Двадцать тысяч лье под водой

Раздел зоофитов был представлен весьма любопытными экземплярами двух групп: полипов и иглокожих. Первую группу составляли тубипоры, похожие на веер восьмилучевые горгонарии, губки из Сирии, изиды с Молуккских островов, морские перья, восхитительная виргулярия из норвежских морей, всевозможные умбеллулы, альционарии, а также ряд мадрепоровых кораллов, подробную классификацию которых разработал в свое время мой учитель Мильн-Эдвардс, – среди них я отметил прелестных флабелин[65], ветвистых окулин с острова Бурбон[66], «колесницу Нептуна» с Антильских островов, огромное разнообразие кораллов, и наконец все разновидности удивительных полипов, чьи колонии образуют целые острова, которые однажды станут континентами. В полную коллекцию иглокожих, примечательных своими колючими оболочками, входили астерии, морские звезды, пентакриниды, морские лилии, офиуры, морские ежи, голотурии и прочие представители этой группы.

Какой-нибудь впечатлительный конхиолог[67] непременно лишился бы чувств при виде других, более многочисленных витрин, где были выставлены самые разные виды моллюсков. Моему взору предстала поистине бесценная коллекция – мне не хватило бы времени, чтобы описать ее всю целиком. Упомяну здесь лишь некоторые из образцов, только для того, чтобы сохранить в памяти их названия: изящный королевский морской молоток из Индийского океана с симметричными белыми пятнами, отчетливо проступающими на красно-коричневой поверхности раковины; ощетинившийся шипами императорский спондилюс яркой расцветки, стоимость которого я примерно оценил в двадцать тысяч франков – большая редкость для европейских музеев; обыкновенный морской молоток из морей Новой Голландии, – его непросто раздобыть; экзотические буккарды из Сенегала – хрупкие двустворчатые ракушки белого цвета, которые разлетаются от малейшего дуновения, словно мыльные пузыри; различные виды морских леечек-клавагеллид с острова Ява, напоминающих известковые трубки, обрамленные пластинчатыми складками – споры о них до сих пор не стихают среди знатоков; многочисленные представители класса брюхоногих, от желто-зеленых из морей Америки, до красно-коричневых из прибрежных вод Новой Голландии; а также необычные обитатели Мексиканского залива с чешуйчатой раковиной; стелларии, выловленные в южных морях, и, наконец, великолепный шпорник из Новой Зеландии, самый редкий образец в коллекции; далее восхитительные сернистые теллины, драгоценные разновидности цитер и венерид, решетчатый кадран с берегов Транкебара[68], отливающая перламутром мраморная крепидула, зеленые улитки из китайских морей, почти неизвестный конус из отряда Cœnodulli[69], все разновидности ракушек-каури, которые используются вместо монет в странах Индии и Африки; «Слава морей» – самая ценная раковина Восточной Индии; а еще литорины, дельфинки, башенки, янтины, яйцевидки, свитки, оливы, митры, шлемы, пурпурницы, трубачи, арфы, мурексы, тритоны, церитии, веретеницы, стромбы, птероцеры, пателлы, гиалеи, клеодоры – нежные, хрупкие раковины, которым ученые дали самые очаровательные имена.

Чуть поодаль, в особых отделениях, сверкали нити жемчуга неописуемой красоты: розовые жемчужины, извлеченные из пинн Красного моря, зеленые жемчужины из радужных галиотисов, а также желтые, голубые, черные жемчужины – удивительные творения самых разных моллюсков, населяющих все океаны, в том числе некоторых обитателей Северных течений; словом, множество бесценных образцов, произведенных самыми редкими жемчужницами. Некоторые жемчужины были крупнее голубиного яйца, стоили дороже, чем знаменитая жемчужина, которую путешественник Тавернье продал персидскому шаху за три миллиона, и превосходили жемчужину имама Маската[70], которую я прежде считал несравненной.

Так что определить ценность этой коллекции, прямо скажем, и думать нечего. Должно быть, капитан Немо потратил миллионы, чтобы приобрести эти редчайшие образцы. Я как раз задавался вопросом, из какого источника он черпает средства на удовлетворение свой страсти коллекционера, когда капитан прервал мои размышления такими словами:

– Вижу, вы разглядываете мои ракушки, господин профессор. Они и впрямь могут заинтересовать любого натуралиста; но для меня они имеют особое очарование, поскольку я собрал их собственными руками. На земле не осталось морей, которые бы я не исследовал.

