Иван Васильевич. Профессия царь!

Эта новость вызвала настоящий переполох! Сенсация! Радость! Возмущение! Чего только не испытали люди в зале после ее озвучки. Особенно в связи с остальными сведениями.

Кто-то даже подумал, что эти послы врут. Но другие начали вспоминать, что да, действительно, у короля Франции Генриха I из дома Капетингов была супруга Anna de Russie, известная также как Agnes. Мать наследника. А значит, что? Правильно. Государь и Великий князь Московский и всея Руси выходил дальним единокровным родственником одного из самых влиятельных монархов мира в те года – короля Франции! А значит, назвать его диким ханом было дичайшим дипломатическим промахом. О чем, кстати, Иван Федорович Овчина Телепнев-Оболенский узнал незамедлительно – испанский посол публично извинился перед ним и его сюзереном.

Лед тронулся!

Весь тронный зал буквально погрузился в обсуждения, к которым самым энергичным образом прислушивался Генрих VIII. И его брови то и дело взлетали вверх от очередной интересной детали. Посол же, пользуясь обстановкой, торжественно вручил книгу родословной Великого князя в дар королю Англии.

Прием прошел успешно. Но главное было дальше. Пир!

О пир! Эта великосветская пьянка была одной из самых значимых вещей в политике. И Иван Федорович не замедлил последовать инструкциям, полученным от Елены Васильевны. Общая идея сводилась к тому, чтобы выставить Московскую Русь как новую Испанию времен Реконкисты. Словно романтизированный оплот христианского мира на дальнем рубеже. Вот Телепнев-Оболенский и втирал испанцам да имперцам, как истово московиты дерутся с магометанами, сдерживая натиск османов и их союзников. А протестантам нашептывал на ухо жуткие вещи, творимые латинянами из Польши, Литвы и Ливонии, что отринули Христа в своем поклонении «римскому идолу». Да с деталями. Да с примерами…

Глава 6

1539 год – 5 июля, Вена

Сигизмунд фон Герберштейн[38] вышел на порог, привлеченный перепуганным слугой, и, слегка побледнев, замер. Перед его особняком находилось несколько десятков всадников, вооруженных на османский манер, хоть и в гербовых коттах. Это выглядело достаточно необычно.

– Что вам угодно? Кто вы? – спросил он, изрядно нервничая.

– Я Михаил Васильевич герцог Глинский, – произнес самый богато одетый всадник. Сигизмунд же вздрогнул, припомнив, что видел его в Москве в 1526 году. Они даже пару раз беседовали. Но почему он герцог? Был же князем! И при чем тут котты? Они же не употреблялись на Руси.

– О! Я рад вас видеть! – с максимальным почтением поприветствовал Сигизмунд дядю Великого князя Московского. – Что привело вас в мой дом?

– Великому князю известно, что вы пишете книгу о его державе, – произнес Михаил Васильевич и взял небольшую паузу, чтобы подразнить собеседника. – Он просил передать вам вот это.

– Что это? – поинтересовался Сигизмунд, принимая у подручного герцога сверток.

– Там родословная Ивана Васильевича, письмо для вас и кое-какие чертежи[39]. Великий князь посчитал, что книга должна быть как можно более полной. Также он просил передать, что ежели вы пожелаете навестить Москву для сбора более полных сведений, то он охотно вас примет и окажет поддержку.

– Я польщен, – с искренней благодарностью поклонился бывший имперский посланник…

Проводив внезапных гостей, Герберштейн отправился к себе. Аккуратно развернул тряпицу. И с головой ушел в изучение подарка.

Очень добротно проработанная генеалогия правящего дома Москвы впечатлила и порадовала. Стройно, логично и реалистично. Прямая мужская линия выведена аж до VIII века! То есть получалось, что Рюриковичи являлись одной из древнейших европейских династий, восходящей, подобно Меровингам, к варварским вождям. Этакий осколок реликтовой старины. Для Европы XVI века с ее рационально-мистическим подходом к жизни подобные вещи были невероятно важны. Да, наличие денег в казне и войска в поле это не компенсировало, но добавляло целый воз жирных бонусов. А ведь Сигизмунд за те девять месяцев, что провел на Москве, не смог и толики родословной выяснить.

