bannerbanner
Звездная карта царя Саула
Звездная карта царя Саула

Полная версия

Звездная карта царя Саула

Язык: Русский
Год издания: 2024
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 6

– Вы замужем?

– Была, но давно развелась.

– Почему?

– Он считал, что я всего лишь позволяю себя любить. Ему этого было мало.

– А это было… так?

Она подняла на Крымова глаза:

– Думаю, да. И потом, он не разделял моей страсти к истории. А моего отца считал просто сумасшедшим. Может быть, думал, что и я такая же. Не знаю.

Крымов усмехнулся:

– А вы сумасшедшая?

Мария улыбнулась:

– Если да, то совсем немного.

– Эти двое преследовали вас в Цареве?

– Да, – кивнула она.

– Что в тубусе, который вам передал Конников?

– Об этом я скажу чуть позже, можно? Просто вначале я должна рассказать о другом. Иначе не поймете. Хорошо?

– Хорошо, – согласился он.

– Всю свою жизнь отец занимался одним делом – искал ряд старинных документов, да что там старинных – древних. Об этом знали немногие, я сама по крохам собирала эту информацию. Эти документы были связаны между собой. В конечном итоге они должны были вывести его на некую карту, которая имеет магическую силу.

– Ваш отец верил в магию?

– Как выясняется, да. Я уверена, его смерть напрямую связана с этим документом. Вы знаете о существовании гадюки, прозванной «лидийской»?

– Увы, сударыня, – сделав глоток коньяка, Крымов отрицательно покачал головой. – Нет.

– Помните, я вам говорила о том, что отец был повешен на золотом шнурке с черными косыми полосками?

– И что это могло значить?

Мария слабо улыбнулась:

– Шнурок и есть копия лидийской гадюки. Попросту «лидийка». Символ одной древней и опасной секты, не менее страшной, чем ассасины, а может быть, еще и более опасной. Ассасинов знали и боялись все, эти же действовали незаметно для глаз мира. Суть в том, что мой отец не повесился – это было ритуальное убийство.

Крымов нахмурился.

– Вы это серьезно, Мария Федоровна?

– Более чем.

– Да-а, – протянул Андрей, – история.

– Он мало посвящал меня в свою жизнь и свои интересы. Он шутил: становись актрисой – ты красивая. Но я пошла на исторический. Я хотела приблизиться к нему, понять его. Наконец, он был единственным близким и дорогим мне человеком. Конечно, еще с юности я приставала к нему с расспросами, поначалу часто, затем – реже. Но однажды он мне признался: «Если бы ты была мальчиком, я бы рассказал тебе больше, много больше. Я был бы даже обязан сделать это».

– Очень странно, – нахмурился Крымов. – Впрочем… – Он отпил коньяка, прищурил глаза: – В каком случае отец предпочитает что-то рассказывать юноше и уходит от расспросов дочери?

Бестужева заглянула в глаза детектива:

– Когда нечто передается по наследству только по мужской линии.

– В самую точку, – кивнул Крымов. – Значит, ваш отец занимался исследованиями полунаучного, полумистического характера? Вы наверняка не раз задавались вопросом, во что же он мог посвятить только сына, но не дочь?

– Конечно, задавалась, – кивнула Мария. – И всегда попадала пальцем в небо. Что я находила? – географические карты, старинные книги, копии древних рукописей. Я ничего не понимала в них! – Держа бокал в руке, она посмотрела на пасмурное ночное небо за окном. – Но однажды…

– Да?

– Однажды, еще девочкой – мне было лет двенадцать, – я тайком заглянула в комнату к своему отцу среди ночи: у него горел свет. Ночник. Отец стоял перед зеркалом, спиной к двери. И тогда я увидела его отражение. Он был облачен, именно – не одет, а облачен в длинный пурпурный плащ с широкими рукавами, на его груди и плечах сверкало невероятное украшение, похожее на золотое, а на голове… – Бестужева взглянула на Крымова: – А на голове у моего отца был черный островерхий колпак, усыпанный золотыми звездами.

В ресторане они полуночничали одни. Поезд раскачивало на стрелках, перестук дробью шел через весь состав, все так же позвякивала посуда на полках в баре.

Крымов даже чуть подался вперед:

– И вы… вошли?

