Врач «скорой»

– Спасибо, Пан, – пробормотал восхищенный Ашхацава. – Ты настоящий друг!

Никак не могу привыкнуть к этим вывертам дефицита. Видать, гипотетическая возможность заказать на Алиэкспрессе футболку любой группы с любым принтом напрочь отбила у меня этот фетишизм. Так что отдам свою безо всяких сожалений.

* * *

– Андрей, нам срочно надо расстаться, – встретила меня Аня.

– Ладно, я буду горевать минут десять. Но ведь на прощание ты меня накормишь?

– Куда я денусь? Когда еще появится возможность отравить тебя? Мой руки и приходи, я пока разогрею.

– Так что же послужило причиной нашего расставания? – спросил я, поправляя вилку, чтобы она лежала перпендикулярно с краю стола, словно поглощение вчерашних макарошек будет происходить в условиях шикарного ресторана.

– Я не выдержала и посмотрела этот фильм без тебя, – вздохнув, призналась подруга. – Нет мне прощения.

– Фигня, – легкомысленно махнул я рукой. – Оставайся. Три часа стоя на коленях на горохе – и ты прощена. Как кинцо?

– Я три раза чуть не описалась, – призналась Аня. – Было очень страшно.

– Особенно когда Николсон рубил топором дверь? Или сцена с трупом в ванной?

– А ты где видел? – удивилась девушка.

– В магазине крутили, – отбрехался я.

– Ладно, я теперь еще с тобой пересмотрю, может, получится уберечься от смены трусиков. Ну рассказывай, где был? Что удалось сделать?

– Почти договорился о переводе Лены из Склифа в Бурденко. Завтра решится окончательно. Ну, и так, по мелочи. То с одним встретился, то с другим. А ты как?

– Сходила на занятия, посмотрела фильм и лежала на диване.

– Очень увлекательно. Жажду повторить.

* * *

Юрий Геннадьевич ждал в довольно поношенном с виду «жигуле» второй модели. Удачная машина. Она, даже будучи совершенно новой, казалась пришедшей из глубокой древности.

– Рассказывайте, – велел он, когда я уселся рядом с ним. – Сначала Швейцария, потом остальное.

– В Цюрихе успех превзошел все ожидания, – коротко резюмировал я. – Больше сказать нечего.

– Лаконично, – хмыкнул он.

– А что, надо было начать про транспортировку оксида водорода в сосудах с перфорированным дном в свете решений съезда?

– Не надо так шутить, – окоротил он. – Нигде. Вы не понимаете даже, сколько сейчас пойдет всяких сигналов во все стороны. Забудьте про политические анекдоты и шуточки про съезд. Достаточно уже того, что вы живете с еврейкой. В какой-то момент это может сильно осложнить выезд.

Пару секунд я даже не знал, что и ответить. Не жена еще, просто девушка – и такие последствия.

– Не вижу связи, – наконец, ответил я. – Отец моей девушки в ФИАН работает, там первый отдел тоже…

– Андрей Николаевич, лично мне – всё равно, – остановил меня Юрий Геннадьевич. – Я к этому спокойно отношусь. А вот Михаил Андреевич, если узнает, может… расстроиться.

Блин, мне с оглядкой на Суслова и в постель ложиться? Мы сходки диссидентов на кухне не устраиваем, «Хронику текущих событий» ночью под одеялом не читаем, Солженицына в чемодане я через таможню не тащил. Оказывается, этого недостаточно, надо еще чтобы твоя девушка прошла краниометрию с правильными показателями.

– Да, вот был курьезный случай, – решил я потроллить куратора. – Ну, все эти подходы с охами «Ой, как бы ваш талант расцвел у нас» я достойными внимания не считаю. Так, обычная болтовня, они же там до сих пор думают, что в Москве по улице медведи с балалайками ходят. Если не все, то многие. Вот и жалеют, искренне считая, что советский ученый спит и видит, как бы на Запад сбежать…

– А что, нет таких настроений? – вдруг спросил Юрий Геннадьевич.

– Дураки, может, и мечтают. А кто хоть немного соображает, понимает – там будет в разы труднее. Высосут и выбросят. И через десять лет акцентом попрекать продолжат. Да, о происшествии. Подходит один деятель и напрямую предлагает пять тысяч долларов за посредничество в приобретении патента.

– Какого? – насторожился куратор.

– Так откуда мне знать? Я его послал. По-русски, но он вроде правильно понял.

– Тоньше надо, – заметил куратор. – Надо было узнать, что интересует, каковы условия. Пообещать выяснить всё. А мы бы решили.

