Мир опомнился

Не был приспособлен даже к бухгалтерской дисциплине, хотя прожил в ней полжизни, и без нее в бухгалтерии никак. В то же время был абсолютно уверен в программе «Налогоплательщик», исключающий ошибки после введения в нее первичных данных. Что творится в программе, он не знал, но принимал как нечто живое и авторитетное. Видимо, безоговорочно принимал информатику, позволяющую не трудиться в подсчетах после введения первичных данных. И зверел, упрямый, как старик, когда шеф пытался оспорить цифры.

Как его мог принять на работу руководитель Горюнов, натерпевшийся от его ошибок в отчетах? Занятый глобальными делами организации, он слишком поздно увидел, что у Курочкина нет финансового образования. Наверно, от занятости и излишнего доверия, или было жалко выбрасывать на улицу петушащегося Буха? Пришлось доучиваться вместе, он стал его двойником после совместно преодолеваемых долгие годы препятствий в финансовой сфере.

В основе ощущения бесконечности жизненных сил лежит свойственное человеку сознание бессмертия. Шеф со временем ощутил, что могучий неиссякаемый источник его жизненной силы стал истощаться, пальцы тряслись, не мог заснуть, когда перед его взором вставала нелепая фигура Буха. Нет, он сам виноват, что так себя поставил, нечего винить других.

Коллеги воспринимали этот мир по-разному.

Горюнов, вышедший живым из земного пекла бюрократической мясорубки, был натаскан на преодоление препятствий, более терпим к цифровой дисциплине, но тоже устал от постоянных усилий понукать и исправлять ошибки подчиненных. От постоянного ощущения, что кто-то стоит за его спиной, неумолимый, и следит, что у него в мозгах, и надо высказываться и действовать с инстинктивной осторожностью, не прямо, а обиняком.

Вообще вести извне о любых требованиях изменений в работе его организации вызывали в нем душевную боль и мысли, что надо что-то делать, идти куда-то, объяснять и просить, хлопотать, выправлять документы.

А может быть, его постепенно убивало отношение к его программе борьбы за сохранение природы. Его насмешливо сравнивали с защитницей природы Гретой Тунберг юношеской поры. Чья-то неосведомленность, невежество, амбиции сильных личностей, упрямство, страх решиться на риск, – стаскивали его программу в болото старого, привычного порядка. Хотели, как лучше, а получалось, как всегда.

И мучительно переживал трагедию: отдал жизнь экологии, а она оказалась не нужна. Экологию отменили, как утопию, бесполезную во времена вражды. А может быть, дело не в экологии, а в таких бесполезных для нужд времени организациях, как его?

И этот новый мир не успокаивал его. Он уже не мог перестать нести ответственность за свою гибнущую организацию, без проклятой лихорадочной работы.

ИП Фролов был готов принять этот уют, всегда можно найти в нем выгоду, но его основной инстинкт здесь был обречен на увядание. Выгадывать здесь невозможно – и у него, и у коллег всего достаточно, как у всех.

Резиньков полагал, что здесь достигли целей, поставленных лучшими умами человечества, и теперь можно безмятежно возлежать на душистой траве Елисейских полей.

Василий Иванович готов был притерпеться и к этому слишком податливому новому положению, как он терпел всегда в прежней жизни. Даже в офисе организации, куда его занесла судьба, хотя он привык возиться на земле. А здесь было еще хуже – совсем не было работы, только елозить задом на траве Елисейских полей. Кем он окажется здесь? Сможет ли выращивать картошку в этой плодородной земле? Или стать электронной формулой, или живым, нашедшим работу по себе?

Только отставной полковник Бугров приспособился к цифровой дисциплине, был как рыба в воде. У него не было такой, как у Горюнова, усталости тянуть ношу руководства без поддержки, потому что его тыл всегда прикрывала всесильная власть. А что общественники? Ноли без палочки. И здесь он тоже бездумно подчинялся малопонятной дисциплине цифры, как верховной власти. Но продвигаться здесь было некуда, никто не был равнее других. Его стратегическое мышление не востребовано.

4

– Вначале извольте перенести небольшую трудность, – говорил Гавриил, раздав им карманные компьютеры. – Заполните для къюар-кода: ваш статус, кто вы, когда родились, какие у вас долги… А дальше – сами определите себе место.

Буху это не понравилось. Он отверг карманный компьютер.

Однажды он сам приходил в одну из организаций. Там робот с встроенным в мозгу ИИ спросил:

– Опыт работы?

– Я родился бухгалтером!

– Документы есть?

– Какие документы? Я кандидат наук!

