Чародей. Часть первая

Попав в юности в окружение молодого царя – Петра, Яков почувствовал свою накопленную предшествующими поколениями силу духа и никогда не уподоблялся общему мнению, имея на все свое, оставляя при этом загадочную и мудрую струну шотландской силы воли.

Петр Первый, с которым судьба свела Якова, в своих начинаниях не был обделен талантливыми, разносторонними сподвижниками. Неистовый ритм эпохи, широта и целеустремленность петровских замыслов не терпели серых людей рядом у трона. Лефорт, Меншиков, Ромодановский, Толстой, Долгоруков, Апраксин, Шереметьев, Остерман – эти люди отличались незаурядным умом, находчивостью и природными дарованиями даже среди достойных современников. Но, пожалуй, единственным человеком, не уступавшим Петру, ни в широте кругозора, ни в глубине мысли, ни в разнообразии интересов, был именно скромный и лишенный светской гордыни Яков Вилимович Брюс. Человеком «высокого ума, острого рассуждения и твердой памяти» называл его знаменитый ученый XVIII века Василий Никитович Татищев.

Сверстник царя

Яков до конца своей жизни считал, что ему выпала счастливая карта судьбы связать свою жизнь с Россией и царем Петром.

Несмотря на то, что в 1682 году потерявший рано отца десятилетний Петр стал царем, из-за его малолетства царевна Софья Алексеевна в течение семи лет при поддержке стрельцов брала на себя управление государством. Петр на всю жизнь запомнил, как на его глазах стрельцы растерзали родного брата матери и не питал доброжелательных иллюзий на будущее в противоборстве с властолюбивой старшей сестрой.

Вдовая, но еще молодая сорокалетняя царица Наталья Кирилловна Нарышкина должна была вместе с сыном Петром удалиться от царского двора в подмосковный дворец села Преображенского. Там, в окрестностях Москвы, на живописном берегу Яузы юный Петр Первый и проводил свое детство.

Берега Яузы поблизости от обширного Сокольничьего поля и Немецкой слободы представляли полное раздолье для военных игр или «потех», как их называли в то время. Здесь при участии детей многочисленных дворовых слуг и происходили бесконечные игры в войну. Самыми любимыми игрушками Петра были две деревянные пушки, стрелявшие бутафорными ядрами с помощью небольшого заряда настоящего пороха.

Петр привлек к своим воинским забавам целую толпу сверстников и ребят постарше, создав два батальона примерно по 300 человек. Так зарождалась военная опора юного царя в его борьбе с пытающейся перехватить власть сестрой Софьей и ее сторонниками, которые противились возвышению родни Петра, Нарышкиных. Вокруг Петра начинали сплачиваться все недовольные режимом правительницы Софьи и ее фаворита Василия Голицына.

Скоро Петру пришла в голову новая затея: построить крепость-городок, возведение которой поручили опытному капитану Федору Зоммеру. Назвали ее Прешбург. Крепость обустроили, как настоящую: стены укрепили сваями, снаружи выкопали глубокие рвы, на углах соорудили крепкие башни с бойницами, прикрывающие ряды бронзовых пушек и мортир. На главной башне, над воротами, играли куранты на колоколах.

Так постепенно молодой царь стал переходить от детских игр в солдатики к настоящим военным действиям, с применением оружия и артиллерии. По части военных знаний поначалу с ним занимался голландец Франц Тиммерман из Немецкой слободы. Под его руководством Петр начал изучать арифметику, геометрию, военно-инженерное дело и артиллерию, которая пополнила его знания о порохе, об устройстве орудий, лафетов, снарядов и стрельбе.

Яков Вилимович Брюс был на два года старше царя Петра. Когда юный царь с детским азартом предавался забавам потешных баталий под Москвой, Яков уже познал первые тяготы и смертельные опасности настоящего военного дела. С 1686 года он корнетом кавалерии участвовал в двух крымских походах, организованных Василием Голицыным, и за ратные успехи был дважды жалован поместьями общей площадью 125 десятин земли и сорока денежными рублями.

