Волков-блюз

– Сына зовут Лёня, – вспомнил я. – А дочек – Света и Лиза.

Насчет дочерей я был совершенно не уверен, но и дед наверняка никогда не запоминал детские женские имена, так что я ничем не рисковал.

– Хорошая у тебя память, – буркнул дед Митяй. – Жаль, мозгов нет. В общем, поедешь в анклав, найдешь свою Раннэ, подпишешь с ней документ, по которому у вас друг к другу нет никаких претензий. Она сейчас у себя, у нее вчера был Блеск, так что законный выходной, отлеживается.

– А деньги зачем?

– А потом ты пойдешь в управление самообороны и заверишь документ по всем правилам! – Дед Митяй посмотрел на меня как на кретина, взял пачку денег и взъерошил ее. – У женщин все действия так или иначе влияют на статус. Если к ним пришла высокоуровневая девка и попросила заверить документ, они заверят его сразу, и это будет для всех выгодно. Если придет низкоуровневая, они назначат ей срок рассмотрения, неделю или месяц. А ты никакого уровня не имеешь, твои документы будут рассматривать вечность и не рассмотрят никогда. Поэтому ты будешь предлагать им деньги. Да, это пошло, это незаконно и это, на мой взгляд, чудовищно глупо. Но выхода нет.

Я встал, натянул штаны и накинул футболку. Подошел к столу и рассмотрел пачку – самые мелкие, рублевые купюры – зато много, сотни две, если не больше.

– А если я не заверю этот документ? – уточнил я. – Чем грозит?

– Вариантов множество, – ответил дед. – Она может подать на тебя в суд. Или, например, родит пацана и потребует, чтобы наш клан его забрал. Но это мелочь, потому что в таком случае мы тебя прикроем и ребенка воспитаем. А вот если она родит дочь и отдаст нам, то твои бабки нас всех зароют! И даже твоя мать тебя прикрывать не станет, чтобы не ссориться со старшими. А еще Раннэ может потребовать от тебя исполнения супружеского часа, например. Прецеденты были. Это сразу понизит статус твоей жены, ее карьере конец, опять же твои бабушки нас размажут. Она может умереть от последствий вчерашнего Блеска, ну или просто умереть внезапно, а женский суд скажет, что это из-за Блеска. Будет процесс, на котором кто-то основательно поднимет свой статус, – и как ты думаешь, за счет чего? Точнее, за счет кого? За счет твоих матери и жены! Ты головой думал, когда вчера отказался подавать заявление на Блеск вне отведенных для этого мест?

Когда я позвонил Сане Никитичу, мой главред пояснил, что с ним уже связался Митяй и что он меня сегодня на работе не ждет.

В голосе начальника не было сочувствия, но я слышал понимание – он не злился. Не знаю, что ему сказал двоюродный дед, в любом случае с этой стороны проблем я мог не ждать.

Документ с отказом от претензий был уже распечатан, причем сразу в четырех экземплярах. Дед проследил, чтобы со своей стороны я его подписал при нем.

На «экваторе» я до того уже ездил – бесцветная маломощная машинка, просто средство передвижения. Никакого сравнения даже не с «драгоном» – с «ведуньей» Раннэ он не выдерживал. На въезде в женский анклав меня не остановили – такие машинки часто использовали доставщики еды, курьеры и технические службы как мужчин, так и женщин.

Дом, в котором жила Раннэ, при свете дня оказался довольно приличным с виду: покрашен в лазурный с белым, плюс светло-голубая окантовка многочисленных маленьких балкончиков.

Когда я выходил, кто-то из девок сзади присвистнул. Подозреваю, что здесь, в дешевом спальном районе анклава, редко бывает кто-то из мужчин высшего класса. А сдерживать эмоции низший класс не привык.

У подъезда был домофон, но прямо передо мной в дом вошла без ключа девчонка лет восемнадцати. Я дернул дверь – она открылась.

В документе, который передал мне дед, содержались паспортные данные – как мои, так и Раннэ. В том числе полный адрес. Когда я подошел к лифту, там стояла зашедшая ранее девчонка. Увидев меня, она ойкнула и, передумав лезть в кабину, рванула в сторону лестницы.

Я поднялся на седьмой этаж, нашел нужную дверь и нажал кнопку звонка, вызвав длинную оглушительную птичью трель.

– Прив… – начал было я, но тут же понял, что дверь мне открыла не Раннэ, а сильно похожая на нее девушка.

