Авторитетный опекун. Присвоение строптивой

Стася Андриевская

Авторитетный опекун. Присвоение строптивой

Пролог

Вздрагиваю, когда за спиной глухо захлопывается дверь, и так и стою у порога сжавшись, пока не различаю, наконец, силуэт у окна. Сердце ёкает, в крови мгновенно вскипает ненавистный яд радости. Радости от встречи с этим проклятым… опекуном.

Словно не я ещё вчера бежала от него без оглядки! В ночь, в дождь, грязь и неизвестность, готовая терпеть любые трудности – лишь бы никогда больше его не видеть!

Но вот вижу – пойманная и доставленная обратно в его клетку… и в груди предательски теплеет.

Силуэт – этот огромный рост, широкие плечи и грозная волевая стать, не двигается. Я даже не могу понять, смотрит ли Глеб в окно, или на меня, но, судя по позе, его руки небрежно сунуты в карманы брюк. И едва я успеваю подумать об этом, как память предательски подсовывает воспоминания об их горячей тяжести на моём теле, о порочных прикосновениях там, где…

Сглатываю. Нет, я не должна так реагировать на него. Это неправильно. Противоестественно!

– Нагулялась? – Его голос спокойный, но такой холодный, что мне становится не по себе.

– Я… – Понимаю, что надо обязательно что-то ответить, но что?

«Так рада тебя видеть!» – вертится на языке постыдная правда, но я не могу. Это не просто унизительно, но ещё и смешно. Наивные слова глупой девчонки. Очередной влюблённой дурочки, которым он давно потерял счёт. И сколько их, таких, ещё будет – и после, и даже параллельно мне?

– Я давал тебе время, Лина? – Силуэт ведёт плечами, локти резко поднимаются, расходясь в стороны, и я вздрагиваю от лёгкого звяканья пряжки ремня. – Давал. И время, и свободу, которой мало кто в твоём положении может похвастать. Но вместо благодарности ты выставила меня идиотом. Неужели это и был твой выбор? – Едва слышно «вжикает», расстёгиваясь, замок его ширинки, и я невольно пячусь. – Очень глупо. Но так тому и быть. И отныне всё будет по-другому, так, как я скажу. – Тяжёлая пауза, от которой мне становится трудно дышать. – Иди сюда, Лина. Живо!

– Глеб… – Пятиться больше некуда, и я загнанно вжимаюсь спиной в дверь. – Глеб, послушай…

Он зло рыкает на моё неповиновение и в тут же секунду оказывается рядом. Его ручища сгребает мои волосы на затылке, заставляя со всхлипом запрокинуть голову.

– Я знаю, где ты была, Лина, и хорошо представляю, чем там занималась, – рычит он мне в лицо. Отсвет уличного фонаря выхватывает из темноты его черты, и я каменею от того, сколько в них ярости. – Но знаешь, о чём жалею? Только о том, что не избавился от тебя в самом начале, когда ты ещё была целкой и стоила на порядок дороже. А теперь цена тебе – как обычной шлюхе, так что не обессудь…

Швыряет меня животом на свой огромный рабочий стол. Летят на пол пресс-папье и бумаги. Мужские ладони, те самые – тяжёлые и жаркие, снова на мне… но они больше не ласковые. Злые. Грубые. Задирают юбку, безжалостно рвут бельё…

А я всё ещё не верю. Нет, он не станет. Ведь это ОН, и он, конечно, далеко не ангел… Но и НЕ ТАКОЙ!

А внизу, в холле, гости. Там музыка, фуршет, Мариэль блистает идеальной улыбкой, Сигма наверняка травит анекдоты, может, даже, подъехал Абрек, а Галина конечно же испекла мне обещанный именинный торт…

Неловко разворачиваюсь, как раз в тот момент, когда оголённого бедра касается твёрдая мужская плоть. Судорожно цепляюсь за ворот его рубашки.

