Современная русская литература. Статьи, эссе, интервью

Так же неслучайно даже циничная матёрая приёмщица, перевидавшая и выдававшая напрокат множество самых разных вещей, относилась к этому последнему из пяти платьев «по-особому, с душой» – вода, вино, огонь, деньги, иная вера, обман, приписывающий порчу имущества крысам – погубили четыре остальных платья. А может быть, это платье и выражало ту самую практически уничтоженную женскую душу, её внутреннюю самую прекрасную суть, которую унифицировали и, как героям известнейшей замятинской повести или не менее известного солженицынского рассказа, присвоили номер, чтобы выдавать в прокатных пунктах. Это понимает и озвучивает старуха: «А как же— свадебное платье, и вдруг напрокат, (…) – оно же должно быть своё, на память оставаться, навечно».

От такого бытового прагматизма, способного «развенчать» любое таинство, вздрагивает и сжимается в незаметную точку сама вечность: «Навечно не бывает, (….) всё напрокат»– «Да и сама жизнь, и она нам даётся во временное пользование». Святая святых – жизнь и та мертвеет под безжалостной пятой номерного «порядка», беспардонно взламываюшего душу, инвентаризируюшего и пускающего по рукам женское счастье.

Нарушение бытийного порядка в «мире вещей» порождает хаос и в «мире идей» – хотя в этом взаимосвязанном беспорядке трудно сказать, что первично. Здесь перед читателем встаёт вопрос о подлинности названий: «…Но всё-таки кошку надо называть кошкой, а розу розой», – говорит Алексей Андреевич из рассказа «Воспоминания об Австралии» (1988).

Схожие мысли высказывает приёмщица в «Свадебном платье № 327»: «Почему я называюсь “приёмщица”? Я ведь выдаю людям вещи – значит, я “выдавальщица”. Да, я самая натуральная выдавальщица!».

«Бог в совпадениях», говорили древние. А что кроется в этих вопиющих несовпадениях имён, на которые нам указывает Вацлав Михальский? Читаем в «Свадебном платье № 327»: «Старуха… почувствовала, что тут… затронуто какое-то коренное несогласие с жизнью, какой-то глубинный протест против судьбы и рутины».

Бессмысленную пустоту бытия перевешивают только «последняя светловолосая пара» из приморского городка, обладающая неисчерпаемой прочностью и большим запасом жизненных сил, да ещё образы «церковных старушек»-богомолок,

которые нашли самый главный смысл в своей жизни и теперь твёрдо знают, где им быть и что им делать. «Вольным бабкам», нашедшим своё место «в компании Бога», отчаянно завидует «советская» старуха, приходящая в пункт проката поболтать с такой же несчастной в личной жизни прокатчицей – далее мы узнаём, что в сердце этой ещё достаточно молодой женщины уже поселилась «обида, накопленная за многие годы» – со времени окончания школы. И кто знает, возможно, прокатчица беседует со своей будущей судьбой, материализовавшейся в виде одинокой неприкаянной старухи.

На мрачном фоне прокатного пункта, где и сосредоточено основное действие рассказа, поражает удивительная душевная чистота героинь: их деликатность по отношению друг к другу, а также ласковое отношение – старухи к своим близким, а приёмщицы – к старухе. Свет тщится пройти сквозь грязные окна казённого помещения, и так же рвётся наружу пока ещё трепещущее внутри грубой оболочки тепло женских душ. Одновременно с этим автор-повествователь рассказа цитирует Екклезиаста: «Сладок свет и приятно для глаз видеть солнце» и наводит фокус на давно не мытые стёкла, пропускающие косые лучи солнца. Даже это “веселит душу неясной надеждой”».