– Понимаю, капитан, прекрасно понимаю, какую радость доставляет вам созерцание этих сокровищ! К тому же собранных собственноручно! Ни один музей Европы не может похвастаться столь обширной коллекцией шедевров океана! Но если я истрачу все свое восхищение на нее, что же останется для вашего чудесного судна? Я вовсе не стремлюсь выведать ваши личные секреты. Однако должен признаться: сам «Наутилус», заключенная в нем тягловая сила, устройства, позволяющие им маневрировать, могучий механизм, приводящий его в движение, – все это вызывает у меня живейший интерес. Я вижу на стенах этой комнаты различные инструменты неизвестного мне назначения. Могу ли я узнать…

– Господин Аронакс, – ответил капитан Немо, – как я уже говорил, на борту моего судна вы совершенно свободны, поэтому для вас здесь нет запретных мест. Так что можете осмотреть каждый закуток «Наутилуса», а я с удовольствием стану вашим проводником.

– Не знаю, сударь, как вас и благодарить! Обещаю не злоупотреблять вашей любезностью. Хотел бы только спросить, для чего нужны эти инструменты…

– Господин профессор, такие же есть у меня в каюте, и я с радостью объясню вам их назначение, когда мы там окажемся. Но сначала позвольте показать вам каюту, которую приготовили для вас. Вы должны знать, как будет обустроена ваша жизнь на борту «Наутилуса».

Я проследовал за капитаном Немо. Через одну из дверей, расположенных на каждой угловой грани гостиной, мы попали в узкий проход, пролегавший вдоль бортов корабля. Капитан провел меня в носовую часть судна, где я обнаружил не просто каюту, а элегантно обставленную комнату – с кроватью, туалетным столиком и прочей мебелью.

Мне ничего не оставалось, кроме как поблагодарить хозяина.

– Ваша каюта примыкает к моей, – сказал он, открывая другую дверь, – а моя сообщается с салоном, откуда мы только что вышли.

Я очутился в каюте капитана. Простотой обстановки она напоминала монашескую келью. Железная кушетка, рабочий стол со стулом, умывальник с кое-какими туалетными принадлежностями. Полумрак. Ни намека на уют. Только самое необходимое.

Каюта капитана Немо.

Приглашающим жестом капитан Немо указал мне на стул.

– Не желаете ли присесть?

Когда я сел, он заговорил.

Глава двенадцатая

Все благодаря электричеству!

– Эти измерительные приборы, – сказал капитан, обводя рукой стены с развешанными на них инструментами, – необходимы для управления «Наутилусом». Здесь, как и в салоне, они всегда у меня перед глазами, чтобы я знал, в какой точке океана находится мой корабль и куда направляется. Некоторые приборы вам знакомы: термометр показывает внутреннюю температуру «Наутилуса»; барометр измеряет вес воздуха и предсказывает изменения погоды; гигрометр определяет степень влажности атмосферы; штормглас содержит жидкость, которая распадается на составные части при приближении бури; компас, указывает путь; секстант помогает определить широту по высоте солнца; хронометры позволяют вычислить долготу; наконец, подзорные трубы, дневные и ночные, дают мне возможность осматривать горизонт, когда «Наутилус» поднимается на поверхность океана.

– Все эти приборы давно известны мореплавателям, и я прекрасно знаю, для чего они нужны, – ответил я. – Но здесь есть и другие, которые, верно, служат только для «Наутилуса». К примеру, вот этот циферблат с подвижной стрелкой, похожий на манометр.

– Это и есть манометр. Измеряя уровень давления воды за бортом, он тем самым сообщает мне, на какой глубине находится судно.

– А эти зонды необычного устройства?

– Термометрические зонды. Они измеряют температуру разных слоев воды.

– А остальные устройства, о назначении которых мне не догадаться?

– Полагаю, я должен вам кое-что объяснить, господин профессор, – сказал капитан Немо. – Извольте меня выслушать.

