От любви до ненависти

– Отдай, ради богов.

Вывертень на это только рассмеялся, остальные покорно подхватили. А когда Вывертень узрел в глади зеркала свою рожу, так тут вообще такой смех заливистый пошел. Парни выдерали волшебный круг друг у друга, хохотали, сгибались в три погибели, снова лезли к зерцалу, тыча пальцами в гладкую поверхность. Ягодка просила, увещевала, молила, но в ответ слышала даже не смех, а дикое ржание.

– Ради пресветлых богов, – прошептала Ягодка, но ее никто не услышал. Девушка почувствовала, как внутри вскипает бессильная злость, злоба и, наконец, ярость. Ягодка встала, сделала несколько прихрамывающих шагов, уперлась взглядом в насмешников, глаза ее сверкали молниями:

– А ну-ка, ящеровы дети, отдайте зерцало! Вывертень, Чернобог тебя задери, смотри мне в глаза.

На этот раз ее услышали, Вывертень оторвался от созерцания собственной рожи и зариготал пуще прежнего:

– Ха-ха-ха! Яга-нога! Вы посмотрите на нее: “смотри мне в глаза”! Ха-ха! – не унимался Вывертень, встречаясь взглядом с юной ведуньей.

– Ха-ха! – охотно подхватили остальные. – Яга, Яга, костяная нога, бе-бе-бе. Бе-е-е-е.

За всей этой кутерьмой никто и не заметил, как Вывертень вдруг перестал смеяться, замер и побледнел. Ягодка смотрела ему прямо в глаза, и взгляд ее был страшен. Вывертень всхлипнул совсем по-детски, медленно опустился на колени. Смех стих, как отрезало, парни смотрели на своего вожака. Вывертень выглядел жалко, он стоял на коленях и всхлипывал, по щекам его тихо катились слезы, трясущиеся губы безмолвно сложились в: “отпусти”. Но Ягодка в ярости не знала пощады, она стиснула зубы и широко распахнула глаза. Вывертень покачнулся, судорожно извернулся, в последний раз оправдывая имя, данное ему родителями, и рухнул на землю. Ягодка медленно прикрыла глаза, глубоко вздохнула, ярость потихоньку утихала. Когда она снова открыла глаза, вокруг никого не было, только кусты трещали вдалеке – дружки Вывертня дали деру. Ягодка подошла к телу, нагнулась, подняла зерцало и пошла к лесу в противоположную от родной деревни сторону. Дома ей больше делать нечего, да и нет у нее больше дома.

Так далеко Ягодка не заходила никогда, да и никто из ее деревни сюда не захаживал. Лес здесь был не таким, как дома. С каждым шагом воздух становился все более влажным, все сильнее чувствовался запах гнили. Тропа, по которой она шла от самой запрудки, давно растворилась в прелых листьях, редкой траве и хлюпающих лужицах. Лужицы же напротив разрастались, сливались друг с другом, пока не превратились во что-то чавкающее, хлюпающее и смердящее. Ноги увязали в этой вонючей жиже все глубже и глубже. Ягодка остановилась, посмотрела далеко вперед: болото раскинулось перед ней во всем своем великолепии. Девушка выругалась, благо в лесу никого не было, повернулась, чтобы идти обратно, да так и замерла. Там, где только что была почти твердая земля, расстилалось такое же гиблое, непролазное болото. Ягодка испугалась, завертелась на месте и только тут почувствовала, что стоит уже по колено в воде. Земля из-под ног девалась куда-то, теперь там была трясина. Девушка выдернула ногу, попыталась сделать шаг, но только утопла еще сильнее.

