Песнь Слову

Анна Мулиин

Песнь Слову

Песнь Слову

Игривая тропинка извивалась от деревни к деревне плавной ленточкой, от дома к дому крутыми зигзагами, а приближаясь к берегу реки, распухала брюшком, превращаясь в приветливый песочный пляж. Ежели надобно было наловить рыбки, казалось бы, беда, коль хвоста нет – не выловишь. Ан, нет! Корзинкой почерпнул в реке воды – и полна тебе сеть – не вытащишь!

Зимой же, когда на лютом Севере в принципе дня не бывает, а стало быть, и тропинку не видать, то сия волшебная стежка светилась будто бы сама собой. Может это Луна проказит?! Но посмотришь на небо, а там и звезды-то нет. Посмотришь тут же на тропинку, а та сияет так, что радость светлую в душе распаляет. Может это и вовсе не тропа, а лучик, что Солнце летом потеряло?! или же какого-то царства подземного неведомый свет пробивается наружу?

Летом же тропинка любила прятаться в лесу. Тогда даже грибы и те любопытства ради то и дело выскакивали из-под мягкого зелёного лесного ковра, аки яблочки наливные: будь то вездесущие сыроежки или же элегантные красноплешики, изящные жёлтики-осиновики или же скромные подберёзовики. Да что там!!! Даже ленивые толстяки-боровики и те: «бери – не хо-чу!!!» – так ведь сами в корзину запрыгивают. Успевай лишь сказку складывать!

К тому же каждый воробей на небе, каждый бурундук на земле, каждая лесная мелочь: мошка, комар, муравей… – магнитом тянулись к той волшебной тропинке, плотным клубком обвивавшей северный таёжно-болотистый край Земли со сказочным названием Пинежье.

Край сей бескрайний, а людей немноголюдно, посему все знали друг друга в лицо – и люди медведей, и медведи людей.

Вот только медведю путь к той тропе был недоступен, словно заколдован – не подходил он к ней даже близко. А всё потому, что ходила по ней тыщ-щ-щу раз, да что там!!!, сто тысяч раз ма́хонькая, почти невесомая, Махо́нька – человечек с душою младенца, ростко́м с подростка, с лицом сморщенной вещей старушки. Да и не ходила она вовсе, а летала – летала не горизонтально над Землёю как птицы, а …вертикально! И не вверх-вниз над– или вглубь Земли, а вглубь …веков!

На своём пути Махо́нька непременно встречала и будто бы впрямь разговаривала с обитателями тех веков и лесов: то, завидев Соловья Будемеровича, восхитится им: «Этакой богатыришшо! Сохрани тебя Бог!», то царю Ивану Грозному ехидно заметит: «Экой герой! Боже тебя перебоже. Пошто народ своим судом судишь?». Иль тут же покличет белку добрым словом и хлебцем накормит, иль на ворону-воровку ногой притопнет, а медведю так и вовсе пригрозит кулаком: «Ой, да как славная река Пинега1 течет в море-окиян безотпятно, так и ты, мишка, шёл бы отсель семь вёрст до небес, отныне и во веки веков. Аминь»

Словом, не тропа то была, а сказка заливная!!!

Чем плотнее становилась натоптанная Махо́нькою тропинка, тем тоньше становились её лапти, из дыр которых порой торчком торчали кусочки сена – заплаты – это чтоб ноги дорогой не потерять. А что? Разве не так!? Ведь на этой тропинке она уже потеряла и молодость, и зубы, и зрение… А ноги терять ей никак нельзя – ведь они ж её кормят!

К тому же и одежда её, хоть и казалась издалека опрятной, да и страдала чуть меньше лаптей, но за долгие годы тоже хорошенько поизносилась в ремошья2. Да что там!!! Такой же дырявой казалась и вся её жизнь: то зимой поживёт у одних-других – с детишками понянчится – на хлеб подзаработает, то летом к одному-другому крылечку пристанет, быль иль небылицу сказочную заведёт – слух порадует, смотришь – сухарь подадут иль даже рубль, а то и ночевать пустят. Под одним окошком хлеба выпросит, под другим съест, голубыми глазками на пусты ладошки похлопает, и опять в путь-дорожку. Так и день пройдёт, другой настанет, а за ним и третий день тенью тёмною, аки дырою бездонною, так и просится заштопать шуткой-прибауткой…

– Ну-ко, Митревна, запевай – не унывай! – подбадривала сама себя порядком уже подуставшая на жизненном пути старушка. Песня-то – она хоть и грустная пусть, но усталость надёжно снимает.

