Темные проемы. Тайные дела

Меня этот вопрос пробрал до костей, и я точно не помню, как отреагировала. Салли теперь, казалось, была полна ужасной гордости.

– Поверь мне, Мел, – сказала она, – есть способы прийти в этот мир, которые ты даже не можешь себе представить.

Меня снова начало трясти, но Салли схватила меня своей серой рукой и потащила по лестнице в подвал.

– Хочешь, будешь крестной мамочкой? Познакомься со своим крестником, Мел.

Звуки доносились из библиотеки. Я вцепилась в перила. Несмотря на весь тот туман, что заволок мне ум, я все же поняла, что странные «хруп-хруп», вклинившиеся в звериную какофонию, издают книги доктора Тесслера, которые кто-то рвет. Но именно гортанные и хриплые завывания невидимого существа заставили мое сердце покрыться инеем.

Или сталью… ведь когда Салли потянулась, чтобы оттащить меня от перил и уволочь за собой в биб-лиотеку, я внезапно поняла, что у нее совсем нет сил. Что бы ни случилось с ней, этот опыт явно ее изрядно вымотал.

Я высвободилась из ее хватки, отпустила перила и поспешно зашагала к выходу. Тогда Салли принялась царапать мне лицо и шею; я энергично отпихивала ее и даже отвесила раз-другой суровую пощечину. Тогда Салли понесла своим неестественным ломким голосом громкую околесицу, будто выкликая существо в коридор. Она полосовала и терзала меня своими отросшими за время пребывания в больнице ногтями, попутно лопоча приторные, отдающие умопомешательством нежности в адрес звереныша в библиотеке.

Наконец я обнаружила, что мои руки сомкнулись на ее шее – ничем не прикрытой, несмотря на холодную погоду. Я больше не могла терпеть этот надломленный голос. Она принялась бить меня ногами; у ее туфель, казалось, были металлические носы – ну или сами ее ноги, пришла мне в голову абсурдная мысль, сделались стальными. Навалившись на нее всем телом и опрокинув на пол коридора, я сумела-таки сбежать из дома.

На улице меня встретила темень – но почему-то не такая густая, как внутри.

Оказалось, силы не оставили меня совсем – я даже смогла бежать.

Я уехала на две недели – хотя, в общем-то, это было последнее, чего мне хотелось. По истечении этого срока, когда приближалось Рождество, я вернулась в дом своих родителей. Как бы я ни боялась Салли, менять устоявшийся жизненный уклад из-за нее я не собиралась.

Зимой время от времени я оглядывалась на дом Салли, проходя мимо того тупика, где он стоял. Я ни разу не замечала, чтобы хоть одно окно горело, да и в целом логово доктора Тесслера имело все тот же запустелый вид. От мисс Гарвис я узнала, что Салли в какой-то момент просто исчезла из больницы.

– Исчезла? – переспросила я недоверчиво.

– Да, и задолго до назначенной выписки.

– И как это произошло?

– Медсестра на ночном обходе заметила, что ее кровать пуста.

Мисс Гарвис посмотрела на меня так, будто я что-то обо всем этом знала. Будь здесь неподалеку Серена, ее наверняка попросили бы проследить, чтобы нас не беспокоили.

Салли вернулась не так давно, чтобы ее пропажу заметили в городе. Вскоре о ней и вовсе перестали упоминать. Но затем, в день между Пасхой и Троицей, она сама объявилась у меня на пороге.

– Привет, Мел. – И снова разговор начала она – все та же, какой была всегда до своего странного прибытия прошлой осенью, беззаботная и рассеяно улыбающаяся. Теперь на ней красовалось простое белое платье.

– Салли! – только и воскликнула я.

Наши взгляды встретились. Она понимала, что ей придется сразу перейти к делу.

– Я продала свой дом.

– Говорила же я тебе, он слишком для тебя велик, – кое-как нашлась я с ответом. – Ну, ты заходи…

И она вошла.

– Вместо него купила коттедж на Кикладских островах.

– Чтобы работать там?

Она кивнула.

– Разумеется, это было недешевое жилье. Но отец оставил мне куда больше, чем я от него ожидала.

Я пробурчала в ответ нечто невразумительное.

Устроившись на большом диване, Салли поднесла руку к лицу и посмотрела на меня через пальцы.

– Мел, я бы хотела, чтобы ты переехала и осталась жить со мной. Правда, чего тебе здесь торчать? Ты – птица вольная, так будь же моей гостьей.