– Глеб, нет! Не надо, Глеб…

Замираем лицом к лицу, сплетясь дыханием и взглядами, и на мгновенье кажется вдруг – сейчас он меня поцелует. И всё сразу же вернётся к началу, но теперь я смогу сделать правильный выбор…

– Поздно, Лина! – глухо рычит Глеб. – Уже поздно!

Грубо дёргает меня на край стола, вклиниваясь бёдрами между коленей. Платье трещит в его железных кулаках, обнажая грудь… И я всё-таки делаю это. То, что уже поздно, что уже точно не поможет, но чего давно и постыдно хочу – так же сильно, как и боюсь: неумело прижимаюсь поцелуем к яростно сжатым губам Глеба…

Глава 1

Месяцем ранее

– В Эмиратах тебя встретит мой человек, и… – отец замолкает вдруг на полуслове, устремив взгляд куда-то за окно. Лицо его стремительно белеет.

– Папа, что-то случилось? – зову я, но он не реагирует, лишь судорожно стискивает подоконник. Дыхание его становится частым и хриплым.

Я бросаюсь к окну и вижу идущего к дому мужчину. Высокий и крепкий, с гордой осанкой и уверенной походкой, он чем-то похож на крупного хищника, нагло зашедшего на чужую территорию.

На полную охраны и камер наблюдения территорию человека, влиятельнее которого нет в этом городе!

Но несмотря на это, незнакомец беспрепятственно идёт к дому, а отец только сдавленно хрипит, глядя на него, и ещё больше бледнеет вместо того, чтобы вызвать охрану.

– Папа, вам плохо? – кидаюсь я к нему, когда он хватается вдруг за сердце. – Может, воды?

– Иди к себе! – отталкивает он меня, но я мешкаю, разрываясь между тревогой за него и заученной послушностью, и он снова меня пихает: – Сейчас же!

Однако, стоит лишь мне коснуться двери, как она открывается сама. Воздух в комнате мгновенно густеет, становясь таким же тяжёлым, как устремлённый на меня взгляд незнакомца. Спину словно обсыпает ледяными иголками, хочется поёжиться, а ещё лучше – просто исчезнуть.

– Добрый день, – едва слышно мямлю я, – вы позволите…

Незнакомец слегка подаётся в сторону, пропуская, и я устремляюсь в спасительную брешь, но не вписываюсь. Врезаюсь в мощную мужскую грудь, едва не визжу от необъяснимого ужаса… и осекаюсь на половине вдоха, когда на поясницу опускается огромная, в полспины, ладонь.

– Будьте осторожней, – вежливо дёргает углом губ незнакомец и, подтолкнув меня к выходу, нагло захлопывает дверь прямо перед носом. Щёлкает, проворачиваясь изнутри, замок.

Я бросаюсь в холл. Ноги подгибаются от противной слабости.

– Олег! Оле-е-ег!

На мой истошный шёпот появляется домашний секретарь отца, тоже весь какой-то взъерошенный и бледный.

– Олег, кто это?

Но он лишь кривится в вымученной улыбке и жмёт плечами. И в этот миг из кабинета раздаётся грохот, словно там что-то упало. Или кто-то?

Мы с Олегом переглядываемся, и он вдруг трусливо пятится. А я кидаюсь обратно. Колочу, что есть мочи:

– Откройте! Пожалуйста, откройте!

Долгие секунды тишины… и, сухо щёлкнув замком, дверь всё-таки отворяется. В проёме снова стоит незнакомец – невозмутимая глыба в идеально сидящем костюме. Тёмный взгляд внимательно изучает моё лицо, и от этого пристрастного интереса, которого точно не было ещё минуту назад, у меня мигом пропадают все слова.

– Эм… А-а… А я…

– Я сказал, иди вон! – зло кричит отец.

– Ну почему же, – ведёт бровью незнакомец, и открывает дверь шире. – Пусть войдёт. Вы ведь, полагаю, Ангелина? – В его глазах мне теперь мерещится едкий сарказм, словно гость потешается происходящим. – Проходите, думаю, вам будет интересно послушать о чём мы тут с вашим отцом беседуем.