Ягодка замерла, она всегда цепенела и не могла пошевелиться, если ее что-то пугало, а сейчас она была испугана до смерти. Радостно булькая, вонючая жижа неторопливо затягивала ее в свои объятья. А ну и пусть, мелькнуло в голове, умру и умру, все равно жить тоскливо. Но губы разжались сами собой и Ягодка выдохнула неожиданно даже для себя:

– Светлые боги, за что? Помогите… Помо…

Ягодка поперхнулась словами и пришла в себя. Прямо перед ней стоял молодой парень чем-то напоминающий Вывертня, только волосы у него были не рыжие, а нежно зеленые и лохматые уши, почти как у бера, смешно шевелились, и верхнюю губу покрывал зеленоватый пушок, и голос у него был не насмешливый, а недовольный:

– Ты кто такая, девица? – сердито спросил парень. – Чего тут делаешь?

И этот голос выдернул девушку из оцепенения и удивил до крайности:

– Тону, – только и смогла вымолвить Ягодка.

– Это не новость, – вспыхнул парень. – Ты мне лучше объясни кто ты, и чего тебе в моем лесу понадобилось? И говори быстрее, а то совсем утоплю.

– Меня Ягодкой кличут. Изгой я. Мне в деревню возврату нет, вот я и пошла куда глаза глядят, да в болото забрела. Помоги мне, добрый человек, спаси от смертушки.

– Хм, хорошо хоть не врешь, – чуть спокойнее сказал парень. – Только я не человек и совсем не добрый, и спасать тебя не стану. Вот ежели жить хочется выкарабкивайся сама.

Ягодка ошалело посмотрела на парня. Ситуация казалась нереальной: она тонет, болото засосало ее уже по грудь, а этот с зелеными ушами преспокойно ведет непонятные беседы. Парень видимо что-то смекнул, добавил:

– Здесь твердо, хватайся и вылезай. А если совсем обессилила, так в болото тебе и дорога, тони на здоровье.

Ягодка вскинула руки и действительно уперлась ими во что-то твердое, жадно ухватилась, подтянулась, дернулась, что есть силы.

– Слабовато, – хмыкнул парень. – Придется тебе, видать, русалкой стать. Представляю себе…

Ягодка не слушала, она тянулась к берегу, если это был берег, изо всех сил. Наконец трясина сдалась и начала потихоньку отпускать девушку.

– А может, и выберешься, – заинтересованно лопотал парень. – Может… А жаль, русалка бы из тебя вышла очень даже ничего. Хотя так тоже не плохо. Надо же, вылезла все-таки, видать жить хотца.

Ягодка стояла на коленях, вся перемазанная зловонной жижей, обессиленная, но все же на твердом и живая. Парень подошел ближе, состроил брезгливую рожу, но руку все-таки протянул:

– Поднимайся, – Ягодка молча, сил говорить уже не было, оперлась на крепкую широкую ладонь, поднялась. Парень зашагал прочь, не оборачиваясь, буркнул: – Иди за мной, не отставай.

Ягодка похромала следом, глядя по сторонам широко раскрытыми глазами. Лес изменился, стал светлым, чистым, привычным, почти родным. Болота как не бывало. А еще шагов через двадцать они вышли на поляну. Парень сел на шелковистую траву, посмотрел на Ягодку и первый раз за все время улыбнулся, даже подмигнул. Ягодка села рядом, ей хотелось сказать, спросить что-то, но слов почему-то не было. Парень тоже молчал и улыбался, потом вскинул руки и выхватил из воздуха зерцало. Ягодка ахнула, как она могла забыть про единственную ценную вещь – вещь, что досталась ей от матери.

– Держи, – парень протянул Ягодке зерцало. – И в другой раз не разбрасывай свои вещи посреди болота, я не нанимался их оттуда вытаскивать.

– Спасибо, – Ягодка схватила волшебный круг и прижала к груди. – А вы?..

– Леший я. И лес это мой, и поляна, и все, все в лесу.

– А болото? – заинтересовалась Ягодка.

– Не, болото не мое, – досадливо вздохнул молодой леший. – но завести в него и утопить я могу, тем паче, что хозяин сейчас в спячку ушел.

– А жить-то в твоем лесу можно? – спросила Ягодка.