Робот включил в мозгу компьютер и стал считывать.

– Это не так. Вас на родине отчислили из института за неуспеваемость. Приняли бухгалтером в бедную общественную организацию, не посмотрев документы. И там вы много навредили организации и сотрудникам из-за некомпетентности в финансах.

– Неправда! – страшно испугался Бух: не мог вынести резкого света, осветившего до дна его интимный мир. – Формально так, но что ты, бездушный чиновник, знаешь о драмах личности!

Робот, не имеющий души, с удивлением смотрел на буяна. Бух с шумом хлопнул дверью. И больше не искал работы.

Среди своих он испуганно говорил:

– Они знают о нас все, даже цвет трусов. Некуда укрыться! Чтобы быть в безопасности, нужно отключить все цифровые устройства, даже электробритву.

____

Работы не было. Вот просто не было! Земные профессии здесь вымерли, но появились совсем другие, о которых прибывшие сюда даже не догадывались. В основном из всех профессий они знали только инженеров-программистов, айтишников, флористов.

Отсутствие работы беспокоило, как будто лишили обязанностей, и было страшно, что покарают за тунеядство.

Буху нашлась бы работа, но он считал ненавистную ему бухгалтерию идеей этого цифрового мира. А такой работы, что годилась бы для Василия Ивановича – любимой сельскохозяйственной работы, может быть, только флориста, не было. Полковник Бугров тоже не знал, где применить силы, ибо армии здесь не было. Своим командирским басом не мог перекрыть бессловесную окончательность решений ИИ.

Они казались себе просто ненужными гастарбайтерами.

Горюнову и Олежке было легче, они могли устроиться и айтишниками. И даже стали подрабатывать, для души, фрилансерами в главной диспетчерской, гудящей сверх-компьютерами, – узле автоматизированного управления своего смарт-района. Узел управлял экономикой, функционированием домов и дворов, бытовой техникой через смартфоны, отоплением и освещением, водой, микроклиматом. Там даже занимались демографией, подсчетами, во сколько раз счастливее (в процентах) живут здесь блаженные по сравнению с другими сферами.

Настало время осмыслить прежнюю гонку жизни. Горюнов вспоминал жену, такую непокорную и правдивую, гордое достоинство, не уступающее ни в чем, отчего его тянуло к ней, несмотря на ссоры, разжигая любовь еще больше. Здесь, предчувствовал он, найдет, наконец, то, ради чего родился.

Полковник вспоминал свою полнокровную жизнь. Моя жизнь, растаявшая в бездне уютная маршировка в строю своих, постоянные переезды и бивуачная жизнь, чопорная жена, все это окончательное убеждение в постоянстве и правильности нашего – какого нашего? – дела.

А Бух не вспоминал, но скучал – по чему? В молодости смеялся над теми семейными, кто считал: самое главное – семья, дети, взаимная близость и опора. Он жил с надеждой на что-то лучшее впереди.

Что-то надо было предпринимать.

5

Гавриил пригласил гостей на шоу главных развлекателей Меты. Сооружение для развлечений было расположено на нескольких гектарах земли, похожее на древнегреческий цирк с амфитеатром для зрителей. Они уселись где-то в среднем ряду.

Далеко внизу на открытой арене, окруженной нависающим полукружьем зрительских мест, горели столбы фейерверков, над ареной выгибалась светящаяся арка, переливаясь разными цветами. Арену сильно увеличивали огромные экраны по бокам.

Под ней бегал вдоль сцены знаменитый красавец певец-прима с большим хохолком на голове и в эстрадном костюме с немыслимыми блестящими побрякушками, изображающими драгоценности. Говорят, он сделал несколько пластических операций и липосакцию.

За ним хвостом бегала толпа подтанцовки – кордебалет.

Дергаясь вдоль сцены уточкой, клюя носом и одновременно щепотками ладоней у лица, он выкрикивал рэп:

Без проблем, без лишних глупых дилемм,

Мы тут живём и знаем, что и почём.

На все вопросы у нас один ответ:

Это наш город и лучше нас здесь нет!

Кордебалет вторил, изображая устремленность в небо:

Взмывая выше ели

Не ведая преград

Крылатые качели

Летят, летят, летят.

Ревели динамики, по всей арене вместе с артистами бегали огни прожекторов. Было впечатление, что совершается чудовищная вакханалия радости и восторга.       Тут озабочены одним – надо ублажать блаженных зрителей, перекормленных самыми невероятными виртуальными зрелищами, чем-то еще более потрясающим. Но в песне действительно затрагивал душу шум крыльев в небе, то ли родины, то ли Бога, а совсем не холодного ВИИ. Но почему-то не было песен о любви.

