Расследования в отпуске

– Не нравится, не ешь! – огрызнулся Сомов.

– А тебе? – откликнулся друг.

– Мне она никогда особо не нравилась.

Видно, Березин почувствовал его состояние, поэтому дальше ерничать не стал, сказал вполне миролюбиво:

– Ну, это мы сейчас поправим.

– Бесполезно.

– Посмотрим.

Линию разговора Сомов простроил заранее. Но то ли глаза у Березы были очень искренние и счастливые, то ли просто совести не хватило доиграть роль хитрого следователя до конца, но после пятой рюмки Сомов выложил все свои подозрения, как на духу. Думал, что Береза начнет обижаться и божиться, но тот положил руку ему на плечо и просто сказал:

– Я понимаю. Сам бы на твоем месте именно так и подумал. И хотя я знаю, что не имею ко всей этой истории никакого отношения, чтобы избавить тебя от адовых мук, согласен на любые вопросы. Спрашивай.

– Да не буду я ничего спрашивать! – рассвирепел Сомов. – Чувствую себя сволочью!

– Да не парься ты! Какой еще сволочью? Ты работу работаешь, и все! Впрочем, если готов снять с меня подозрения, то я, в свою очередь, обязуюсь помочь тебе в расследовании. По мере сил. Ну хотя бы в части предмета, который достали из тайника.

– По-прежнему считаешь, что там икона хранилась?

– В таких делах уверенность только мешает. Увлечешься идеей найти святыню, положишь на это свой живот, а потом окажется, что в печке компромат на партийное руководство хранился.

– То есть не уверен?

– Понимаешь, я чувствую, что это она.

– Чуйку к делу не пришьешь.

– Согласен, но все же. Пока других версий нет, попробуем разобраться с этой. Что скажешь?

– Ну, давай попробуем.

Береза опрокинул рюмку, закусил куском колбасы и уже другим, обыденным тоном сказал:

– Я тут подумал на досуге. Поговори с бабуськами Сочневыми. Классные бабки, хотя им на двоих скоро двести лет будет.

– Почему на двоих?

– Близнецы они. Раньше одна в Костроме жила, а теперь всех схоронила и перебралась к сестре. Та тоже много лет как одинокая. Сочневы – из старожилов. Многое помнят.

– Да они хоть в уме?

– Еще как!

– Ладно. Зайду к ним с утра. Наливай, что ли.

Бабуськи Сочневы и вправду были на одно лицо. Даже количество и глубина морщинок совпадали до миллиметра. Только одеты по-разному. Та, что считалась городской, щеголяла в спортивных штанах и футболке с надписью «kiss me». Вторая – местная – выглядела более традиционно: цветастый фланелевый халат поверх линялых треников.

Поговорить бабуськи согласились сразу.

– Советская власть много чего учудила, – начала городская с готовностью. – Особенно лютовала в двадцать девятом. Одно то, что из камней монастырской ограды общественную баню соорудили! Это ж надо! На святом-то месте!

– А что про мощи молчишь? – вступила деревенская. – Мощи преподобного Макария вскрыли и в краеведческий музей снесли. Вот до чего дошло!

– Ну да! А в обители машинно-тракторную станцию открыли.

– И склады зерна!

– Все испоганили, ироды!

– А икона тогда же пропала? – желая поскорей направить разговор в нужное русло, попросил Сомов.

Бабульки вместе кивнули.

– Тогда. Или раньше, когда братию разогнали?

Городская с сомнением поглядела на местную.

– Нет, тогда она еще была, – уверенно ответила та. – Мамка сказывала: ходили молиться.

Сомов подвинул стул и сел так, чтобы не пропустить ни малейшего движения.

– А не было разговора, кто и зачем ее унес?

Бабуськи переглянулись и синхронно поджали губы.

– Да какие разговоры, милый. Все по-тихой делалось. Если бы прознали, несдобровать!

– Так ее украли или от властей спрятали?

Городская стрельнула в него глазами и, отвернувшись, ответила:

– Да кто теперь знает. Может, так, а может, этак. Люди, чай, тоже не дураки. Понимали, что икона больших денег стоит. Она ж каких еще годов была.

– К тому же явленная! – уточнила местная.

– Это тут ни при чем! – вскинулась городская.

– Как это ни при чем? Явленная дороже бы пошла!

– Чего ты несешь, дура старая!

– Сама чушка безмозговая!