Психологи, вспомнила я, обнаружили, что относительная неполноценность женщин в том, что считается «сугубо интеллектуальной сферой», обусловлена тем, что еще в детстве их любознательность всячески подавляли.

– Спасибо, Салли. Но я вполне счастлива здесь, знаешь ли.

– Будь честна, Мел. Это ведь не так.

– Нет. Не счастлива.

– Ну что ж?..

Скорее всего, однажды я приму это предложение.

Мертвые идут!

Джеральду никогда не давили на слух церковные колокола, но тот памятный вечер в Холихэвене заставил его пересмотреть свое мнение. Хотя он пробыл в этом городе всего ничего, звон уже начал действовать ему на нервы.

Он слишком хорошо осознавал опасности, связанные с женитьбой на девушке на двадцать четыре года моложе его самого, чтобы усугублять их обычным медовым месяцем. Странная сила любви Фрины унесла их обоих от прежнего «я»: прежний бессистемный и непринужденный подход к жизни у Джеральда сменился почти архитекторской сметкой в вопросах построения семейного счастья. Фрина, прежде казавшаяся холодной, разборчивой девушкой, теперь была согласна на все, лишь бы он был рядом.

– Если поженимся в июне, медовый месяц придется отложить до самого октября, – сказал ей Джеральд и пояснил с серьезной улыбкой: – Если бы мы встречались дольше, я бы успел расквитаться с делами. Увы, пока что они приковывают меня к месту. – Он ничуть не приукрасил свое положение на работе – потому что оно было менее влиятельным, чем он внушал Фрине. Да и в их случае было бы невозможно встречаться дольше, ибо то, что называется «период ухаживаний», началось для них в день знакомства – то есть менее чем за шесть недель до дня их свадьбы.

– «Деревня, – процитировал Джеральд, когда они с Фриной садились в пригородный поезд на захолустной станции-развязке, – это, если верить молве, такое место, откуда можно дойти до самой лондонской Ливерпуль-стрит – но только к старости…» – Уж теперь-то он имел право шутить о возрасте – хотя, пожалуй, пользовался этой привилегией слишком уж часто в последние дни.

– Чьи это слова? – полюбопытствовала Фрина.

– Бертрана Рассела.

Ее глаза, огромные на крошечном личике, уставились на него.

– Правда, – с улыбкой подтвердил он.

– А я и не говорю, что неправда.

Она продолжала смотреть на него. В старинном купе горела романтичная газовая лампа, и в тусклом свете он не разглядел, улыбается она в ответ или нет. Он решил сомнение в свою пользу – и запечатлел на ее губах поцелуй.

Машинист дал свисток, и поезд с грохотом влетел в темноту. Ветка до того резко отклонилась от основной, что Фрина чуть не свалилась со своего сиденья.

– Почему мы идем так медленно, если местность такая плоская?

– Потому что инженер проложил линию вверх и вниз по холмам и долинам. Их здесь не стали ровнять или прорезать, не сделали насыпь – мы следуем природному ландшафту. – Сообщив об этом Фрине, он испытал какое-то странное удовольствие.

– Тебе-то откуда знать? Джеральд! Ты говорил, что раньше не был в Холихэвене.

– По такому принципу построено большинство железных дорог на востоке Англии.

– Значит, даже если поезд идет по равнине, мы все равно едем медленно?

– В этих краях время имеет существенно меньшее значение.

– Стоило сказать, что я ненавижу посещать те места, где всем наплевать на время – и где ты уже бывал. Мне нужно особое место, которое всегда будет ассоциироваться у тебя со мной.

Джеральд не стал бы клясться, что эти слова точно выражают его мысли – но сами по себе, они облегчили его сердце.

Вокзал Холихэвена вряд ли мог быть построен во времена великолепия города, ибо та пора осталась в средних веках; но он по-прежнему выглядел куда более впечатляюще, чем то, что строят сейчас. Протяженные платформы вполне могли предоставить маневр и лондонским экспрессам, давно уж сюда не въезжавшим; в зале ожидания уместно было провести время даже иностранным августейшим особам, пожелай они посетить город. Масляные лампы на насестах, смахивающих на попугаячьи, освещали персонал в уни форме числом в два человека. Эти мужчины, как и все уроженцы Холихэвена, выглядели как моряки, что привыкли к лихим штормам.