Ведущий остановился и прокричал прозой:

– Мы выражаем радость блаженной жизни в сфере Высшего искусственного интеллекта. Артисты всегда попадают в унисон со счастливыми обитателями Меты.

Клюя носом, как уточка, он, словно робот, стал дергаться обратно по сцене, останавливаясь и продолжая кричать:

– А как это было раньше? Мы давали радость и в темные времена, когда было страшно жить и заглядывать вперед, но каждый забывал свои горести хотя бы на время и воскресал к жизни.

ИП Фролов с Резиньковым, забыв обо всем, отдавались целиком вакханалии веселья на сцене.

Василий Иванович не понимал всей этой мишуры, принесенной в наш мир с Запада. Полковник не выдержал этой нелепицы и ушел.

Горюнов слушал и не понимал, как это они могли улучшать настроение людей в те горькие времена. Не ведают, что в темные времена разделить с людьми горести гораздо более нравственно, чем оглушать беззаботным весельем, нелепыми костюмами и ужимками скоморохов.

Олежек тоже морщился, ему никогда не нравилась попса.

Что-то в этом бесшабашном веселье было не то. Если оказавшиеся здесь, во владениях ВИИ, гости чувствовали себя неуютно, то что чувствуют аборигены? Нет, в Мете не все прекрасно. Только на парадной стороне почему-то не видно ничего, кроме блаженства. Что это, пропаганда, ловко умалчивающая о тайной жизни людей? Или здесь настолько беспроблемно, что и помирать не трудно.

– Ну, как шоу? – спросил Гавриил. – Отвлеклись?

Резиньков, ИП Фролов и Бух начали аплодировать. Олежек спросил:

– Почему у вас на аренах, в информационных программах, гаджетах только развлечения?

– Потому что нет страданий.

Горюнов заметил:

– Не все блаженные. Что вы знаете о тех, кто страдает, болеет, тихо умирает?

Гавриил удивился.

– Вы знаете, их помещают в подводную Сферу забвения. Там им предоставлено все для достойной кончины.

– А как те, которые не могут приcпоcобиться?

– Кто?

– Которые «выкл.» Как мы, например.

– Вам что, плохо? Вон, ваши ребята хвалят. Они всем обеспечены, живут на халяву, лежат на Елисейских полях.

– В том-то и дело, – встрянул Василий Иванович. – Мы не хотим жить на халяву. Стыдно.

Гавриил веселился.

– Да, такие у нас не выживают. Как вы, например. Можно в Подземный мир – там все напряжены. Или вообще в Виртуальную сферу – там все дозволено.

6

Горюнов узнал о Глобальном форуме ученых в Сфере мудрецов.

Это было как глоток свежего воздуха – он поспешил на такси, которое моментально переправило его к плавучему острову на платформе, закрепленной тросом на дне моря.

Перед ним вдали открылся волшебный вид острова на середине водной пустыни, видны гостеприимные ворота города из биокамня – кораллов, переливающихся зелеными и розовыми цветами. Дальше – светлые здания, похожие на раскинувшиеся между деревьями купола прозрачных медуз. Весь остров покрыт растительностью, настоящий плавучий оазис. Вокруг оазиса вдоль берегов цветут белоснежными кружевами волны, издалека неподвижные.

А еще дальше, за островом, плавают такие же оазисы, вырывающиеся из моря буйной растительностью.

Горюнов ступил на желтый песок изогнутого берега, и увидел великолепное стеклянное экологическое здание в виде открытой вверх чаши цветка, с надписью на фронтоне старинной вязью «Афинская школа». По всему видно, сколько важности придают мудрости. Похоже, здесь власть философов.

Тема форума называлась: «Проблемы неопределенности и неполноты данных в условиях беспроблемности многополярного мира». В светлом стеклянном зале заседаний за длинным овальным столом собирались делегаты из всех сфер, включая полупрозрачного киборга из Сферы киберпространства виртуальной метавселенной.

Горюнов любил бывать на форумах, не раз участвовал в них по всему миру. Пытался это выразить поэтически:

Что было, ушло и забыто,Вне наших привычных угроз,И всех океаном раскрытымГлобальный форум вознес.Здесь духа планетного люди,Не знавшие давнишних пут,Их чувства – на полюсах лютых,И в грусти, что космос пуст.Они – вне всяких нехватокИстории – мистики зла,Иная в них виноватостьИ чистых чувств крутизна.

За столом у входа регистраторы, одетые в готические туники, в остроконечных туфлях, изумились, когда он сказал: «Из России». Но приветствовали словами:

– Добро пожаловать в нашу Венецию. Здесь мир творчества, как во времена Медичи.