Немного помолчав, он продолжил:

– В природе есть могущественная движущая сила – быстрая, послушная, простая в использовании, которая и верховодит на борту моего судна. Все работает благодаря ей. Она освещает, согревает, вдыхает жизнь в мои механические устройства. Эта движущая сила – электричество.

– Электричество? – удивился я.

– Да, господин профессор.

– Позвольте, капитан, но как тогда объяснить невероятную быстроходность «Наутилуса»? Неужели это тоже заслуга электричества? Насколько мне известно, его динамическая мощность весьма ограниченна! Разве оно способно производить такое количество энергии?

– Господин профессор, – ответил капитан Немо, – мое электричество – особое. Это все, что я могу вам сказать, не вдаваясь в подробности.

– Не смею настаивать, сударь! Однако замечу, что совершенно потрясен подобным результатом. Позвольте задать еще один вопрос – можете не отвечать, если он покажется вам нескромным. Насколько я понимаю, элементы, которые вы используете для производства этой чудесной движущей силы, очень быстро расходуются. К примеру, цинк. Как вы восполняете его запасы, не имея никакого сообщения с землей?

– Я отвечу на ваш вопрос. Но прежде замечу, что на дне морей есть залежи цинка, железа, серебра и золота, добыча которых вполне осуществима. Однако я не взял у земли ни грамма ее металлов и попросил у моря дать мне все необходимые средства для производства электричества.

– У моря?

– Да, господин профессор, и море меня услышало. Кстати говоря, я мог бы получить ток от разницы температур в слоях воды, проложив кабель на разных глубинах. Но я предпочел более практичный способ.

– Какой же?

– Вам известен состав морской воды? В одном литре содержится девяносто шесть с половиной процентов воды, два и две трети процента хлорида натрия; затем небольшое количество хлоридов магния и калия, а также бромид магния, сульфат магния, сульфат и карбонат кальция. Как видите, доля хлорида натрия довольно велика. Именно этот натрий я извлекаю из морской воды и использую для питания своих элементов.

– Натрий?

– Да, сударь. При соединении со ртутью он образует амальгаму, которая заменяет цинк в элементах Бунзена[71]. Ртуть, в отличие от натрия, никогда не истощается. А натрием меня снабжает само море. Кроме того, надо отметить, что гальванические элементы на основе натрия вдвое мощнее цинковых и способны вырабатывать гораздо больше энергии.

– Господин капитан, я прекрасно понимаю преимущества натрия в условиях, в которых вы находитесь. Он содержится в морской воде. Отлично! Тем не менее его нужно сначала произвести, то есть добыть! Каким образом вы это делаете? Очевидно, можно было бы использовать ваши батареи; но, если не ошибаюсь, в таком случае количество натрия, расходуемого на электролиз, превысило бы количество натрия, извлеченного из морской воды. И тогда получилось бы, что вы тратите натрия куда больше, чем производите!

– Поэтому, господин профессор, вместо гальванического элемента я просто-напросто использую энергию каменного угля.

– Земного каменного угля?

– Скажем, морского, – ответил капитан Немо.

– Вы имеете в виду подводные залежи? Неужели вы нашли способ их разрабатывать?

– Господин Аронакс, вы обязательно увидите это на деле. Я только прошу вас запастись терпением, к тому же спешить вам некуда. Помните одно: я всем обязан океану. Он снабжает меня электричеством, а электричество дает «Наутилусу» тепло, свет, движение – словом, жизнь.

– Только не воздух для дыхания!

– О, я мог бы легко произвести и воздух! Но не вижу в этом смысла, поскольку в любой момент могу подняться на поверхность. Впрочем, если электричество и не снабжает меня кислородом, оно все же обеспечивает работу мощных насосов, которые закачивают его в особые резервуары, что позволяет мне оставаться на глубине сколь угодно долго.

– Капитан, я восхищен! Вам удалось то, что человечеству еще только предстоит, – открыть кинетическую энергию электричества!

– Не уверен, что у них это получится, – холодно заметил капитан Немо. – Итак, вы уже знаете, для чего в первую очередь применяется эта сила. Именно она обеспечивает нас освещением – равномерным и непрерывным, в отличие от солнечного света. Теперь взгляните на эти стенные часы: они тоже электрические, причем точностью хода превосходят лучшие хронометры. Я нанес на циферблат двадцать четыре деления, как у итальянских часов, потому что для меня не существует ни ночи, ни дня, ни солнца, ни луны, – лишь этот искусственный свет, который я уношу с собой в морские глубины! Сейчас, к примеру, десять часов утра, видите?