– А ты – дубина стоеросовая!

Сомов сцепил зубы. Господи, дай мне терпения!

– А скажите, бабушки дорогие, кто еще может знать о тех событиях?

Бабульки прекратили ругаться и уставились на него круглыми глазенками.

– Да никого уж не осталось, милый.

– Ни единой живой души.

– Если только в музее. Там много всяких бумаг о тех годах пылится.

Задание музею Березин дал сразу же. И насчет иконы, и насчет школы, и насчет жителей города, которые могли быть свидетелями тех событий. Обещали сделать быстро. Раз областное начальство просит.

Только все это никак не приближало к поимке убийцы.

Кто он? Потомок подвижника, мученика веры, который, рискуя жизнью, спрятал икону, или продувного ворюги, укравшего реликвию из корысти?

Да и важно ли это вообще?

Ясно одно: преступник – не новичок.

Отпечатков на месте не нашли. Ну, это неудивительно, не дурак же он. Даже по полу ходил в бахилах.

Важнее другое. Экспертиза показала, что удар по голове библиотекарши был нанесен точно и сильно. Случайно так не получится. Знать надо, куда и как бить.

Преступление готовилось, и время было подгадано. Одного не учли: что библиотекарша не успеет уйти домой.

Если Березин прав и в тайнике без малого сто лет лежала икона, ради такого куша можно и родную мать порешить. Что там какая-то библиотекарша!

Распорядок школы хорошо знали ее сотрудники. Директор и охранник в особенности. Да и тетя Саша. Она в этой школе училась, как выяснилось. Лет сорок назад.

А вот Алиса вряд ли была в курсе. В школе она появилась впервые в день убийства. До этого ее никто там не видел.

Не видел? И что из этого? Отлучился охранник один раз, мог отлучиться и второй. Специально, чтобы она сумела попасть внутрь. Да и про распорядок поведать тоже мог. А наутро она вернулась, чтобы убедиться: все сделано, как надо. Странно только, что не сказал ей о библиотекарше. Ну, что та заявилась в школу. Если бы они были заодно, не стал бы подставляться под мокруху.

Господи! Да чушь все это! Алиса с охранником Василием Игнатьевичем Булкиным – подельники? Да такое только больному идиоту может в голову прийти!

Стоило подумать об Алисе, в горле сразу стало сухо и колко.

– Бабушки, простите, а попить не дадите?

– Сей момент! – подхватилась городская и побежала в сторону кухни.

Павел вытер пот, напрягся и выдавил Алису из головы.

– А у Алиски Сырцовой не спрашивал? – спросила вдруг оставшаяся бабуська.

Сомов уставился на нее почти что с ненавистью. Ведь надо же!

– Так Сырцовы померли все. Вряд ли Алиса что-то помнит, – вступила вторая из кухни.

– Может, у них документы какие остались, – возразила первая. – У нее же дед в культуре работал. Ученый был человек. А прадед так вовсе священником в нашем храме без малого тридцать лет отслужил. Его в том же двадцать девятом забрали. Вместе с другими.

И, заметив что-то на его лице, взволновалась:

– Милый, тебе плохо, что ли? Да где ты, раззява, с водой-то?

– Тут я. Не ори. Держите, товарищ капитан. Попейте.

Сомов выпил и сразу стал прощаться.

Боялся, что бабуськи Сочневы начнут развивать неприятную для него тему.

Идти к ней домой или к себе вызвать?

Раздумывая на этим, Сомов и не заметил, как оказался на Нижней Набережной.

С этого места был хорошо виден двор Сырцовых.

Интересно, дома или гуляет где-нибудь?

Не успел подумать, как Алиса вышла с ведром воды, взболтала и вылила под куст.

Прибирается, значит. Ну, не стоит мешать.

Тут она обернулась и посмотрела прямо в его сторону. Заметила.

Придется идти, а то решит: он заявился, чтобы на нее полюбоваться.

Поведя плечами, чтобы хоть как-то расслабиться, Павел направился прямиком к дому. Она все смотрела, не двигаясь.

Не ушла, дверью перед носом не хлопнула. Уже хорошо.

– Привет, Алиса.

– Здравствуйте, – как с посторонним поздоровалась она, и вдохновившийся было Сомов сник.

– Мне поговорить с тобой надо. Насчет расследования.

– Говорите.

– В доме, если можно.

– Можно, – пожала она плечами и повела рукой, приглашая.

