Хорошо забытое старое

– Иришка! Привет! – позвала она, нацепив на лицо восторженно-приветливое выражение.

– Привет, – ответила я, выходя во двор и спеша к машине – болтать с соседкой не было ни времени, ни желания.

Но от неё не так-то просто было отделаться – периодически забегая вперёд с целью заглянуть мне в лицо, она торопливо заговорила:

– Слушай, а я вот на днях шоколад классный купила, швейцарский. Настоящий. Твой любимый. И чай зелёный ещё. Ты б зашла в гости, Иринка, поболтали бы о том, о сём. Или просто пива попьём, по-соседски, а?

Я, до сей поры никогда даже не видевшая настоящего швейцарского шоколада (я имею в виду благородное творение мастеров, а не те нашпигованные сахаром плитки, что продаются под его видом в ярких обёртках всех мастей), и не подозревавшая о том, что он у меня, оказывается, любимый, а уж тем более ни разу не бывавшая в гостях у Маринки и не пившая с ней «по-соседски» пива, изумленно на неё уставилась:

– Ладно… Зайду.

– Ой, здорово, – по-детски обрадовалась она, – Тогда до вечера, да?

– До вечера, – пробормотала я тем же тоном.

В очередной раз уныло пожав плечами, я уселась за руль своей верной старушки-Хонды, доставшийся мне по сходной цене у быстроглазого говорливого перекупщика и порулила на работу, по дороге придумывая как бы половчее оправдаться перед возмущённой Тамарой Ильиничной и какие козни построить заклятой подружке – Олечке.

Оправдываться не пришлось – с порога подхватив меня под локоток, Тамара Ильинична, бережно, словно больную, усадила за стол, и всучив чашку чая с корицей, до которого я была большая охотница, жалостливо заглянула в лицо. Ничего не соображая, я посмотрела на Ольгу, но та старательно отводила глаза, уставившись в монитор. От дурного предчувствия закололо в боку, но всё же, набравшись храбрости, я твёрдо спросила:

– В чём дело?

– Дело плохо, деточка, – мягко ответила Тамара Ильинична, усевшись напротив, прямо на стол, чем ещё сильнее меня напугала – впервые я видела чтобы пожилая дама так беспардонно нарушала ей же установленные правила.

– А ты чего уселась там, Клава? – крикнула она в Ольгину сторону. – Натворила дел, отвечай теперь!

Ольга нехотя встала со своего места, и, подойдя вплотную, прошептала:

– Прости меня, Ирин.

– Да в чём дело? – не выдержала я, а Ольга округлила глаза:

– Ты не знаешь ещё? Тамара Ильинична, она не знает!

– Ну, расскажи ей, – велела она.

– Чёрт, – буркнула Ольга и завела, – В общем так, Ир, тот лысый Вася с которым мы в ресторане сидели, он и правда оказался журналист, да ещё какой… И… вот, – она протянула мне свежий, пахнущий типографской краской номер популярной в городе газеты – «Карнавал», которая распространялась бесплатно и имела в городе самый большой, поистине головокружительный тираж – её доставляли в каждый почтовый ящик еженедельно, а самое интересное из неё перепечатывалось и всласть обсуждалось в городских интернет-сообществах.

Предчувствуя беду, я медленно развернула издание – прямо на первой полосе сияла моя улыбающаяся физиономия, и надпись огромными яркими буквами гласила: «Митинский маньяк возвращается», а внизу, чуть помельче: «Несчастная жертва Митинского педофила просит защиты у горожан. Полиция бездействует. Подробности на стр. 5».

Разрывая на ходу бумагу, я открыла пятую страницу и грязно выругалась: тут была ещё одна фотография – улыбающиеся я и Ольга, и ещё – я выхожу из туалета, поддерживаемая, будто раненый боец, заботливым Лёнькой.

Текст почти слово в слово воспроизводил историю, рассказанную за столом Ольгой, за исключением того, что было добавлено множество извращенных, явно выдуманных на пьяную голову, подробностей изнасилования, которые со мной никогда не происходили.

– А этот педофил может подать на них в суд – за клевету, – нервически хихикнула я, – половину из того, что они здесь описали, он никогда не совершал!

– Истерика, – спокойно констатировала Тамара Ильинична, и принялась отпаивать меня чаем пополам с валокордином и коньяком.