– Как интересно!

– А вот еще одно применение электричества. На циферблате, который висит прямо перед вами, отображается скорость «Наутилуса». Этот прибор соединен электрическим проводом с вертушкой судового лага[72], и стрелка показывает точное число оборотов. Взгляните: сейчас мы идем с умеренной скоростью в пятнадцать миль в час.

– Потрясающе! – воскликнул я. – Теперь я понимаю, почему вы решили использовать энергию электричества. За ним – будущее! Когда-нибудь оно заменит ветер, воду и пар!

– Наша экскурсия еще не окончена, господин Аронакс, – сказал капитан Немо, вставая. – Не желаете осмотреть кормовую часть «Наутилуса»? Пойдемте со мной.

Я действительно уже осмотрел всю переднюю часть подводного судна, состоявшую из нескольких помещений. Привожу здесь точный порядок их расположения, если двигаться от центра к шпирону: столовая пяти метров в длину, отделенная от библиотеки герметичной, то есть непроницаемой для воды, перегородкой; пятиметровая библиотека; салон длиной десять метров, отделенный второй герметичной переборкой от каюты капитана длиной пять метров; рядом моя каюта в два с половиной метра; и наконец – резервуар для хранения воздуха, который занимает семь с половиной метров и тянется до самого форштевня. Итого тридцать пять метров! В водонепроницаемых перегородках были прорезаны двери, которые закрывались герметично благодаря каучуковым прокладкам и обеспечивали полную безопасность в случае пробоины.

Пройдя за капитаном Немо по расположенным вдоль бортов узким проходам, я попал в самый центр корабля. Там, между двумя герметичными перегородками, находилось тесное помещение вроде колодца. К стене была приделана железная лестница, которая уходила в потолок. Я спросил у капитана, куда она ведет.

– К шлюпке, – ответил капитан.

– Как! У вас и шлюпка есть? – удивился я.

– Разумеется. Отличная гребная лодка – легкая и непотопляемая. Мы используем ее для прогулок и рыбалки.

– В таком случае вам, наверное, приходится всплывать на поверхность?

– Вовсе нет! Шлюпка помещается в кормовой части палубы «Наутилуса», где для нее предусмотрено специальное углубление. Она закрыта тщательно подогнанными досками, чтобы вода не проникала внутрь, и крепится в гнезде надежными болтами. Лестница ведет к люку, прорезанному в корпусе «Наутилуса», который в точности совпадает с таким же люком в одном из бортов шлюпки. Именно через эти два лаза я и попадаю в шлюпку. Кто-то из матросов закрывает люк «Наутилуса»; я в свою очередь с помощью зажимного винта закрываю герметичной крышкой отверстие в шлюпке. Затем отвинчиваю болты, и шлюпка моментально всплывает на поверхность. После этого я открываю верхний люк, ставлю парус или берусь за весла и отправляюсь на прогулку.

– Как же вы возвращаетесь на борт?

– Я и не возвращаюсь, господин Аронакс. Это «Наутилус» возвращается ко мне.

– По вашему приказу?

– По моему приказу. Шлюпка соединена с кораблем электрическим кабелем. Все что мне нужно – отправить телеграмму.

– А ведь и правда, – сказал я, восхищенный увиденными чудесами, – нет ничего проще!

Миновав лестничную клетку, я увидел каюту длиной в два метра, где довольные Нед с Конселем уплетали за обе щеки свой обед. За следующей дверью оказался камбуз длиной три метра, расположенный между огромными кладовыми для провизии.

Вся пища готовилась на электричестве, которое оказалось мощнее и удобнее газа. Оно поступало по проводам, раскаляя добела платиновые пластинки, которые были проложены под кухонными печами, и давало равномерный и стойкий жар. Этот жар использовался также для нагрева дистилляторов, которые производили великолепную питьевую воду посредством выпаривания. Рядом с камбузом располагалась прекрасно оборудованная ванная комната с кранами для холодной и горячей воды.