Заходя в дом, он все гадал, предложит сесть или нет. Предложила. Но снова, как чужому. Сама осталась стоять у порога.

Ладно. Будем исходить из этого.

– Алиса, твои предки были связаны с нашим монастырем.

Она удивилась.

– И что?

– Есть версия, что в тайнике, который вскрыл преступник, хранилась…

Ему вдруг стало неловко. Глупости какие-то. Какая икона?

Он стряхнул с плеча невидимую соринку и все же закончил:

– Пропавшая икона Макарьевской Божией Матери.

Алиса вдруг подошла и села напротив. Глаза стали, как две плошки. Когда-то ему нравилось в них смотреть. Словно в летнее небо окунаешься. Такие голубые-голубые.

– Да ты что? Неужели такое возможно?

Ого! Как быстро из роли равнодушной выскочила!

– Березин – помнишь его? – такое предположение высказал. А он много лет в областном музее работает. Знает, что говорит.

– Господи! Это же… Даже не знаю, что сказать.

– Нужна твоя помощь.

Она посмотрела внимательно и вдруг усмехнулась:

– Не пойму: я под подозрением или уже нет?

Он решил, что резать правду-матку в данном случае ни к чему.

– Ты не была под подозрением. У следствия есть обычные процедуры. Только и всего.

Она кивнула. Поверила, значит. Это хорошо.

– Так чем я могу помочь?

– У тебя остались какие-то знакомства в этой… среде?

– Имеешь в виду священнослужителей? Батюшка Алексий. Была вчера на службе. Узнал меня, хотя и старенький совсем.

– Он может рассказать о том, что случилось с иконой?

– Больше, чем известно всем? Не знаю. Но попробовать стоит. Вдруг и правда узнаем что-нибудь.

Это «узнаем» снова вернуло ему надежду. Значит, собирается с ним пойти.

Он предложил не откладывать визит. Алиса взглянула на часы.

– Утренняя служба уже закончилась, так что он, скорей всего, свободен. А мы можем рассказать все, как есть? О версии с иконой?

– Придется, хотя пока это тайна следствия, – продолжил Сомов играть роль доверчивого следователя.

Если она в деле, то выдаст себя. Взглядом. Словом.

Внимательно глядя на нее, он продолжил:

– Преступник не должен знать, что мы догадались, зачем он в библиотеку полез. Однако священники – народ не болтливый. Надеюсь, раньше времени информация по городу не разлетится.

– В этом можешь быть уверен.

Она встала и сняла с вешалки платок.

– Пошли.

Терзаемый сомнениями Сомов двинулся следом, хмуро глядя в ее прямую спину, по которой из стороны в сторону болтался хвост из темных блестящих волос.

Когда-то он обожал расплетать ее волосы и пропускать через пальцы. Ему нравилось, что они мягкие и послушные.

Отца Алексия нашли в храме.

Услышав, с чем они пожаловали, батюшка поразился настолько, что несколько минут был не в состоянии говорить. Алисе даже показалось, что придется бежать за водой. Отпаивать.

Однако отец Алексий справился сам.

– Простите. Потрясение слишком велико. Не совладал с собой. Чем же я могу посодействовать благому делу?

– Расскажите все, что вам известно. Любая информация важна, – произнесла Алиса, взглянув на Сомова.

Отец Алексий перекрестился на образ Спасителя, возле которого они стояли.

– Икона Макарьевской Божией Матери не была написана или, как вы выразились, нарисована. Она была явлена. А это совсем другое дело. Явленных икон мало, поэтому отношение к ним иное, чем к прочим.

– Вы серьезно сейчас говорите? – не сдержался Сомов, вспомнив бабусек Сочневых. Те тоже про явленную толковали.

Алиса больно ткнула его в бок.

– Простите нас, батюшка.

– Бог простит. Я понимаю, трудно в это поверить. Мы вторгаемся в сферу, где действуют иные законы. Вам они кажутся невероятными, потому что вы живете мирскими понятиями.

– Это просто как сказка звучит.

– Можно и так сказать. Дело не в терминах. Икона, она живая, понимаете? У нее есть плоть – это дерево, из которого она создана, и дух. Она сама определяет свою судьбу. Та, о которой ведется речь, выбрала преподобного Макария Унженского, чтобы явиться миру. Случилось это в середине пятнадцатого века, в сорок втором году, если быть точным. Преподобный просто увидел ее. Сначала икона называлась келейной, потому что преподобный хранил ее в своей келье. Позже его ученики дали ей наименование Макарьевской. По типу икона – Одигитрия, что в переводе с греческого означает «Указующая Путь».

