Мечи легиона

– Кто неуклюжий олух? Я? – Гуделес выпрямился во весь рост, что, впрочем, не произвело на Скилицеза должного впечатления. – Я не создан для полевой жизни, но это не повод для насмешек. – Поймав взгляд Горгидаса, чиновник добавил: – У этих вояк чересчур узкий взгляд на вопрос о том, что в жизни важно, а что второстепенно. Не так ли?

– Несомненно, – ответил грек, садясь в седло. На его лице показалась едва заметная улыбка, а голос прозвучал чуть-чуть самодовольно. Самую малость; но достаточно, чтобы Гуделес обиделся и скорчил одну из наиболее выразительных своих гримас.

Здесь, в бескрайней степи, Гуделес – несравненный мастер дворцовой интриги – и впрямь чувствовал себя не в своей тарелке.

Несколько секунд Гуделес тщетно пытался пригладить и заострить клинышек своей бородки, но затем сдался. Взобравшись на коня, бюрократ похлопал себя по брюшку – все еще толстому, даже после целого года, проведенного в путешествии.

– Кстати, я не опоздал к завтраку? – осведомился он.

Скилицез закатил глаза к небу. Виридовикс протянул Гуделесу кусок мяса. Чиновник глянул саркастически:

– Что это за… э-э… деликатес?

– Всего лишь полужареное мышиное мясо, – отозвался кельт, ухмыльнувшись. – Прошу прощения. Последнюю колбаску я уже сожрал.

Гуделес стал бледно-зеленым.

– Не знаю, по какой это причине я вдруг потерял аппетит? Должно быть, что-то с погодой… Хотя, безусловно, прими, мой друг, сердечную благодарность за твою несравненную щедрость.

Гуделес вернул мышь Виридовиксу.

– В таком случае – вперед! – Скилицез подхлестнул Гуделеса этими словами, как кнутом. Но когда Гуделес тронул поводья, офицер доверительно признался Горгидасу: – У меня тоже припасы закончились. Нам бы сделать остановку и поохотиться.

Грек наклонил голову в знак согласия.

– Кочевники иной раз питаются кровью лошадей, – сказал Горгидас.

Он не думал, что эти слова будут приняты всерьез. Самая мысль о подобном казалась греку отвратительной. Однако Скилицез ответил просто:

– Так поступают, когда положение безвыходное. Лошади утомляются и болеют.

Армия Аргуна продвигалась на юго-восток. Лохматые степные лошадки – не слишком приглядные на вид, но выносливые и крепкие, как железо, – оставляли позади одну сотню миль за другой.

Горгидас благословлял влажную землю и густую весеннюю траву. Через месяц-другой конники начнут поднимать густое удушающее облако пыли.

На западе серебряным зеркалом сверкало море Миласа. А степь оставалась все тем же унылым морем травы, по которой перекатывались волны. Необъятные степные пространства тянулись от границ Видессоса далеко на запад – дальше, чем могло охватить человеческое воображение. Этот ландшафт казался Горгидасу скучным и монотонным. Врач вырос среди бесконечного разнообразия природы материковой Греции – горы и долины, солнечное море, темные под густыми кронами деревьев плоскогорья… И любую из долин можно было пройти за полдня.

Виридовиксу же степные просторы казались не столько скучными, сколько угнетающими. Леса его родной Галлии давали чувство защищенности. Мир кельта был уютным, закрытым. Степи заставляли человека чувствовать себя незначительным, крошечным – насекомое, ползущее по плоскому подносу.

Виридовикс ехал, окруженный кочевниками, – другие люди кое-как прикрывали кельта от пугающей обнаженной бесконечности. То и дело кельт всматривался в южный горизонт в надежде увидеть Эрзерум – пики, отделяющие Пардрайю от Йезда.

– Когда-нибудь настанет светлый день, и я их увижу, – говорил Виридовикс Батбайяну. – Человеку необходимо знать, что этой ужасной плоской степи когда-нибудь настанет предел.