Но я, послушная дочь, сбегаю. И весь следующий час покорно сижу у себя в комнате, не зная, что и думать.

Мой отец политик и очень большой человек. Наверняка к нему постоянно приходят разные серьёзные люди, да и проблемы тоже бывают нешуточные. Может, и это одна из них?

Очень хочется в это верить, но в памяти стоит смертельно побелевшее папино лицо, и сердце опять сжимается от неясной тревоги.

– Лина, мы возвращаемся в пансионат, – вырывает меня из раздумий заглянувший в комнату Олег. – Срочно!

– Но я же только что оттуда?

– Павел Егорыч распорядился. Жду у служебного входа.

– Но…

Однако Олег тут же исчезает, а я начинаю метаться: надолго ли возвращаюсь, брать ли чемодан с вещами, который всё ещё стоит неразобранным? И как же подаренная папой поездка в Эмираты уже завтра утром, о которой ещё час назад я и понятия не имела?

А потом словно обжигает: сказано было – срочно! Хватаю телефон и выбегаю из комнаты налегке. Но увидев, что помощник в машине один, настораживаюсь:

– А папа? – И не что бы отец всегда возил меня лично, даже наоборот, но именно сейчас сердце как-то особенно болезненно сжимается. – Вы же не хотите сказать, что…

– Да, он остаётся! – перебивает Олег. – А мне велено срочно вас увезти!

Наверняка любая нормальная девушка на моём месте не раздумывая умчалась бы от неведомой опасности. Убегаю и я. Но кто бы знал, через какие муки совести продираюсь потом все следующие дни!

Не надо было мне уезжать, бросив папу одного! Ведь получается, я его предала, не поддержав в трудную минуту. Но с другой стороны – а что я могла сделать? Броситься на проклятого незнакомца с кулаками? И опозорить этим папу, ну да, конечно…

Так и проходят несколько дней. Отец на звонки не отвечает, что не удивляет, я ведь и раньше никогда могла дозвониться до него самого. Но сейчас не отвечает и его помощник, и это странно. Очень! До оторопи и хронического предчувствия чего-то ужасного…

Доступного интернета у воспитанниц пансионата нет, сотовая связь из-за отдалённости от населённых пунктов плохая, а руководство лишь разводит руками, дежурно обещая мне оставить запрос на обратный звонок в государственной приёмной папы, но всё равно ничего не происходит.

Пока однажды мне не сообщают, что за мной приехал человек отца, и не велят собрать вещи на выписку.

Наконец-то!

Несмотря на то, что я уже давно совершеннолетняя, до двадцати одного года я не могу покинуть стены пансионата без воли отца, такие здесь правила.

И конечно жаль, что он не приехал за мной сам – в моих фантазиях «спасение» из ненавистной Девичьей башни рисовалось куда более триумфальным! Но я давно привыкла, что отец не принадлежит самому себе, поэтому даже то, что он просто решил не выжидать оставшиеся недели до моего заветного дня рождения, и решил забрать отсюда прямо сейчас, заставляет сердце ликовать куда больше всяких выпускных церемоний!

Тринадцать лет! Сказать, что они пролетели «как один день» я точно не могу. Это были бесконечно долгие, тоскливые, одинокие годы золотой доченьки большого человека, запертой в стенах элитной тюрьмы.

Передаю собранные чемоданы горничной и, вопреки всем правилам этикета неэлегантно перепрыгивая через клумбы, лишь бы срезать путь и сэкономить время, мчу к административному корпусу.

Но на пороге кабинета директрисы оглушённо замираю. Сердце пропускает удар… второй…

– А, Ангелина, проходите, – наконец замечает она меня, – мы вас заждались.