– ЭтоКоМне! – коршуном из глубины коридора вынеслась моя знакомая. – ДурнойСовсем?

Она потянула меня вглубь квартиры, мы продирались мимо коробок, свисающих со стеллажей предметов женского туалета и полуодетых манекенов с причудливо вытянутыми в разные стороны руками.

Я не сразу понял, что мы идем вдоль дверей, часть из них была открыта или приоткрыта, и за некоторыми я видел девок, все как одна – молодые и во многом похожие на Раннэ.

Когда мы проходили мимо, они совершенно одинаковым движением оборачивались на нас и смотрели мне в глаза не мигая. Выглядело это пугающе.

– ТыСУмаСошел? – спросила меня Раннэ, втолкнув в маленькую комнатку и тщательно заперев за собой дверь. – ЕслиУКогоТоНачнетсяБлескОстальныеТожеВзорвутся!

Я всю жизнь общался только с женщинами, которые тщательно соблюдали супружеский час, и о Блеске знал только из учебников и криминальной хроники, ну и еще вчера испытал его на себе.

А вот дед Митяй наверняка знал о нем больше, но вместо того, чтобы переложить вопрос на юридическое агентство, имеющее женское представительство, отправил в анклав меня самого.

Эта мысль требовала обдумывания, но не сейчас.

– Мне надо, чтобы ты подписала отказ от претензий, – привычно ускорился я.

Это ускорение речи далось мне гораздо проще, чем вчера: я привыкал говорить с женщинами.

– ПрислалБыКурьером, – недовольно сказала Раннэ, взяла у меня бумаги и начала читать.

Я подошел ближе, чтобы указать на важные, по моему мнению, места, когда она, не глядя, выкинула в мою сторону руку и попросила:

– СтойТам.

– Почему? – удивился я. – У тебя же Блеск был вчера, ты сейчас «пустая» в части гормонов?..

Она посмотрела на меня как на идиота:

– ЗдесьДвадцатьДевчонокЗаСтенами.

Я не понял этого момента, но на всякий случай отошел в сторону. Раннэ дочитала, тяжело вздохнула, потом долго рылась по шкафчикам в поисках ручки.

У меня была своя, но я не предложил, внезапно осознав, что ничего не понимаю в происходящем и могу этим жестом опять что-то испортить.

Она подписала все четыре экземпляра, потом придирчиво осмотрела их, один даже понюхала и пометила галочкой в углу, видимо, чтобы оставить себе.

– ТыПахнешьТакБудтоЯТебеЕщеНравлюсь, – сказала она, отдавая мне четыре листа.

– Ты мне нравишься, – признался я.

Раннэ заставила меня остаться в комнате, сама вышла и некоторое время что-то кричала – почти на ультразвуке, у меня не было ни единого шанса разобрать сказанное.

Ей отвечали, потом она что-то еще говорила. Это заняло не больше минуты – затем она вернулась, взяла меня за руку и потащила за собой.

Теперь все двери были закрыты, а в коридоре горел свет. Я разобрал запах – пахло кориандром и немного женским потом. Запах был именно тем, который я вчера чувствовал от Раннэ.

Мы вышли из дома. В дневном освещении я увидел, что ее лицо осунулось и выглядит она гораздо хуже, чем вчера. По крайней мере, чем вчера утром.

– Ты не заболела? – уточнил я.

– ДуракУМеняВчераБылБлеск, – огрызнулась она.

Я окончательно перестал понимать, как мне себя с ней вести. То, что она назвала меня дураком, с одной стороны, казалось очевидным оскорблением, а с другой – словно котенок ударил лапой, скрыв когти, – вроде бы и напал, но совсем не страшно и не больно.

Когда я сел в «экватор», она уверенно плюхнулась на пассажирское кресло.

– ТыБезМеняНеЗаверишь, – сказала она. – ПрямоПоворотНалевоИПоворотНаправоДваКвартала.

В управлении женской самообороны на входе дежурила размазавшаяся по стулу пухлая женщина лет под сорок. Я, конечно, совершенно не разбирался в женских статусах, но тут было очевидно: этой даме не повезло занять хоть сколько-то приличное место в жизни, и статус у нее очень низкий.

Она долго ковырялась в аппарате на поясе, прежде чем оттуда раздался мелодичный голос:

– Сообщите цель визита.