– Нет, – Бестужева покачала головой. – Все это было так необычно, странно, даже… опасно. И еще – его лицо. Я никогда не видела его таким – он точно преобразился. Стал другим. Он стоял так долго, словно пытался что-то разглядеть в отражении. Я поняла, что, вторгнись я в эти минуты в его жизнь, то совершу святотатство. Честное слово! Я тихонечко прикрыла дверь и на цыпочках ушла в свою комнату. Конечно, в отсутствие отца я попыталась отыскать этот наряд, но тщетно, его точно и не было вовсе. Я никогда и никому не рассказывала об этом, но однажды, только лет через пять, когда уже повзрослела, я спросила отца о том дне. И знаете, что он мне ответил?

– Тебе это приснилось, дочка.

– Как вы угадали? – удивилась Мария.

– Интуиция.

– Слово в слово, Андрей Петрович. Я попыталась оживить его память подробностями, но он тотчас замкнулся, даже слушать меня не захотел. Со временем мне и самой стало казаться, что все это мне привиделось.

– Он часто уезжал из дома?

– Очень часто. Командировки, говорил отец. Скрытность, вот что, помимо огромной любви, я видела от него всю свою жизнь. Но у меня было особое чувство, благодаря которому я могла простить отцу все эти тайны: он желал уберечь меня от грозящей мне фатальной опасности.

– Вы едете в город Копоть-на-Волге, к директору краеведческого музея Максимилиану Лаврентьевичу Растопчину. Буквально с риском для жизни. Зачем? – напрямую спросил ее Крымов. – Только говорите честно.

Бестужева кивнула.

– Отец оставил мне записку в нашем с ним тайнике – в моей любимой игрушке – буром мишке. В записке говорилось, что я должна взять у Конникова один документ и отвезти его в Копоть-на-Волге, к другу и коллеге отца Максимилиану Лаврентьевичу Растопчину. Тот откроет мне то, что я обязательно должна узнать. Я точно слепая – иду на ощупь.

Крымов вскинул руку.

– В четыре утра, это через пару часов, мы будем на месте. – Он сделался очень сосредоточен. – А теперь покажите мне этот документ.

– Я только просила вас о помощи, – уточнила Бестужева. – Но еще не нанимала вас, Андрей Петрович.

– Так в чем же дело? – Он посмотрел за окно летящего через ночь вагона. – Уже новый день. С него и начнем. Впрочем, начало уже было?

– Да, было, – согласилась его спутница. – Сумочку эти подонки обыскали, но меня еще не успели.

Мария встала, огляделась.

– Отвернитесь, пожалуйста, – попросила она.

Крымов вежливо прикрыл глаза рукой, но съязвить не поленился:

– В чулках?

– Чулки – это слишком! – засмеялась Бестужева. – Мы же не в тридцатых! На бедре в колготках, – она немного повозилась. – Открывайте, смотрите.

Крымов улыбнулся:

– Быстро вы.

Мария Бестужева держала в руках большой конверт. Из него она и достала желтый лист бумаги, развернула, протянула своему защитнику.

– Только аккуратно, ему более двухсот лет.

Крымов аккуратно взял документ. С золотыми виньетками, с текстом, выведенным гусиным пером, тот заслуживал уважения.

– С ятями текст, как полагается, – проговорил Крымов, уже цепляя взглядом первые строки. – Я справлюсь, – кивнул он Марии Бестужевой, желавшей ему помочь. – Чего только не читывал за свою жизнь… «Мы, графы Бестужевы, хранители карты…» – Крымов поднял на Марию глаза. – Однофамильцы, или как?

– Или как, Андрей Петрович.

– Ага. Продолжаю: «…оставляем нашим потомкам путь к сему великому сокровищу: спрятана карта в нашем фамильном поместье Поддубное под городом Бобылевом. Она замурована в седьмом каменном столбу от ворот, напротив часовни, за серебристым камнем. Пишем это к тому, что, как и было напророчено, однажды оно, сие сокровище, понадобится. Случится это через двести лет ровно от написания письма, когда минет тысячелетие, не ранее. Писано в году 1810 от Рождества Христова, 10 августа. Божьей милостью Николай Львович и Константин Львович Бестужевы». Однако, – добавил от себя Крымов. – И что за сокровище? И что за срок такой – двести лет?

Мария Федоровна пригубила коньяк.

– Все дело в том, что графы Бестужевы, Николай и Константин, были хранителями некоей карты, о предназначении которой знал мой отец, но посвятить меня в это так и не захотел. Об этой карте знали еще несколько человек – их имена так или иначе я слышала от отца – в коротких телефонных разговорах, в обрывках случайно брошенных фраз. Один из них, Вениамин Вениаминович Малышев, директор исторического музея города Суходолова, был убит всего неделю назад на своей работе, ночью. – Мария Бестужева сжала в кулачке бокальчик с коньяком. – Знаете, как он был убит?