Леший уже собирался сказать что-то резкое, но посмотрел на девушку и слова застряли в глотке. Ягодка сидела мокрая, грязная после купания в болоте, глаза ее лучились надеждой, лицо и вовсе приняло умоляющее выражение. Девушка закусила губку и жалостливо посмотрела на лешего огромными, полными мольбы глазами.

– Ладно, – сдался леший. – Живи. Только, чур, зверя и птицу не обижать, из дома не выгонять. А свободного дупла, или берлоги нет, так что…

– Не беда, – обрадовалась Ягодка. – Дом я себе сама сделаю. Можно на этой поляне?

– Это какой? – не понял леший. – Как крот дырку в земле прокопаешь?

Ягодка молча погладила зерцало, зашептала что-то. Зеркальная гладь озарилась серебристым светом, будто луна дорожкой пробежала по ночному лесному озеру, и волшебный круг показал картинку.

На окраине леса стоял маленький, ладный домик, стены были выложены из бревен, проткнуты мхом. Сверху деревянная же крыша, с красиво вырезанной головой невиданного зверя на коньке. Дверь домика распахнулась, по ступенькам скатился мужичок. Не молодой, виски посеребрила седина, да и фигура чуть обрюзгла, хотя мужик по-прежнему крепок.

Ягодка посмотрела, как мужик схватил топор и скрылся из виду, и показала зерцало лешему:

– Вот такой домик. Можно?

Леший заглянул в зерцало, провел пальцем по картинке, посмотрел на Ягодку. Уши молодого хозяина леса настороженно поднялись торчком:

– Ты что, колдунья? – подозрительно спросил он. – Ну ладно, давай колдуй, только не очень, а то бывает какой колдун разойдется, так сами боги его останавливают. А мне с богами проблем не надобно.

Ягодка отложила в сторону зерцало и собралась с мыслями. Легко сказать “колдуй”. А как? Она хоть и научилась многому, и видывала многое, но таких заклинаний отродясь не пробовала. Ну да ничего. Надо только представить себе, да слова нужные подобрать. Слова Ягодка подбирала долго, а когда подобрала, солнце уже склонялось к виднокраю. Ягодка собралась произнести заклинание, но не успела. Раньше нее подал голос ее желудок.

– Предупреждаю, – услышав протест Ягодкиного живота, сообщил леший. – зверей да птиц в обиду не дам. Ешь, что хочешь, но никакой охоты.

Ягодка кивнула, уж еду-то наколдовать пустяшное дело, только б с избушкой получилось. Она представила себе избушку, но голод взял свое и на образ деревянного сруба наложился образ запеченной курицы. Ягодка отмахнулась от видения и снова собралась с силами. Но как она не старалась, а истекающая соком курица из головы не выходила. Она представлялась то жаренной, то запеченной, то с хрустящей корочкой, то поворачивалась одним боком, то другим, то начинала подергивать торчащими в разные стороны лапами. Ягодка почувствовала, как рот наполняется слюной, представила, как накинется на эту курицу, как вопьется в нее белыми крепкими молодыми зубами, как затрещат кости, как брызнет сок и жир потечет по рукам.

Ягодка разозлилась и замотала головой, курица рассеялась в воздухе, а перед внутренним взором, наконец, встала желанная избушка. Ягодка торопливо забормотала нужные слова, сдерживая вновь появляющийся образ курицы. Грохнуло, вспыхнуло, поляну заволокло едким дымом. Ягодка закашлялась, замахала руками, отгоняя едкую пелену. Когда дым рассеялся, на поляне стояла избушка, точь-в-точь, как та, что показало зерцало. Только на коньке вместо головы диковинного зверя красовалась голова куриная.

– А это зачем? – поинтересовался леший, ткнув пальцем в куриную голову.

– Чтоб красиво было, – пробормотала Ягодка.

– А-а-а, – понимающе протянул леший, он хотел еще что-то добавить, но не успел.