– РМЖЧХ, – на ультразвуке сообщила Раннэ.

Охранница, глядя только на меня – куда-то в область солнечного сплетения, – проигнорировала ответ Раннэ и еще пару минут копалась в аппарате, после чего динамик на ее груди озвучил:

– Вам на второй этаж, кабинет двадцать шесть, в порядке живой очереди.

Раннэ посмотрела на охранницу, та ответила взглядом, некоторое время они словно сверлили друг друга, потом Раннэ отвернулась, взяла меня за руку и потащила вперед – хотя уж второй-то этаж я мог и сам найти.

Но, обернувшись, я обнаружил, что охранница смотрит потухшим взором на то, как мы держимся за руки, и понял, что моя спутница использовала этот жест как некий аргумент в их споре.

– ДавайДокументы, – сказала она около нужного кабинета.

Там выстроилась очередь – четыре женщины, довольно невысокие, только одна моего роста, то есть все из низшего класса.

Раннэ взяла документы и вошла в кабинет без очереди. Очередь ей не возразила, но из кабинета я услышал ультразвуковой незнакомый голос – кто-то внутри явно был недоволен явлением Раннэ.

Через мгновение ультразвук стих, а еще через секунду дверь открылась и вышла Раннэ, но уже с папкой, в которой бумаги было явно больше трех листов.

Дальше начался какой-то жогский бардак. Мы шли к очередному кабинету, Раннэ заходила внутрь без очереди, чаще всего ее просто пускали, иногда кто-то возмущался, и тогда моя спутница что-то вопила на ультразвуке.

В кабинетах тоже иногда орали. Но заканчивалось все почти мгновенно, каждый раз Раннэ выходила с видом победительницы, а папка в ее руках становилась все толще.

Мы прошли через полтора десятка кабинетов, затем вернулись в некоторые второй раз, а потом – и третий.

При этом сидевшие в очередях женщины начали ворчать – я заметил, что за это время они не продвинулись вперед ни у одного кабинета.

Это был мир, незнакомый и непонятный мне. Если бы мне пришлось проходить через все это самому – даже не представляю, как я смог бы это сделать, да еще и за один день.

В итоге из очередного кабинета Раннэ вышла без папки и сообщила:

– НадоОплатитьПошлинуСорокКопеек.

Мы прошли в кассу, и я оплатил пошлину. Раннэ с чеком вернулась в последний кабинет, вышла оттуда с тремя листами, забрала себе помеченный, свернула его вчетверо и спокойно сунула сверху в платье, так что из лифа торчал небольшой белый уголок.

– МыСделалиЭто, – улыбнулась она.

– Ты сделала это, – ответил я, не желая брать на себя даже часть этого триумфа.

Когда мы вышли и я сел в машину, Раннэ осталась стоять снаружи. Видимо, здесь мы должны были расстаться. Я уже отъехал на приличное расстояние, когда в зеркале заднего вида разглядел ее далеко позади – она так и смотрела мне вслед.

На выезде из анклава меня тормознули, и две тетки из самообороны деловито осмотрели «экватор», заставили открыть все дверцы и багажник, а одна из них сосредоточенно обнюхала пассажирское сиденье, глядя на меня искоса, словно надеясь, что я признаюсь в каком-то страшном грехе.

Но каяться мне было не в чем, и в итоге меня пропустили. Из анклава я поехал сразу в ГУМД – главное управление милиции дистрикта, где спросил у скучающего сержанта на вахте, где я могу заверить отказ от претензий.

Сержант молча протянул руку, я вложил туда два документа. Он внимательно прочел первый, затем просмотрел второй и сказал:

– Там за углом сберкасса, оплати полтора рубля пошлины. И дальше два варианта: если хочешь по правилам – отдаешь в семнадцатом кабинете лейтенанту пошлину и документы и через неделю получаешь свой заверенный экземпляр.

– А если не по правилам? – уточнил я через минуту, поняв, что сержант молчит, потому что ждет от меня этого вопроса.

– А не по правилам – купишь там же пару пачек белой бумаги и отдашь мне. Я все заберу, отойду минут на двадцать и потом сразу вынесу тебе заверенное по всей форме. Ну как?

Я рассмеялся.

– Пойдем по второму варианту.

Тут был большой нюанс: сержант на самом деле просил не взятку, точнее, не совсем взятку. Наши чиновники – я имею в виду мужских, насчет женских могло быть точно так же, но этого я не знал – время от времени начинали против чего-то бороться.