– Почему? – Батбайян привык к открытой степи, как Виридовикс – к сокровенным лесным тропам. Другие кочевники тоже недоуменно покачивали головами, удивляясь странным привычкам Виридовикса.

Батбайян присоединился к тому десятку видессианских солдат, что сопровождали посольство из Присты в Аршаум. Если не считать Виридовикса и Скилицеза, кроме этих десяти солдат во всей армии Аргуна не нашлось бы больше никого, кто говорил бы на языке хаморов. Их командир, Агафий Псой, был по рождению видессианин, но годы, проведенные на краю Пардрайи, научили его языку степняков.

– Местность не имеет значения, – высказался Агафий с цинизмом старого вояки, – другое дело – ублюдки, которые здесь живут. От них-то все неприятности.

Виридовикс расхохотался во все горло:

– Ну вот! А я-то думал, что наконец избавился от Гая Филиппа. Но нет – его тень выскочила там, где я меньше всего ожидал ее встретить.

Псой ничего не знал о римлянах и только недоуменно моргнул.

– Что тут за тарабарщина? – вмешался кто-то на языке аршаумов.

Виридовикс повернул голову. Каган Аргун и его младший сын Дизабул приближались к видессианским послам. Люди Шаумкиила говорили на мягком, шипящем языке; грубоватая гортанная хаморская речь резала им слух.

Однако Аргун шутил. Каган вообще предпочитал управлять людьми с помощью шуток и уговоров и редко прибегал к грубости и лжи.

Кельт перевел Аргуну разговор – насколько сумел. Он уже неплохо понимал язык аршаумов, но говорить на нем давалось Виридовиксу нелегко.

– А ты что об этом думаешь, Красные Усы? – спросил Аргун.

Пышные усы экзотического цвета поражали воображение кагана. У самого Аргуна росло на верхней губе всего несколько волосков.

– Я? Я – делать это в обратную сторону. Люди есть люди. Везде. Пейзаж – он меняет очень много.

– Что-то в этом есть, – кивнул и Аргун.

– Как ты можешь так говорить, отец? – воскликнул Дизабул. Его красивое лицо дернулось в усмешке. – Он так плохо говорит на нашем языке, что его почти невозможно понять. – С улыбкой превосходства Дизабул повернулся к Виридовиксу. – Правильно было бы так, чужеземец: «Я бы сказал наоборот: люди есть люди…» и так далее.

– Благодарю, – отозвался галл; однако подумал совершенно иное.

Дизабул был своего рода ошибкой Аргуна. Все желания юного принца исполнялись немедленно. Результат был понятен и легко предсказуем. Дизабул терпеть не мог своего старшего брата и всех, кто связан с ним.

– Испорчен, как рыба, пролежавшая неделю на солнце, – пробормотал Виридовикс по-кельтски.

Аргун укоризненно покачал головой:

– Лучше толковые речи от старой овечьей шкуры, чем злость и глупость, обернутые в красивые меха.

– Что ж, давай, слушай и хвали его! – буркнул Дизабул. Он вспыхнул даже от мягкой критики. – Я не желаю терять на него времени.

Он дернул поводья своей лошади и ускакал прочь. Горгидас, погруженный в беседу с шаманом Толаи, бросил на Дизабула беглый взгляд. Он проводил глазами красивого юношу так, как другой мужчина посмотрел бы на хорошенькую женщину. Грек слишком хорошо знал, что юный принц – капризный, вспыльчивый, самовлюбленный мальчишка. Но простая внешняя привлекательность иной раз заставляли Горгидаса забывать об этом.

Неожиданно Горгидас понял, что пропустил мимо ушей последнюю фразу Толаи.

– Прости, я не расслышал. О чем ты говорил сейчас?

– Когда будет достаточно тепло и появятся лягушки, я приготовлю одно снадобье. Возможно, оно снимет онемение с ног Аргуна. Дня три-четыре – и, я думаю, можно начинать.