Далее находился кубрик[73] длиной пять метров. Однако дверь была заперта, и я не смог оценить внутреннее убранство помещения, что, возможно, дало бы мне примерное представление о количестве персонала на борту «Наутилуса».

Четвертая по счету герметичная перегородка отделяла кубрик от машинного отделения. Дверь открылась, и я очутился в помещении, где капитан Немо – без сомнения, первоклассный инженер – установил машины, отвечающие за движение судна.

Длина этого ярко освещенного помещения составляла не менее двадцати метров. Оно было логично разделено на две части: в первой находились устройства, производящие электричество, а во второй – машины, которые вращали гребной винт.

Прежде всего меня поразил стоявший в машинном отделении запах, весьма sui generis[74]. Капитан Немо заметил мое удивление.

– Так пахнут газы, которые выделяются в процессе извлечения натрия. Однако этим маленьким неудобством можно пренебречь. Впрочем, каждое утро мы тщательно вентилируем судно.

Я с живейшим интересом осматривал машинное отделение «Наутилуса».

– Как видите, – продолжил капитан Немо, – я использую элементы Бунзена, а не Румкорфа[75]. Элементов Бунзена у меня не так много, зато они мощнее и объемнее, а потому лучше подходят для наших целей, как показала практика. Выработанное батареями электричество направляется в кормовую часть и проводит в действие огромные электромагниты, которые через особую систему шестеренок и рычагов заставляют вращаться гребной винт. Этот винт с диаметром в шесть метров и шагом в семь с половиной может делать до ста двадцати оборотов в секунду.

– Значит, вы развиваете скорость…

– Пятьдесят миль в час!

Тут таилась какая-то загадка, но я не настаивал на ее раскрытии. За счет чего электричество приобретало такую мощность? В чем заключался источник этой почти безграничной силы? Может, в избыточном напряжении, получаемом благодаря индукционным катушкам нового типа? Или в передающем импульсе, который способен усиливаться до бесконечности благодаря системе особых рычагов? Это было выше моего понимания.

Ярко освещенное машинное отделение.

– Капитан, я могу лишь констатировать факты, не пытаясь их объяснить, – сказал я. – Мне довелось собственными глазами наблюдать за вашими маневрами с борта «Авраама Линкольна», так что у меня нет сомнений в быстроходности «Наутилуса». Но ведь одной скорости мало. Нужно еще видеть, куда идти! Нужно направлять судно то вправо, то влево, то вверх, то вниз. Как вам удается погружаться на глубину, преодолевая давление воды в сотни атмосфер? Каким образом вы всплываете на поверхность океана? Наконец, как вы удерживаетесь в избранных вами водных слоях? Возможно, мои вопросы покажутся вам нескромными…

– Вовсе нет, господин профессор, – ответил капитан после некоторого колебания. – Ведь вы навеки останетесь на борту этого подводного судна. Пройдемте в салон. Он заменяет нам рабочий кабинет – там вы и узнаете все, что вам необходимо знать о «Наутилусе»!

Глава тринадцатая

Некоторые цифры

Минуту спустя мы уже сидели на диване с сигарами в зубах. Капитан разложил передо мной чертежи с планами «Наутилуса» в продольном и поперечном разрезе, а затем начал подробный рассказ:

– Господин Аронакс, здесь показано, как выглядит судно, на борту которого вы находитесь, в различных плоскостях – вид спереди, сверху и сбоку. Это вытянутый цилиндр с заостренными концами, напоминающий очертаниями сигару, – такая форма уже давно используется в Лондоне при конструировании устройств подобного типа. Общая длина цилиндра – ровно семьдесят метров, а его наибольшая ширина достигает восьми метров. Как видите, здесь используется несколько иное соотношение ширины к длине: не один к десяти, как при строительстве ваших быстроходных паровых судов; тем не менее все линии довольно длинные и плавные, чтобы вода легко скользила по корпусу, не затрудняя продвижение.

Указанные величины позволят вам без труда вычислить площадь и объем «Наутилуса». Его площадь составляет одну тысячу одиннадцать и сорок пять сотых квадратных метров, объем – одну тысячу пятьсот и две десятых кубических метров; следовательно, при полном погружении он вытесняет полторы тысячи кубометров воды, то есть весит полторы тысячи тонн.