Но я всё равно стою, как вкопанная, и ей приходится вылезти из своего царского кресла и собственноручно взяв меня под локоть, подтолкнуть в сторону… Того самого незнакомца из кабинета отца.

– Знакомьтесь, Ангелина, это Лыбин Глеб Борисович. Он доверенное лицо вашего отца и… И… – директриса заметно мнётся, пряча глаза.

– И твой законный опекун, Лина, – договаривает за неё незнакомец, взирая на меня всё тем же непроницаемым тёмным взглядом, под которым я чувствую себя беспомощной бабочкой на булавке. – Твой отец умер. Скажем так… погиб. Похороны через три часа, и, если хочешь, мы заедем туда, прежде чем я покажу тебе твоё новое жильё.

Вот так просто. В лоб. И я оглушена, чего уж там. В душе вдруг поднимается такой сокрушительный ураган: от неверия до отчаяния и даже злости, что вместо слёз к горлу вдруг подкатывает хохот.

Я держу его, с ужасом чувствуя, что не справляюсь. Понимая, как дико буду выглядеть, если сорвусь. Боясь этого… но словно желая одновременно.

– …Попейте, – словно из тумана, суёт мне стакан директриса. – И примите соболезнования. Такая невосполнимая утрата! Такая утрата! Павел Егорович был таким хоро…

И меня всё-таки прорывает. Я хохочу, а по щекам бегут слёзы. Вокруг с кудахтаньем носится директриса и её секретарь из приёмной. В кабинет одна за другой набегают воспитатели и педагоги, дружно присоединяются к суматохе. Кто-то снова и снова кричит: «Звоните в лазарет, у неё истерика!» но почему-то никто не звонит…

И только этот Дьявол, это проклятое «доверенное лицо» и «законный опекун» смотрит на меня всё так же непроницаемо, чуть склонив голову к плечу. В глазах ни капли сочувствия, ни тени сострадания, только изучающий интерес, от которого у меня мурашки по коже… и просветление в голове.

Замолкаю так резко, что директриса удивлённо стягивает очки на кончик носа. На автомате залпом выпиваю протянутый стакан воды, густо пахнущей чем-то медицинским, и поднимаюсь из кресла, в котором даже не помню, как оказалась.

– Опекун? – голос дрожит, прерывается нервными всхлипами, но сама я чувствую себя на удивление собранно. – А с какой стати? Я вроде бы уже давно совершеннолетняя, или у нас в стране поменялись законы? Что-то не припомню!

– Ангелина, послушайте, вы не… – пытается что-то объяснить директриса, но я её не слышу и не вижу.

Никого не вижу, кроме вальяжно сунувшего руки в карманы брюк негодяя. И в том, что он негодяй сомнений нет – это написано на его самодовольной роже, на всей его полной властного превосходства позе и самом факте его появления здесь сразу после…

– Я никуда с вами не поеду! – пячусь, выдёргивая руки из цепляющих меня словно колючие лианы пальцев воспитателей. – Идите к чёрту, я с вами никуда не поеду!

– Лина, успокойтесь! – гладит меня кто-то по плечу. – Прощание с вашим отцом уже…

– Я не поеду!

– Дверь! Держите дверь! – кричит кто-то, и я не успеваю выскочить из кабинета, мечусь, словно мышка в захлопнутой клетке.

– Лина, ну послушайте… – тянутся ко мне чьи-то руки, и я перестаю различать кто есть кто в едином безумном гвалте: «Ну у неё же истерика, ей надо делать укол!.. Окно, закройте окно, второй этаж всё-таки!.. Ангелина, придите в себя… Это же отец, ты должна с ним проститься, Лина!.. Анна Сергеевна, заходите со спины, Ольга Петровна, держите ей руки…»

– Хватит! – Спокойный мужской голос легко перекрывает истерящий хаос, и в кабинете мгновенно повисает тишина. – Оставьте её. – «Доверенное лицо» неторопливо подходит ко мне, протягивает руку: – Надо ехать, Лина. У меня ещё много дел сегодня.