Но эта книжица оказалась только затравкой. Дальше Сигизмунд развернул карты…

Карты люди рисовали давно, почитай, с античности. Великие географические открытия же подстегнули это важнейшее направление издательской деятельности. Но какими они были? В XVI веке если обозначена узнаваемо береговая линия – уже хорошо. Пропорции, ориентация и прочие вещи проходили по категории очень высокого полета художественной фантазии. Дескать, я художник, я так вижу. Первые же карты привычного современному человеку вида появились лишь в XVIII веке под влиянием французов. А тут Иван Васильевич взял и в привычной для себя манере попытался изобразить тот кусок Евразии, что простирался от Урала до Карпат и от Скандинавии до Кавказа. На глазок, разумеется. Но пропорции примерно удалось соблюсти. А местами и расстояния обозначить плюс-минус.

Естественно, Великий князь послал Сигизмунду грубый черновик. Но на фоне той хрени, что тот имел под рукой, эта заготовка выглядела шедевром. С картой Москвы дела обстояли еще лучше. Благо она небольшая и померить ее шагами не составило труда. А дальше дело техники. Криво и косо по современным меркам, но божественно по тем годам.

Многостраничное же письмо содержало кое-какие статистические сведения и пояснения к карте. Сигизмунд был счастлив. Такого подарка он не ожидал. И такого внимания…

Тем временем его собеседник, сообразно плану, покидал Вену.

В путь Михаил Васильевич тронулся еще по снегу. Прошел по Литве да Польше, где у него хватало родственников. Тут погостил, там пообщался, аккуратно и тихо пробираясь на запад.

Основной легендой его отъезда с Московского двора выступило желание поступить на службу Кайзеру. Ну а что? Дядька его Михаил Львович по молодости служил в войске Альбрехта Саксонского и даже участвовал в Итальянских войнах под рукой Максимилиана I Габсбурга. В Испании побывал, во Франции. Да и вообще – почитай всю Европу исколесил. А он чем хуже?

На вопрос же, чего отъехал, отвечал, грустнея, про постоянные конфликты с сестрой. Та, дескать, совсем стыд потеряла и власти взяла слишком много. Всеми вокруг крутит. Шуйских раздавила. Бельских к ногтю прижала. И прочее, прочее, прочее. А ему, взрослому мужчине, негоже под бабой ходить, хоть она ему и сестра. Вот и отъехал. Да честь по чести отъехал, отпросившись у племянника. А тот не только отпустил, поняв затруднения, но и пожаловал титул герцога, да герб на европейский манер[40] и прочее. В общем, хорошо расстались. По-родственному.

Получалось несколько натянуто, но красиво. Легенда легендой. Все же прекрасно понимали, что, скорее всего, Елена Васильевна просто дала ему по ушам, когда он с головой в государево корыто залез. Или за что-то в этом духе. Ну а что? Дело-то житейское. Добраться до кормушки и не начать жрать в три горла? Посему все кивали, сожалея да поддакивая. С кем не бывает? Тем более что он и вправду очень хорошо ушел. Иные с боем прорываются. С битьем посуды и кровопусканием обильным.

Так или иначе – Михаил Васильевич добрался до Вены, а вместе с ним и его две сотни послужильцев, снаряженных самым добрым образом. Не так чтобы значимый отряд конный, но не без надежды на наем у Кайзера. Однако планы герцога внезапно поменялись. Он отправился в Италию под вполне красивым, но таким же надуманным предлогом. Ведь его настоящая миссия была куда интереснее той легенды, которую он скармливал полякам да литовцам…

Книжиц с родословной да карт дядя имел с собой пару десятков комплектов. Зачем? Так дарить. В списке адресатов у Глинского значился не только Герберштейн. Герцог собирался навестить и дожа Венеции, держава которого в эти годы вела напряженную борьбу с Османской империей… уже века полтора как. А значит, что? Правильно. В островной республике должны были вполне благосклонно воспринять нового союзника в столь богоугодном деле. Что, безусловно, скажется на их позиции в предстоящей идеологической борьбе с поляками да литовцами. А если повезет, то и корабли свои хоть изредка, но станут направлять к устью Северной Двины.