Выполняя чертежи судна, предназначенного для плавания под водой, я хотел, чтобы в состоянии равновесия девять десятых его корпуса находилось бы под водой и лишь одна десятая выступала над поверхностью. В таком случае корабль вытеснял бы только девять десятых своего объема, или одну тысячу триста пятьдесят шесть и сорок восемь сотых кубического метра, что соответствовало бы его весу в тоннах. Поэтому конструкция судна не допускала нагрузки сверх этого значения.

«Наутилус» имеет два корпуса – внутренний и наружный, соединенных между собой железными балками с поперечным сечением в виде буквы T, что придает судну чрезвычайную прочность. Благодаря этой ячеистой структуре оно противостоит внешнему воздействию, как единое целое, как монолитная глыба. «Наутилус» практически неуязвим; наружная обшивка будто припаяна к его корпусу, а не крепится к нему заклепками, – такая цельность конструкции, обусловленная идеальным сцеплением материалов, позволяет судну бросать вызов самым суровым морям.

Мы сидели на диване.

Двойная обшивка изготовлена из листовой стали, удельный вес которой составляет семь целых и восемь десятых. Наружная обшивка имеет толщину не менее пяти сантиметров и вес в триста девяносто четыре и девяносто шесть сотых тонны. Внутренний корпус, киль которого высотой пятьдесят сантиметров и шириной двадцать пять весит сам по себе шестьдесят две тонны, а также машины, балласт, различные снасти и оборудование, внутренние переборки и пилерсы имеют общий вес девятьсот шестьдесят одну и шестьдесят две сотых тонны. Прибавьте к этому триста девяносто четыре и девяносто шесть сотых и получите искомую сумму в одну тысячу триста пятьдесят шесть и сорок восемь сотых тонны. Вам пока все понятно?

– Вполне, – ответил я.

– Таким образом, – продолжил капитан, – когда мой корабль находится на поверхности океана, над водой выступает лишь одна десятая часть его корпуса. Если бы я имел резервуары, емкостью равные этой одной десятой объема, то есть способные вмещать сто пятьдесят и семьдесят две сотых тонны воды, то судно весило бы одну тысячу пятьсот семь тонн и полностью погрузилось бы в воду. Именно так и происходит, господин профессор. Такие резервуары находятся в трюме «Наутилуса». Стоит открыть краны, как они заполняются водой, и судно погружается вровень с поверхностью моря.

– Хорошо, капитан, но тут мы подходим к главной трудности. Судно способно погружаться вровень с океаном – это да. Только опускаясь в глубинные слои, разве ваш корабль не встретит сопротивления водной среды? Разве повышенное давление нижних слоев не вытолкнет его наверх с силой, равной одной атмосфере на тридцать футов воды, то есть один килограмм на квадратный сантиметр?

– Вы совершенно правы, сударь.

– Тогда я не понимаю, как вы сумеете опуститься на глубину, не заполняя весь «Наутилус» водой.

– Господин профессор, – ответил капитан, – не следует путать статику с динамикой, иначе это приведет к серьезным ошибкам. Достичь глубин океана не составляет никакого труда, поскольку все тела при погружении в воду имеют тенденцию тонуть. Вы следите за ходом моей мысли?

– Слушаю внимательно, капитан.

– Чтобы вычислить, какой вес должен иметь «Наутилус» для полного погружения, мне нужно было учитывать лишь уменьшение объема вытесняемой морской воды под давлением верхних водных слоев по мере возрастания глубины.

– Это очевидно.

– Однако вода очень плохо поддается сжатию, хотя и не является абсолютно «несжимаемой». По последним расчетам ученых, сокращение в объеме составляет всего четыреста тридцать шесть десятимиллионных при повышении давления на одну атмосферу, или на каждые тридцать футов глубины. Если же речь идет о погружении на тысячу метров, то я должен учитывать давление водяного столба такой же высоты, что соответствует давлению в сто атмосфер. Следовательно, вода уменьшится в объеме на четыреста тридцать шесть стотысячных. А значит, мне нужно будет увеличить вес судна до одной тысячи пятисот тринадцати и семидесяти семи сотых тонны, вместо одной тысячи пятисот семи и двух десятых тонны. Таким образом, увеличение составит не более шести целых и пятидесяти семи сотых тонны.