– Я видел. У нас в Рождественской церкви.

– В настоящее время в храме находится один из сохранившихся списков. Самый первый список, кстати, также считался чудотворным, как и сама икона. Какое-то время явленный образ со списком находились в одном месте.

– Он не сохранился?

– Представьте, тоже пропал. В том же тысяча девятьсот двадцать девятом году, когда начались гонения.

– Его не нашли? Тот список?

– Понимаю, чем вызван ваш вопрос. Пока реликвия не найдена, никто не скажет точно: какой из двух образов мог находиться в тайнике. Но в любом случае это бесценная реликвия. Если она найдется…

Отец Алексий на секунду закрыл глаза, а когда снова взглянул на собеседников, в них стояли слезы.

Алиса поняла, что пора прощаться.

– Спасибо, батюшка. Вы нам очень помогли.

– Да ничем я вам не помог, к сожалению. Но уверен: тот, кто вынул образ, знал, где именно он находится. Следовательно, каким-то образом связан с тем, кто убрал икону в тайник.

– Хотите сказать, вора надо искать среди потомков свидетелей событий двадцать девятого года? Другими словами, двух воров.

– Поосторожнее с обвинениями, Павел. Кто сказал, что сто лет назад икону украли? А может, хотели спасти? Для того и спрятали подальше от безбожных глаз.

– Не буду спорить, но того, кто убил библиотекаршу, уж точно праведником не назовешь.

– К сожалению, так и есть. Поэтому судьба образа висит на волоске. Однако…

Батюшка строго взглянул на Сомова из-под нависших бровей.

– Знаю, вы не верите, но все, что случилось, произошло по воле Божьей. Раз образ захотел объявиться именно сейчас, значит, так надо.

– Только у убийцы на него другие планы. Продать за границу да подороже.

– На это одно могу сказать: мы не ведаем, какие планы у Богородицы. В конце концов, это ее образ.

– Думаете, она сможет защитить икону от преступника?

– Образ сам способен себя защитить, я уже говорил.

– Да, конечно.

Сомов поднялся и, попрощавшись, пошел прочь.

Алиса дождалась, когда за ним закроется дверь, и подошла за благословением.

– Я рад, что ты помогаешь ему.

Она покачала головой.

– Не уверена, что он нуждается в моей помощи.

– Еще как нуждается! Иди, девочка, и помни: каждому воздастся по вере его.

– А если он совсем не верит?

– Верит. Только пока не знает об этом.

Она взглянула пристально, хотела что-то спросить, но батюшка уже повернулся к иконостасу и стал молиться.

Всю дорогу до ее дома Сомов молчал. Алиса поглядывала искоса, осторожно, гадая, о чем он думает.

У самой калитки он вдруг спросил:

– Твой прадед никаких записей о тех событиях не оставил?

– Нет, конечно. Что он мог написать? И без записей пострадал. Но, знаешь, когда-то давно бабушка показывала мне фотографии, кажется, того времени. Советская власть любила запечатлевать свои великие деяния. В Макарьеве был фотограф, еще до революции держал ателье. Потом работал где-то в исполкоме. Фотографировал демонстрации, коммунистические праздники. Я не очень помню, что было на снимках, но точно много людей.

– Где сейчас эти фотки?

– Наверное, в шкафу, среди бабушкиных вещей.

– Сможешь найти? Или, если хочешь, поищем вместе?

Вместе? Это еще с какой стати?

– Не хочу, – отрезала она и холодно уточнила: – Если найду, позвоню.

Сомов молча кивнул, развернулся и пошел в сторону школы.

Она озадаченно посмотрела вслед.

Странно, но он ведет себя так, словно это она перед ним виновата.

Интересно, в чем?

До конца дня Алиса рылась в старых альбомах. Молодец все же бабушка. Не раскидывала снимки, не совала, как попало, поэтому и сохранила так много. Перебирая их, она старалась не отвлекаться на другие фото, искала те, что относились к событиям столетней давности.