Это он что, хочет посреднические получить? Ха-ха три раза.

– Так я же не джеймсбонд какой, Юрий Геннадьевич. Таким играм не обучен.

– Это кто? – уточнил он.

– Персонаж фильма. Судя по всему, лихой агент, ну знаете, всех врагов перебил одной левой, потому что правой красотку обнимает в это время. В Цюрихе весь город рекламой заклеен.

Только бы не спросил название. Ибо я тупо не помню: не то «Лунный гонщик», не то «Только для ваших глаз». А фильм, наверное, летом был, потому что обрывки рекламы в одном нашем бомжатском районе остались.

– Жаль, конечно. В следующий раз…

– Так визитку я взял. Вот, – вытащил я из кармана белый прямоугольничек и отдал ему, – некто Фредерик Паульсен, компания «Ферринг».

– Ладно, что там про госпиталь? – наконец, закончил вводную часть Юрий Геннадьевич. – Я по телефону не совсем хорошо понял.

– Изложу телеграфно. Позавчера стреляли во врача седьмой подстанции скорой. На вызове. Я ее знаю, работали вместе. Хотелось бы поучаствовать в судьбе, ранение серьезное, вот я и узнал, что в Бурденко очень хорошие специалисты…

– Томилина Елена Александровна? – спросил куратор, что-то раскопавший в своей записной книжке.

– Да.

– Угу, – Юрий Геннадьевич задумался. – Я понял. Позвоните мне… ну через час примерно. А теперь расскажите, что там с Андроповым и Брежневой.

– Галю лечат, – пожал я плечами. – Еще в наркологии у Трунова. По мне, так толку не много от всех этих трудотерапий и прочего мозголомства. А Игорь… – я замялся. Рассказывать про мою неудачу с «анонимными алкоголиками» отечественного розлива? Перед глазами возник Джигарханян в образе Горбатого из «Места встречи изменить нельзя». «А не стукачок ли ты, мил человек?» Стукачок. Разглашаю медицинскую тайну. И планирую разглашать дальше. Жизнь Лены и не такого стоит.

– Короче, там все тоже не очень гладко…

* * *

Главный военный клинический госпиталь имени академика Бурденко занимает территорию соответственно названию – охрененно большую. На нее, кстати, меня через ворота на машине не пустили. Только пешком. Или с пропуском. Который подписывает, наверное, один министр обороны товарищ Устинов.

Что поделаешь, пришлось прогуляться, хоть погода и мерзопакостная. И даже пожертвовать носовым платком, чтобы привести в порядок ботинки. А то кто ж их знает, этих вояк – увидят, что обувь не в порядке, и сразу в военкомат отвезут.

Начальник госпиталя скрывался в коридорах дальних да за дверями дубовыми. Но мне ведь было назначено, так что я пер напролом, не думая, что там за погоны под очередным халатом.

На самом деле всё оказалось много проще: кто-то позвонил, уточнил, и меня пустили совершенно одного, объяснив дорогу на пальцах. И дверь с надписью «Приемная» никто не охранял. Внутри сидела совершенно гражданского вида секретарша, монументальная женщина лет сорока, и что-то печатала на пишущей машинке «Ятрань». Кучеряво живут военные ребята.

К начальнику, впрочем, меня пустили не сразу, дали маленько отсидеться, упорядочить эмоции. Наконец, мне скомандовали вход. И тут я понял, что за всем этим я до сих пор не знаю, как зовут моего будущего собеседника. Непорядочек, однако. Я спросил у стража дверей, и она слегка удивленно просветила меня.

Кабинет как кабинет, ничего выдающегося. Разве что на вешалке мундир с генерал-майорскими погонами. Медслужбы, понятное дело. Сам руководитель в белом халате сидит, демократично вполне. Лет шестьдесят ему, вряд ли больше. Сразу бросились в глаза очки с толстыми линзами и наличие расходящегося косоглазия. Что общую суровость выражения лица совсем не портило.

– Слушаю вас, молодой человек, – ответил он на мое «здравствуйте».

– Юрий Сергеевич, случилась беда, – сразу же заявил я. Ну, и выложил историю про стрельбу, операцию и всё остальное. С упором на коллегиальность, конечно же. Этот аргумент беспроигрышный, по крайней мере, не ведет к отрицательному результату.

– А от нас что требуется? – спросил он. Понятное дело, всё ему рассказали, но из первых уст версия звучит иной раз не совсем так.