Такую же неясную надежду («как бы имея её в виду, как, например, при безответной любви люди всё-таки имеют надежду на возможное чудо») питает старик-«ветеранчик» Алексей Андреевич— герой «Воспоминаний об Австралии» (1988): на «Крайслере» цвета слоновой кости, преодолевая время и пространство, добраться, даже если это кажется невозможным в этой реальности, до чудесной страны-острова – с цветными туманами, страны, о которой он думал «всегда», поистине райского местечка, чтобы вновь оказаться «в игре» под названием настоящая жизнь, вновь ощутить острейшую радость от обладания ею, обрести почти утраченную в мире лживых иллюзий силу и смелость: «Трус в карты не играет!».

Понятие «воспоминания» вообще выполняет особую роль в рассказах Вацлава Михальского: помимо того, что оно фигурирует в заглавии одного из рассказов («Воспоминание об Австралии» (1988)), заголовок «Десять воспоминаний» объединяет целый цикл миниатюр. Пожалуй, слово «воспоминание» можно было бы включить в заглавие большинства других рассказов. Говоря о переходе реального в ирреальное, можем отметить не только избирательные свойства человеческой памяти (способность запоминать и то, чего не было), но и одну из сильнейших сторон изобразительного мастерства писателя— условно обозначаемую нами как «писать на грани небытия». Особенную глубину, смысловую гармонию и, безусловно, «таинственность» придаёт творчеству Вацлава Михальского способность создавать вымышленный мир, перекликающийся с реальной действительностью. Границы этих переходов не видны, они «плавающие»– потому в содержательном плане соприкасаются сразу и с вечной жизнью, и со смертью, а что реальнее – решать читателю. «Воспоминания об Австралии» наиболее показательны в этом отношении, и здесь следует умолкнуть критику, чтобы не разрушить, вторгнувшись неуместным «объяснительным» словом, картину, созданную художником.

В отличие от радужных «воспоминаний», в большом прокатном пункте («Свадебное платье № 327»), будто бы поглотившем всю страну – бесконечное колесо однотонных дней, сизифов труд, проведённый через номенклатуру и поддерживаемый природной жертвенностью женской натуры, приводит к тому, что героини, как вошедшие в сюжет, так и оставшиеся за кадром (можем, к примеру, предугадать ненаписанную автором судьбу дочери приёмщицы – скорее всего, дочь повторит судьбу матери) «…уже давно не различали многие схожие слова».

И в итоге рассказ «Свадебное платье № 327» вырастает в повествование о жизни и смерти, об их неравной борьбе, подкреплённой бесчеловечным государственным укладом. Контрастирует с несчастными женскими судьбами «бравурная музыка» и «победительное придыхание» радио, докладывающего об успехах в разных отраслях сельского хозяйства. Кроме того, читаем, что раньше на месте прокатного пункта и типовых коробок безликих домов («очеловеченных лишь разноцветными постирушками») располагались глубокие овраги, в которых водились зайцы. И «зверь» в данном случае выступает символом «человечности»– живого, природного начала, естественного и правильного порядка вещей или, как выражается главный герой рассказа «Воспоминания об Австралии», «известной одному Богу правды». В рассказе «Пловец» (1975), например, природная стихия позволяет даже ущербному человеку чувствовать себя полноценным – так чувствует себя здоровым и сильным в море психически больной Чугунок.

«Свадебное платье № 327»– не просто повествование о женщине, каждый рассказ Вацлава Михальского – это своеобразное «слово к человеку» – человеку, без всяких оговорок, сословий и прочих градаций, к человеку, обладающему сердцем и душой, к человеку, способному «мыслить и страдать», как, создавая эти сочинения, «страдал и мыслил» сам писатель. И, конечно, человек близкий, родной – душой или кровно – при любом сюжете остаётся в центре авторского повествования.

Отметим, что рассказы Вацлава Михальского очень семейны – их населяют не просто герои, а жёны и мужья, дети, сёстры, братья, отчимы и просто люди, ставшие близкими в какой-то момент, как, например, случайный водитель, любящий поэзию, строитель, пишущий по ночам стихи, прекрасная незнакомая девушка. Такой акцент, педалирующий родство душ, безусловно, одна из важнейших традиций русской классической литературы, продолжателем которой полноправно является писатель.