Также Глинский планировал заглянуть и к папе римскому да рассказать о непотребствах латинян польских и литовских[41], в то время как Москва ведет напряженную борьбу с магометанами. Малоперспективная вещь, конечно. Но в таком деле лучше начинать пиар первым. Да так, чтобы оправдываться уже приходилось твоим оппонентам. Все-таки борьба с османами для Курии в те годы была намного важнее национальных интересов Польши и Литвы.

И так далее. Михаил Васильевич собирался объехать практически всю Южную Европу и, зафрахтовав, а если получится, то и купив в Испании или Португалии корабль, а то и два, доплыть до устья Северной Двины. Возвращаться через Литву и Польшу после всех этих чудес Иван Васильевич ему не рекомендовал.

Вместе с собой герцог должен был захватить кое-какие растения «для ботанического сада Великого князя» и нанять ему же мастеров остродефицитных на Руси специальностей. Собственно, в Испанию из-за «кое-каких растений» Иван Васильевич дядю и отправил. Так-то и Италией можно было обойтись. Он просто не помнил, в каком году туда завезли картофель, солнечный цветок, земляную грушу и прочие интересные вещи Нового Света[42]. Но проверить следовало. Очень уж они были полезными.

Надо сказать, что Михаил Васильевич Глинский не сильно жаждал путешествовать, да еще с такими сложными задачами. Но, выслушав доводы сестры, пересказавшей, по сути, слова сына, согласился. Ведь среди них прозвучал и его личный резон. Сестра пообещала награду – Смоленское герцогство, которое Иван Васильевич создаст для своего дяди. Вассальное Москве и наследное. Вот Михаил Васильевич удила и закусил. Не каждый день предлагают такие вкусные кусочки.

Конечно, обещать не значит жениться. Однако он был не дурак и прекрасно оценил значимость задуманной «частной дипломатической поездки». От него, правда, ускользнули значения растений, которые требовалось закупить. Но все остальное оказалось столь очевидно, что он даже усмехнулся, прекрасно поняв, что после такого променада Великий князь был просто обязан серьезно наградить дядю. Нет, не из чувства благодарности. Отнюдь. Оказанная услуга услугой не является. Это нужно было для того, чтобы не потерять доверие своего двора. Его просто никто не поймет в противном случае. Из-за чего в душе Михаила Васильевича теплилась не робкая надежда, а горела твердая уверенность в словах своего племянника…

Глава 7

1540 год – 17 июня, Москва

Возок регентши Великого княжества Московского остановился возле КПП[43] Потешной слободы, вольготно раскинувшейся на Яузе. Елена Васильевна даже не сразу поняла, что происходит и из-за чего задержка. И только крики привлекли ее внимание. Оказалось, что пятеро «потешных» возле перегородившего дорогу «журавля»[44] пререкались с парой всадников сопровождения.

Вот один из всадников замахнулся плетью… Но потешные не растерялись – резко отскочили в сторону и схватили висевшие на плечевых ремнях пищали. С колесцовыми замками! Елена Васильевна знала, СКОЛЬКО стоит это удовольствие, а потому чуть челюсть не уронила на грудь от удивления. Выдать простым потешным ТАКОЕ оружие? Ее сын сдурел?

Всадники тоже опознали инструментарий в руках постовых и резко сбавили обороты. Впрочем, вступить во второй раунд переговоров они не успели. Подоспела Елена Васильевна.