– Не тяните, милая Мария Федоровна, терпеть этого не могу.

– Его задушили. Догадайтесь чем.

Крымов непроизвольно поморщился:

– Только не говорите, что его удавили вашей «лидийкой».

– Именно так, Андрей Петрович.

Крымов даже подался вперед:

– Это что, правда? Не шутка?

– Об этом сообщали по Центральному телевидению – не о «лидийке», конечно, о самом жестоком убийстве, – заметила Бестужева. – Не каждый же день грабят музеи и убивают директоров и охранников.

– А как был убит охранник?

– Ему перерезали горло.

– Но кто сообщил вашему отцу об этой чертовой «лидийке»?

– Дочь Вениамина Малышева. Она не знала подоплеки – не догадывалась. Просто сказала отцу, что папу бандиты удавили шнурком. Отец попросил описать этот шнурок – и тут выплыло: он золотой с черными косыми линиями. Его демонстративно оставили на шее покойника. Дочь Малышева видела удавку в полиции собственными глазами. Только она не знала, что это – орудие ритуального убийства. Отец сутки не выходил из дома. А на следующий день ему позвонили. Тогда он и сказал: «Они нашли меня, Машенька».

Крымов допил свой коньяк, пробежал пальцами по краю стола.

– Зачем вам это нужно, Мария Федоровна? Тайны вашего отца? Сегодня вы едва не поплатились за них жизнью…

Она посмотрела в окно – их состав шел вдоль черной полосы леса, которая никак не кончалась. Бледная луна проглядывала из-за сизых облаков, преследуя скорый поезд «Волжская стрела».

– Мне кажется, Андрей Петрович, что все это каким-то странным образом касается меня. Что с этим связана вся моя жизнь. – Она посмотрела на него. – И жизнь, и смерть… Звучит неубедительно?

Крымов задумался, пожал плечами:

– Да нет, почему же… Однажды я пересмотрел всю свою жизнь, все перевернул, переиначил. И ни о чем не пожалел. Никогда. Потому что, оказывается, все поставил с головы на ноги. Вернул на место. Я поступил правильно. И допускаю, что вы, Мария Федоровна, стоите перед тем же выбором.

– Спасибо, – благодарно кивнула она.

Скоро они вышли на перроне славного старинного городка Копоть-на-Волге. В этом приволжском местечке, где не дымили заводы и фабрики, дышалось легко и свободно. Ночь была прохладной и пронзительно чистой. Благодать разливалась отовсюду – и от далей по ту сторону перрона, и от тусклых фонарей, и даже от редких желтых окон управления.

– Тот второй из напавших на меня, – когда они шли по перрону, спросила Бестужева, – он выжил, как вы думаете?

– Если не сломал себе шею при падении.

– Они ведь не одни, Андрей Петрович?

– Уверен в этом.

– Я видела, как вы это сделали… с ними…

– Ну, договаривайте.

Она взглянула на него:

– Вы опасный человек?

– Только для выродков, – уверенно кивнул он. – Посидим в ресторане?

– А куда деваться?

В привокзальном ресторане по разным углам убивали время человек пять полуночников. Пахло вчерашней солянкой, салатами и коньяком.

– Но теперь будем пить кофе, – сказала Бестужева.

– Согласен, – кивнул Крымов. – Но я с коньяком. Он меня бодрит.

– Хозяин – барин.

Они уселись за столик подальше ото всех. Пока им готовили кофе, Мария потянулась, устало улыбнулась спутнику, положила руки перед собой. Стол был небольшим, круглым, и Крымов взял ее правую кисть в свою и тотчас почувствовал, сколько трогательной теплоты и нежности разлилось по его телу. Он даже проглотил слюну, постаравшись сделать это как можно незаметнее. Смутился своей неловкости. Но его спутница этого не заметила – она до смерти устала.

– Ну у вас и ручища, – сжав его пальцы, откровенно удивилась она. – Каменная! Вот уж воистину – десница!

– Да, на руки я никогда не жаловался, – согласился Крымов. – Пятаки гнул только так.

– Монеты?!

– Разумеется.

К ним шла официантка с подносом.

– Как вы стали частным детективом?

Он опустил глаза:

– Работал в полиции, сыскарем, в убойном отделе. А потом одно плохое дело закрутило меня и выбросило на берег, как шторм выкидывает кита. Я задохнулся и умер. В муках. А потом родился заново. В полицию я уже не вернулся – ушел в частный сектор. И не жалею.