Показательны в этом смысле два маленьких рассказа о любви, носящих «именные» заглавия – «Артём и Василиса» (2015), «Мой Серёжа» (2015) – они согревают душу самым трепетным и нежным теплом. Не случайно Вацлав Михальский выбрал такие «внесоциальные» категории людей, которым общество часто вообще отказывает в каких-либо чувствах, считая, что одни – дети – ещё не доросли до настоящей любви, а вторые – старухи – уже давно и думать о любви перестали. Возможно, дети и старики далеки от традиционных идеалов изящной женственной красоты или безоглядного мужества, но может быть, только в сердцах таких «негероических» героев и живёт по-настоящему чистая искренняя любовь, достойная авторского пера не менее, чем истории записных любовников мировой культуры.

В рассказе «Артём и Василиса» маленький Артём так трепетно и беззаветно предан своему чувству к Василисе, что писатель ставит эту маленькую пару на пьедестал вместе с известными всему миру «дуэтами», вроде Тристана и Изольды или Ромео и Джульетты. В два года и два месяца любовь ребёнка чиста и самоотверженна. Ради своей возлюбленной Василисы он готов не только отдать половину вкусного компота, но и пойти «на муки», разделив с «Васей» физические страдания – укол в поликлинике (а что может быть страшнее для малыша?).

Не менее свято хранит давнюю любовь к «своему Серёже» и главная героиня рассказа «Мой Серёжа», уже перешагнувшая порог девяностолетия. Её сестра, почти ровесница, так же претендующая на ухаживания давным-давно погибшего на войне их общего кавалера, не уступает в преданности возлюбленному – его светлый образ согревает души обеих сестёр-старушек. И невозможно читателю дознаться до истины, а сам Сергей уже ничего не расскажет. Лишь твёрдая уверенность героини в том, что Серёжа любит (и сейчас любит!) только её и не может ухаживать и за сестрой, заставляет нас думать, что именно так всё и было и даже есть, поскольку разговор об умершем семьдесят лет назад возлюбленном ведётся именно в настоящем времени – в реальном мире или воображаемом, а может, вообще, где-то в непреходящей вечности – не столь важно: оба мира – по праву памяти или без оного – имеют право на существование, поскольку в них постоянно живёт настоящая любовь, органичная потребность в которой свойственна (покорна!) не только всем возрастам, но и всему живому.

В рассказе «77» (2015) – герой, путешествующий по сиракузскому кладбищу, с помощью магических цифр своего возраста будто бы обретает волшебный ключ к универсальному коду, позволяющему разгадать загадку жизни и смерти. Двигателем жизни и вечным законом, простирающимся сквозь пространство и время, снова выступают любовь, милосердие, сострадание – к великим и малым, значительным в людских представлениях и безвестным, талантам и простым смертным: «Всё мы, все мы в этом мире тленны…». И в извивах выцветших на солнце, обветренных виньеток сиракузского кладбища сплетаются повороты Оки, омывающей берега рязанской деревеньки, нежно-напевная лира Есенина, формулы, выведенные на песке рукой сиракузского мудреца Архимеда, и образ незнакомой греческой женщины, на чью могилу герой кладёт свои цветы.

Встреча с большим писателем даже в маленьких рассказах всегда становится значительным событием. Как притяжение огромной планеты, встреча эта возмущает в душе целый ворох мыслей, вызывает непредсказуемые события, другие встречи, как будто запускается неостановимая цепная реакция. Большой писатель обязательно бросает в тебя горсть семян истинной мудрости, которые обязательно – рано или поздно – прорастут, а ты не сразу, а может быть, вообще никогда не уловишь этой связи. За произведениями великих всегда стоит нечто большее, чем просто сюжет или какой-то, пусть даже жизненно важный, вывод. Кто-то пытается находить в тексте фрагменты биографий – и снова это не будет полной правдой.

Сразу заметим, что рассказ «Коммуналка» был написан по «горячим» следам реальных событий, произошедших в жизни автора (условно тождественного, в данном случае, герою).