Так и жила Махо́нька. Часто бывало, что в деревнях кто-нибудь да и подаст ей Христа ради, а кто-то лишь проводит молчаливым взглядом – ведь и самим-то есть нечего. Но бывало и так, что кто-то хлёстко прогонит «ВОН!!!» надоевшую попрошайку! А Махо́ньке всё «слава Богу», всё, знай себе, утешенье приговаривает:

– Эх, при худе-то жить порато3 худо, а без худа жить ещё хуже!

Словом, совсем некогда было старушке тужить, горевать да печалиться.

На пути её долгом, длиною в жизнь, однажды нарисовалась, казалось бы, очередная деревушка. День тогда был или вечер, спозаранку ли, иль смерклось уж – да кто же поймёт этот Север загадочный!?, где солнышко летом по небу как по волнам катается, как от батута от горизонта отскакивает – днём и ночью светло, будто бы ночь и вовсе в природе не существует.

Увида́ла тогда Махо́нька жёнку во своём дворе – та по воду вышла, из колодезя воды набрать, а потому глаз её цепкий о́зорко4 прицелился прямо на неё: не прогонит ли?, подаст ли чего сиротинушке?

– Чего тебе, бабушка? – вопросила женщина, не выдержав пристального взгляда старушонки стародревнего обличья, и в довершение пошутила: – Дырку ить во мне просверлишь.

Старушка пожевала сморщенными губами, за которыми зубов давно уж и след простыл:

– Ишь ли, бажо́ная, я кусочки сбираю. Бува́5 лишние есть, иль не жалко, может подашь чего Христа ради!?

– А на кой тебе кусочки-то?

– Сухи-то я сама ем, а мягоньки внукам отсылаю – их у меня троё. Мамка-то их – дочь моя, порато больна. А муж ейный совсем непутёвый – вот и сидят детки голодны, …да и стены их дома холодны…, – скудным, протяжно-сиротливым голосом выдала нищенка.

Волею судьбы пришлось Махо́ньке пуститься «кусочки сбирать»: рано выдали сиротину замуж, да неудачно: сама она хоть и бедна была, а приданое себе всё же справила – полны ящички окованные самодельного да самотканого. А вот муж, напротив, что заработает, то пропьёт, что не заработает, то украдёт – свой был в арестантских ротах. Наобещал ей «сладкую жизнь в городах» да и увёз молодку прямо от венца, из малообитаемой северной глуши в далёкую Вологду, где хотя бы потеплее. Но сладость оказалась кислой, и он тут же исчез, бросив жену с новорожденной дочкой. Под зиму чаще пешком пришлось ей возвращаться домой – на Север, аж 700 вёрст!!!, да ещё с младенцем на руках! А на пороге дома её ожидал очередной подарочек от мужа: двери избы нараспашку, сундуки пустые – взломаны, окна и те пропил – одни глазницы от них чернеют – не дом, а дыра. Вскоре она и вовсе овдовела – где-то в тайболе6 нашли её муженька мёртвым – бродяг обидел, те его и приговорили. Не стала Мария повторно замуж выходить – ну, не принято это в здешних краях, ибо не богоугодное это дело. Вот и пришлось ей смиренно принять свой крест и понести его таковым, каков достался от судьбы – все невзгоды сносила она, подбадривая себя: «Бог терпел и нам велел».

При виде пожилой нищенки с узелком за плечом и батогом, душа участливой женщины сжалилась:

– Бува́ хоть не сухарь тебе подать, а копеечку?

– Э-э-э, нет, милая, копеечку-то заро́бить нать. Ведь я не нищенка кака – своя гордость есть.

– А чего-ты можешь в эки-то годы? – неподдельно удивилась женщина, ибо эта, казалось бы, несговорчиво-разговорчивая старушка чем-то явно зацепила её, а потому в ней всхлынуло желание хоть чем-нибудь, да помочь просившей. Не веря своим ушам, она с шуткой переспросила:

– А-а-а!? Чего ты ро́бить-то можешь?

– Дак я ста́рины7 сказывать горазда, за то и копеечку беру.

– Ста́рины знаешь!?! – ещё сильнее и вовсе не на шутку изумилась женщина. Тут же, теперь уже с окраской безграничной радости, она хитростно покосилась на окно своей светёлки – маленькой комнатёнки под крышей дома, где гостевала – вот те удача!!! – сама собирательница сказок и былин Ольга Эрастовна Озаровская8. Та приехала из Москвы в эту непролазную северную глушь в экспедицию за скатным жемчугом9.

– Да неужто и взаправду знаешь? – женщине лишний раз хотелось получить подтверждение услышанному – тому желанному и столь редко встречающемуся искомому добру́, которое на дороге отнюдь не валяется, а тем более в гости само не заходит. Но!!! На ловца и зверь бежит!!!