От коньяка я отказалась, чая с валокордином выпила, и уселась читать заметку, ставшую, безусловно, гвоздем номера. Из материала следовало, что я – та самая, чудом уцелевшая девочка, в данный момент выросшая и шантажируемая отпущенным на свободу маньяком, обратилась в полицию, оттуда меня попёрли (что было, в общем, неправдой – на бедного Серёжу, которому мы, походя, поломали карьеру, я была не в обиде – парень всерьёз пытался помочь), и теперь я, не зная где искать защиты, решила предать историю огласке и обратилась в СМИ. Дальше повествование все более и более напоминало приключенческий роман – нашёлся и главный герой (храбрый журналист Василий, небезразличный к чужой беде, который, проникшись моим несчастьем, все же сдал материал в печать, практически рискуя при этом жизнью), и второстепенный (отчаянная подружка Ольга, бескорыстно кинувшаяся на выручку) и, естественно, несчастная жертва – я, полная решимости защититься, а также пылающая жаждой мести за совершенные над собой издевательства.

Издевательствам в заметке отводилась особая страница и описывались они с таким смаком, что невольно возникали сомнения относительно душевного здоровья самого рассказчика. Разойдясь, журналист заявил, причём, что неприятно, заявил от моего лица, что если общественность не вмешается, а полиция и прокуратура продолжат бездействовать, то я пойду на всё, вплоть до убийства, лишь бы защитить себя и остановить зверя.

– Боже мой! – прошептала я поражённо, – откуда он всё это взял? – И беспомощно посмотрела на коллег.

– Он же журналист, Иринка, – уныло проблеяла Ольга, опустив глаза – думаю, когда запахло жареным, успел включить диктофон. Фотографировались мы сами – она указала алым ногтем на кадры, которые мы, действительно, сами сделали в припадке безумия – улыбающиеся, довольные физиономии на фоне дорогого интерьера Лёнькиного кабака. – А это, – продолжала подруга, указав на нас с соседом, под ручку идущим по коридору, – сам как-то сделал. Успел, почувствовал, гад, что выйдет хороший материал…

– Хороший материал, – эхом отозвалась я, думая о своей репутации, о толпах клиентов, которые я с таким трудом нарабатывала, и, которые, считай, уже потеряла – люди просто не смогут теперь спокойно и эффективно со мной работать, обходясь без дурацких вопросов, и возбуждённого перешёптывания за спиной: «Это та самая рекламщица, которую изнасиловали? То ли её изнасиловали, то ли она изнасиловала, но была там какая-то неприятнейшая история!» Сразу объяснилось странное поведение соседей – жалостливое участие Раисы Анваровны и восторженное любопытство Маринки, которые просто раньше меня прочитали заметку. – Хороший материал, говоришь, – повторила я, чувствуя, как белая пелена застилает глаза.

– Ирка, успокойся! – призвала Ольга, выставив вперед руку.

Красные ногти, казалось, обмакнули в кровь.

– Хороший материал, – очень спокойно проговорила я и, схватив со стола какую-то папку, наугад запустила ей в Ольгу.

– Ирка! – ахнула она, словив её на лету, а я заорала как блажная:

– Я не Ирка! Не Ирка! Тысячу раз тебе говорила, – и чувствуя удивительное облегчение, от такого, в общем-то не свойственного себе поведения, отобрав у подружки папку принялась что есть дури дубасить её по башке. Подруга во всю мочь материлась.

– Девушки, успокойтесь, – взвизгнула Тамара Ильинична.

– Заткнись, бабка, – откликнулась я, с азартом охаживая злыдню по спине – голову та, спасаясь от моей тяжёлой руки, успела засунуть под стол.

Документы из папки летели во все стороны, словно перья из разодранной пуховой подушки, Ольга, прикрываясь руками и уже не пытаясь сопротивляться, визжала на одной ноте:

– Не на-а-адо! Не бе-е-ей! Ты и так мне вчера фингал поставила!

– И ещё поставлю! – уверенно пообещала я, не останавливаясь.

– Всем привет! – гаркнул знакомый голос. Все повернулись к двери, замерев, как в знаменитой сцене из «Ревизора» – у двери стоял ухмыляющийся, довольный Лёнька, имеющий обыкновение всегда появляться в самый подходящий момент. – Ты, я вижу, в ударе! – заметил он, старательно сдерживая смех.

– В ударе я! – пропищала Ольга из-под стола. – Точнее, под ударом, – и опасливо вылезла, почувствовав, что град зуботычин стих.

– Ты как здесь? – спросила я, без сил опускаясь на стул и констатируя для себя мимоходом, что наблюдать его рядом с собой становится делом уже привычным.