– Нет… – пячусь я вдоль стены. – Нет, я никуда с вами не…

Договорить не успеваю. «Опекун» молниеносным движением перехватывает меня за локоть, проворачивает под своей рукой, и я оказываюсь прижата к нему спиной, а мои ноги даже не касаются пола.

Брыкаюсь, визжу и царапаюсь, но всё бесполезно. Негодяй легко, словно тряпичную куклу перехватив поперёк груди, тащит меня прочь из пансионата, и пансионат отвечает моим крикам пустым эхо.

Как будто не осталось в нём ни единой живой души: ни директрисы, ни воспитателей, ни обслуги, ни даже охраны. Никого, кто мог бы меня защитить. Кто захотел бы встать на пути у мерзавца, который ну никак не может быть ни доверенным лицом отца, ни, тем более, моим опекуном!

Прямо перед входом, смяв огромными колесами нежные гортензии в клумбе, стоит внедорожник. Из него к нам ретиво кидаются двое плечистых парней.

– Упаковать! – Легко перекинув меня на их руки, похититель оправляет рукава своего идеального пиджака, и как ни в чём не бывало усаживается в салон.

Глава 2

В машине я сижу тихо, забившись в угол заднего сиденья, буквально срастаясь с накрепко заблокированной дверью.

И хотя на мне наручники, а щиколотки стянуты скотчем, я невольно радуюсь, что не задыхаюсь в багажнике, например. Потому что, когда меня «упаковывали» казалось, что именно сзади, где-нибудь рядом с запасным колесом, я и поеду.

Спереди сидят люди похитителя, а сам он восседает за водителем, небрежно опираясь о массивный подлокотник между нами. Иногда поглядывает на часы на запястье, но чаще просто непроницаемо смотрит в лобовое, задумчиво постукивая по губам пальцем.

Кто он такой? Почему не только персонал пансионата, но даже и мой отец не смел ему перечить? Ответа нет. Нет даже догадок.

Я изредка бросаю взгляды на его профиль: выразительный нос, рельефные скулы и сосредоточенно нахмуренные брови, и не могу понять сколько ему лет. Есть ощущение, что моложе моего отца, но точного возраста угадать не могу. Может, холёная короткая борода тому виной, а может, властная хмурая аура, от которой мне страшно даже дышать в полную силу?

Украдкой шевелю затёкшим коленом и морщусь: в коридоре на лестнице я почти сумела вырваться из лап негодяя, но лишь ударилась голенью об кованные перила, и теперь там ощутимо саднит.

– Сигма, что у неё с ногой? – нарушает молчание похититель, и я вздрагиваю от неожиданности. Вот уж не думала, что он следит за мной так же внимательно, как я за ним!

– Ерунда, – отвечает с переднего пассажирского Сигма, – за неделю зарастёт, даже следов не останется.

– Вызвони Абрека.

– Уже.

– Хорошо.

И снова едем молча. Мелькают загородные пейзажи, и у меня не укладывается в голове, что происходящее – не сон и не дурной розыгрыш.

– Это правда? – набравшись смелости, поворачиваюсь я прямо к похитителю. – Про папу?

Он не отвечает, и я разрываюсь, не зная, что и думать. С одной стороны, директриса сама, без дула у виска, представила мне его как опекуна и искренне выражала соболезнования о папиной кончине, а с другой – всё закончилось банальным похищением, совершенно не похожим на долгожданный выпуск из пансионата.

– Куда вы меня везёте?

На ответ, честно сказать, снова не надеюсь, но палец похитителя замирает вдруг, прекратив постукивать по губам, словно вопрос попал в точку, и именно об этом негодяй и думает всю дорогу: «куда же теперь её девать?»

– К себе. – Наконец переводит он взгляд на меня, медленно, с прищуром, ощупывает с головы до голых коленей и обратно. – Так будет… удобнее.