Станционный смотритель и носильщик, как их опознал Джеральд, наблюдали, как гости приближаются к платформе – он с тяжелым чемоданом в руке, она с сумочкой, ничуть не стесняющей ее легкую, грациозную поступь. Джеральд видел, как эти двое обменялись меж собой какими-то ремарками, но никто не выступил вперед с предложением помощи; чтобы предъявить билеты, ему пришлось опустить поклажу на землю. Прочие пассажиры уже давно покинули платформу.

– Где у вас тут гостиница «Белл»? – спросил Джеральд. Ее он нашел в справочнике – что не составило труда, ибо других постоялых мест в Холихэвене попросту не имелось. Но пока Джеральд говорил – и прежде, чем контролер успел ответить, – из темноты донесся до них утробный колокольный звон. Фрина невольно схватила мужа за рукав.

Не обращая внимания на пару, станционный смотритель, если это был и вправду он, сказал своему коллеге:

– Что-то они сегодня рано.

– Есть на то причины, – ответил носильщик. Тогда смотритель кивнул и с беспечным видом убрал билеты в нагрудный карман.

– И все-таки, – настоял Джеральд, – не подскажете, как добраться до «Белл»?

– А у вас забронирован номер? – спросил смотритель с прищуром.

– Конечно.

– На сегодняшний вечер?

– Естественно, – слегка раздраженно ответил Джеральд, недоумевая, к чему вся эта неуместная подозрительность.

Смотритель снова обратился к носильщику:

– Они хотят жить у Паско, смотри-ка.

– Ну да, – вклинился Джеральд, – все верно. Фамилия владельцев «Белл» – Паско.

– Никто не останавливается у Паско, – снизошел до подобия объяснения смотритель. – Но чтобы к ним попасть, вам нужно дойти до Рейк-стрит. – Он изобразил маршрут некой трудноуловимой чередой жестов – с тем же успехом мог бы ничего и не пояснять: – Отсюда – прямо. Потом – вниз по Стейшн-роуд. Потом – сюда, на Рейк-стрит. Вы не проглядите это здание, это я вам гарантирую.

– Спасибо.

Как только они вышли в город, большой колокол снова настойчиво зазвенел вдали.

– Какие тут улочки узкие, – заметила Фрина.

– Тут ничего особо не меняли со Средних веков. До того, как река заилилась, город был одним из важнейших морских портов Великобритании.

– И куда же все подевались?

Хотя пробило всего шесть часов, улочки определенно казались пустынными.

– И где этот чертов отель? – добавил Джеральд в сердцах.

– Бедняга. – Фрина покачала головой, глядя на его тяжелую ношу. – Давай помогу. – Она попробовала ухватиться за ручку одного из чемоданов, но, будучи значительно ниже мужа, явно мало чем могла помочь. Четверть мили ходу спустя она участливо спросила:

– Как думаешь, может, мы уже на нужной улице?

– Едва ли. Тут ведь даже спросить не у кого!

– Может, у них тут что-то вроде фиесты.

– Фиеста в Англии? Звучит как вздор. – Джеральд улыбнулся Фрине, но улыбка тут же сползла с его лица, когда буквально у них над головами раскатисто ударил колокол. Снова.

– Да на кой им этот звон сдался? – пробормотал он. – Хоронят, что ли, кого?

– Поздновато для похорон. – Фрина посмотрела сперва на свои изящные наручные часики, затем – на мужа, немного встревоженная. – В любом случае, на улице не холодно… приятная погодка для восточного побережья.

– Да, надеюсь только, колокола не будут звонить всю ночь.

Вдруг Фрина потянула Джеральда за чемодан:

– Смотри-ка! Мы ее прошли.

Его ноющая рука нехотя оторвалась от тела, и Джеральд, остановившись, оглянулся.

– Как же так получилось? – сконфуженно произнес он.

– Ну… как-то. – Фрина была права: гостиница «Белл» была прямо перед ними, уже в первом проулке. Он мог видеть большой декоративный колокол, свисающий с кронштейна, прикрепленного к зданию примерно в сотне ярдов позади них.

Они вернулись по тому же пути и вошли в вестибюль. К ним тут же подскочила женщина, одетая в темно-синее пальто и юбку, с хорошей фигурой, но слишком уж дико и вызывающе выкрашенными в рыжий волосами. С ее лица прямо-таки сыпалась косметика.