– Рука бойца колоть устала! – прокомментировал он мой потерянный вид, и то, что, усевшись, я принялась разминать действительно уставшую во время показательной порки руку. – А я дурную весть принёс! – заявил он так, будто бы принёс упакованный красной лентой подарок и потряс перед собой ворохом газет, в котором без труда можно было узнать сегодняшний «Карнавал», вдоль и поперёк мной изученный. – Но, судя по всему, опоздал. Вы уже ознакомились с утренней почтой, да?

– Здравствуйте, – проявила вежливость Ольга, всё ещё держась на безопасном от мня расстоянии. Сантиметровый слой косметики, умело наложенный на лицо, слез и под левым глазом подруги нахально проявился вульгарный фиолетовый фингал.

– И вам не хворать, – кивнул Лёнька и повернувшись ко мне, добавил. – Эмоции, я вижу, поулеглись, теперь вопрос по существу – что делать будем?

– А вы, молодой человек, собственно, кто? – встряла Тамара Ильинична. – И в каком, извините, смысле?

– Вчера был женихом, – ответил сосед, нагло осклабившись.

– Фиктивным, – сочла нужным уточнить я.

– Не важно, – отмахнулся он и продолжил отвечать на вопросы, – А делать что-нибудь я предлагаю с этой гадостью, – он снова тряхнул газетой, и прямо посмотрел на меня.

– А вы, уважаемый жених, не забыли, куда я вас вчера послала? – со всей возможной язвительностью напомнила я.

– Забыл, – открыто улыбнулся он, – и тебе предлагаю забыть и немножко подумать…

– Я не могу думать в твоей компании, – перебила я, неожиданно для себя заявив правду.

– Почему? – вкрадчиво спросил он, кинув на меня острый взгляд.

– Потому что ты меня раздражаешь! – прикрикнула я, а он равнодушно пожал плечами:

– Ну, потерпи. Я, в общем-то, по делу. Во всю эту неприятную историю оказался втянут мой ресторан, как вы успели заметить, – и действительно, в тексте статьи название «Большая медведица» упоминалось минимум два раза, – кроме того, фотографии… фото-видео съемка проводятся в заведении только с разрешения администрации. Я собирался слегка поучить этого … – он глянул на имя, написанное в газете, – Василия Лозовго, и попросил своего юриста подготовить иск в суд. Думаю, тебе это может быть интересно, ты ведь тоже не давала своего согласия на съемку. Или давала? Да нет. – Ответил он сам себе. – Когда тебе? Ты ведь полночи провела со мной, – Ольга, услышав это, так распахнула глаза, что, казалось, ещё секунда, и они выпадут из орбит и покатятся прямо под стол. Лёнька невозмутимо продолжил. – В редакции разговаривать со мной не пожелали – я с утра позвонил, так этот Лозовой то ли заболел, то ли уехал, то ли помер, чего и следовало ожидать. Главный редактор со вчерашнего дня в отпуске. Ты, кстати, можешь ему ещё клевету припаять – глянь, чего он нагородил…

– Ты что, спятил? – возмутилась я. – Хочешь, чтобы я эту грязь ещё и в судах полоскала? И вообще, какое твое дело… Тебя не касается… Вот что, идите-ка вы, уважаемый Леонид Александрович, – от злости я даже вспомнила его отчество, – по месту прописки, а в мои дела, будьте любезны, не лезьте. А если вдруг у вас возникнет желание порешать чужие проблемы, можете, в порядке благотворительности, оказать помощь местному интернату для инвалидов. Всего доброго, до свидания, до новых, увлекательных встреч, – закончила я, рассчитывая, что он тут же развернётся и выйдет.

Не тут то было. Он лишь прищурился и негромко проговорил:

– Как хочешь. Наше дело, что называется, предложить. – Он прошелся, переложив со стула бумажку уселся на него, откинулся на спинку и вопросил: Позволь-ка узнать, события в полицейском участке произошли в действительности?

– Какие события? – нахмурилась я и он уточнил:

– Вот эта эпопея с пепельницей и носками, – и ткнул пальцем в текст.

– Ну да, – равнодушно улыбнулась я, – Иди уже, не мешай думать…

– Минутку! – попросил он и снова задал вопрос, – Вы там с Ольгой вдвоём были?

– Где? – я устало закрыла лицо руками.

– В ментовке! – повысил он голос. Ольга тут же заволновалась:

– При чем здесь ментовка?

Лёнька, не глядя на неё, ждал от меня ответ. Я, вздохнув, подтвердила:

– Вдвоем.