В 1689 году резко обострилась борьба за царскую корону между Софьей и подросшим Петром. Опасаясь массовых волнений, молодой царь уехал из Преображенского в Троице-Сергиев монастырь, собирая вокруг себя всех сторонников. Поскольку Роман и Яков с детства были приписаны к потешным, они дисциплинированно прибыли туда и делом, предотвратив стрелецкое противостояние, подтвердили свою приверженность молодому царю. С этого момента их судьба оказалась тесно связанной с жизнью и реформами Петра Первого. Для Брюса победа Петра в схватке с сестрой оказалась естественной и желанной.

Примкнувший реально к потешным войскам, младший Брюс быстро вписался в общее настроение и не уступал царю и его окружению в молодых забавах и бесшабашных, требующих выхода неуемной энергии разгулах. После событий в Троице название «потешные» носило достаточно условный характер, поскольку объединившись с регулярными войсками Гордона, они уже представляли основу зарождающейся российской армии.

Молодой государь, жадно рвавшийся к знаниям и профессиональным навыкам, не сразу, но осмысленно заметил просвещенность молодого человека среди остальных своих молодых друзей. Петр долго присматривался и полюбил шотландца, в том числе за его сдержанный, со знанием дела, характер и всегда продуманный подход в решении поставленной задачи.

Сам юный царь получил в отрочестве весьма скромное образование, но самозабвенно любил учиться и всю жизнь боготворил заслуженных ученых, радовался каждому новому познанию и полученному умению. При кажущемся предпочтении в дружеском общении с наиболее близкими Меншиковым и Лефортом, государь сначала едва заметно, а позднее более твердо держал дистанцию самодержца. Брюсу же прощал даже легкие колкости в свой адрес и прислушивался к его советам.

Высоко оценивая свою личность, с молоком матери впитавший независимое мышление, Яков был убежденным протестантом и достаточно негативно относился к церковным догмам и канонам. Под его влиянием в дальнейшем уже ставши императором, царь принял немало стратегических решений, в том числе по отношению к церкви, которая была строго подчинена государству.

Кумиром молодого царя, наряду забавам с потешными, был родственник Гордона по линии жены – Франц Лефорт, с которым Петр познакомился на дипломатическом приеме, а потом глубоко доверился в своих поступках и мыслях, часто посещая Немецкую слободу. К религии Лефорт относился довольно скептически, предпочитая разгульную жизнь со свободными нравами, но оставался верующим и посещал лютеранскую церковь.

К православной вере у Петра сложилось своеобразное отношение. Восхищаясь жизнью Немецкой слободы и полюбив многое иностранное, он не ощущал глубоких корней церкви от отцов и дедов, когда еще патриархи почитались наравне с монархами. Скорее он воспринимал ее источником русской культуры. К тому же Петр лишился отца в четыре года, да и сам Алексей Михайлович уже начал присматриваться к Западу и собирался строить новые заимствованные порядки на патриархальной Руси.

Напрасно патриарх Адриан надеялся, что Петр все вернет к старому порядку, а духовенство безропотно полагало, что при новом молодом царе будут опять ходить во дворец и уверенно наставлять, радостно надеясь, что скоро иностранцев вышлют из России и дворы их отдадут грабить мужикам и холопам.

Как и всюду, в церквях непрестанно раздавался праздничный перезвон. Храмы и соборы были озарены свечами и монастырским пением. Все видели, как царь Петр, – по правую руку царица мать, по левую патриарх, – сходили с крыльца храма, отстояв смиренно службу. Появляясь перед народом, царица подносила подходившим по чарке водки. Царь, одетый в русское платье, был смирен, всем своим видом показывая, что слушается мать и патриарха. Петр из лавры выходил с высоко поднятой головой, лицо худое – уже третью неделю не курил трубки, не пил вина. После обедни садился в келье архимандрита под образа и боярам давал целовать руку. Наталья Кирилловна радостно говорила:

– Не знаю, как Бога благодарить, образумился государь-то наш, такой истинный, такой чинный стал…

Из иноземцев Немецкой слободы близко к нему допускался лишь один Лефорт, за которого он слезно просил матушку. И тот приходил по вечерам сразу в келью, не попадаясь на глаза патриарху. Петр хватал его за щеки, целовал и облегченно вздыхал.