– В деле была замешана женщина?

Крымов сделал глоток коньяка.

– Была.

– Оставила шрам на сердце?

Андрей усмехнулся, сложил два пальца – указательный и средний:

– Вот такой.

– Ого!

– Но это в прошлом.

Он с улыбкой посмотрел в ее глаза и заметил, что и она глядит на него с особой теплотой. Очень по-женски. С нежностью.

– Я вам лучше расскажу, как ловил одного очень хитрого и ловкого жиголо. Он летал от одной жены к другой с разными паспортами, пока сам не попал в лапы одной хитрой волчице, выдававшей себя за дочь нефтяного магната…

Так они проболтали до семи утра. Иногда Мария тревожилась, но чаще смеялась, закрывая ладошкой рот. Глаза ее светились.

– У меня совсем немного денег, – допив очередную чашку кофе, признался Андрей. – Я не готовился к дальнему путешествию – разве что по городу прокатиться, в кафе перекусить. А у вас, думаю, дорожный капитал имеется?

Мария кивнула:

– И нам его хватит на двоих. В гостиницу смысла ехать нет. Мне нужно встретиться с Растопчиным, а дальше видно будет. Может быть, назад, в Царев? Или дальше куда? – Она улыбнулась: – Увидим, Андрей Петрович, правда?

3

В машине Мария Бестужева смотрела в одно окно, и лицо ее было печально, а Крымов – в другое, заинтересованно разглядывая вывески вдоль домов.

– Здесь остановитесь, – внезапно попросил он водителя, и, когда авто притормозило, обратился к спутнице. – Мария Федоровна, дайте мне документ, пожалуйста.

– Не понимаю, – нахмурилась она.

– Так надо.

Она полезла в сумочку, протянула ему свиток. Крымов выскочил из машины, немного прошел назад, потянул на себя дверь конторы с названием «Копировальная техника» и исчез за ней. Вышел он через несколько минут, держа в руках свиток и пару-тройку листов бумаги. Когда забрался в салон, улыбнулся:

– Разве вам не хотелось, Машенька, иметь на память хотя бы копию текста, написанного вашими предками? – Он сунул ксерокопии в ее дорожную сумку.

Бестужева кивнула:

– Мудро, Андрей Петрович. И как я сама не догадалась? Я – наивная.

– Это мне в вас и нравится. Были бы вы расчетливой и циничной, я бы уже ехал домой, – сказал он и хлопнул по водительскому креслу: – А теперь – в музей!

Через пять минут они открывали тяжелые двери краеведческого музея города Копоть-на-Волге. И едва поднялись по ступеням, как столкнулись с дородной и важной дамой с высоким бюстом. Ее богатство под блузой, несомненно, изо всех сил поддерживала целая строительная конструкция.

Двое путешественников вежливо поздоровались.

– Нам нужно встретиться с директором музея Растопчиным, – сказала Мария. – Он здесь?

Дородная дама оглядела обоих, но живого подозрения они у нее не вызвали.

– А вам назначено, уважаемые? – строго спросила она, став еще более важной. – У нашего директора, – она сделала ударение на этих словах, – каждая минута на счету.

– Меня ждут – и с нетерпением, – без обиняков сказала гостья. – Скажите, что приехала Мария Федоровна Бестужева.

– Непременно, – ответила дама, приоткрыв ладонь, в которой сверкнул маленький серебристый сотовый. – Подождите. – Она повернулась влево, но гигантская грудь, качнувшись штормовой волной, опередила хозяйку и сама потащила важную даму в сторону.

– Да ее заносит, – тихонько заметил Крымов.

Мария, прыснув в кулачок, другой рукой крепко сжала его пальцы:

– Тише!

Дама обернулась на них, бросив осуждающий взгляд, выбрала номер в списке контактов и уже не голосом, а голоском назвала имя посетительницы. И тотчас, повернувшись вслед за великолепной грудью, оживленно улыбнулась: – Максимилиан Лаврентьевич на месте – я провожу вас.


…Перед ними открылась дверь на втором этаже – в секретарскую.

– Идите-идите, – елейно сказала грудастая дама и указала на вторую дверь с табличкой «Директор». – Он ждет вас. – Оказывается, она могла быть куда добрее, пришло бы желание. – И ждет с нетерпением.

Мария и Крымов, осознавая важность момента, вошли. За начальственным столом сидел пухлый мужчина лет сорока с двойным подбородком, в тонких золотых очках.