– Ясно, – удовлетворённо ухмыльнулся он, вытягивая на пол комнаты ноги, – Что ж, милая, хочешь подумать – думай, только чтобы ты понапрасну свои извилины не напрягала, позволь тебе кое-какую информацию к размышлению выдать. Во-первых, маньячка я твоего пробил, – заметив, что я нахмурилась, он поспешно поправился, – да-да, я помню, он не твой. Ну вот, маньячок наш до сих пор сидит. – Глядя на то, какой фурор произвело это известие – мы втроём просто пооткрывали рты – он добавил, как будто у кого-то могли возникнуть сомнения, – в тюрьме. Где-то под Пермью. И сидит прочно, я проверял. Там колония со строгим режимом, заключенные, как сейчас водится, не просто по документам числятся, а реально сидят. Срок у нашего педофила истекает скоро – месяца через два или что-то около того, но пока он отдыхает там, ведет себя, между прочим, образцово, жажду мести не проявляет, администрация им довольна.

– Но…я думала… Условно-досрочное…

– Не о каком УДО речь не идет. – Отрезал он, и добавил, понизив голос. – Самое главное, переписка его проверяется досконально, как и переписка всех без исключения сидельцев. Ничего подобного с зоны написать он не мог. Да и сама посуди – конверт без обратного адреса, без марок, текст напечатан на компьютере… Это нереально. Больше всего эта ситуация похожа на глупую шутку или мелкую месть того, кто был об истории осведомлён, – бесстрастно завершил он, и ласково улыбнулся Ольге. – Как, кстати, ваше здоровье, Ольга Витальевна?

– Плохо, – буркнула она, а он вздохнул печально.

– Сожалею. Конвертик тебе в почтовый ящик кинули, да?

– Не совсем, – негромко проговорила я, поглядев на Ольгу.

– Понятно. Ну, как говориться, шерше ля фам. Ищите женщину, в переводе. Поступок откровенно бабий. Подумай, милая, есть у тебя подружка, – он выразительно посмотрел на Ольгу, – с которой ты платье новое или мужика не поделила…

– Идите на фиг, Леонид Александрович! – заорала Ольга, вскочив. – Вы что себе позволяете?! Да я… никогда… Да вы знаете…

– Уймись, – грубо оборвал он.

Ольга примолкла, но ненадолго:

– Иринка, письмо мне принёс курьер! Курь-ер! – повторила она по слогам. – У кого хочешь спроси! – и, так как Тамара Ильинична, ошарашено молчала, оглянулась беспомощно и добавила полушепотом, – Не было тогда никого. Ир, он же специально, кого ты слушаешь!? Да я никогда…

– Никогда-никогда, кто бы спорил, – убийственно заявил Лёнька. – Перечисляю факты: письмо передала Ольга Витальевна, хотя на конверте означено: «лично в руки», к журналистам за стол подсела Ольга Витальевна, историю про изнасилование тоже Ольга Витальевна рассказала.

– Он врёт! Перевирает! Иринка, не знаю зачем ему это нужно, но, послушай…

– Действительно, послушай, милая, – мягко согласился Лёнька, – самое интересное впереди. Я не зря спросил про мента. Ведь про эту историю она за столом не упоминала. Выходит, уже после того как я увел тебя в кабинет, она не торопясь поведала её Василию.

– Ничего подобного! Я сразу же ушла! У меня же фингал под глазом!

Насколько я знаю Ольгу, она на самом деле не стала бы находиться с фингалом на людях.

– У меня на этот счет другие сведения. По крайней мере, четыре свидетеля, а также записи с камер видеонаблюдения, могут подтвердить, что после того, как мы с Ириной ресторан покинули, вы, уважаемая, всё ещё находились в зале и о чём-то мило с журналистом беседовали.

– Конечно, свидетели! Да это же твой ресторан! У тебя там все схвачено! Свидетелей может набраться и десять штук!

– Согласен, но против одного вы, Ольга Витальевна, возразить не сможете – историю про мента и носки знали только вы и Ирина. Она её не рассказывала, выходит, вы. Или вы будете утверждать, что господа полицейские сами свой позор прессе сдали?

– Слушай, ты… – злобно заявила подруга, хотела сказать что-то оскорбительное, но под Лёнькиным взглядом съёжилась и спросила: – Никак не пойму, зачем тебе всё это надо?

– Ни за что не догадаешься, – хмыкнул он и тут же на меня глянул. – Кстати, раз уж на то пошло, то и про изнасилование свое ты на всех углах не кричала, правда? Кто знал об этом, тот и запугивает анонимками – это же аксиома.

