурге, и мы переехали. Это было общежитие на Придорожной аллее в спальном районе города. Об этом расскажу в следующей главе.

Глава 6. Общага

Общежитие располагалось в кирпичной «точке» в пятнадцать этажей. «Точка» – это точечный высотный дом, который занимает мало площади на земле, зато может поместить много жильцов за счёт этажности. У дома был единственный подъезд с широкой бетонной лестницей. Далее жильцов и гостей встречали стеклянные двери в металлической оправе. Внутри строго располагалась «вертушка», проходная и консьерж, который был призван отличать своих от чужих. Лифт тоже был, даже три.

Наше крыло располагалось на третьем этаже. Крыло – это пять комнат и кухня, плюс санблок: три туалета и три раковины. Душа и ванны предусмотрено не было. Но жильцы самостоятельно легко это меняли: сносили один туалет или раковину и делали там импровизированную душевую. Иногда даже поддон не требовался, потому что в пол, облицованный мелкой коричневой плиткой, предусмотрительно был вмонтирован слив на всех этажах. Особо комфортолюбивые жильцы устанавливали в санблоке ванную, но это уже слишком, я считаю, негигиенично всем блоком мыться в одной ванной.

Всего пятикомнатных блоков на этаже было четыре. Они располагались на все четыре стороны, в центре на каждом этаже был большой, но слабо освещенный холл и запертые помещения неясного назначения за стеклянными дверями. Это было царство стекла и бетона с металлическими включениями.

Не слишком уютно, если честно. В творческой коммуналке на Моховой, 27-29 мне было милее. Но делать нечего, спасибо и на этом, всё-таки служебное жильё. Расул, мой будущий первый муж из солнечного Душанбе, проявил себя предприимчиво и устроился к корейцам на ферму, ещё в Лодейном Поле.

Они занимались животноводством в Алеховщине, но и по строительству работы было достаточно. Корейцы были наши, русские, выходцы из Таджикистана. Так что общий язык нашли быстро. Из Лодейного Расул быстренько «перевёлся» в Петербургский филиал корейской фирмы. Кем устроился, сейчас не вспомню, меня взяли к ним бухгалтером-кассиром. Моё неоконченное экономическое образование начало работать на меня.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.