– Вы – Максимилиан Лаврентьевич Растопчин? – озадаченно спросила Бестужева у директора музея краеведения.

Табличка на дверях ясно давала понять, куда они вошли, но этот человек должен был оказаться лет на двадцать пять, а то и тридцать старше. Хозяин просторного кабинета с портретом президента над креслом тотчас пытливо прищурил глаза на двух гостей – особенно на крепыша Крымова.

– Я Лаврентий Максимилианович Растопчин, – ответил мужчина. – Директор музея. Максимилиан Лаврентьевич – мой отец. Он пенсионер. Папа говорил о вас. – Хозяин кабинета откашлялся. – И я ждал вас, Мария Федоровна. Но вначале объясните мне, кто с вами. Об этом господине речь не шла.

– Андрей Петрович Крымов, он – мой друг и телохранитель, – ответила Мария.

– Ваш друг, – задумчиво пробормотал директор, он явно нервничал. – Так-так…

– Десять часов назад Андрей Петрович спас мне в поезде жизнь, – добавила гостья. – Если бы не он, я бы здесь не стояла и уж точно не принесла бы вам то, что завещал передать мой отец. И, кстати, Федор Иванович просил передать документ не вам, а вашему отцу. О вас, Лаврентий Максимилианович, я до сегодняшнего момента даже не слышала.

– Возможно, вам и не следовало знать обо мне до срока.

– Кхе-кхе, – многозначительно потер под носом Крымов. – Да, мило.

– Что «да, мило»? – поднял голову с двойным подбородком Растопчин-младший.

– Да нет, я так, – покачал рукой Крымов. – В горле запершило.

– Понятно. Мария Федоровна, прошу вас, дайте мне документ, – не вставая, протянул руку Растопчин. – И садитесь, конечно… Вы тоже, – добавил он, взглянув на Крымова.

Бестужева достала из сумочки документ, шагнула к хозяину кабинета, отдала бумагу. После того, как она села на стул, рядом приземлился и ее спутник.

– Он мне не нравится, – шепнул ей на ухо Крымов, пока Растопчин читал документ.

Мария нахмурила брови.

– Нет, честно, – продолжал детектив. – Редиска.

– Перестаньте! – прошептала Бестужева.

– Просто интуиция опытного сыскаря, – едва заметно пожал плечами Крымов. – Это – дар. И выучка.

– Какой же вы хулиган. – Она едва заметно покачала головой. – Мне он тоже мало симпатичен, ну и что?

Растопчин поднял на них глаза, но лишь подозрительно осмотрел и вновь погрузился в чтение.

– Что вы намереваетесь делать теперь, Мария Федоровна? – еще до конца не изучив документ, спросил он.

– Что намереваюсь делать я? – удивилась она. – Я думала, вы мне об этом скажете… Нет?

Директор музея наконец поднял на нее глаза.

– Послушайтесь меня: возвращайтесь домой, – убежденно сказал он. – Мы позаботимся об этом послании.

– Кто это – мы?

– Мы – это мы. – Он расплылся в улыбке. – Люди, которые знают о ценности этого документа.

– Кажется, он и ко мне имеет какое-то отношение?

– К вам он имеет отношение куда меньшее, чем вы думаете, – со снисходительной улыбкой ответил Растопчин.

– Вы так в этом уверены?

– Поверьте. Вашего отца документ касался в полной мере, даже в большей, чем меня и моего отца, но не вас. – Лаврентий отрицательно замотал головой. – Не вас, уважаемая Мария Федоровна.

– Но его писали мои предки, – возмутилась Бестужева.

– Это уже не имеет никакого значения, – усмешка не покидала полных губ Растопчина. – Речь идет не о фамильном замке и не об именных часах. О документе, – крайне многозначительно, едва не по слогам проговорил он. – И в данной ситуации вы – только курьер.

– Но ради чего я рисковала жизнью? – от нее вдруг так и пыхнуло гневом. – Это я должна узнать?

– Тоже не обязательно, – покачал головой директор музея. – Меньше знаете – крепче спите.

– Правда? – Мария Федоровна даже встала со стула. – Вначале убивают Малышева, затем моего отца, покушаются на мою жизнь, и все это не имеет ко мне никакого отношения?! – Она неожиданно выбросила руку вперед: – Верните документ.

– Вы с ума сошли? – оторопел Растопчин.

– Сейчас же.

– Не отдам, – побледнев, с трудом выговорил директор.