– Мистер и миссис Банстейд? Я Хильда Паско. Дону, мужу моему, нездоровится…

Джеральда одолевали сомнения. Все шло не так, как он запланировал. Нельзя было доверять рекомендациям путеводителя! Проблема отчасти заключалась и в том, что Фрина настояла – если и ехать куда-нибудь, то только туда, где его нога не ступала.

– Мне жаль это слышать, – сказал он.

– Знаете же, какими становятся мужчины, когда хворают? – Миссис Паско взглянула на Фрину, явно рассчитывая на понимание.

– Просто несносными, – откликнулась Фрина. – Тяжелыми на подъем.

– «Но, право, ты – сущий ангел в скорбный день»[4], – процитировала миссис Паско и склонила голову.

– Я? О да. – Фрина просияла. – Так в чем проблема вашего мужа?

– С Доном всегда одна и та же проблема, – пробормотала миссис Паско, затем словно осознала, что выдала это вслух. – Он мучается желудком. С детства у Дона проблема с язвой – слишком уж он чувствительный.

– А нам можно взглянуть на наши комнаты? – вклинился в разговор Джеральд.

– Прошу прощения, – сказала миссис Паско. – Не могли бы вы зарегистрироваться? – Она извлекла из-под стойки потрепанный журнал, обтянутый искусственной кожей. – Нам достаточно имени и адреса. – Она сказала это так, будто Джеральд собирался вписать туда ни много ни мало свою краткую биографию.

Это был первый раз, когда они с Фриной регистрировались в отеле; но его доверия к этому месту не увеличило долгое время, прошедшее с момента регистрации выше.

– В октябре у нас всегда тихо, – заметила миссис Паско, глядя на него. Ее глаза слегка налились кровью. – Полны разве что питейные заведения. И то – не всегда.

– А мы, собственно, и хотели погостить в тишине, – успокоила хозяйку Фрина.

– Тогда вы вовремя, – сказала миссис Паско.

– Мы что, одни во всей гостинице? – спросил Джеральд, тронутый, впрочем, явным желанием хозяйки угодить им.

– Да, если не считать коменданта Шоткрофта. Надеюсь, он вас не смутит. Проживает у меня на постоянной основе.

– Уверена, коменданта мы как-нибудь стерпим, – сказала Фрина.

– Люди говорят, что без мистера Шоткрофта дом был бы другим.

– Ясное дело…

– А почему здесь все время что-нибудь звенит? – уклончиво спросил Джеральд, когда очередной удар колокола прозвучал где-то под самым боком.

Миссис Паско отвела взгляд. Ему показалось, что она выглядит подозрительно под своим стойким макияжем.

– Пономари практикуются, – последовал ответ.

– Хотите сказать, это только разминка? – Джеральд присвистнул.

Хозяйка кивнула.

– Но пусть это вас не тревожит, – ободряюще сказала она. – Пойдемте, я покажу вам ваш номер. Вы уж простите, но носильщика у нас нет.

Не успели они дойти до спальни, как колокол загремел снова, во всю мощь.

– Это самая тихая комната? – нервно спросил Джеральд у хозяйки. – Может, лучше нам устроиться в дальнем крыле гостиницы?

– А вы уже в дальнем крыле. Церковь святого Гутлака[5] – вон там. – Она указала на открытую дверь спальни пальцем.

– Милый, – Фрина взяла Джеральда за руку, – они ведь не будут звонить вечно. Это просто временная подготовка.

Миссис Паско ничего не сказала. Выражение ее лица говорило о том, что она была из тех людей, чье дружелюбие имеет четкий и никогда не превышаемый лимит.

– Ну, если тебя ничего не смущает… – без уверенности протянул Джеральд.

– В Холихэвене живут по своим законам, – заметила миссис Паско с легким вызовом в голосе. «Что-то не нравится – езжайте себе», вот что втихомолку постулировал этот вызов. Джеральд мысленно махнул рукой: он понимал, что хозяйка вела бы себя по-другому, если бы им было куда перебраться.

И все же звон колоколов раздражал его, он становился дерганым.

– Очень симпатичный номер, – заметила Фрина. – Обожаю кровати с пологом.

– Спасибо, – поблагодарил Джеральд миссис Паско. – Во сколько подают ужин?

– В семь тридцать. Вы еще успеете завернуть в бар, если пожелаете.

Сообщив это, она ушла.

– Конечно успеем, – буркнул Джеральд, когда дверь за ней закрылась. – Сейчас всего шесть часов.