– Дак как же не знать-то? – засверкала маленькими глазёнками нищенка, почуяв, что попала прямо в цель. – Ить, я тем и живу! На воз не покладёшь – во сколько знаю! Слушай хоть три дня и три ночи – всё равно конца не дождёссе. А ляпну чё, дак крещёные смехом изойдут.

– Так чего же ты, бабушка, в избу-то не йдёшь! Пойдём-ка скорей чай пить.

Старушка и не думала противиться приглашению:

– Чай пить – не дрова рубить! По-о-ошли!

Прасковья Андреевна – так звали хозяйку дома, стремглав подлетела к нищенке, подхватила её и, не давая опомниться, прытко потащила её в дом.

– Дак ты, девка, больно-то не гони! Тебя, видать, мать бегом родила.

Женщина, захлопав глазами, так и застыла на месте, но тут же расплылась в глубокой улыбке и тепло обняла старушонку. Она уже предвкушала многоценный сюрприз для своей постоялицы-московки – жадной охотницы за непривычными слуху северными словами, присказками да приговорками:

– Миленькая бабушка, да чьих же ты будешь такая?! Как хоть звать-то тебя!

– Как звать?! – Разорвать! Отчество – лопнуть, а фамилия – ногой притопнуть!

Тут Прасковья Андреевна вконец развеселилась, ещё больше полюбив неожиданную гостью. Она усадила старушку на самое почётное в избе место – в середину лавки с длинной стороны стола у окна. Так делают, чтобы гость «не сбежал», чтоб труднее ему было выйти из-за стола, когда домашние кругом усядутся. Сама же она ринулась раздухаривать10 большой дутый самовар. Следом прямо из волшебной русской печи на стол полетел славный севернодеревенский чернослив – пареная репа, блюда грибные да рыбные, пироги ягодные да шаньги воздушные… Вскоре весь стол был уставлен самотварной снедью, ведь у Андреевны, чай, полон дом гостей! А когда дело идёт к «поесть», то на запах все и сами мигом сбегутся.

– Ничего, девка, не налаживай, я ить сыта́.

– Дак, где наелась!? – опять шибко подивилась хозяйка дома и загадочно переспросила: – Не ты ле давеча кусочек-то просила?!

– Так ту я. Ну и что с того? Ить я с пира шла, у князя Владимёра стольнекиевьского была,

Он пир средил, да народ созвал

За столы-те за дубовые,

Да за яства сахарные,

Да за напиточки стоялые…

Пока Прасковья Андреевна очухивалась, размышляя и обдумывая, не сошла ли старушка с ума, бабушка время даром не теряла, а с радостью продолжала своё любимое дело – сказки сказывать:

Пир средил, пировати стал.

Ишше все на пиру напивалисе,

Все на честном наедалисе…

Бабушка сказывала очень складно, каждое её слово так и льнуло к другому, будто бы она вовсе не говорила, а распевала, как песню.

К тому же она обрисовывала все подробности пира так ярко и вкусно, будто и взаправду только что сама там была и своими глазами всё видела, своими губами всё испробовала, своими ушами всё слышала, мол, обсуждали на пиру том казаки донские, что:

Приходит нынь времечко строчнее…

Что из далеча да из чиста́ поля,

Из того роздолья широкого.

Тут не грузна туча подымаласе,

Тут не оболоко накаталосе…

Подымался собака – злодей Ка́лин царь…»

Она с лёгкостью затянула древнейшую былину, с тыщ-щ-щу лет давности, о том, как поднимался на Русь святую страшный враг – злодей Ка́лин-царь…

За им сорок царей, сорок царевичей,

За им сорок королей, королевичей,

За им силы мелкой числу-смету нет…

Голос бабушки был то радостным и весёлым в лад подгулявших на пиру гостей, то тихим и спокойным, как воздух во поле том чистом, то вмиг, в сопровождении рук, сгущался, усиливая изливаемое слово, и становился грузным и накатистым, будто бы и впрямь на яву, тут и сейчас подымался над Землёю злодей – страшный Ка́лин-царь…

Для каждого персонажа былины, для каждого настроения изображаемой картины старушка легко меняла интонацию и находила свою мелодику. Мимика её так же не отставала и чутко менялась в цвет произносимого слова. А слушатель, глядя на неё, мгновенно втягивался, да что там, будто бы всасывался в рисуемую ею картинку и волшебным образом обнаруживал себя прямо на царском пиру, где мед-пиво пил, по усам текло и точно в рот попадало – уж голодным с того пира никто не уходил!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.