Против глобального потепления, против лишней бюрократии, против опозданий, хамства и очередей.

Каждый раз при этом у исполнителей на местах что-нибудь исчезало, и хорошо, если это была бумага или степлеры, гораздо хуже – если премии или надбавки.

Потом борьба сходила на нет, люди в высоких креслах получали галочки, ордена и моральное удовлетворение, а бумага и надбавки возвращались туда, откуда их ранее забирали, приводя в восторг тех, кто во время этого искусственного кризиса выживал, вместо того чтобы жить.

В сберкассе стояла очередь в мужское окно, и я направился в женское. Еще вчера я бы по инерции встал в мужское и потратил бы полчаса жизни впустую, но количество моего общения с женщинами за последние сутки неожиданно перешло в качество, и я понял, что меня совершенно не смущает вариант воспользоваться женской частью инфраструктуры.

Женщина в окошке нервно косилась на меня все время, пока оформляла мне пошлину, принимала деньги, отсчитывала сдачу и выдавала две пачки бумаги.

Я на всякий случай проверил все реквизиты – она все сделала правильно.

За то время, пока я оплачивал пошлину, мужская очередь продвинулась на одного человека из десяти. Один из стоящих дернулся было к женскому окну, но почти сразу вернулся. На меня глядели как на инопланетянина.

Сержант уточнил:

– Чего так быстро? Неужели очереди нет?

– Да я в женском взял, – ответил я спокойно.

– Главное – туалеты не спутай, – невпопад пошутил сержант.

Теперь он смотрел на меня с опаской и, видимо, на мгновение даже засомневался, имеет смысл брать с меня бумагу или лучше отправить по длинному, но официальному пути с недельным ожиданием.

Но в итоге выбрал правильное решение.

Через двадцать минут он еще не вернулся, и через полчаса, а через сорок спустился дед Митяй.

– Давай за мной, – потребовал он.

Мы поднялись в его логово на третьем этаже. Здесь, в мягком прохладном полумраке вытянутого начальственного кабинета, стоял легкий, невыветриваемый запах табачного дыма.

– Садись, – потребовал двоюродный дед, и я сел через два стула от него. – Ты сейчас в женском окне пошлину оплатил?

– Да, – ответил я. – Это законно.

– Но никто так не делает, – ответил дед Митяй. – Ты должен был завалиться на подписании документа в анклаве. У них практикуется коллективная ответственность. То есть когда какие-то неприятные документы согласуют в десятке инстанций и в итоге начинаются проблемы, то виноваты все разом, а значит – никто. Как ты смог за полдня подписать у всех? Я тебе дал двести рублей, но даже с ними это неделя, не меньше! Там же полсотни очередей!

Я достал из кармана пачку денег и кинул ее на стол перед дедом. Пошлины я оплачивал из своего бумажника, то есть к деньгам деда не притронулся.

– Раннэ прошла по всем кабинетам. Без очереди. Я понятия не имею, что она там говорила.

– Это проблема, – ответил дед. – Я-то как раз представляю, что она им говорила. Она им рассказывала, что за дверью стоит мужик из высшего класса и что, если они не хотят катастрофы, пусть лучше подпишут, иначе ты на нее в суд подашь. То есть она вывернула ситуацию наизнанку, поставив себя и весь женский анклав в уязвимое положение, и, чтобы избежать проблем, они все быстренько заверили документ, в котором ты и Раннэ отказываетесь от претензий.

– Она… Она пугала их мною? – уточнил я.

– И даже, может быть, мною, – углубил дед. – Вопрос в другом – почему она решила тебе помочь? У меня есть ощущение, что эта дикая разыгрывает какую-то свою партию. Может быть, конечно, я все усложняю и вопрос просто в гормонах. Насколько я понимаю, до тебя у нее нормального секса с мужчинами не было, а Блеск – штука такая, она взрывает мозг… Ты, кстати, как?

– Я – в порядке, – ответил я с уверенностью, которой на самом деле не испытывал. Мысль о том, что мы с Раннэ больше не увидимся и я никогда не испытаю той яркости жизни, в какую на несколько мгновений окунулся вчера, я старательно гнал прочь.

– Не уверен, – сказал дед, пристально глядя на меня. – Купи подарок Айранэ. Дорогие сладости.

Он двинул пачку денег обратно ко мне.