Избушка заскрипела, покосилась, грозя развалиться, раскатиться по бревнышку, но не раскатилась, а с диким скрипом оторвалась от земли и поднялась, встала на две здоровенные птичьи лапы. Ягодка замерла в полном недоумении, да так и осталась стоять с широко раскрытым ртом. Леший видно тоже был поражен:

– Странное у тебя понимание красоты, – донесся до Ягодки его сдавленный голос.

На глаза ведуньи снова навернулись слезы, застилая мир мутной пеленой. Стоило только вспомнить родителей, детство, родную деревню, как сразу становилось горько и обидно до слез. А не вспоминать тоже не получалось, ведь она жила здесь в лесу совсем одна, ну разве что леший иногда заходил, да зверье гуляло не страшась нарваться на охотника.

Ягодка смахнула слезинку и решила отвлечься. Эту забаву она придумала, когда учиться магии, наблюдая за магами через зерцало стало скучно и не интересно. Да и нечему ей было уже у них учиться, другое дело забавляться. Ягодка находила тайники и сокровищницы магов и волхвов, выискивала там магические предметы и легко придумывая заклинание переносила понравившийся артефакт в свою избушку. Коллекция у нее была довольно богатой, в ней встречались предметы, значение которых она сама порой не могла осмыслить, но магией от них перло за версту. А уж что касаемо всяких скатертей-самобранок, простыней-самостилок (вот уж совсем ненужная вещь), сапогов-скороходов, шапок-невидимок, путеводных клубков и прочей ерунды – так этого добра у нее хватило бы на дюжину магов.

В данный момент внимание Ягодки занимал старинный свиток. Из тех, что написаны были самыми древними магами и действовали лишь раз. Этот свиток принадлежал одному восточному магу, которого Ягодка и видела-то в первый раз, но это мало занимало ведунью. Она склонилась над зерцалом, шепнула слово, и зеркальная гладь осветилась, показывая сокровищницу, что находилась в далекой башне. Свиток лежал там, где ему и положено было лежать – в небольшом резном ларчике. Ягодка довольно улыбнулась, зашептала заранее заготовленное заклинание. Ларчик по ту сторону зеркала распахнулся, Ягодка даже представила себе легкий щелчок, обнажил старинный свиток. Молодая ведунья азартно потерла руки и зашептала новое заклинание.

Свиток быстро начал терять очертания, расплываться неряшливым пятном. Ягодка закрыла глаза, зашептала быстрее, слова, как и свиток, потеряли четкость, слились в монотонное бормотание. Когда последние слово было произнесено, и ведунья раскрыла глаза, свиток вновь обрел четкие контуры и выпуклость. Ягодка протянула руку и взяла, переставший быть плоским свиток с поверхности зерцала.

Взгляд ее небрежно пробежался по зеркальной глади, за которой остался пустой ларец, зато появился его хозяин – безобразный карлик. Зеленый глаз карлика налился кровью, уставился на Ягодку. Ведунья, решив, что какой-то заморский маг не стоит ее внимания, махнула рукой и зерцало потухло, отразив только потолок избушки и прелестное личико своей молодой хозяйки. Свиток занимал ее сейчас куда больше.

До самого вечера девушка не могла насмотреться на свое приобретение, а потом сунула в сундук и потеряла всякий интерес. Однако свиток напомнил о себе и очень скоро.

Ягодка проснулась посреди ночи с непонятным ощущением. Ей казалось, хоть это было и невероятно, что в избушке кто-то есть. Не леший и не какая-то лесная птица или зверь, а кто-то посторонний. Ягодка спустилась с печи, осторожно ступила босыми ногами на студеный пол, тихо прошлепала до стола. В избушке естественно никого не было. Ягодка с облегчением вздохнула, взяла ковшик, зачерпнула из кадки водицы и напилась вдоволь. А потом повернулась, чтобы вернуться на печку и…

Ягодка вскрикнула. Между ней и печкой, посреди избушки стоял согнувшийся в три погибели старик. Сказать, что старик был страшен, значило бы не сказать ничего. Морщинистое лицо, скрюченный нос, кривые зубы, торчащие наружу. Старик развел руки в стороны, шепнул слово и над его головой вспыхнул огненный шар, осветив мага и середину избушки. В свете шара единственный глаз старика налился кровью.