– Кто угодно мог знать! – взвилась подруга. – Ты вот, например. Узнал же про педофила.

– Не-е-ет, Ольга Витальевна, – весело протянул он, – про маньячка я стал выяснять после вашего рассказа, а нам надо тех, кто изначально знал. Теперь, понятно, пол города знает. Так вот, про изнасилование изначально знали совсем немногие, давайте прикинем: следователь, который вел дело, врачи, родственники остальных, убитых девочек, родители Ирины, она сама. Судья, прокурор опять-же. Ещё, возможно, случайные свидетели или соседи. Ну а теперь исключаем: родителям вспоминать об этом вряд ли приятно, врачи, следователи, судьи и прокуроры в силу профессии не болтливы, с соседями, ясно, все наоборот, но и здесь вот какая шутка выходит! Преступления-то произошли не в нашем славном городе, а в области, к нам уважаемая Ирина Николаевна не так давно переехала. Предположим, случайный человек знал, что Ирина была жертвой маньяка – и что? Он плетётся за триста километров в областной центр, чтобы что?! Просто её попугать? Глупости! Для того, чтобы совершить такую прогулку надо иметь веские – очень веские – основания, или тогда уж не совершать её вовсе! Другое дело глупая бабья месть, коей является дурацкая анонимка…

– Да кто угодно мог письмо передать! Курьер его принёс, молодой парень!Проще простого в наше время курьера нанять.

– По службе, осуществляющей доставку, парня вполне можно вычислить… Да и был ли мальчик, Ольга Витальевна?

– Был.

– Оль, а ведь правда, – севшим голосом пробормотала я, – об изнасиловании в этом городе зала только ты.

– Да я никому не говорила! Даже Стаське! Ну… то есть… до ресторана! Ир, поверь мне.

– Уже, – кивнула я, подходя к своему столу и забирая из него кое-какие вещи – загранпаспорт, косметичку, пару нужных визиток.

– Что уже? – опешила Ольга.

– Уже поверила. Всего доброго, до свидания, – попрощалась я только с Тамарой Ильиничной, и, оставив этих двоих разбираться между собой, шагнула к выходу.

– Куда ты, деточка? – встрепенулась старая дама.

– В отпуск. Всем пока.

Я вошла в лифт и долго ещё слушала, как подружка молотит по нему рукой и надсадно кричит:

– Ирка, поверь! Ну поверь, не бросай меня!

Глава 4

Всё устроилось неожиданно просто. Хозяин фирмы, войдя в положение, без лишних вопросов дал отпуск, горящая путёвка в Турцию тоже нашлась быстро, и вот, пару дней спустя, я уже загорала под ласковым южным солнцем у самой кромки прибоя. Ноги мне омывали теплые, остро пахнущие солью и счастьем волны и от этого мысли в голове становились какими-то вязкими и тягучими.

Удача наконец улыбнулась мне – я попала в самый пик бархатного сезона, когда на курорте много семей с маленькими детьми и влюбленных парочек и почти нет одиноких скучающих «холостяков», оставивших дома грузных, замотанных бытовухой жён. Никто не приставал ко мне, и я могла спокойно загорать, тоннами поглощая персики и детективы и наблюдать за чужой радостной суетой, сама в ней не участвуя. Давно привыкнув к своей роли стороннего наблюдателя, а не участника бурлящей вокруг жизни, я научилась извлекать из неё немало удовольствий, хотя, со стороны, возможно, выглядела как старушка с лицом девушки – настолько пассивным был мой отдых.

Я ожидала пока дома – в дождливом и сером городе закончится эта мышиная возня; шумиха, поднятая газетами вокруг моего имени, поутихнет и случиться что-нибудь по-настоящему стоящее, что, наконец, отвлечет людей от моих проблем. Менять место работы, и, тем более, жительства, я не собиралась, решив, что девушка я взрослая и повышенное внимание коллег и тем более, соседей, как-нибудь переживу.

Несмотря на то, что любой компании я предпочитала одиночество, к концу отдыха всё же сдружилась с молодой, шустроглазой Леночкой, приехавшей на отдых с маленькой дочерью, и вместе с ними принялась посещать многочисленные экскурсии, представленные здесь в изобилии.

Но не одна из красот старого города не произвела на меня такое впечатление, как поход к гадалке, когда мы с Ленкой, оставив шестилетнюю Аришку на попечение отельных аниматоров, устраивавших детский праздник, решили съездить в город за сувенирами.