– Вообще-то, – произнесла Фрина, стоя у окна и глядя на улицу, – мне церковный звон даже нравится.

– Ну, это главное, – откликнулся Джеральд. – Но во время медового месяца… сдается мне, он будет нарушать атмосферу.

– Не для меня, – возразила Фрина и добавила: – На улице все так же – ни души.

– Наверное, все разбежались по, как бишь там… питейным заведениям.

– Я вот не в настроении пить. Давай просто погуляем по городу, осмотримся.

– Пойдем. Разбирать вещи не будешь?

– Пока не хочу. Сперва я должна увидеть море.

Такая маленькая демонстрация независимости в ней очаровала Джеральда.

Миссис Паско не было за стойкой, когда они проходили через вестибюль, и сверху донизу гостиница, казалось, была наполнена ничем не нарушаемой тишиной; а вот снаружи колокола, казалось, грохотали и перекатывались прямо над их головами.

– Прямо битва небесного воинства! – весело воскликнула Фрина, повышая голос в попытке перекричать звон. – Как думаешь, море – вон там, внизу? – Она показала рукой в ту сторону, откуда они вышли к гостинице.

– Наверное. Похоже, что улица никуда не ведет. Там должно быть море.

– Давай наперегонки!

Она бросилась бежать, не дав ему даже задуматься. Ничего не оставалось делать, как припустить следом. Джеральд лишь надеялся, что его в этот момент никто не видит.

Фрина резко затормозила посреди улицы и протянула к нему руки. Ее макушка едва доставала до его подбородка. Он понимал, что она молчаливо успокаивает его, дает понять: в его летах неспособность за ней угнаться – ничуть не повод для расстройства.

– Правда, красивое?

– Ты про море?

Стояла безлунная ночь, и мало что просматривалось там, в конце улицы.

– Не только.

– Все, кроме моря. Его-то как раз не видно.

– Зато я его чую. Пахнет морем.

– А я вот ничего такого не улавливаю.

Фрина ослабила хватку на нем и склонила голову, прислушиваясь.

– Колокола звонят так громко, как будто тут у них две церкви.

– Думаю, даже больше. В таких старинных городках – всегда по несколько приходов.

Внезапно его поразило значение своих слов в связи с тем, что она сказала. Он ушел в себя, напряженно прислушиваясь.

– О да, – восторженно протянула Фрина. – Где-то здесь еще один храм.

– Да как такое возможно? Не будут же два устраивать тренировку в одну ночь!

– Говорю тебе, так и есть. Левым ухом я слышу звон одних колоколов, а правым – других.

На улице им так никто и не повстречался. Рассеянный свет газовых фонарей падал на мощеный променад, небольшой, но явно часто посещаемый.

– Похоже, все население города практикуется, – заметил Джеральд, и ощутил дискомфорт от собственных слов.

– Рада за них. – Фрина взяла мужа за руку. – Пошли на пляж, поищем море там.

Они прошли по каменным ступеням, явно познавшим на себе и ласку, и гнев моря. Пляж казался таким же каменистым, как и променад, только мостившие камни здесь были грубее и торчали острыми гранями кверху.

– Пойдем прямо – скомандовала Фрина. – Пока не найдем море, не остановимся.

Если бы Джеральд был предоставлен самому себе, он был бы менее воодушевленно настроен. Камни казались очень большими и скользкими, и глаза, казалось, не привыкли к темноте.

– Кстати, Фрина, – окрикнул он, – ты была права насчет запаха!

– Да, Джеральд, море пахнет вот так.

– Охотно верю, дорогая. – Но он был уверен, что так пахнут гниющие водоросли – и именно из-за них камни под ногами так скользили. С такой интенсивной йодной вонью его обонянию еще не приходилось сталкиваться. Энергии на размышления у него почти не оставалось, и продвигаться рука об руку с ней ему оказалось не по плечу. Они лишь изредка перекидывались словом, и после весьма продолжительной паузы Фрина спросила – полным удивления голосом:

– И где же оно, Джеральд? Что это за морской порт… без моря?

Она продолжила идти вперед, но Джеральд остановился и оглянулся. Он подумал, что расстояние, которое они преодолели, слишком велико, но был поражен, увидев, до чего оно велико. Темнота, несомненно, сбивала с толку, но огни набережной показались ему до ужаса далекими, отодвинувшимися к самому горизонту. В его глазах все еще отражались далекие точки, когда он повернулся и посмотрел вслед Фрине. Он едва мог разглядеть ее. Возможно, без него ей шагалось легче.