– Что здесь происходит? – рявкнула она. – По какому праву вы смеете задерживать меня?!

– Государь и Великий князь Иван Васильевич приказал держать этот пост, – с почтением произнес командир группы потешных, поклонившись. Бойцы тоже обозначили кивки, но оружия не убрали.

– Он запретил мне приезжать? – удивилась Глинская.

– Мне нужно сообщить о вашем прибытии и дать в сопровождение.

Она внимательно посмотрела в глаза командиру поста, стараясь держать марку poker-face. Хотя в ее душе просто бушевал пожар. С одной стороны – ярость. Как он посмел останавливать меня! Смерд! Холоп! А с другой стороны – полный восторг! Ведь ее малолетний сын уже смог выдрессировать себе верных псов, готовых за него загрызть любого. И из кого?! Из крестьян да посадских! Невероятно!

– Хорошо, – произнесла она тихо, после затянувшейся паузы. – Поступай, как велит тебе слово моего сына. – А потом, перейдя практически на крик, добавила: – Но пошевеливайся! Я не желаю здесь стоять весь день!

– Есть! – козырнул командир поста, щелкнув каблуками, и начал отдавать необходимые приказы. Этот ответ и жест Елену Васильевну смутили. Незнакомый. Необычный. Но интуитивно понятный и предельно ясный.

Несколько отрывистых команд, и один из бойцов, закинув пищаль на плечо, взбежал по лестнице на открытую площадку маленького деревянного подиума. Выхватил два красных флажка и начал делать ими странные махи[45]. Вдали его заметили. Там тоже кто-то взобрался на подиум и хитро замахал флажками. Вся процедура продлилась от силы минуту. После чего сигнальщик доложился командиру поста. А тот, в свою очередь, назначил сопровождающего гостям и скомандовал открытие шлагбаума.

Для Московской Руси XVI века – форменный цирк. Но у Великого князя на то были свои взгляды.

Елена Васильевна никогда не посещала Потешную слободу, возведенную ее сыном в самые сжатые сроки. Разве что в самом начале, когда ее только зачинали. Но с тех пор многое поменялось. Поэтому ее разбирало нешуточное любопытство. Особенно после инцидента на КПП…

Великая княгиня специально не лезла в «потешные» дела сына. Хотя интересного о них говорили все больше и больше. Вон даже митрополит запрыгал, окрыленный, болтая про какие-то новые свечки. Но сынок не лез с рассказами к матери, а та не донимала его расспросами. Этот малолетний засранец помалкивал и улыбался, даже когда столкнулся с татарами, от чего вся Москва встала на уши! Ну как? Кратенько и в общих чертах обозначил факт события, но не более того. Даже захваченные им пленники рассказали ей больше, чем сын! Так или иначе, Елена Васильевна впервые за минувшие полтора года решила навестить «песочницу» сына и посмотреть, чем же он там все-таки занимается. Дожидаться откровений ей надоело.

А посмотреть там было на что…

Так получилось, что Иван Васильевич, добившись от матери разрешения на создание потешного батальона и слободы, сразу столкнулся с проблемами финансирования. Да, деньги выделили. Но едва треть от и так крайне скромного бюджета. Ведь казна Великого княжества Московского была скудной, и направить много ресурсов на «великокняжеские забавы» Елена Васильевна просто не могла. Они даже слегка поругались из-за этого…

Поэтому Ваня стал искать выходы самостоятельно.

Там, в той жизни до трагической гибели в самолете, Иван Васильевич был достаточно образованным и прогрессивным человеком. Полсотни лет за спиной, обширный жизненный опыт и позиция вечного студента. Получил три высших образования, потребовавшихся для дела[46], а также пару десятков различных курсов к ним в довесок. Плюс природное любопытство. О любопытство! Это было его проклятием. Он потреблял в качестве развлечения научно-популярный контент в самых разных формах. Ему было интересно все! От устройства быта легионеров в Древнем Риме до особенностей французских маслобоен времен Наполеона III.