К сожалению, ничто не вечно. Даже, как мудро заметил автор-повествователь, «советская власть, которая казалась вечной (курсив мой. – И.К.)». Сон о коммуналке, впоследствии напророчивший долгое проживание у соседки, действительно стал вещим— в этот самый день герою, ненадолго отлучившийся к старому другу-соседу в тапочках и тренировочных брюках, потерял свой дом. Контраст солнечного утра, тихой и прекрасной ранней осени, отличного настроения у героя рассказа с тем, что произошло впоследствии, был довольно разителен. Надежды на столь же «лучезарный вечер» не оправдались. Пожар возник неожиданно, начавшись по неизвестным причинам, и поскольку у первых подъехавших пожарных не было воды, продолжался до тех пор, пока дом не выгорел дотла. За несколько часов герой потерял всё, что имел.

Остаться без дома и без всего имущества в 77 лет, а потом, как дед Адам (о котором Вацлав Михальский писал в повести «Адам – первый человек» и в других произведениях, например, «Рецензия»), в этом же возрасте без долгих раздумий начать строительство нового дома, скрупулёзно, как Робинзон Крузо, с нуля налаживая систему своего быта— поступок, достойный не просто книжного, а настоящего героя, обладающего колоссальной силой духа.

В рассказе автор опускает предполагаемую «сентиментальную» часть, в которой бы подробно описывались утраченные навсегда любимые вещи, переживания, нагруженные эмоциями, по поводу потери крыши над головой. Мы встречаем героя на пороге состояния, называемого «ступор». Тем не менее сам тон рассказа, написанного спустя какое-то время, даёт нам понять, что с произошедшим герой справился без показных драм, причитаний, достойно и мудро принимая страшное событие. От тюрьмы и от сумы не зарекайся – с той же мудростью и смирением говорят на Руси.

Ничего вечного нет. Когда-то приютивший нас дом может исчезнуть в один момент, вспыхнув ли в пламени пожара, развалившись ли под ударами гидромолота, скрывшись ли под водой в результате «планового затопления» ради какого-нибудь «светлого будущего», или просто уйдя под землю от старости. И тогда останутся лишь воспоминания о нём, втираясь в память каждой деталью, каждой щербинкой на ступенях, резным ключиком от шкафа, синим стеклянным графином с вычурной пробкой или потрескавшимся корешком любимой книги – и поневоле задашься вопросом: было ли это на самом деле? Парадокс, но порой исчезнувшее навсегда кажется более реальным, чем настоящее.

«В какую щель мироздания всё это утекло и утекает?» – риторически вопрошает герой, некогда проживавший в старинном особняке на Патриарших прудах – в той коммуналке вместе с ним занимали крохотные комнатки и делили 35-метровую кухню шесть человек (и семеро котов, по решению домкома утративших свою гендерную принадлежность). «Вот скоро оцифруют всё человечество, поставят под тотальный контроль, и тогда станет понятно всем, что регистрированный и кастрированный – одно и то же», – иронизирует повествователь, но не плачется в читательскую жилетку, а замечает при этом: «Сейчас почему-то считается, что жить в коммуналках было невыносимо плохо. А на самом деле в коммунальном быте было не только хорошее, а даже очень хорошее». Умение принимать явления жизни философски, с уважением к Провидению, характеризуетгероя «Коммуналки», для которого условия проживания не становятся причиной оправдания личных неудач.

Вообще, насколько реально отгораживает нас наш дом от окружающего мира? Насколько иллюзорны стены, отделяющие нас от наших соседей, наших ближних? А может быть, мы все – обитатели огромной коммуналки? Жители «казавшегося вечным» СССР, когда-то окружённые ядовито-зелёными стенами общих уборных, более охотно это подтвердят.

Ничто не вечно, как не вечен постоянно меняющийся вокруг нас мир, как не вечен и наш земной путь. Почему исчезает в небытие то, что нам дорого, то, без чего представляется немыслимой дальнейшая жизнь? Где найти силы принять такой порядок вещей и «встроить» себя в происходящие трагические перемены?