Как всегда, когда дело касалось медицины, грек проявлял заинтересованность.

– Мне нужно девять лягушек, – объяснил шаман. – Я отрежу им головы. Из их тел вытечет желтая жидкость, которую надлежит смешать в горшке с вытопленным козлиным жиром. Горшок следует закрыть и на один день оставить на солнце, а на одну ночь – на огне. Затем взять мягкую кисточку и смазать онемевшее тело. Обычно такое масло помогает.

– Никогда раньше не слышал, – честно признался Горгидас. При мысли о подобном лекарстве его одолела легкая тошнота. И тут еще одна мысль пришла ему в голову: – Хорошо, что Аргун – не хамор. Иначе он не подошел бы к такому лекарству и на сто шагов.

Толаи хрипло засмеялся:

– Что правда, то правда. Еще одно подтверждение тому, что «косматые» не могут считаться полноценными представителями человеческой расы.

– Завтра начнем охотиться, – объявил Аргун, сидя у костра и поглощая простоквашу. У некоторых аршаумов еще оставалось немного вяленого мяса, но большинство ели ту же сухую простоквашу.

– Давно пора. Пардрайя – глупое место! – сказал Ирнэк, вождь клана Черных Овец – самого крупного после клана Серой Лошади. Иногда эти два клана соперничали.

В глазах аршаума застыло недоумение. Вождь был умным человеком. То, что он увидел в Пардрайе, оставалось вне его понимания.

– Так быть не должно! Эта земля получает много дождя! Она в состоянии кормить большие стада. Больше, чем в Шаумкииле. Однако ничего подобного мы не видим. Завтра я уже забуду, как выглядит корова.

Остальные аршаумы сердито загалдели. Они рассчитывали по пути через Пардрайю к Йезду захватить несколько хаморских стад. Но с тех пор, как армия перешла великую реку Шаум, она не встретила ни одного стада. Время от времени вылавливали отбившихся овец, коров или коз, однако ни разу не встретили большого стада. А ведь от таких стад зависела вся жизнь кочевников, подобно тому, как жизнь крестьян неразрывно связана с урожаем!

Если уж на то пошло, то и хаморов они не встречали тоже. Даже разведчиков, которым давным-давно полагалось бы висеть у Аргуна на хвосте. Аршаумы считали это признаком трусости.

– Что сделают «косматые», когда завидят наше приближение? – спрашивали аршаумы. И сами же отвечали: – Кто знает? У нас не будет возможности это выяснить.

Спутники аршаумов тревожились куда больше. Виридовикс по горькому опыту знал: Авшар отслеживает любые перемещения зачарованного галльского меча. Ни одно колдовство не могло причинить владельцу волшебного клинка какого-либо зла. Но сопротивление любой магии, в свою очередь, помогало князю-колдуну узнать о его местонахождении.

– Этот негодяй совсем не случайно забыл устроить нам торжественную встречу. Наверняка он что-то затевает, – говорил Виридовикс.

– Еще более тревожит то обстоятельство, – добавил Пикридиос Гуделес, – что к нам не присоединяются большие отряды мятежных хаморов. Вряд ли им сладко живется под сапогом Авшара.

– Умная мысль! – одобрил Горгидас. Он и сам размышлял о том же.

– Две причины, – сказал Батбайян. – Первая. Авшар правит через Варатеша. Варатеш – бандит, но из семьи кагана. Варатеш – добрый пес. – Единственный глаз молодого хамора презрительно сузился.

– Варатеш, конечно, ублюдок, но он нечто большее, чем просто собака на веревке у Авшара, – возразил Виридовикс. Время, проведенное в плену у Варатеша, научило кельта по-настоящему ценить таланты бандитского вожака.