– Кто вы? – еле слышно проговорила Ягодка.

Старик не ответил, только завертел своим кроваво-красным глазом и мерзенько захихикал. Продолжая похихикивать, маг прошел к стене и сел на лавку:

– Чай не признала? – ухмыльнулся он, показав страшные зубы.

– Не-е-е… – прошептала Ягодка и вдруг память воскресила недавно виденный образ. Маг оказался не карликом, просто горб согнул его пополам. И глаз теперь не источал злобы, скорее жестокость и холодный расчет.

– Признала, – сообщил горбун, не без удовольствия отметив замешательство девушки.

– Нет, – твердо ответила Ягодка, решившись на небольшую хитрость. – Ты кто?

– Ну-ну, – ядовито улыбнулся маг. – построй из себя невесть что. Ты прекрасно знаешь кто я, а имя? Я не такой дурак, чтобы представляться первому встречному-поперечному сведущему в магии и волшбе. Вот ты, например, ты же мне не представилась. Да и не очень-то важно мне знать, как тебя звать-величать. Важно другое: ты залезла в башню мага, более того в сокровищницу. И ладно бы еще залезла к кому другому, но ты залезла ко мне. А я не кто-то, я это я. Ты взяла у меня вещь, вещь довольно ценную…

– Я могу отдать, – прошептала Ягодка.

– Да нет, можешь оставить себе, – отмахнулся маг. – Но за все надо платить. Знаешь, у тебя есть одна вещь, которая мне может сгодиться.

Ягодка чуть расслабилась, вздохнула с облегчением. Не было у нее такой вещи, какую было бы жалко отдать. Разве что зерцало, но вряд ли оно интересовало горбуна, подобные ценности есть у каждого уважающего себя мага, только у кого-то это зерцало, у кого-то золоченое яблочко катающееся по серебряному блюдечку, у кого-то шар, а иные обходятся просто заклинаниями, используя обычную воду в котле, а то и вовсе без воды на одном слове.

– Забирай, все что пожелаешь, – с достоинством ответила Ягодка.

– Заберу, – усмехнулся маг. – И хотя мне не нужно на то твое согласие, однако, слова твои делают тебе честь.

Старик поднялся с лавки и сделал несколько шагов к Ягодке. Девушка замерла, так и не поняв ужас ли сковал ее или магия: старик успел прошлепать что-то губами. Маг сделал еще несколько шагов, сверкнул глазом и расхохотался неожиданно сильным мощным голосом.

– За все надо платить, – отсмеявшись, вполне серьезно повторил он. – Ты заплатишь сейчас, – старик подошел вплотную к девушке, взял ее за руку, и молодая ведунья потеряла сознание.

Когда сознание вернулось, ужасного старика рядом не было. Ягодка лежала на лавке, а над ней склонился прелестный юноша, в голубых глазах которого застыла жалость и брезгливость.

– Бедная, – прошептал он. – Мне тебя даже жалко.

Ягодка сделала усилие, села. Юноша распрямился, отступил на два шага, улыбнулся:

– Прощай, ведунья! Больше мы с тобой не увидимся, – он взмахнул руками и начал растворяться в воздухе. – И помни: ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ!..

Голос растаял вместе с силуэтом. Ягодка поднялась с лавки силясь понять, что же здесь произошло. А может это и вовсе сон был? Надо проверить. Ведунья подошла к столу, взяла зерцало, заглянула в него и тут же с криком отбросила. Этого не могло быть, просто не могло быть. Зеркало врало самым мерзким образом. Ягодка собралась с силами, и еще раз осторожно заглянула в зерцало, не веря увиденному вскрикнула, выбежала из избушки, бросилась в ночь.