– Зачем? – удивился я.

– Это такой старинный обычай. – Деду явно было не по себе. – Когда ты женат, но у тебя появляется кто-то на стороне, ты делаешь жене подарок. Этим ты, во-первых, сообщаешь ей о том, что случилось, пока не сообщили другие. Ну и во-вторых, подчеркиваешь, что не гордишься происшедшим, и даешь понять, что в ваших отношениях ничего не меняется.

Я приоткрыл рот, пытаясь осознать сказанное дедом. А потом уточнил:

– А если жена по какой-то причине занимается сексом с кем-то, кроме мужа…

– Она делает ему дорогой подарок, портсигар или фляжку, – ответил дед Митяй. – Это традиция, которая уходит корнями в глубокую древность. Как бы мы все ни пыжились, мы всё еще животные. И рано или поздно бо́льшая часть из нас, даже самые рафинированные и тренированные, сцепляются с кем-то взглядами, не могут устоять, потом гормональный взрыв, бац… и ты уже натягиваешь штаны, стараясь не встречаться глазами с недавним партнером, и идешь домой, к жене… Ну, или к мужу.

Я вспомнил, как полтора года назад Айранэ подарила мне дорогую фляжку, инкрустированную серебром. Без повода. Тогда я рассказал об этом дяде Марату, а он почему-то ответил: «Не переживай, это ничего не значит».

Теперь и сам жест, и слова дядюшки раскрывались с совершенно другой стороны.

– Почему этому не учат? – спросил я. – Никто же такого не рассказывает?

– А зачем? – Дед усмехнулся в усы. – Но на самом деле рассказывают. Ты помнишь сказку про Сиреневого Дракона?

Я помнил. И – да, там князь был бесплодным и собирал коллекцию портсигаров, и при этом у него было десять сыновей. Раньше я не понимал, как так – бесплодный и куча детей? А теперь через портсигары это становилось понятно.

– Володя, сегодня Айранэ первый день вышла на новую должность. Я даже не представляю, какой стресс она испытывает. У нее сейчас человек сорок в подчинении, причем, если раньше она управляла исключительно женским коллективом, сейчас ей придется работать и с мужчинами. Постарайся не усложнять ее задачу.

– Не усложнять? – переспросил я.

– Просто соблюдай супружеский час и не пытайся говорить с ней больше, чем обычно.

Я кивнул.

«Не говорить больше, чем обычно» означало вообще с ней не разговаривать. Когда мне две недели назад предложили длительную командировку, которая могла двинуть мою приостановившуюся карьеру, я сказал об этом дяде Лёне, а уже дядюшка перетер с кем-то на женской половине, и я от дяди получил согласие жены.

– Подтверди мне, пожалуйста, что от твоей Раннэ не будет неприятностей, – попросил вдруг дед.

– Уверен, не будет, – сказал я легко и не соврал.

Поскольку у меня было ощущение, что вопросы, конечно же, возникнут. Но не от Раннэ, которая наверняка выполнит свою часть договоренности.

Проблемы будут с моей стороны, потому что я в себе не так уверен.

Мужчины и дети празднуют день рождения, женщины – именины. В день, когда девочка впервые испытывает гормональную бурю Блеска, она меняет собственное отношение к самой себе и имеет право выбрать новое имя вместо общего.

Раньше я не задумывался об этом, но получается, что мужчины всю жизнь ходят с общими именами, детскими, так и не дойдя до момента, когда можно выбрать свое, уникальное. Даже у меня есть несколько знакомых Володь, пара Лёнь и, наверное, десяток Митяев.

И в то же время я знаю только одну Анаит, единственную Айранэ и уникальную Раннэ. Все они выбрали имя после первого Блеска.

Причем, насколько я понимаю – этому нигде не учат, но это очевидно, – девочки из высшего класса берут имена на «А», а остальные – на любые другие буквы алфавита. Может быть, там есть еще правила и на самом деле в имени Раннэ зарыта бездна смысла – но мне это неизвестно.

Я всего лишь мужчина с общим именем. Тут мне немного даже обидно, так как я мог бы быть каким-нибудь Арасланом или Альдемором. Хотя нет, это звучит слишком глупо и смешно.

Если вы хотите купить сладости для женщины на именины, обычно – для жены или матери, в редком случае – для тетушки, сестры или бабушки, – вы идете в женскую лавку.