– Фрина! Дорогая!

Внезапно она громко вскрикнула впереди.

– Фрина!

Ответа он не услышал.

– Фрина…

Ее более-менее спокойный голос вдруг донесся из мрака:

– Отставить панику. Прости, дорогой, я тут на что-то наступила.

Теперь он точно запаниковал.

– С тобой все в порядке?

– Вроде да.

Спотыкаясь, он поравнялся с ней.

– Здесь пахнет еще хуже. – Странный смрад забил ноздри снизу доверху.

– По-моему, это как раз то, во что я наступила, так пахнет. Я как только ногой увязла – так сразу этот запах пошел.

– И что, бога ради, может так смердеть?

– Прости, – с легкой иронией повторила она. – Пошли отсюда.

– Давай вернемся, хорошо?

– Давай, – согласилась Фрина. – Но должна тебя предупредить, все это ужасно разочаровывает. Я считала, что в приморские достопримечательности должно входить море.

– Весь этот город разочаровывает, – протянул Джеральд, глядя, как супруга скребет краем одной из туфель о камни в попытке счистить какую-то грязь. – Я тут вообще ничего хорошего не нахожу. Виноват, Фрина. Поехали куда-нибудь еще.

– Мне нравятся здешние колокола, – осторожно заметила она. Джеральд оставил ее замечание без ответа. – И я не хочу проводить медовый месяц там, где ты уже бывал.

Над пустынным мрачным пляжем пронесся звон. Теперь звук, казалось, обволакивал супругов со всех сторон.

– Похоже, все церкви тут практикуются одновременно. Отдуваются за одну ночь, – пошутил Джеральд.

– Так продлится, пока один приход другой не перезвонит, – предположила Фрина.

– Осторожнее, дорогая. Не подверни ногу.

Шум, когда они достигли маленькой грубой набережной, был таким, что наводил на мысль, что Фрина не шутила.

Вход в кофейню при гостинице «Белл» оказался настолько низок, что Джеральду пришлось пригнуться, проходя под бревенчатой притолокой.

– К чему такое название? – насупилась Фрина, прочтя вывеску. – В прейскуранте же сказано – кофе здесь подают исключительно в гостиной.

– Наверное по принципу lucus а non lucendo[6].

– Это все объясняет. Где сядем?

Джеральд нахмурился при виде настенного светильника – по сути, просто лампочки, ввинченной в допотопный патрон. Откуда в подобных местах эта страсть к тусклому свету, к маломощным лампочкам? Не может же все объясняться одной только экономией.

– Принцип lucus а non lucendo в том, чтобы белое называть черным.

– Не совсем, – донесся голос из полумрака. – Как раз наоборот. У «black» имеется очень древний корень, означающий «to bleach»[7].

Только теперь супруги увидели невысокого мужчину, сидевшего в полутемном углу. Игра света делала его вытянутое лицо похожим на обезьянье.

– Поправка принята, – сказал Джеральд. Они с Фриной заняли лучше всего освещенный столик.

– А чем вы вообще тут заняты? – стал допытываться мужчина из угла.

– Отдыхаем, – как можно беспечнее ответил Джеральд, чувствуя напряжение Фрины. – Мертвый сезон – лучшее время для отпуска, не находите? Вы, полагаю, и есть тот самый комендант Шоткрофт?

– Не полагайте, а располагайте. – Мужчина вдруг резко выбросил руку в сторону и включил ближайший к себе светильник. Его столик был заставлен тарелками с остатками трапезы. Джеральд вдруг понял, что он выключил свет, как только услышал их шаги у входа в кофейню. – Впрочем, можете и не располагать особо – мне пора.

– Мы опоздали к чему-то? – мягко спросила Фрина, сторонница мирных решений.

– Вовсе нет, – ответил комендант глубоким, сердитым голосом. – Мне здесь готовят стряпню за полчаса до прихода остальных. Ненавижу есть в обществе. – Он встал со стула. – Так что, смею надеяться, вы меня извините. – Не рассчитывая, похоже, на ответ, странный мужчина быстрым шагом вышел за дверь. Свет вывески заиграл на его коротких седоватых волосах, блеснул мимолетно в запавших, утомленных глазах.

Но мгновение спустя его лицо снова возникло в дверном проеме.

– Позвоните, – сказал он, и только после этого был таков.