С виду бесшабашный танцор, балагур, но говорил приятель молодому царю, о чем русские и не заикались: «У вас каждый тянет врозь, а до государства никому дела нет… Народа такого нет нигде… Ни ремеслов, ни стройного войска, ни флота… Одно – три шкуры драть, да и те худые…»

Говорил Лефорт, будто со свечой проникал он в дебри Петрова встревоженного ума, когда огонек лампады мерцал перед ликом Спасителя. Скоро за окном затихали шаги дозорных, и иностранец страстно продолжал, заглядывая в карие глаза:

– Ты очень умный человек, Петер… Я много шатался по свету, видел разных людей… Тебе отдаю шпагу мою и жизнь… Нужны тебе верные и умные люди, Петер… Не торопись, жди, мы найдем таких, кто за дело, за твое слово в огонь пойдут… А бояре пусть спорят между собой за почести, за свой живот, – им новые головы не приставишь, а отрубить их никогда не поздно.

Потешные войска молодого царя

Сейчас Яков с умилением вспомнил, как радовались вместе походам и стремлениям победить и научиться завоевывать для России больше земель.

Его сразу увлекла артиллерия, интуиция подсказывала, что это наиболее важный инструмент военных действий. Он словно предчувствовал, что артиллерию определят позднее «богом войны».

Успехи и победы незаметно приносили благосостояние и жалованные в его собственность земли, но все это не останавливало желания яростно продолжать трудиться во имя теперь уже полюбившейся страны. На первых порах не все было понятно в русской монархической иерархии, но как-то сразу интуитивно и безоглядно они поверили в еще молодого и напористого царя Петра. Что-то подсказывало, что этот жизнелюбивый и напористый человек, одновременно с русским характером податливый к разумению, способен преодолеть любые преграды к победе и понятной ему свободе. При любом удобном случае они были рядом с ним со своими искренними желаниями: и в потешных сражениях, и в первых походах с Петром на Запад и на Азов. Не все получалось сразу, но настойчивость молодого царя завораживала и вела неустанно молодых иностранцев с шотландскими корнями вперед.

Искренняя радость сближения с юным царем

Яков прекрасно помнил первый разговор с молодым царем. Сидели тогда большой компанией. Как всегда рядом с Петром словоохотливый Лефорт немного ломаным языком рассказывал, смешил и ободрял. Напротив Александр Меншиков, словно телохранитель, завистливо и внимательно сверлил последнего взглядом и также одобряюще балагурил, вторя иностранцу. Высокий с узкими плечами Петр заметно выделялся своей необычной фигурой среди молодого окружения, но был необыкновенно органичен и свободен в общении.

Яков не раз замечал, что прекрасно знающий характер и наклонности Петра красавец и первый гуляка, швейцарец по происхождению, Лефорт между своим нескончаемым словоблудьем частенько вставлял разумные и дельные мысли. И сейчас он ласково добавил:

– Твою артиллерию, Петруша, необходимо постоянно совершенствовать… Хочешь, я закажу… в Голландии еще пару самых надежных мортир?

Петр одобрительно с умилением смотрел на первого друга и помощника из Немецкой слободы. Франц Лефорт был старше остальных и первым из иностранцев «учителем жизни» и открывателем прелестей заграничной жизни. С приятным красивым лицом, напудренный и надушенный, он всегда привлекал внимание окружающих и моментально понимал царя. Услышав от него шутку или яркое выражение, он поднимал руки, хлопал в ладоши, заливался веселым смехом:

– Вот прекрасная шутка, веселее шутки не приходилось слышать… Ляксандр! – говорил он, смеясь и теребя бархатный в светлых тонах и кружевах кафтан. – Не заслоняй собой красивый профиль хозяина Плешбурга.

– Побойся Бога, дорогой Франц, он для меня герой навеки…

Сидя рядом с братом Романом, Яков вдруг услышал обращение Петра на свой счет:

– Как величать твоего младшего брата? – кивнул он Роману.

– Якушка, – опередил его Лефорт. Царь одобрительно кивнул. Находчивый ответ уменьшительно-ласкательного имени придавал определенный шарм доверия молодого монарха.