– Этот человек убивает ударом пальца, – Мария Федоровна указала рукой на спутника.

Крымову уже не терпелось вмешаться.

– Легко, – охотно кивнул он.

Бестужева не убирала руку:

– Поэтому лучше отдайте по-хорошему.

– Я вас выставлю в два счета, – пролепетал Растопчин, у которого вмиг запотели очки.

– Документ отдай, – теперь уже встал Крымов. Он сам шагнул к директору музея, накрыл ладонью желтый лист бумаги, мягко выдернул его из-под пухлой руки Растопчина. Улыбнулся: – Так-то лучше, умник.

Позади них хлопнула дверь. Крымов и Бестужева оглянулись. На пороге стоял грузный лысеющий человек с венчиком рыжих в седину волос. Лаврентий быстро встал и разулыбался.

– У нас тут вышла накладочка, папа. – Он поспешно протирал очки выдернутым из кармана платком. – Эти господа…

– Накладочка вышла с воспитанием вашего сына, Максимилиан Лаврентьевич, – пояснил Крымов. – Он – отпетый хам.

– Да как вы смеете?! – уже в очках, брызнул слюной Лаврентий, но его эмоции никак не тронули Растопчина-старшего, впрочем, как и само оскорбление, нанесенное сыну. Он пристально смотрел на спутника Марии Бестужевой – и взгляд Максимилиана Лаврентьевича Растопчина был суров.

– Кто это? – спросил он у Бестужевой.

Пришлось все объяснять заново. Но уже становилось ясно, что здешние хозяева никак не ожидали увидеть рядом с молодой женщиной еще кого-то.

– За спасение госпожи Бестужевой спасибо, – сказал Максимилиан Лаврентьевич, – но на этом наши с вами дороги разойдутся. Отдайте документ, и всего наилучшего. – Он упрямо смотрел на дерзкого незнакомца, так беспардонно действовавшего в его родном кабинете.

Детектив перехватил разгневанный взгляд спутницы – и потому документ не отдал. Растопчин-старший побледнел, а затем сделался таким пунцовым, точно его вот-вот хватит удар.

– Отдайте! – Он даже инстинктивно протянул к Крымову руку, но тот по-кошачьи мягко отступил.

– Или вы расскажете мне все, или не получите этой бумаги, – четко сказала Бестужева.

– Видишь, папа, видишь, что они себе позволяют?!

– Заткнись! – рявкнул старший. – Вам это не принадлежит, Мария Федоровна, – четко произнес он. – Что говорил вам отец об этом документе?

– Ничего, – честно призналась Мария.

– Вот видите! Вы и для вашего покойного отца были в этом деле только курьером. Почему именно так, ваш отец сказать вам не мог, и мы не скажем; просто, Мария Федоровна, смиритесь с этим. И скажите вашему церберу, чтобы он отдал то, что Федор Бестужев перед смертью велел передать мне. Не кому-нибудь – мне, Максимилиану Растопчину!

– Ваш отец действительно велел передать этот документ этому господину? – примирительным тоном спросил у спутницы Крымов.

– Да, – кивнула она, опуская глаза.

– Держите. – Он протянул свиток Марии. – Отдайте ему – это была воля вашего отца. И смиритесь с тем, что эти господа очень плохо воспитаны. Не всем дано быть джентльменами.

Оба Растопчина снесли пощечину молча. Более того, Растопчин-старший благодарно улыбнулся:

– У вашего спутника больше благоразумия, чем я думал. Будьте же благоразумны и вы – поступите так, как он сказал.

Мария взяла свиток из рук Крымова и протянула его Максимилиану Растопчину.

– Благодарю вас, – сказал тот.

– Мы с отцом от всего сердца благодарим вас за выполненную работу, – вставил Растопчин-младший.

– А теперь скажите, вы не делали копий с этого документа? – спросил Растопчин-старший.

Мария, честность которой вызывала уважение Крымова, молчала.

– Копий быть не должно, – потряс пальцем бывший директор музея. – Ваш отец, Мария Федоровна, проклял бы вас, узнай он, что вы так поступили.

Пришлось действовать детективу:

– А может, надо было? Скопировать?

Растопчин-старший превратился в черную тучу:

– Я не получил ответа на вопрос.

– Мария Федоровна Бестужева так торопилась отдать свиток господину Растопчину, что даже не подумала о таком коварстве. И потом, слишком кровавый след тянется за этим свитком. – Брови Андрея Петровича поползли вверх. – Получили ответ?

На страницу:
3 из 6