– Я говорю то, что говорю, – ровным тоном проговорил Батбайян. Он посмотрел кельту прямо в глаза, как бы желая бросить ему вызов. Виридовикс только пожал плечами. – Так, – кратко бросил Батбайян. – Вторая причина. Хаморы боятся аршаумов больше, чем колдуна. Я сам был такой, пока ты не сказал мне о мести. Недовольные есть, но аршаумы страшнее Авшара.

– Возможно, – согласился Скилицез. – К тому же у Авшара была целая зима, чтобы покончить с возмущением. Урок-другой – и теперь всякий дважды подумает, прежде чем проявлять недовольство.

– «Дважды подумает»? – переспросил Гуделес. – О, неужто ты решил состязаться со мною в искусстве плетения эвфемизмов, Ланкинос? Неужели мы до сих пор будем именовать эту жестокую зиму «прохладной». Собор Фоса – «большим», горы Эрзерум – «всхолмлениями», а дикий ужас перед Авшаром – «задумчивостью»?

Скилицез криво улыбнулся:

– Что ж, это честно. Если уж говорить о преуменьшениях, то впредь можно именовать тебя «болтушкой».

Бюрократ зашипел, а его товарищи расхохотались.

Горгидас заставил их снова стать серьезными:

– Но если Авшар нас атакует – каким образом мы окажем ему сопротивление?

– Будем сражаться, раздавим и убьем, – зарычал Батбайян. – Бросим его труп в степи, пусть его обглодают грифы. Иначе зачем Вридриш привел меня сюда?

– Разобьем его. Отлично! Но как? – настаивал грек. – Многие уже пытались сделать это, но пока что ни один не добился успеха.

Батбайян гневно посмотрел на грека. Молодой хамор жил одним – местью.

Скилицез проговорил:

– Аршаумы – лучшие воины, нежели хаморы, Горгидас. И те и другие уверены, что это так. В этом залог победы.

– Авшару для победы вовсе не требуются хорошие воины, – возразил Горгидас. – Вспомни Марагху! Вспомни степные битвы прошлой осенью, когда против Авшара выступил отец Батбайяна. Победу обеспечила магия, а не качества бойцов.

Повисло мрачное молчание. Никто не мог отрицать правоты грека. Да Горгидас, как правило, и не ошибался. Наконец Виридовикс промолвил:

– Ну хорошо, сиятельный военачальник, мудрейший полководец и стратег величайший. Ты обозначил проблему. Надеюсь, у тебя имеется какое-либо решение? Или ты просто хочешь, чтобы мы все стали такими же старыми брюзгами, как ты?

– Убирайся к воронам, – раздраженно отозвался Горгидас. – Откуда мне знать, как планируются битвы? Я – медик. Ты был крупным вождем у себя в Галлии. Как бы ты поступил?

Внезапно Виридовикс стал суровым.

– У меня нет ответа. Я сражался с ублюдком лицом к лицу. Ты знаешь, каков был результат.

Горгидас проклял свой болтливый язык и начал было извиняться. Виридовикс отмахнулся от него:

– Вопрос был поставлен честно. А сейчас я собираюсь найти мой шатер и завалиться спать. Будем надеяться, что во сне меня посетит фея и подарит мне ответ.

– Хорошая мысль, – одобрил грек. У него тоже туманилось в глазах от усталости.

Но когда наступило утро, Виридовикс еще не нашел выхода из положения.

– Не повезло мне с феями! Должно быть, истрепали крылышки, пока летели сюда. Этот мир так далек от Галлии, – грустно проговорил кельт. Но тут же оживился.

Охота, объявленная вчера Аргуном, началась.

– А эти люди по маленькой не играют! – сказал Виридовикс Горгидасу.

Часть огромной армии аршаумов, возглавляемая Аргуном, растянулась по степи длинной цепью с востока на запад. Другая, под командой Ирнэка, двинулась на юг. Около полудня люди Ирнэка отправились на соединение с крылом Аргуна. Цепи загонщиков ловили все, что попадалось на пути.