Как следствие, кругозор Ванюши оказался чрезвычайно большим. Он мог, например, сесть и начать рассказывать об эволюции кузнечного ремесла несколько часов кряду. Да не абы как, а уверенно вещая про дела как самых первых вех железного века, так и эпохи промышленной революции. Но, увы, все подобные знания были скорее теоретическими, нежели прикладными. Что, впрочем, не сильно его расстраивало. Главное ведь – понимать, куда идти, а все остальное приложится…

Начать материальное обеспечение своих забав Иван Васильевич решил с чего-то простого, быстрого в обороте и очень денежного. Поэтому после некоторых размышлений он остановился на переработке сала по методу Меж-Мурье[47].

Технология эта была настолько проста, что ее можно было бы реализовать даже в каком-нибудь Вавилоне времен царя Хаммурапи. Оставалось только мобилизовать на это дело пару десятков потешных и, строго ведя журнальные записи, приступить к опытным изысканиям. Ведь помнить-то он помнил и ингредиенты, и саму логику процесса. Но навыков не имел. Да и точные пропорции требовалось подбирать на глазок.

Месяц промучился. Два. А на третий наконец процесс пошел как надо. Мог бы, наверное, и быстрее. Но потребность в изготовлении добротного винтового пресса и простенькой маслобойки накладывала свои ограничения. Когда же все стало получаться, Московский рынок познакомился с маргарином и стеариновыми свечами…

Казалось бы, маргарин и свечи. Что тут такого? Но нужно понимать, вокруг Москвы XVI века стойлового животноводства не практиковалось, да и пастбищ в разумном объеме не наблюдалось. Была не очень далеко степь, где имелись коровы в достатке. Но кочевая природа не позволяла организовать переработку молока в масло. Из-за чего на Руси сливочное масло проходило по категории очень дорогого дефицита, доступного лишь самым богатым людям. Не только на Руси, разумеется, но все остальные Ване в этом вопросе пока были не очень интересны.

Со свечами дела обстояли еще хуже. Ведь пчеловодство в Великом княжестве Московском пока не практиковалось. Обходились бортничеством, то есть сбором дикого меда и воска. Из-за чего восковые свечи были еще более дорогим и остродефицитным товаром, чем сливочное масло. Не спасали даже обширные леса. Очень уж низкая была эффективность у бортничества. А без свечей никак нельзя, особенно в христианских ритуалах. И заменить их там было, по сути, нечем. Простые же люди выкручивались как могли[48].

Так что Иван Васильевич, вышедший весной 1539 года на Московский рынок со своим маргарином и стеариновыми свечами, попал в струю. Купеческое сословие и духовенство[49] не только смели все, что он выставил на продажу, но и стали настойчиво набиваться в долю. Да оно и неудивительно. Получалось, что за месяц маленькая «потешная мастерская» только стеарина для свечей выпускала столько, сколько за полгода воска не собирает вся Русь!

Так или иначе, но деньги на «потеху» у Великого князя появились. Да в таком количестве, что мамино содержание оказалось просто ненужным. А значит, что? Правильно. Он мог начать заниматься более важными делами…

Елена Васильевна выехала на своем возке к плацу и словно в другой мир попала. Все чинно и пристойно. Вокруг – ровные дорожки, посыпанные песочком. Плац окружали большие землянки старого скандинавского типа – казармы и склады, как пояснил сопровождающий.

Проехали дальше и попали в зону мастерских, которых уже прилично раскинулось по округе. Появившиеся деньги позволили Ивану привлекать существенно больше людей. И, как следствие, много шире вести опытные изыскания, а потом и мелкое, ремесленное производство, организованное, правда, совсем по другим принципам, нежели было принято в те годы. Везде, куда он только мог дотянуться, вводился принцип глубокого разделения труда и упрощение задач до элементарных операций, доступных для освоения даже «сельскими дурачками». Да, это требовало его плотного личного участия при наладке каждого процесса. Но пока он справлялся.