И он, младший Брюс, на слова Лефорта также одобрительно молчал, и эта внутренняя тишина, не по его воле, оказалась мудро-загадочной. Петр всегда был слишком эмоциональный человек и всего себя бурно выражал голосом и трепетным лицом. Яков сразу понял, что царь вдруг почувствовал глубину его души, что он далеко не простой и значительно глубже активных друзей – сподвижников, хотя не каждый мог тогда оценить сущность покладистого юноши. В тот момент Яков ощутил, что Петр от природы находчив, радуется всему новому, остроумен, и жизнь заставляла его быть очень прозорливым. Яков сразу обрадовался устремленной к познанию родственной душе.

– Вы не думайте, государь, в храбрости я не уступлю им, – он кивнул на Меншикова и брата.

– Я и не сомневаюсь, – улыбнулся растроганный Петр.

Шумная компания, одобрительно потакая царю, продолжала веселье. Петр на секунду отвлекся, но потом обратился к нему:

– А как тебе служится, Якушка?

По знаку зодиака сам Петр был Близнец и очень доверчиво относился к друзьям и вообще к дружбе, которую считал неотъемлемой для жизни. А окружение в потешных войсках, словно благодатная почка, само рождало открытость и доверие, целеустремленность и мысли о славном будущем, о необходимости изменить окружающий мир. Никто не мешал взаимообогащению каждого из-за здоровой дружбы и ощущению задора молодости.

Ответ Якова был этому подтверждение:

– Все замечательно… я будто в приключенческой сказке… Мы рвемся вперед в мечтах… в радостную неизвестность, государь!.. Иногда охватывает безмерное счастье, что сделал что-то правильное… истинное, будто сверху продиктованное…

– Ты угадываешь… и мои настроения, – задумался Петр.

– А что Сашка, правда, говорят, что он родился здесь и истинно русский?

– Сущая, правда, Мин Херц!

– Вот, Франц, – повернул голову Петр к Лефорту, – а, ты говоришь… русская земля не рождает людей, которые умеют мечтать…

– Ничего я такого не говорю про русских… А уж, если по правда, перед вами потомок… королей – Джекоб Даниел Брюс, – фатовато повышая голос, но все также картавя, выпалил Лефорт.

– Значит, говоришь… Данилович? – после паузы опять улыбнулся юный царь.

– Непременно – Данилович, Мин Херц, – подхватил Меншиков, с удовольствием подчеркивая общее с ним отчество.

То, что русский царь переименовывал всех на русский лад, а иноземцы с благоговением соглашались, создавало непередаваемый шарм и беспрекословное доверие к будущему императору.

Для Петра была очень важна не только дружба, но и искреннее доверие к человеку. Понимая свою незримую власть над окружением, он прощал и принимал интерес каждого во имя общего дела. Таким необычным душевным отношением он навеки объединял близких ему людей.

Яков был всегда с ним искренен и какого-либо собственного интереса к царю никогда не держал, помимо добросовестного служения.

С ярким пытливым взглядом, спокойный и скромный среди шумной бесшабашной молодежи, Якушка явно привлекал своим внутренним настроем. Петр вскоре узнал, что он хорошо ведает историю, увлекается математикой, физикой и большой любитель книг.

Во многом царь сформировал себя и свой план реформ благодаря умному и доброму Якушке, который был действительно не простой и с глубоким чувством провидения. Яков знал историю Египта, истоки трансформации многобожия к Единому Богу. Он знал и учился по английским правилам, которые были очень глубокими и весомыми тогда, увлекался завораживающими и мистическими методами алхимии, которая формировала первые азы теософии и будущей науки. Все это способствовало взрослению и развитию собственных устремлений Петра Великого.

Молодой царь не случайно стал больше присматриваться и искренне доверять младшему Брюсу. Якушка говорил немного, больше слушал азартные военные реплики, хотя в храбрости и разгулах, действительно, царю и его друзьям не уступал.

Петр вообще не терпел выскочек и воспринимал своих друзей за искреннюю дружбу и товарищество без зависти одного перед другим. Потому как – каждый был ярок и неповторим по-своему.

Александр Меншиков, привлекающий царя храбростью и русской пытливостью, также со временем глубже подружился с Яковом, и пытался многое у него перенять.

Имя «Якушка» сразу стало близким не только окружению, но и ему самому. Через пару-тройку лет, по мере сближения с царем и раскрытия необычных способностей младшего Брюса, Петр и его сподвижники стали уважительно называть его по имени и отчеству – Яков Данилович.