Хаморы не устраивали столь масштабной охоты. Батбайян был просто поражен.

– Это похоже на войну! – сказал он Аригу.

– Какой враг злее голода? – ответил Ариг. – Или ты любишь, чтобы кишки липли к хребтине?

Молодой хамор раздвинул губы в усмешке.

Аргун поднял штандарт высоко над головой. На острие копья развевался длинный черный кафтан – все, что осталось от предателя-йезда.

Завидев сигнал, воины двинулись вперед. Они били в барабаны, дули в деревянные и костяные свистки, гудели в рога. Прочие кричали во все горло, чтобы вспугнуть птиц и зверей.

Гарцуя на коне вместе с остальными загонщиками, Виридовикс откинул голову назад и испустил жуткий боевой клич.

– Ничего не могу сказать об этих бедных животных, – проговорил Горгидас, содрогнувшись, – но меня ты напугал основательно!

– А толку-то? Что с тебя взять, кроме клочка шкуры и нескольких дохлых костей? Гляди! Заяц!

Аршаум пустил в зайца стрелу как раз в тот момент, когда зверек высоко подпрыгнул в воздух. Сраженный, заяц упал на землю, несколько раз дернулся и затих. Кочевник наклонился с седла, схватил его за уши и бросил в мешок.

Виридовикс снова испустил дикий вопль.

– По крайней мере, я могу приносить хоть какую-то пользу. Не слишком-то хорошо я стреляю из лука.

– Я тоже, – проговорил грек. Хлопнув в ладоши, он прокричал несколько строф из Гомера и Эсхила.

Возможно, греческие классики сработали – еще один заяц выскочил из травы чуть ли не из-под ног у Горгидаса. Грек рубанул его мечом, но опоздал – зверек ускакал. Один из аршаумов насмешливо покачал головой и показал на свой лук. Грек коротко кивнул.

Рядом кто-то звонко заверещал: «Хонк! Хонк!» По траве метнулась тень. Двое кочевников помчались за нею по пятам. Затем тень внезапно взметнулась вверх, быстро взмахивая короткими сильными крыльями. На ярко-красном оперении головы и хвоста металлическим блеском вспыхнуло солнце.

– Фазан! – заулюлюкал Виридовикс. С десяток стрел пронзили птицу. У галла едва не текла изо рта слюна.

– Хорошо бы потушить его, нашпиговать грибами и тмином, затем снять лишний жир, добавить масла…

– Помни, где находишься, – остановил его Горгидас. – Радуйся, если удастся его хотя бы поджарить.

Приунывший Виридовикс кивнул.

Один аршаум вскрикнул от неожиданности, а его лошадь в ужасе заржала, когда на охотника набросился огромный дикий кот. Зверь цапнул когтями по боку лошади, вонзил зубы в бедро загонщика и исчез прежде, чем ошеломленные аршаумы успели что-либо сделать. Ругаясь на чем свет стоит, кочевник обмотал рану чистой тряпицей и продолжил путь. Он делал вид, что не обращает внимания на насмешки окружающих. Горгидас напомнил себе о том, что надо будет взглянуть на рану, когда охота закончится. Укусы животных почти всегда воспаляются.

Охотники с плеском перешли маленькую холодную речку и подняли в воздух сотни уток и гусей. Стрелы полетели в добычу. Виридовикс жадно схватил подстреленного одним из аршаумов жирного гуся – тот шлепнулся неподалеку от кельта.

– Я его никому не отдам! – грозно заявил Виридовикс, словно бросая вызов всей Вселенной. – Хорошее темное мясо. Свежее, мягкое. Ну, – добавил кельт, посмотрев Горгидасу в глаза, – я с удовольствием поделюсь им с кем-нибудь… если кто-нибудь прекратит насмехаться надо мной.

– Похоже, я обречен умереть с голоду, – фыркнул грек.