Прогуливаясь по узким улочкам, Ленка узрела вывеску на русском: «Гадаю по руке. Великая прорицательница Юдифь», и затащила меня в тёмное, пропахшее благовониями помещение.

– Тебе гадать не буду, – с порога заявила Ленке старая высохшая женщина, мешая русские и турецкие слова, – Ума сначала наберись, глупая! Как ребенка без отца оставишь? Тфу! – сплюнула старуха в досаде прямо на земляной пол и обернулась ко мне, – А вот ты…, – она прожгла меня взглядом чёрных, как угольки, удивительно молодых глаз, живших отдельно от желтого морщинистого лица, – Присядь.

Я послушно опустилась на мягкий пуф, коих было здесь великое множество, и огляделась: жилище старухи – а это, несомненно, было именно жилище, а не просто комната для приёма посетителей – являло собой удивительное зрелище. Удивительное сочетанием бедности и богатства, захламлённости и чистоты, старины и современности. Здесь органично уживались дорогая, явно антикварная серебряная посуда и кружки с отбитыми ручками с логотипом известного супермаркета на боку; парчовые шторы соседствовали с жалюзи, а стены безо всякой отделки и пол, который не потрудились застелить даже простой доской, дополняли убранство.

Старуха долго хмыкала и бормотала, уставившись мне на ладонь, а потом негромко проговорила, коверкая слова сильнейшим акцентом:

– Странно, что тебя так твой Бог бережёт. Сходи, помолись ему что ли. Ты в опасности, знаешь? – я кивнула, хотя точно знала, что никакой опасности нет – маньяк ведь находился в тюрьме. – Бережёт, бережёт, – беззубо улыбнулась старуха. – И убережёт. А вот ты мне не веришь. Ничего… Он вернётся. Скоро. Вернётся точно. – Она сунула в рот какую-то замусоленную деревянную палку, и, пожевав её, добавила, потрясая надо мной седыми, грязными патлами. Смерть. Вижу смерть – она рядом…

Я в оцепенении сидела и смотрела ведьме в глаза не в силах пошевелиться, а она продолжала бормотать уже по-турецки и тут Ленка, вырвав мою руку из сморщенных старушечьих лап, вскричала:

– Замолчи, дура! – и, прихватив меня, выскочила на улицу. – Вот старая грымза, – ворчала Ленка, стремительно куда-то шагая, – видит две молодые бабы зашли, не может нагадать каждой по принцу и мешок золота в придачу, нет, обязательно надо покаркать – смерть, смерть, – да что она вообще понимает?! Напридумывала ерунды, а мы и уши развесили! Хотя про мужа она правду сказала… Я действительно собиралась развестись… Но это совпадение, Иринка, не бери в голову! О, смотри, церковь! Похоже, православная. И это в мусульманской стране! Зайдем?

В ушах возник скрипучий старушечий голос: «Твой Бог тебя бережёт. Сходи, помолись ему что ли», и я кивнула. Мы зашли в небольшую, но ухоженную церквушку, посетителей там не было совсем – даже бабульки, продающей иконки (как это обычно бывает в российских храмах) и той не наблюдалось. Свечи лежали в свободном доступе, бесплатно. Оставив приличное пожертвование и порадовавшись за местных священников, не ставших превращать Божий дом в торговый лоток, мы поставили по свечке за здравие, Ленка – за дочку, я – за себя, за упокой поставили тоже, и недолго постояли, думая каждая о своём.

Выходили из церкви просветлённые.

– Будто бы душой отдохнула, – порадовалась Ленка, – А ты чего сама за себя свечи ставишь, нельзя же вроде?

– Больше некому, – коротко сообщила я. – Родители и те атеисты.

– Я за тебя буду ставить! – пообещала Ленка и посетовала, – жаль только в разных городах живем.

Что жили мы в разных городах, действительно было жаль. Провожая меня в аэропорт и держа за руку свою златоглавую маленькую принцессу, Ленка даже всплакнула на прощание, правда не слишком сильно, по крайней мере, Аришка, увлечённая новой куклой, подаренной доброй тётей Ирой, даже не заметила маминых слёз.

Отпуск пролетел мгновенно и, возвращаясь домой, я отчаянно трусила, как оказалось зря. Друзьям (очень немногочисленным, кстати), знакомым и коллегам не было до меня никакого дела. Только Ольга звонила мне ежедневно, надиктовывая такие самоуничтожительные голосовые сообщения, что слезу вышибало.