– К сожалению, поражена и поджелудочная железа. То есть налицо острый травматический панкреатит, в будущем панкреонекроз и прочие малоприятные осложнения. Я обратился за помощью к коллегам, они сказали, что лучшие специалисты в вашем госпитале.

– А вы кем пострадавшей приходитесь? – вдруг спросил Кравков.

– Я? Да, наверное, никем. Работали вместе. Ну, встречались недолго. А так – коллега просто.

– Ну, раз так… – он нажал на кнопку селектора и сказал: – Валерия Борисовна, свяжите меня с директором НИИ Склифосовского Григорьевым.

Звонок раздался через минуту буквально, я даже не успел начать изучать корешки книг в генеральском шкафу.

– Александр Анатольевич, здравствуйте, это Кравков из Бурденко. Послушайте, тут в высших сферах решили, что нам стоит полечить вашу больную, такую Томилину Елену Александровну… Да, мы готовы… хорошо, будем ждать… Спасибо, на связи.

– Всё, молодой человек. Как только состояние будет позволять транспортировку, переведут. Всё у вас?

– Товарищ генерал, – вдруг понесло меня, – может, надо пригласить каких-то специалистов из-за рубежа? Ну, знаете, самых лучших?

– Лучшие – у нас, – четко, почти скандируя, ответил генерал. – Других не держим.

– Извините, не подумал, – смутился я. – Никаких сомнений, просто знаете…

– Знаю, – устало вздохнув, сказал Кравков. – Вы думаете, первый такой?

* * *

Что делать, если идти на работу не хочется, а надо? Помогает самовнушение – «я иду спасать людей», «я нужен советским гражданам». Ну как гражданам… В основном всяким чиновникам из ЦК, министрам, их замам, а также многочисленной родне. Только их обслуживает ЦКБ.

Пока прогревал машину, вспоминал вчерашний день. Он закончился звонком матери. Мало того что на ноябрьские праздники с Федей приедет, так еще и пришлось отвечать на вопросы женщины, внезапно выяснившей, что ее сын вполне половозрелый и живет с девушкой. Потому что трубку Аня взяла. Да мне, в принципе, плевать на это. Приедут – потерпим, обязательную программу в виде всяких покатушек по достопримечательностям и прочего выполним. Где наша не пропадала? Тем более что Аня решила поиграть в жену декабриста и сопроводить меня с миссией моральной поддержки. Значит, будет легче.

Так как смена не моя, поставили меня третьим номером к какому-то Спиваченко. Внешность, кстати, у доктора была какой угодно, только не украинской. У бурятов бы за своего сошел, сто процентов. Глазки узкие, хитрые. Меня подробно расспросил, что да как, но вроде остался доволен.

Третьим номером – вообще лафа работать. Даже наркота у второго номера. А ты знай себе, носи чемоданчик и выполняй ценные указания.

Первый вызов и сразу в цэковские дома из бежевого кирпича. Спиридоньевский переулок завален снегом, но дворники дружно его чистят – с трудом, но проехали во двор.

– Совсем умом тронулся, – рапортовала нам пожилая мать пациента. – Забирайте его скорее!

– А что случилось? – поинтересовался Спиваченко.

– Сынок у меня со слабоумием. Стоит на учете. Как напьется, начинает куролесить.

Мы вошли в квартиру, тут было, мягко говоря, странно. Везде разбросаны вещи, стены чем-то измазаны.

– Только я в магазин отлучилась, – женщина заплакала, – он достал заначку, выпил. А ему нельзя!

– Ну давайте посмотрим пациента. Как его зовут?

– Виктор.

Парень оказался и правда со странностями. Всклокоченные волосы, дико вращающиеся глаза. Сидит на кровати и руками ест что-то разбросанное на одеяле. Не исключено, что макароны с мясом. Рядом стоит водочная бутылка, в которой на донышке что-то плещется. Дерьмо не пьет, «Посольской» балуется.

– Виктор, здравствуйте, – очень вежливо начал Спиваченко. – Как чувствуете себя? Что беспокоит?

Похоже, доктора самого не тревожило, что пациент жрет с постели. И не такое видели.

– Мать, ты дура? Зачем вызвала этих? Я тебе… хрум-хрум… что? Подопытная крыса?

– Витя, поговори с нами, – доктор сделал нам знак, чтобы мы были готовы. – Выпивал сегодня? Много?

– Какая на хрен вам разница?

Разница большая. Если бы просто напился, то варианты есть. А если с непредсказуемым буйством… Так что надо паковать и везти. Но сначала придется поубалтывать.