Как узнаём из «Коммуналки» (говорим об этом, чтобы на пике печальных размышлений читатель всё же улыбнулся), в далёком африканском королевстве, где давным-давно побывал герой рассказа, внезапно «восстали вожди марксистских племён» – этот факт, взятый из старого французского бортового журнала, позволяет нам уверенно полагать, что есть ещё люди, готовые поспорить со своей судьбой…

Хронологически охват рассказов Вацлава Михальского очень широк – более 55 лет. Поразительно то, что воспринимаются они в равной степени «сегодняшними», не утратившими ни яркости (как эмалево-голубые глаза деда писателя Адама), ни эмоциональной остроты, ни актуальности, будь то «Морская свинка Мукки», написанная в 1960 г. или «Рассказ банкира» (2015), рисующий искалеченную политическими воротилами 10-х гг. XXI века судьбу украинских детей, втоптанных в грязь межнациональных распрей – судьбу, которую не «выпрямят» от последствий войны никакие деньги.

Умение создавать произведения на пике творческого накала в течение такого большого периода – это и редкий дар, и огромный труд непрекращающегося «умного делания», и беспрецедентная для нашего времени писательская щедрость, принципиально отличная от избыточных «даров» массовой литературы.

Вацлав Михальский-писатель щедро раздаёт – «гадает людям счастье». Порой сентиментальные, порой философские, порой беспощадно и жёстко хлещущие правдой, порой жутковато-спокойные в своей страшной автобиографичности («Коммуналка», 2016), его рассказы поражают бесконечной пульсацией жизни, уводящей смыслами за горизонт земных страстей куда-то в неимоверно высокие дали, к той самой неисчерпаемой писательской тайне и великой радости бытия.

Юрий Казаков, также избравший для себя основным жанр рассказа, в одной из бесед сказал об этой литературной форме так: «Беда ли то, счастье ли: мазок— и миг уподоблен вечности, приравнен к жизни». Вацлав Михальский своими рассказами блестяще воплотил на бумаге эту метафору. Даже в самом крохотном из рассказов – бездонная глубина, из которой, требуя разгадки, на нас смотрит вечность. И теперь наступает черёд мечтающего стать хоть немного счастливее читателя – набраться смелости и посмотреть ей в глаза.

«Бойся вечности. – Это и значит – бойся каждой минуты».

* * *

В сентябре 2016 г. Вацлав Михальский написал новый рассказ под названием «Бывшие», обращённый к нашим дням и богатый многими узнаваемыми нынешними реалиями, пересекающимися в важных смысловых, даже болевых точках. Но ещё важнее в нём – тот негасимый свет, за которым хочется идти; ослепительно яркий луч, подаренный нам автором, показывающим, как бессмертный дух культуры побеждает подступающую со всех сторон тьму «новых экономических отношений».

Тьма эта нам хорошо знакома, и обитатели рассказа по-разному демонстрируют способы выживания, приспособляемости к мрачным закоулкам современной действительности. Так, главная героиня – пенсионерка Анастасия Александровна, «девочка от 30 до 60», теряющая квалификацию врача высшей категории, за которой когда-то стояла вся её жизнь, теперь, за сумму в три раза большую прежней зарплаты госпитального кардиолога («стало страшно остаться без денег») перебирает бессмысленные бумажки «на фирме». Жизнь Анастасии Александровны непроста: дурное начальство, отсутствие постоянной работы, хроническое недосыпание, четыре часа в день на общественном транспорте – электричке, метро, троллейбусе, прочие «внешние и внутренние угрозы». Финал рассказа подчёркивает, что даже просто остаться в живых – большая удача для «бывших». Те, кому так не «повезло» и их судьба была безжалостно смолота, кто сломался сам, не найдя точки опоры – остались за рамками рассказа.

Есть одна небольшая деталь, которую выделяет автор: Анастасия Александровна на своей очередной работе сидит за шкафом

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.