И нашла. Всего три. На первом был запечатлен момент, когда с куполов одного из храмов Макарьевского монастыря стаскивали кресты. Снимок запечатлел жителей, с тоской – как показалось Алисе – глядевших на деяния власти. На другом – субботник по разбору монастырской стены. Веселые молодые ребята – наверное, комсомольцы – передавали друг другу выкорчеванные кирпичи, из которых мечтали построить баню.

Был и еще один.

«Братия Свято-Троицкого Макариево-Унженского монастыря», – прочла она на обратной стороне фотографии. И дата. Тысяча девятьсот семнадцатый год от Рождества Христова.

– Накануне революции, – прошептала Алиса, разглядывая пышные красно-желтые кусты за спинами священников.

Какие лица! И светлые, и скорбные одновременно.

Почти час она внимательно изучала снимки, пытаясь понять, смогут ли они помочь найти преступника. Устала даже.

А потом взглянула на часы и удивилась. Почти полночь. Сомов, наверное, десятый сон видит. Как узнать? Семь лет назад она заблокировала его телефон, но удалять номер не стала. Можно посмотреть в соцсетях, когда он последний раз туда заходил. Глупо, конечно. И номер наверняка давно сменил.

Но любопытство уже так разобрало, что, не удержавшись, она стала заходить в популярные соцсети.

Надо же! Телефон тот же самый. Хотя фотка в профиле старая. Значит, бывает тут нечасто. Уже хотела оставить эту идиотскую затею, как вдруг увидела, что в этот самый момент он находится онлайн в одном из мессенджеров.

Почти не сознавая, что делает, Алиса разблокировала контакт и написала: «Нашла несколько снимков. Интересно?»

Она даже выдохнуть не успела.

«Присылай», – написал Сомов.

Она выслала фото, уже жалея, что проявила инициативу. Теперь он в курсе, что она сохранила его номер. Может сделать неправильные выводы.

Пришло сообщение. Она прочла и поняла: неправильные выводы он уже сделал.

«Есть мысли. Хочешь обсудить?»

«Не хочу», – решила ответить она, но вместо этого написала: «Звони».

И конечно же, он позвонил через секунду. Тон был деловой.

– Что, если показать снимки старожилам? Вдруг узнают тех, у кого родственники живы. Неважно, где живут, в Макарьеве или в другом месте. Нам нужна любая ниточка, за которую можно потянуть. Кое с кем я уже встречался. С сестрами Сочневыми, например. Есть и другие.

– К музейщикам надо в первую очередь. Они же собирают материал по истории Макарьева.

– Предлагаю разделиться. Березин уже занимается музейщиками, пусть роет дальше. А мы с тобой пройдемся по жителям.

– Ты и без меня прекрасно справишься.

– На полицейских не все правильно реагируют. Ты – дело другое.

Оба понимали, что он врет. Ни один здравомыслящий следователь не будет проводить опрос жителей в рамках ведения уголовного дела с привлечением посторонних. Это и ежу понятно. Есть полицейские, участковый, в конце концов. Она тут зачем?

Он понял.

– Кое к кому ты можешь сходить одна. Просто покажешь фотки и расспросишь. Никаких специальных умений тебе не потребуется. Мне надо будет… поработать по другому направлению.

Алиса молчала, и он занервничал.

– Только не упоминай, что это связано с убийством в школе. Просто скажи, что пытаешься восстановить историю своей семьи. Из интереса.

Алиса молчала, и Сомов в конце концов разозлился. На нее – за молчание. На себя – за то, что так откровенно лезет обратно в ее жизнь.

– Так что? Согласна или нет?

Нет!

– Да. Согласна. К Сочневым заходить?

– С них начнешь. Если что-то узнаешь, звони.

Алиса молчала, и он добавил:

– Спокойной ночи.

– И тебе.

Утром Сомов созвонился с директрисой школы и назначил встречу. Решил, что лучше всего поговорить в парке. И в это время там обычно никого не бывает.

Почему-то директрису подозревать у него не получалось. Тетка вся издергалась и переживала настолько, что спала с лица. Другой бы сразу зацепился: нервничает, значит, виновата. Он так не мог. Собственно, не только с ней. С Березой, с Алисой – тоже. Хотел же их подозревать! Прямо из кожи лез! Даже усилия приложил! Хитрил в разговоре! Наблюдал! И что? Да ничего! В результате привлек обоих к расследованию. И не потому, что они для него не чужие. И не потому, что доверчив до глупости.

Причина в чем-то другом. Может, это называется профессиональным чутьем?