Рождение русской армии

Став полновластным царем, Петр, не только не прекратил потешных занятий, но придал им еще больший размах: наряду с обычными экзерсисами стали устраиваться походы и маневры, длившиеся нередко неделями и даже месяцами. В этих походах участвовали и некоторые регулярные полки.

Якову были явно по душе шумные военные игры молодого царя, когда он мог сутками, забывая о еде и в ущерб сну, искать способы славных побед с захватом бутафорных, наспех сооруженных городков. Все это проходило весело и звонко, со стрельбой и боем барабанов. Потешные солдаты были набраны из царских конюхов, сокольничих егерей и прислуги. Самостийные офицеры состояли из юношей знатных фамилий и заслуженных военных. Всего у Петра было около трехсот таких воинов. С ним они ходили походами по деревням и монастырям вокруг Москвы, распугивая крестьян и особенно местных монахов. Когда в тихий полуденный зной из лесочка вдруг с бесовскими криками выкатывали пушки какие-то не похожие на русских люди в зеленых кафтанах и били по стенам деревянными ядрами, монахи просто замирали от страха, иногда узнавая лицо самого царя в пороховой копоти.

Сама служба в потешном войске была вовсе нелегка – ни дождь, ни зной, ни свет, ни заря – по прихоти молодого царя вдруг надо было выступать неизвестно куда и зачем, и как выяснялось потом, чтобы пугать, в основном, окрестных людей. Иной раз потешных будили среди ночи: Приказано обойти неприятеля. Переправляться вплавь через речку… Были случаи, когда служивые тонули или погибали, и это было в порядке вещей. При непослушании или отказе выполнить приказ – били батогами. К войску был приставлен воевода или генерал – Автоном Головин. Человек он был недалекий, но хорошо знал солдатскую муштру и быстро навел строгие порядки. При нем сам Петр нешуточно проходил военную науку в первом батальоне, названном Преображенским.

Через некоторое время к потешным на жалование позвали капитана Зоммера для освоения огнестрельного и гранатного боя. Из Пушкарского приказа доставили шестнадцать пушек, и стали учить стрелять чугунными ядрами и бомбами. Учитель был строг, поскольку эта наука требовала больше знаний и ответственности. Было уже не до потехи, и поначалу много побили в полях скота и перекалечили простого народу.

Несмотря на то, что продолжая службу в потешных, Яков оставался корнетом кавалерии, ему, также как и молодому царю Петру, очень нравилась и стала ближе артиллерия. Он понимал значимость ее реальных атак в бою и с восхищением одолевал все тонкости нового ремесла, а за проявленные знания и смекалку скоро возглавил отделение пушкарей.

Сразу обратив внимание на необходимость технических знаний в реализации этой военной профессии, молодой артиллерист или, как тогда называли – «бомбардир», сразу отметил у многих несогласованность в действиях и недостаток образовательной математической подготовки. Яков, не стесняясь, объяснял на примерах и открыто говорил об этом царю, который с удовольствием пополнял свои знания, полученные ранее от Тиммермана. Учиться военному делу стало модно и в скором времени необходимо.

В своей тетради по стрельбе Петр записал: «Градусы, которые внизу, когда стрелять – отведать перво… на сколько градусов мортир поставлен записать же; а потом стрелять, сколько далече бомба по опыту пала. Когда хочешь на уреченное место стрелять, тогда взяв дистанцию, потом взять циркулем на такие же градусы, которые при опыте на квадранте были, искать на таблице… и, взяв ту меру поставить на градусы, и сколько укажет, и на квадранте ставь».

Первая любовь

Якову запомнилась на всю жизнь та прекрасная весна 1690-го. Прохладный сочный воздух, напитанный свежим запахом едва распускающихся листьев и душистого первоцвета, часто перебивал едкий дым пороха в импровизированных потешных атаках на очередную крепость.

Под крики «Ура!» моложавое войско устремилось к прочным чертогам подмосковного монастыря в районе села Богородского. Попавшее в стену ядро пробило зияющую дыру и разбросало крупные осколки кирпича, куски скрепляющей глины и дерева на довольно большом участке.