Гуделес торжественно произнес:

– Если ты, о чужеземец, ищешь похвал, то я с удовольствием составлю достойный панегирик твоим достоинствам в обмен на ножку этой сочной птицы. – Гуделес принял соответствующую позу, что стоило ему, неопытному наезднику, немалых усилий, и принялся декламировать: – О взлелеянный Фосом чужеземец, храбрейший воин, прославленный подвигами и не ведающий колебаний…

– Заткнись, Пикридиос, – оборвал его Скилицез. – Ты толще этой чертовой птицы и жирнее гусиного жира.

Не позволив себе смутиться и даже не запнувшись, бюрократ продолжал импровизировать. Он слишком хорошо знал, что «панегирик» злит Скилицеза.

– Хотел бы я, чтобы их поймали побольше, – проговорил Горгидас. – Столько упустили!

– Поймаем! – обещал Ариг и махнул рукой. – Видишь? Толаи уже приготовился. Как только мы поднимем достаточно большую стаю…

В обычные дни Толаи носил меховую шапку, тунику из мягкой замши, тяжелую куртку из овчины, кожаные штаны и сапоги из выделанной кожи – и ничем не отличался от остальных кочевников клана. Однако сегодня Толаи красовался в облачении шамана. Длинная разноцветная бахрома покрывала его одежду. Некоторые полоски бахромы были завязаны в узелки, чтобы поймать злых духов, другие болтались свободно. Страшная деревянная маска, обтянутая кожей и раскрашенная, закрывала лицо. Когда шаман мчался на коне, он представлял собой жутковатое зрелище. Только сабля, висевшая у него на поясе, выдавала в нем человека, а не демона.

Завидев Толаи, Скилицез очертил на груди большой круг и пробормотал молитву. Горгидас уловил: «…и избави меня от волхвования языческого». Неустрашимый перед лицом любой другой опасности, Скилицез – глубоко верующий видессианин – весьма подозрительно относился к религии других народов.

Горгидаса это рассмешило. Но потешался он вовсе не над Скилицезом. Ведь и сам Горгидас питал недоверие к магии любого сорта. Магия вопиюще противоречила тому рационализму, с которым Горгидас привык смотреть на мир еще с той поры, когда был безусым юнцом. То обстоятельство, что грек сумел воспользоваться магией при исцелении больных, отнюдь не помогало ему чувствовать себя легко и свободно в присутствии колдунов.

Должно быть, последнюю мысль грек высказал вслух. Виридовикс тотчас же отозвался:

– Естественно. Ведь этот мир для нас совсем новый. Или ты ничего не изволил заметить, слишком увлеченный своим царапаньем по пергаменту? Знаешь что? Лично я принимаю вещи такими, как они есть. Так оно лучше, чем ломать себе голову да гадать: откуда все взялось, да почему это так, а не иначе…

– Хочешь быть кочаном капусты – пожалуйста, путь свободен, – резко ответил Горгидас. – Что до меня, то я хочу прежде всего понять причину вещей.

– Кочан капусты? Ну ладно, по крайней мере, ты признал, что у меня есть голова. Стало быть, ты относишься ко мне лучше, чем притворяешься. – Виридовикс проказливо усмехнулся. Гуделес дразнил Скилицеза помпезными выходками, а Виридовикс Горгидаса – легкомыслием и беспечностью.

Мимо всадников пронеслось стадо диких ослов. Эти животные напоминали бы небольших лошадей, если бы не хвосты, почти не покрытые шерстью, и короткие жесткие гривы. Рядом со стадом бежали три волка – сейчас хищники были не охотниками, а скорее добычей. Завидев аршаумов, волки метнулись прочь с такой скоростью, словно повстречали степной пожар.

Лошади перевалили через маленький холм и поспешили к другому ручью. Барабанное цоканье копыт снова подняло в воздух целую тучу куликов, уток, гусей и лебедей. Воздух наполнился хлопаньем крыльев. С десяток птиц упало, пронзенных стрелами, – кочевники стреляли с большого расстояния. Но снова Горгидасу показалось, будто вся стая счастливо избежала стрел.