– Вить, смотри, какое дело, – Спиваченко перешел на мелодичный и спокойный тон: – Мы тебя все равно увезем. Ты выбирай – по-хорошему или по-плохому.

Мама сзади ахнула.

– Давай по-хорошему, а? Спокойно соберешься, спустишься с нами в машину. А мы тебе сирену включим!

– Настоящую?! – пациент клюнул, перестал перебирать пальцами макароны.

– Настоящую, – покивал доктор. – С мигалкой.

Это почему-то сработало. Витя дал себя собрать, одеть по погоде. Спокойно спустился вниз, послушал рев сирены, которой мы, похоже, взбудоражили весь дом, покивал. И сел в салон. Пути к выходу мы со вторым фельдшером, знатоком современного искусства Капитоновой, перекрыли своими, можно сказать, телами. Духан от пациента стоял мощный. Похоже, что к «Посольской» еще добавилась какая-то парфюмерия. Непередаваемый аромат, потом долго будем проветривать.

В салоне я тихо спросил Спиваченко, куда мы его везем.

– В приемном скорее всего в наркологию оформят. Его пьяным просто в психиатрию не примут. Пусть сначала у Трунова протрезвеет.

Сам Гойко Митич меня волновал мало. Если честно, то и Лиза за последнее время ушла куда-то на второй план. Вспоминал ее иногда, но далеко не каждый день. Даже в Цюрихе, когда выбирал подарки из серии «всем подряд», ее в мысленный список не включил. Вот и сейчас – шевельнулось что-то не очень комфортное в глубине сознания – и утихло мгновенно. Потому что Витя как-то неправильно задвигался, я и прикинул сразу, как бы он не повторил подвиг сбежавшего от нас алкаша.

Но обошлось, довезли. Витя даже начал посапывать и пускать пузыри. Казалось бы, ситуация исчерпана, паренька можно и домой свезти, но это пока он спит. Словно услышав мои мысли, клиент встрепенулся и потребовал включить сирену. К счастью, мы уже подъезжали к приемному и отговорились обещанием покатать с шиком чуть позже.

Дежурный врач тоже возражений не имел. А что, клиент свой, показания есть, чего не взять? Сказал только, что надо вызвать для порядка кого-нибудь из наркологии, чтобы формальности соблюсти. Ну и ладно. И мы стали ждать, окружив Витю, сидящего на кушетке, дабы он не попытался проиллюстрировать доносящуюся издалека песню Высоцкого «Был побег на рывок». Странно, что в такой конторе ее включают на всю громкость.

Наконец, показался представитель племени наркологов, и мы распустили нашу «штрафную стенку»… Ой, да это сам Трунов! Помоложе никого не нашлось? Или случай показался сомнительным, когда по телефону сообщали?

Прошел Андрей Борисович аки светский лев, гордо неся голову и не глядя по сторонам. Сел за стол дежурного и сразу углубился в карточку Вити, на самого пациента внимания не обращая. Типа, не царское это дело, прикажу… Что-то меня не вовремя на улыбки пробивать начало. Я помню обидчивость этого кренделя. Поднимет сейчас голову, увидит меня усмехающимся, начнет слезы лить и посуду бить.

– Непрофильная госпитализация, – промолвил Трунов свой вердикт. И как сказал, а? Каждое слово – прям в металле отлито.

– Но ведь в данном случае, – начал возражать Спиваченко, – на первое место…

– Есть же у пациента диагноз, коллега, – последнее слово он процедил так презрительно, что даже мне не по себе стало слегонца. – Вот, русским по белому написано: «Дебильность, эретичная форма». Вот и везите по профилю. Не понимаю, – он картинно откинулся на спинку стула, – почему я должен вам это объяснять? Ну эти, – он как-то небрежно махнул рукой в угол, где стояли мы с Капитоновой, – с них что взять? Но вы должны…

– Ты что сказал, сморчок?! Кого дебилом назвал?

Ого, у нас произошла незаметная подмена матери пациента. Испуганную и слегка растерянную женщину заменила натуральная тигрица. В глазах блеск, руки сомкнуты в кулаки. Похоже, Трунов только что весьма сильно задел ее чувства.

– Извините? – Андрей Борисович поднял голову, посмотрел на женщину.

– Фамилия? – гаркнула дама. Похоже, строить подчиненных она умела. Даже мне захотелось встать по стойке смирно.

– Трунов, Андрей Борисович, заведующий отделением наркологии.