Это один из немногих чисто женских магазинов, в которых толпятся именно мужчины. Сами женщины, как правило, отлично знают, что им нравится, и заказывают доставку.

Я выбрал одну из самых дорогих лавок, внутри пахло сладкими специями, а за прилавком стояла высокая дама – возможно, хозяйка магазина. Она, конечно же, жила вне анклава, и у нее наверняка были муж и дети.

– Мне нужен подарок для жены, – сказал я, вежливо ускорив речь.

– На именины? – уточнила дама на хорошей общей речи. Чуть быстрее, чем я привык, но вполне разборчиво и понятно. – Или подороже?

– Подороже, – сказал я, понимая, что в этот момент краснею.

– Первый раз? – Я взглянул на хозяйку магазина и понял, что она смеется надо мной. – Первый раз делаешь такой подарок жене?

– Это имеет значение? – уточнил я.

– Зависит от того, следует ли ваша семья укладу. – Хозяйка подмигнула мне. Это был некий новый, ранее не встречавшийся мне уровень фривольности. – Насколько традиционная у вас семья?

– Самая что ни на есть, – ответил я. – Клан из семидесяти человек под одной крышей. Деды и бабки правят, родители постепенно забирают у них власть, мое поколение ищет лазейки, чтобы начать жить, а не чахнуть в тени предков.

Хозяйка магазина расхохоталась, тонко, высоко – еще вчера меня бы, наверное, резануло этим поступком, но сейчас я совершенно точно понял, что она смеется не надо мной, а над моей шуткой.

– ТогдаНуженПервыйПодарок, – на грани моего восприятия сказала хозяйка, заметила, что мне сложно ее понимать, и замедлилась. – В первый раз сладости должны быть чуть горьковатыми. Больше какао, меньше сахара. Миндаль обязательно, никакого желе. Ты первый ребенок в семье?

– Это тоже важно? – поразился я.

– Мы можем расставить акценты так, что подарок будет идеальным, – сказала хозяйка. – Еще сотню лет назад магазинами сладостей владели хофы. Они очень внимательны к деталям.

Я впервые в жизни слышал от собеседника слово «хофы» не как часть матерной конструкции. В учебниках истории это слово, конечно, встречалось – но даже преподаватели старались заменить его эвфемизмами и не произносить.

Хофы и жоги. Женские дети и мужские дети, атавистические выродки, запрещенные в большинстве стран мира, напоминание о тех временах, когда не было еще человечества, а были два вида животных – мужчины и женщины, каждые сами по себе.

Жоги опасны за счет умения управлять собственными гормональными выбросами. Они могут влиять на окружающих, к тому же коварны и злопамятны. Поэтому жогов запретили давно и в случае обнаружения их чаще всего просто убивают на месте.

Хофы не опасны. Женские отродья очень педантичны, умеют идеально подбирать сочетания вкусов, цветов и звуков. Самые гениальные повара, композиторы и художники были хофами… Или жогами, так как среди жогов тоже встречались весьма творческие личности.

Когда мы начали их уничтожать, культура лишилась целого пласта новых творений. А в музеях и консерваториях до сих пор царствуют произведения зловредных жогов и неудачливых хофов.

Неудачливых – потому что в большинстве стран мира они тоже запрещены. У нас их, в отличие от жогов, не убивают, но селят отдельно от людей, им запрещено получать образование. Им дают монотонную, простую работу. В очень редких случаях кто-то из хофов пробивается сквозь все препятствия и получает подряд на реставрацию картин или смешение пряностей для сети ресторанов быстрого питания.

Но при этом они не имеют права работать вместе с людьми и даже просто показываться на людях. Многие считают, что это позор и угнетение, но большинству все равно.

А для наших пастырей, для господина президента и всех прочих хофы – всего лишь напоминание о нашем животном прошлом, от которого мы ушли так давно и так недавно и к которому, по их словам, возврата нет и быть не может.

И в таких условиях успешные хофы на виду у всех существовать не могут.

Они и не существуют.

Их как бы нет.

– То есть это традиция хофов? – уточнил я.

Вопрос получился слегка угрожающим, но хозяйка магазина пропустила двусмысленность вопроса мимо ушей, ответив только по сути:

– Ну, все знают, как педантичны хофы. Дай хофу задачу на полчаса, и она сделает ее за месяц, но так, что вопрос будет закрыт навсегда.

– Вы так говорите, словно у вас есть знакомые хофы, – сказал я.