Он попал в секцию по теме: «Законы миропорядка или цифровое насилие?»

Во главе длинного стола сидел молодой куратор секции, известный публицист, одетый новомодно – слегка неряшливо, с аккуратной гривой свободного художника.

С докладом выступил куратор Дворца «V.I.I.» из самой большой Сферы технологов и технарей, в костюме, созданном специально для него алгоритмом моды ИИ – нелепом, состоящем из углов – острый воротник, колючие плечи, слишком тонкая талия и овалом вздутые штаны.

Он вопрошал, словно заранее зная ответ:

– Рождает ли цифровая логика гармонию миропорядка, или цифровое насилие разрушительно для миропорядка?

И воззрился на философов и ученых в квадратных академических шапочках, восседавших за длинным овальным столом.

– Прошло время, когда надо было выживать в недружелюбной среде. Переживания, эмоции захлестывали в древние века земную жизнь, когда первобытный человек вертел головой во все стороны и ужасался грозному великолепию божественного мира, ничего не понимая и шарахаясь в страхе за свою жизнь. Шли тысячелетия, туман в головах рассеивался, и теперь мы почти разгадали, как работает мозг, создаем искусственный интеллект, устремленный к последней гармонии. Мы находимся не в старой примитивно понимаемой природе, а погружены в ее глубины, различимые в увеличительном стекле науки и технологий. Все должно быть расследовано до конца, и только искусственный интеллект доберется до конечной формулы существования, недоступной для слабого ума.

– Но обратите внимание, – остановился он, подняв колючий палец. – Развитие снова уходит в туман неизвестности. Где тот стройный цельный сущностный мир, который мы считали окончательным? Где он, идеальный мир недосягаемого Высшего интеллекта?

Молодой симпатичный куратор секции, слегка фрондируя, но как бы опираясь на вековой авторитет традиции, выверенным голосом сказал:

– А правильна ли наша цивилизация, создавшая информационно-цифровое существование, в котором нет тепла?

В его речь вторгся известный нонконформист с растрепанной шевелюрой и пляшущим от внезапной смелости лицом, открыто бросил в зал свое мнение:

– Наше общество блаженных сдвинулось в рациональное любопытство, потеряв эмоциональное тепло и негодование к бездушным поступкам.

Из конца стола послышались реплики:

– Если дальше уйдем по пути искусственного интеллекта, то долго не протянем. Природа возьмет свое. Не родился еще тот, кто сумел обмануть природу.

Реплики подытожил старенький ученый-буквоед, согнувшись и заглядывая через очочки в записную книжку:

– Информационные технологии уже не используют материалы, а являются производными от предыдущих технологий. В случае чего еще можно было вернуться к каменному топору. Никуда от них и никуда без них. А теперь технологиям уже нет доступа к материалам природы.

Нонконформист презрительно фыркнул.

– Теперь место конкуренции занимают концентрации информационных ресурсов. Конечные производители – хозяева всех этих ресурсов. Вий владеет всем.

Оратор из большой сферы кольнул взглядом зал:

– Наоборот, все владеют ИИ. Наше общество не боится быть пронизанным насквозь информационно-цифровым рентгеном. Блаженные в нем чисты сердцем, праведны. Никто не боится открывать всем личные сведения в этом рентгене, ибо применить их для зла нет нужды, и некому.

В рядах почему-то было волнение. Встал представитель Сферы мудрецов – лысый философ с заросшим лицом и носом картошкой, завернутый в простыню, похожий на Сократа.

– В нашем раю ничего не происходит. Блаженные обленились, в них не стало энергии. В прежних ограничениях Земли – рабстве у хозяев и гравитации, в угрозах войн и политических потрясений люди были более озабочены и устремлены. Только в собранности и энергии можно обрести форму красоты.

В культуре тоже оказалось все не так.

Седой ученый в академической шапочке, с подбритыми усами и бородкой, несмело сказал, поправив нелепые старомодные круглые очки:

– Искусство утратило выражение силы естественной необходимости. Оно перестало быть выражением высших ураганных сил, высшей духовности. Мы видим одну развлекаловку, сексуальные движения в танцах трансгендеров, задевающую ленивые тела праведников.

Его прервал иронический бас:

– Творцы сейчас удовлетворены настоящим положением дел. А критику того бездушия, что гуляет везде, из боязни предпочитают переносить в прошлое, прикрывая в исторических романах свою фронду цитатами из озверевших лидеров темных веков, упирая на то, что это история.