Всхлипывая, не видя дороги, ломилась она через кусты, ломала ветки и обдирала руки. Плача, прибежала к ручью, склонилась над водой и заглянула в поисках знакомого отражения, но не нашла его там. Подлый ручей показал тоже самое, что и мерзкое ненавистное зеркало. Ягодка заломила руки, завыла, давая волю слезам, вскочила уже в беспамятстве и бросилась в черноту ночного леса.

Ягодка пришла в себя только с восходом солнца. Она лежала ничком, зарывшись лицом в шелковистую траву поляны. Как она здесь оказалась, ведунья вспомнить не могла. Она встала, устало прихрамывая подошла к избушке, прошлепала по степеням, скрипнула дверью, а там повалилась на лавку и горько заплакала. Уже без истерики, осознав и жалея утрату.

Утро выдалось на редкость приятным, теплым и солнечным. Довольный собой леший подошел к избушке, весело прикрикнул, заставляя ту повернуться к нему дверью. Избушка скрипнула, повернулась и опустилась, давая лесному хозяину возможность войти. Леший воспользовался этим, стукнул пару раз кулаком в дверь, так, ради приличия и вошел.

Хозяйки дома не было, но вместо нее… Леший вздрогнул. На лавке у стола, подперев голову руками, сидела скрюченная в три погибели старуха. Леший подавил удивление и вежественно спросил:

– Ты кто, бабушка? А Ягодка где?

Старуха вздрогнула, подняла седую голову, посмотрев на лешего единственным ярко-зеленым глазом. Леший дернулся, узрев пустую глазницу, кривые зубы, глубокие морщины, искорежившие лицо, но во время остановился. Старуха, смахнула слезы, что, не переставая стекали по щеке, и страшно рассмеявшись, сказала хриплым каркающем голосом, в котором, тем не менее, сквозили до боли знакомые нотки:

– Нет больше Ягодки! Умерла Ягодка. И зови меня отныне Ягой-костяной ногой. Яга я и есть.

Суд

1.

Молоточек трижды опустился с лакированно-деревянным стуком.

– Встать, суд идет!

В зале возникло шевеление. Загрохали лавки, стулья. Зашелестели ноги по деревянному полу. Мелькнули, вскинувшись, как вороньи крылья, черные мантии, замельтешили мелово-белые парики.

Когда зал постепенно осел, на возвышении стали видны важно рассевшиеся присяжные, судья, адвокат с прокурором. Чуть в стороне, закованный в цепи сидел невысокий человек. От зала его отделяла решетка, создавалось впечатление, что, он посажен здесь для развлечения толпы, как мартышка в зверинце иного вельможи.

На обезьяну, тем не менее, человек не походил. Полу он был мужеского, росту, как уже было сказано, невысокого. Лицо, не смотря на морщины, сохранило молодость и подвижность, особенную живость придавали ему глаза задорные и печальные одновременно. Подбородок пестрел неровной щетиной, на высокий лоб свешивались вьющиеся седые локоны.

– Итак, – загундосил все тот же голос. – Сегодня мы рассматриваем дело Петера Уолли Перста. Означенный Перст обвиняется в пособничестве дьяволу. А так же вершении богомерзких магических, алхимических и прочих опытов. А так же продажи души. А так же, – гундосый не нашелся, что еще сказать, но, не сменяя темпа, совершенно без пауз закончил. – А, впрочем, вышеперечисленного вполне достаточно, в связи, с чем прошу высказываться. Господин прокурор, сэр.

Подсудимый звякнул цепями. Поднялся прокурор. Толстый красномордый потеющий дядька. Он постоял картинно перед залом, собираясь с мыслями, после чего махнул рукой и выдавил:

– Заслушаимти свидетеля. Вот.

– Слушается свидетель от обвинения, – провозгласил гундосый. – Антониан Аврель по прозвищу Гнутый. Горшечник.

Горшечник поднялся на возвышение, повернулся вполоборота к залу и так же к суду.