Похоже, парень уже понял, что гонор проявлять надо было немного в другом месте. Мне показалось, или у него руки трясутся?

– Сорока пяти нет еще? Завтра в военкомат вызовут, санинструктором служить будешь, – уже совершенно спокойным голосом сообщила она Трунову. – Вот доктора, – женщина показала на нашу компанию, – приехали, всё как надо сделали, успокоили, в больницу привезли. А тут… Здесь меня жди! – приказала она наркологу и куда-то ушла. Неужели к главному врачу? Вот это поворот сюжета!

Слегка запоздало Трунов скомандовал госпитализировать Витю, с любопытством взирающего на всё это, и собрался покинуть нас. Наверное, двинуться в том же направлении, что и дама, гасить конфликт. Когда нарколог проходил мимо нас, у меня в заднице заиграло детство, и я быстренько пропел ему строчки из непонятно как всплывшей в памяти песни:

                Сейчас она, красивая и смелая,                Дорогу перейдёт,                Потом вот это самое с козлом своим проделает…

Трунов убежал, даже не оглянулся, а я наклонился к Спиваченко:

– Мамаша у нас кто?

– Генеральша. Точнее даже маршальша. Вдова, но похоже, связи остались. – Потом вздохнул и добавил философское: – Каждая муха на своей кучке говна – королева.

* * *

На базу вернулись, сели пить чай. Надо же стресс залить. Народ ожидаемо обсуждал новые постановления партии и правительства – в СССР внезапно увеличили пенсии, отпуска по беременности и уходу за ребенком. С младенцем теперь можно сидеть до года, на половине зарплаты. В декрет – пожалуйста, уходи за 70 дней до родов. ЦКБэшные дамы, разумеется, возбудились на эту тему, Спиваченко мне на ухо прошептал: «За Афган задабривают народ».

Я удивленно посмотрел на доктора. Оказывается, у нас тут есть свои фрондеры?

Свое мнение по этому поводу я решил не высказывать – хватило споров с диссидентами на подстанции у Лебензона. Плюс всё равно наступят девяностые и эти постановления партии и правительства – пойдут прахом.

Я же сел в уголок и открыл импортную литературу «про сияние». Надо язык совершенствовать, чтобы не плавать на уровне «май нэйм из Вася» и «лэт ми спик фром май харт». А хорошая книга этому способствует. То, что я знаю, чем кончится, не страшно, детали сюжета всё равно из головы вылетели. Интересно, а впоследствии Кингу прилетело от БЛМ за картонный персонаж негра, работающего паршивым поваром в «Сиянии»?

Капитонова попыталась завести светскую беседу, уточнив, на английском ли книга. Но я только невежливо угукнул, и она отстала. Вдруг услышал знакомую фамилию. Вроде как даже свою. Диспетчеры зачем-то звали. Пошел, оказалось, надо немедленно перезвонить домой.

Что-то стряслось? Мало того что Аня позвонила на работу, так еще и воспользовалась самым аварийным номером, возле которого в записной книжке было написано «только в самом крайнем случае». Я побежал к аппарату и отогнал от него наших кумушек воплем «Мне очень сильно надо!».

– Аня, что случилось? – крикнул я в трубку, едва прервались гудки вызова.

– Давид звонил, просил срочно передать. Только одно слово: «Нашли».

Глава 3

Как назло, теперь был недоступен Ашхацава. Попытке на пятой я бросил слушать короткие гудки и решил отпроситься. Ибо слово «Нашли» значило только одно, и это была не пара к одинокому носку, третий месяц ожидавшему свою половинку в картонной коробке, стоящей в ящике для белья.

Но доктор Спиваченко, а за ним и старший врач смены Горбунова были непреклонны: если нет какой-то катастрофы, отпускать не будем. И я снова пошел к телефону, выяснять подробности. Просто душа не лежала врать что-то по этому поводу. Может, ситуация терпит пока.

Наконец-то ответил Давид. И я вздохнул с облегчением. Ибо рандеву назначено на десять утра, а сейчас Ампула гульбанит где-то у своих дружбанов и в ближайшее время просто физически не сможет никуда деться, ибо изображает рекламу несуществующей пока компании «Русская недвижимость».

Мысли спросить адресок, чтобы сдать Ампулу органам, даже не возникло. Я хорошо помнил фразу Лакобы: «Ты сказал, ты и сделаешь», и проверять, что будет при другом варианте развития событий, не хотел. А так как я пошел просить помощи у воров, то и играть предстоит по их правилам. Беспокоило ли это меня? А как же! Это вам не в горячке по морде кому-то дать. Придется рискнуть. Но я предпочел мысль эту отогнать. Вот когда случится, тогда и буду думать. А сейчас какой смысл? Да никакого. Тем более что нас на вызов позвали.