К делу его, конечно, не пришьешь. Но сколько бы он ни пытался настойчиво подозревать тех, кого не хотелось, в итоге все равно оказывалось: люди ни при чем.

Вот и сейчас, глядя на директрису, он решил довериться своей чуйке.

– Расскажите о тех, кто был в школе накануне и в то утро. Все, что знаете.

Директриса ждала вопроса, поэтому, кивнув, принялась рассказывать.

Сомов слушал и пытался уловить фальшивую ноту.

– Постойте! Вы сказали, что Александра Сергеевна Шишова добилась замены оборудования на кухне?

– Она вообще очень активная! И за дело болеет. У меня не всегда руки доходят, так тетя Саша сама по инстанциям ходит! Долбает начальство, пока не додолбает! Настойчивая!

– А давно ли меняли оборудование?

– Полгода назад. Мы все аж плакали от счастья!

– А сантехнику? Краны? Тоже меняли?

– Так конечно! Все теперь новенькое и замечательное! Раньше то одно из строя выйдет, то другое! Нынче можно спать спокойно!

– А почему Шишова сказала, что пришла проверить, не течет ли кран?

– Не знаю. Может, по старой памяти распереживалась. Она же за дело болеет!

– А вам она говорила про кран?

– Мне? Может, и говорила, но я сейчас в такой запарке! Могла и забыть.

– Забыли так забыли. Пойдем дальше. Что скажете про охранника вашего?

– Про Василия Игнатьевича? Замечательный человек и ответственный работник! Он в Афганистане ногу потерял. Но сейчас уже все нормально. Ходит и даже бегает. Вы не подумайте!

– Он давно у вас работает?

– Два года. До этого трудился на лесопилке за городом. А жил здесь. Он одинокий. Ни жены, ни родных. Хорошо работает. Я очень им довольна. Как узнал про… убийство, его чуть инфаркт не хватил! Виноватился сильно, да и сейчас еще в себя не пришел. В больнице ведь лежит!

Распрощались они через час.

– Вы только не уезжайте никуда.

– Да куда мы уедем? Подписку о невыезде от участкового все получили. И потом, мы все понимаем. Если чего надо, сразу мне говорите, Павел Васильевич. Я во всем вам помогу!

Сомов вернулся в отдел и зашел в базу МВД. В строке «Фамилия» набрал «Шишова» и стал искать.

Через час он уже знал, что сын Александры Сергеевны Шишовой недавно вышел после отсидки. А срок был немаленький: девять лет. А главное, по очень неприятной статье: вооруженный грабеж. УДО не заслужил. Срок отмотал полностью. К матери не вернулся, хотя семьи не имел. Осел в деревне в соседнем Кадыйском районе. Поселился у дружка старинного, работать устроился на лесопилку.

И было это три месяца назад.

Березина Павел застал в музее. Увидев друга, тот кивнул, но от дел оторвался не сразу. Наконец выключил компьютер и внимательно посмотрел на озабоченную физиономию сотрудника следственного отдела.

– Ты чего пришел? Есть что-нибудь?

– А у тебя?

– Пока ничего конкретного. Мы ведь не знаем, в какую сторону смотреть.

– Не попадалась в каких-нибудь бумагах фамилия Шишов?

Березин, собравшийся уже уходить, скинул ветровку и вернулся за рабочий стол.

– Шишов, Шишов… А ведь был какой-то Шишов! Погоди-ка.

Березин долго крутил колесико мыши, а потом с сожалением произнес:

– Нет. Перепутал. Шаров был, не Шишов. А что? Нащупал чего-нибудь?

– Подожди. А посмотри еще – Простов.

– Простов? Я и так тебе скажу. Служил в одном из наших храмов. Я запомнил, потому что он был среди тех священников, которые перешли на сторону новой власти и отказались от веры.

– Что? И такие были?

– Были, конечно. Но мало. Скажи, наконец, что ты узнал?

– Заведующая столовой Александра Шишова в девичестве носила фамилию Простова. Ее сынок три месяца назад с зоны откинулся.

– Ну и жаргончик у вас, товарищ капитан, – поморщился Березин.

– Так с кем поведешься. Короче, в данный момент Шишов проживает в соседнем районе.

– Думаешь, он?

– Пока не знаю, но собираюсь наведаться в Кадый. А ты пока уточни все, что сможешь, про этого расстригу-отщепенца. Что, где, когда, в общем.