– Мое почтение.

– По существу, – пискнул прокурор, усаживаясь на место.

– По существу, – кивнул Гнутый. – Вот захожу я шестого дня к этому, – он ткнул корявым пальцем в сторону Перста. – Захожу так… так… так просто мимо шел, отчего не зайтить. А он мене за грудки хватаить и волочет в подвал. А там у него всякие склянки, дымиться что-то, булькаить. Вооот…

– По существу, – прогундосил знакомый голос.

– Будьте-нате, – выставил вперед ладонью руку Антониан Аврель. – Так этот вот богохуйник…

– Богохульник, – поправил гнусавый.

– Нам однохульственно, – растекся в кривой улыбке Гнутый. – Так он мне и говорит…

Горшечник запнулся и посмотрел на судью, тот перевел взгляд на прокурора. Прокурор в свою очередь потупился и исподлобья стрельнул глазками в Гнутого.

– Стало быть, и говорит, – поймав взгляд прокурора, затараторил горшечник. – Давай я тебе золото делать буду. Я спросил чего взамен, а он потребовал мою душу.

2.

– Петер! – вопль мог поднять и мертвого. – Пеееетеееер!

Перст оторвался от реторты. И выглянул в щель между ставнями. Внизу под окнами надрывался горшечник Тони, которого неизвестно за что прозвали Гнутым. Судя по тому сивушному духу, который доходил до окон второго этажа, Тони еще не протрезвел, а похмелье, которым начинал мучиться, пробилось с позавчерашнего вечера.

– Пееее… кхе… кхе-кхе… теее… кхе… Растудыть твою обратно и во все иные прочие вместе со всей фамилией.

– Добрый день, – благосклонно выглянул в окно Перст.

– Петер, доро… кхе… гой друг, – заворковал Тони так, словно бы Перст был его женой или на худой конец веселой соседской вдовушкой. – А не найдется ли у тебя капли чудодейственного бальзама, который позволяет излечить утренний недуг и развеять вечернюю меланхолию.

– Капли? – переспросил Перст весело.

– Несколько капель, – жадно сглотнул горшечник. – Накапай полстаканчика.

– Заходи, дверь открыта, – кивнул Перст и поспешил вниз навстречу гостю.

Тони Гнутый сидел в кресле и смаковал уже четвертый накапанный стаканчик. Уходить он явно не собирался.

– Так вот она мне и говорит, – горшечник с обидой продолжал невнятный монолог. – Мол, иди отсюда Тони Гнутый, а то позову Блудилу, он тебя и разогнет. А Блудила это такой у нее в таверне есть. Делать ничего не умеет, но дерется больно, а за это добрейшая хозяюшка кормит его и поит, и… не важно. Я говорю: “Позвольте, откуда деньги?” И знаешь, добрейший Петер, что она мне сказала? Она сказала, чтоб я шел горшки лепить, раз я горшечник, продавать их шел, тогда и деньги будут. Это ли по-божески?

– Это по-человечески, – пожал плечами Перст.

– Какие могут быть горшки без доброй кружки вина? Или хотя бы без стаканчика? Горшок слепить это не отцу Павлу на ботинок плюнуть. Это творение. Горшки из глины лепят. Знаешь что такое глина? Петер, да Господь наш Бог весь мир из глины создал и человеков из глины. Глина – это… это…

Горшечник поднял стакан, вытряс на язык последние капли и жалобно посмотрел на хозяина. Перст поднял кувшин и наполнил стакан гостя.

– У глины своя философия, у каждого горшка своя философия. А она говорит, слепи. Тут надобно вдохновение. А какое вдохновение без вина? Я ей так и сказал, Петер. Говорю, Матерь Божья, мать ее так, что ж за издевательство над творческим человеком… А она назвала меня старым богохульником и мерзким пьяницей. А еще Блудилу позвала. Ну, я человек воспитанный, особого приглашения с членовредительством ждать не стал, пришлось уйти.