Я ёжусь. Под его взглядом вообще невозможно чувствовать себя хоть сколько-нибудь нормально, он словно опаляет изнутри, заставляя сердце замирать. Но главное не это, а то, что у меня, вдруг, появляется надежда.

– То есть, папа всё-таки жив, да? – Уверенность в этом крепнет с каждой секундой, и я уже буквально ликую. – И вы вернёте меня ему, как только получите выкуп?

На этот раз похититель снова не удостаивает ответом, а вот водитель хмыкает и на мгновенье находит взглядом моё отражение в зеркале. Ему словно и любопытно, и забавно одновременно. И от этого мне снова становится хуже.

Едва мы въезжаем в город, как перед нами выскакивает наглухо тонированный чёрный BMW и, виляя задом, нагло маячит перед бампером, заставляя притормаживать.

– Дави на газ! – то ли шутит, то ли всерьёз зловеще командует водителю Сигма. – Давно пора малышу жопу на череп натянуть!

Водитель усмехается, явно оценив юмор, но всё же слегка вскидывает голову в немом вопросе.

– Останови, – велит хозяин. – Похоже, он уже в курсе.

BMW лихо тормозит перед нами, и с водительского тут же выскакивает крепкий мужчина лет тридцати пяти, при взгляде на которого, несмотря на приятное лицо, у меня в голове возникает лишь одно слово – «бандит», причём, в самом негативном смысле: от гопстопа до вооружённых разборок.

Ну да, можно подумать, сама я еду в компании ангелов-хранителей!

Но живот всё равно тут же начинает крутить от нового, какого-то чисто физического страха. Хочется банально вжать голову в плечи и спрятаться, чтобы опасный тип просто прошёл мимо и не заметил.

Но что удивительно – появляется вдруг ощущение, что на этот раз мой проклятый похититель скорее защищает меня от новой неведомой опасности. И это дико, конечно, но сейчас я даже почти рада, что он рядом.

Стекло с его стороны опускается ровно в тот момент, когда подходит «бандит» и, слегка склонившись, нагло вглядывается в меня сквозь полумрак салона. Кивает:

– И что, действительно целка?

– Пока не проверял, – спокойно отвечает похититель.

Страх в моём животе резко усиливается, превращаясь в тошноту.

– Так может, я и проверю?

– Может и ты.

– Ну вот это уже другой разговор, Глыба! – Довольно хмыкает бандит и вдруг подмигивает мне: – До встречи, киса.

Я вздрагиваю. Ладони мгновенно покрываются противной липкой испариной.

– А что, у него реально есть полномочия? – спрашивает Сигма, до тех пор провожая внимательным взглядом бандита, который провожает взглядом нас, пока мы не отъезжаем на приличное расстояние.

– Конечно. – Похититель спокоен, словно речь идёт о праве выбрать вино к ужину, а не о том, кто будет «проверять» мою девственность. – Именно он этим всегда и занимается.

– Мм… То есть, в этот раз нам всё-таки следует ожидать проблем?

Похититель возвращается в свою излюбленную вальяжную позу и довольно долго молчит, задумчиво постукивая пальцем по губам. Наконец отмирает:

– А знаешь, ты прав. Набери ему, скажи, сейчас подвезём девчонку.

Так, как в следующие минуты, я не истерила, даже когда этот Дьявол тащил меня из пансионата. Кажется, весь мир окончательно и безнадёжно проваливается в бездну, и хуже уже точно быть не может.

Я даже бесстрашно кидаюсь на ненавистного гада с кулаками – пропадать, так хоть не за грош! Но он скручивает меня в два счёта и прижимает к себе так крепко, что рёбра трещат, пока Сигма намертво приматывает мои руки и колени к спинке своего кресла. Ну и заклеивает рот скотчем, конечно.

Теперь я сижу молча, в жутко неудобной позе, но зато и проклятый похититель нет-нет да и промакивает чёрным носовым платком сочную царапину на своей скуле. А я наконец знаю точно, что он всё-таки тоже из плоти и крови.