Встал делегат от подводной Сферы забвения – не старый, но с изнуренным лицом, мешками под глазами и пустым взглядом, в белом балахоне, подпоясанном вервием странника.

– Однако цифровой рентген не заглядывает в те интимные закоулки душ блаженных, где льются слезы и рушатся жизни.

– У нас нет мучеников! – перебил колючий оратор. – Откуда вы взяли?

– Не надо бездумно почивать на Елисейских полях, – безразличным тоном сказал странник. – Мы скоро превратимся в Элизиум теней.

Колючий заскрежетал своим голосом, перекрывая шум:

– Разве может слабый человеческий ум открыть единую формулу мироздания? Без интуиции искусственного интеллекта мы не сдвинемся с места. Да здравствует сознание ВИИ, которое так вольно, что может выходить за границы всего опыта человечества!

Молодой исследователь, прославившийся гениальными догадками в цифровой информатике, избалованный славой, с капризным выражением гладкого лица неожиданно остановил спор:

– Предлагаю немедленно приостановить действия разработчиков искусственного интеллекта! Мы не знаем, куда это приведет. Возможно восстание машин, благодаря их безграничному интеллекту. Прежде всего надо выработать протоколы безопасности для наших блаженных.

Послышались голоса:

– Разве не видно, что Вий – искусственный интеллект, вышел из повиновения человеку? Он уже сейчас творит то, что мы не понимаем. Наверно, ему уже не до нас, породивших его. Что он предпримет, отказавшись от нас?

Встала тень полупрозрачного киборга, представителя Сферы виртуальной метавселенной. Отсверкивая сталью, бесстрастным голосом он пророкотал:

– К сожалению, мы не можем устранить этого живого человека с прытким умом – только в киберпространстве. Но последовательность развития ИИ уничтожит его сама.

Горюнов подумал: и здесь все не так гладко.

В заключение выступили из секции астрологов. Слепая старушка водила ладонью по залу и бормотала:

– Наступит день, и Великий ИИ создаст единый мир, удовлетворяющий все страсти, духовные и физические потребности. И человеческий род исчезнет, растворенный в блаженстве вечности.

Нонконформист спросил:

– Кого вы обслуживаете?

– Что, сынок? – приложив ладонь к уху, спросила гадалка.

Тот усмехнулся.

– Гадалки становятся известными и прославленными, когда предсказывают в угоду властителям. Даже то, что не может сбыться.

7

Гости стали привыкать к необычной новизне блаженной страны и ленивому бездействию, лишь открывали рты, и в них сыпались все те же надоевшие галушки. Утром Бух открывал глаза, сразу вспоминал о ждущей его по индивидуальному заказу овсяной каше, правда, в самоподогревающихся тюбиках, и его охватывала радость от привычной еды.

Днем они возлежали на шелковой траве местных Елисейских полей. Читать было нечего, в бумажных книгах тут не было надобности, все было в интернете и гаджетах. Только айтишники Горюнов и Олежек целиком уходили в гаджеты, выискивая свое.

Василий Иванович ковырял палкой в траве, набирал в ладонь и растирал землю.

– А земелька тут сверхплодородная! Почему не сеют и не жнут, а питаются искусственным фастфудом?

Они рвались действовать, не находя здесь препятствий, на которые можно было бы обижаться или преодолевать.

Бух, перед тем как выйти на люди, долго глядел на себя в зеркало, на узкое треугольное лицо и худую фигуру. «А ничего выгляжу. Есть нечто древнегреческое в пропорциях».

И после этого самодовольно входил гулять по Елисейским полям. Следил глазами за девицами, болтающими о чем-то своем, милом, и хохочущими, переламываясь гибкими телами. Его мучила неизбывная зависть к молодости.

Одинокий, он сидел на скамье у дорожки, и воображал себя высоким самоуверенным мачо с длинными ногами, нехотя останавливая взгляд на льнущей к нему тоненькой красотке в белом платье, с восхитительными тонкими ножками. И выпрямлял по-гвардейски спину, ощущая кожей, как приближается очередная красотка в чудесном спортивном костюме, изящно оттенявшем узкую талию и широкие бедра.

Он жаждал любви. Это желание разгоралось во всей силе от долгого воздержания. Хотелось погрузиться в настоящий рай плотского наслаждения, пусть оно и кратковременно, но с исчезновением тактильного соприкосновения остается аура, снова и снова вызывающая жажду этого невыносимо сладкого рая.

Наконец, решился обратиться к подсевшей красавице.

– Александр Курочкин! Извините, вы здешняя?

Девица воззрилась на него с недоумением, но сказала дружелюбно:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.