Горгидас увидел, как дьявольская маска Толаи повернулась к Аргуну. Каган резко взмахнул рукой. Шаман начал нараспев читать заклинание, плавно поводя обеими руками; свою лошадь Толаи направлял обоими коленями. В том мире, где родился грек, всаднику при этом нелегко было бы оставаться в седле. Но аршауму такую задачу облегчали стремена.

Как только заклинание набрало силу, над ручьем забурлили темные облака. Они возникали из полной пустоты, поскольку небо оставалось чистым, без единого облачка. На птиц внезапно обрушился сильный ливень. Прошло всего несколько секунд с тех пор, как стая поднялась в воздух, – и вот потоки воды бросили птиц на землю. Горгидас слышал отчаянное кряканье перепуганных уток. Птичий гвалт перекрыл даже шум колдовского дождя.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Птицы лежали по берегам ручья. У некоторых были сломаны крылья, другие захлебнулись в потоках воды. Многие находились еще в состоянии парализующего ужаса.

Радостно крича и славя Толаи, кочевники бросились на добычу. Они оглушали птиц древками копий, рубили саблями, пронзали стрелами.

– Ах, жареная уточка! – восторженно возопил Гуделес, хватая здоровенного селезня с зелеными крыльями. Гордо вскинув голову, бюрократ добавил: – Не слыхать тебе теперь от меня панегирика, о чужеземец!

– Вот уж о чем горевать не стану! – парировал кельт.

Скилицез коротко фыркнул.

Всадники мчались вперед, разбрызгивая лужи жидкой грязи – все, что осталось от колдовского ливня.

Бросив взгляд на солнце, склонявшееся к западу, Аргун передал приказ:

– Охоту нужно закончить при дневном свете.

Слова кагана разнеслись по цепи охотников. Затем Горгидас услышал радостные крики – вторая половина армии под командованием Ирнэка показалась на горизонте. Передвигаясь с безошибочной точностью, какую дает только многолетний опыт, всадники на флангах помчались галопом, закрывая бреши в цепи охотников.

Кольцо все теснее сжималось вокруг загнанной добычи. Волки, лисицы, дикие кошки, зайцы, олени, дикие ослы, овцы, несколько коров и коз – всех объединила паника, все были едины в общем страхе перед людьми.

Кочевники без устали осыпали зверей стрелами, срывая один колчан, притороченный к седлу, за другим. Шум, производимый загонщиками, смешался с криком раненых животных. Кругом кричали, пищали, ржали, выли, мычали – какофонию невозможно было передать словами.

Обезумевшие животные делали то, чего при обычных обстоятельствах не сделали бы никогда. Одни метались из стороны в сторону в поисках спасения. Некоторые в отчаянии бросались на дико кричащих охотников.

Крупный олень прыгнул между Горгидасом и Виридовиксом и исчез, покрывая расстояние огромными скачками. Ариг быстро повернулся в седле и пустил ему вдогонку стрелу, но промахнулся.

Сквозь кольцо загонщиков пробилось стадо онагров – на волю вырвалась примерно сотня диких ослов. Другие животные бросились в образовавшуюся брешь.

Дикий осел с размаха налетел на лошадь Агафия Псоя и опрокинул ее. Видессианский офицер успел соскочить с падающей лошади и сумел увернуться от скачущего на него во весь опор онагра. Агафия спасли только его многолетний опыт и знание степной жизни. Он метался, уклоняясь от мчащихся на него животных, и орал во все горло, пытаясь испугать их, чтобы они принимали его за препятствие, которое нужно обойти. В противном случае они в паническом бегстве затоптали бы его.

Один аршаум подобрался ближе к Псою. Агафий вскочил на коня позади кочевника.

Грек сумел избежать столкновения с онаграми. Честно говоря, Горгидас не ожидал от себя такой прыти в управлении конем.