Потешные из числа кавалерии шумно приветствовали попадание и призывали брать крепость сходу. В азарте победы они не заметили, как к ним вышли служители церкви и несколько верующих женщин. Подойдя ближе, служители церкви начали стыдить компанию за причиненные обители разрушения.

Возбужденные молодые воины поостыли не сразу, но строгий вид женщин немного остудил их неутихающий пыл. Они пытались оправдываться.

– Да мы наступаем на неприятельскую крепость, – успокойтесь мамаши… Если нужно, заплатим…

Среди возмущенных верующих выделялась одна очень красивая молодая девушка с небесно-голубыми глазами и особенно оскорбленным взглядом:

– Делать вам здесь нечего… Лучше идите и помолитесь! – говорила она, искренне переживая за случившееся, – Где ваш командир?.. Я ему сейчас все выскажу…

Яков вышел вперед и сразу был сражен необыкновенной красотой ангельского девичьего лица. Строгие назидательные глаза чем-то напоминали ему тревожный и страждущий взор Сикстинской мадонны. Молодой высокий юноша ощущал глубокое внутреннее раскаяние.

– Если надо, я отвечу за это разрушение, – твердо вымолвил он.

Видя кроткий взгляд молодого симпатичного командира, юная монахиня немного успокоилась, но глаза ее еще пылали обидой.

– Что же это такое, барин, среди бела дня разрушают обитель?

Яков не мог выдавить из себя ни слова, так сразили его простые доходчивые слова девушки. Она заметила его смущение и уже смотрела на него сочувственно:

– Вижу, что вам совестно, барин, – продолжала она и теперь была похожа на ласкового ангела, стыдившего за необдуманный детский проступок.

– Не беспокойтесь, барышня, мы все восстановим, – опустил он глаза.

Поведение молодого человека было ей по душе. Она даже непроизвольно улыбнулась ему.

Группа священнослужителей и монахинь через минуту повернулась и удовлетворенная направилась к воротам обители. Яков, будто ведомый кем-то, пошел за ними. Молодая красивая монахиня оказалась рядом.

Немного робея, Яков посмотрел на нее, и вновь молния женской красоты пронзила его:

– Как вас зовут, милая барышня?

– Я не барышня, – пересиливая улыбку, ответил «ангел «во плоти»… – А, зовут меня Марфа… Я здесь послушница…

– Могу я еще видеть вас?

– Нам не положено… Если только матушка-настоятельница позволит, – ласково произнесла Марфа, входя последней и прикрывая врата.

Яков словно проснулся ото сна, так завороженно смотреть на женщин ему еще никогда не приходилось. Было здесь что-то неповторимо нежное от взгляда его матери, и одновременно – волнующий кровь тревожный зов всепобеждающей любви.

Весь день Яков был сам не свой. На это даже обратили внимание сослуживцы. В эту ночь ему приснились увиденные накануне милые черты, и наутро он твердо пошел в обитель и попросил аудиенции у настоятельницы.

Пожилая, строго одетая, со светлым взглядом настоятельница встретила его доброжелательно. Он увидел, что она была одной из вышедших вчера из монастыря монахинь. Она тоже вспомнила его, но спросила настороженно:

– Что вам угодно, молодой человек?

– Могу я, матушка, просить о свидании с послушницей Марфой?

– С какой целью вы собираетесь тревожить ее?

Яков не знал, что ответить и настоятельница добавила:

– Здесь нет места для игр в войну…

– Вот я принес деньги для ремонта, – протянул он монахине несколько червонцев. – Я чувствую свою вину и мне хотелось еще раз объяснить этой девушке…

– Это хорошо. Я вижу, что вы человек кроткий и искренний… Приходите в воскресенье на службу в церковь… Я скажу Марфе, чтобы она вас выслушала… Проповедь и назидание отцов всегда помогут… сын мой…

– Спасибо, матушка… Но я не православный…

Пожилая женщина немного задумалась и улыбнулась.

Она поняла молодого человека и тотчас приняла решение на следующей неделе отправить Марфу в дальний монастырь от этих целенаправленных глаз и бурных проявлений воли.

– Марфа – необычная послушница… У нее большая духовная дорога впереди… и глубокая миссия, – тихо промолвила вслед настоятельница.