Погрузились в машину, выстуженную вследствие проветривания. Небось, Трунов не захотел себе этого Витька брать из-за амбре. Такой всё отделение провоняет выхлопом.

– Куда путь держим? – спросил водитель у Спиваченко.

– Благовещенский переулок, пять. С Горького, где метро «Маяковская».

– Да знаю я… – проворчал шофер.

Хороший дом оказался, серьезный. Угол Тверской, восемь этажей. И всего два подъезда, несмотря на довольно большие размеры. Ну, мы в хрущевки не ездим. Не помню такого ни разу. Поднялись на лифте на седьмой этаж, звоним. Открыла старушка, молча показала в прихожую и отошла в сторону, чуть подволакивая правую ногу.

Ого, да тут полноценный черный ход есть! Не очень частая штука в старых домах. Провожатая медленно провела нас в дальнюю комнату, где и лежал на кровати наш больной. Стоп, вот этот старый еврей – Райкин? Членов Политбюро видел, академиков видел, министров всяких – без счету. А живого Райкина – впервые. А вот эта молчащая пожилая дама – жена его?

– Что там, Ромочка? Приехали врачи? – спросил он и повернул к нам голову. – Здравствуйте, – тихо сказал он. – Сердце прихватило, что-то пилюли перестали помогать, – почти виновато объяснил артист.

Уже седой, весь в морщинах. Но не узнать – невозможно. Ну, с богом. Давление, температура, ЭКГ, послушать, пощупать, обезболивающее и прочие мероприятия согласно списку. В итоге выяснилось, что инфаркта нет, боль утихла, давление нормализовалось. Но Спиваченко был непреклонен: только в больницу. Как сейчас говорят, нестабильная стенокардия. А от нее – один шаг до инфаркта. Или даже меньше, чем шаг.

Райкин подумал и нехотя согласился. Жена его, как он ее называл, Рома, собрала вещи и вручила мне сумочку с самым необходимым. От носилок Аркадий Исаакович отказался категорически, заявив, что чувствует себя хорошо, а спектакли предпочитает в театре, а не среди соседей. И пошел к машине на своих двоих. А ведь и вправду ожил, губы уже почти нормального цвета, на щеках намек на румянец какой-то появился.

Странное дело, я читал неоднократно, что сотрудники считали его эгоистичным тираном, который другим слова без разрешения не дает сказать. Карцева гнобил, со Жванецким ссорился. Власти его тоже не любили – даже выжили из ленинградского Театра миниатюр. После чего Райкин перебрался в Москву. Я присмотрелся к великому актеру. Да нет, вполне адекватный, добродушный… Или он только на работе такой? К жене как заботливо относится, на прощание поцеловал, напомнил, чтобы таблетки пить не забывала.

Капитонова уступила ему кресло, сама перебравшись назад, и мы, пока ехали, получили удовольствие от натурального спектакля, который наш пациент устроил для нас.

– Я, конечно, перед врачами в долгу. Когда у Ромочки инсульт случился, мы все возле нее сидели, выхаживали. И ведь восстановилась почти полностью, только речь…

Так вот почему она молчала всё время! У нее моторная афазия после инсульта.

– Интересное имя у вашей жены, – заметила Капитонова. – Необычное.

– Ах, вы про это. Нет, имя обычное, Руфь Марковна. Просто ее родители ждали мальчика, даже имя придумали. А когда родилась девочка, решили: не пропадать же добру, вот всю жизнь домашние и называют ее Рома. Так о чем я?.. Да, вот стало жене полегче, и решила она пойти на спектакль. Мой, конечно же. Премьера, полный зал, начали. Это еще в Ленинграде было. И вот я чувствую – плохо мне, сил нет, боли в сердце такие, что шевелиться не могу. Вызвали сотрудники «скорую», приехали они, вот как вы – укол сделали, чуть легче. И слышу я – публика волнуется, ждут, значит. А там же в зале – Рома сидит. И я прошу: дайте мне, дорогие, пять минут на сцену выйти, надо закончить начатое, жена, опять-таки. Ну, дали мне кислородом из подушки подышать и отпустили. Под честное слово. А я вышел – и полчаса еще играл. Врач за кулисами стоит, кулаком грозит, а выйти не может, – тихо засмеялся Райкин. – Кто же его пустит?