Но Боже, как же мне страшно! Новое, чудовищное осознание накрывает так остро, что становится нечем дышать – это всё по-настоящему! И нет тут деления на хороших и плохих бандитов, потому что все они одинаковые, и никто из них не собирается меня друг от друга защищать. И когда отец передаст им выкуп, они в лучшем случае вернут меня ему изнасилованную. В худшем – не вернут вовсе.

Когда мы заезжаем за массивные откатные ворота на заднем дворе какого-то малоприметного заведения, и навстречу нам с самодовольной ухмылочкой выходит тот бандит из тонированного BMW – я снова начинаю кричать и метаться, но получается лишь приглушённое мычание и конвульсии.

На оголившееся бедро вдруг тяжело ложится большая ладонь похитителя. Я обмираю, начиная заметно дрожать, он склоняется к моему уху:

– Я давал твоему папаше время. И хотя он воспользовался им через задницу, в ближайшие три дня ты всё равно можешь ничего не бояться. – Отстраняется и, уже выходя машины, красноречиво касается царапины на скуле: – Если, конечно, сама не напросишься.

Пока он, стоя в паре метров от машины, обговаривает что-то со вторым бандитом, Сигма отвязывает меня от сиденья и выволакивает на воздух. Кричать я не могу – рот по-прежнему залеплен скотчем, но извиваться, рискуя быть уроненной на мелкий щебень устилающий двор – запросто.

Должно быть со стороны это смотрится забавно: бандит из BMW взирает на мои потуги с ухмылочкой, буквально изучая по сантиметру каждый изгиб моего тела.

Похититель же на меня не смотрит вовсе, словно ему больше нет до меня дела. Но стоит только ему, почти не разжимая губ коротко сказать что-то своему собеседнику, как ухмылочка у того резко сменяется злостью, даже морда багровеет.

И хотя он заметно кипятится: набычено поводит шеей, расправляет плечи и сжимает кулаки, словно с радостью кинулся бы в драку… Но так не смеет ответить даже просто словами. И от этого бесится ещё больше.

Так и не удостоив меня больше взглядом, похититель возвращается в машину. И когда за мной закрывается железная дверь здания, чёрный внедорожник как раз выезжает за массивные ворота территории.

И на меня вдруг накатывает такое отчаяние, словно я утопающий, у которого забрали последнюю соломинку.

Дура. Ну какая же дура! Здесь нет хороших, нет защитников и гарантов безопасности, а только враги, одинаково опасные и циничные, и всё что я действительно сейчас могу – это взять себя в руки и не терять надежды!

Я-то знаю, что настоящая власть в этом городе только у моего отца! Он политик, ему подчиняются все и всё. И нет сомнений, что прямо в эти секунды над проклятыми бандитами уже сгущаются такие тучи, что они потом ещё долго будут вспоминать и…

И тут взгляду моему открывается то, что напрочь убивает любые попытки взять себя в руки.

Это подвал, здесь нет ни единого окна, но само помещение довольно просторное и светлое за счёт отделки белым мрамором, белых драпировок и подсвеченного лазурно-голубого потолка, имитирующего небо. Воздух тоже свежий и прохладный. По центру залы – круглый бассейн, по его периметру – приземистые топчаны в античном стиле.

…И на этих топчанах стоят на четвереньках девицы в греческих сандалиях, подпоясанные лишь тонкими золотыми ремешками на голое тело, и ритмично прогибают спины «кошечкой»

– И раз, и два, и три, и четы-ы-ыре! – в такт музыке похлопывая по ладони прутиком, командует худощавый тип с козлиной бородкой. – И раз, и два… – И вдруг резко шлёпает прутом по заднице одной из девушек: – Гнись, Лола! Гнись, или выгоню тебя к чёрту назад, к дешёвым давалкам в бордель! …И два, и три, и четыре. Переворот! И-и-и раз, и два…