– Мама? – неожиданно раздался знакомый голос, заставивший Елену Васильевну вздрогнуть.

Засмотрелась. Увлеклась. Очень уж любопытный способ поковки придумал ее сынок. Вон шестеро парней толкали рычаги ворота, отчего по расположенной рядом наковальне методично бил отвесный молот. Раз. Раз. Раз. А кузнец знай себе только подворачивает разогретую заготовку.

– А? – ответила она, повернувшись на голос.

– Нравится?

– Что это?

– Механический молот. Надо бы за рычаги лошадей впрягать или колесо водяное поставить. Но пока руки не дошли, приходится потешных ставить в наряд. У них это проходит как усиленная тренировка на ноги и спину. При хорошем корме добре помогает. Они ведь не постоянно ворот крутят, да в две смены…

– И большая польза от такого молота? Вон ведь сколько людей к делу привлечены.

– Очень большая. Без него я бы броней своих потешных до морковного заговенья снаряжал. Заготовку же разогреть нужно и, пока не остыла, бить, выправляя как надобно. С обычными молотобойцами за один прогрев получается существенно хуже. Эта дюжина в наряде плюс сам кузнец да подмастерье – всего четырнадцать человек. Они делают работу целой сотни и угля жгут сильно меньше. Видишь, как часто лупит пудовый молот? Хотя, конечно, это все так… баловство. Волов[50] нужно прикупить да поставить на ворот. Четверку в смену. Тогда и молот можно двухпудовым сделать или больше…

– Ясно, – сказала мать таким тоном, что Иван понял – эти детали ее мало заботили.

– Что-то случилось? – поинтересовался сын. – Или ты зашла просто из любопытства?

– Гонцы прибыли, – поджав губы, пояснила Елена Васильевна. На самом деле ей было «просто любопытно», и она тупо воспользовалась обстоятельством, но это замечание сына почему-то ее задело. Вон какой смеющийся взгляд.

– Откуда?

– Из Вологды. Посольство возвращается.

– Успешно?

– Да. И везет тебе невесту. Ту самую Лизу. Как ты и хотел. Доволен?

– Мам, – серьезно произнес Иван Васильевич, – чего ты как маленькая? Пойдем, я проведу для тебя экскурсию.

– Прости, что?

– Экскурсия – это прогулка, в ходе которой рассказывают и показывают, что к чему. Прямо вот так идут, тыкают пальцем и вещают. Пойдем. Я же вижу, что тебя разрывает от любопытства. Или, может быть, у тебя есть какие-нибудь неотложные дела и ты желаешь отложить экскурсию?

– Ну уж нет! Показывай!

Глава 8

1541 год – 7 апреля, Москва

Иван Васильевич зашел в небольшое помещение, где сидела Елизавета под надзором няньки и неотлучной фрейлины. Поздоровался.

Маленькая, худенькая девочка лет семи с густыми вьющимися рыжими волосами посмотрела на него тоскливым взглядом и выдавила донельзя вымученное приветствие. Да еще и с сильным акцентом. Говорить по-русски она только училась.

Великий князь взглядом указал няньке и фрейлине на дверь. Те поднялись и вышли, оставляя пару наедине. Брачный контракт был подписан. Обручение произошло. Осталось обвенчаться, но с этим Ваня пока не спешил[51]. В любом случае противиться желанию остаться им наедине не было никакого смысла даже ради вопросов приличия.

Лиза опустила глаза в пол и как-то сжалась. А Иван просто подсел к ней на лавку и, осторожно обняв, шепнул на ушко:

– Не бойся.

На английском языке, разумеется. Русского-то она пока толком не понимала.

Елизавета очень сильно вздрогнула, но вырываться не стала, как и что-либо отвечать. Хотя напряжение худенького тела чувствовалось очень отчетливо – она вся дрожала. Однако Иван не оставил своей затеи, продолжив эти безобидные «обнимашки» под легкую беседу.

Поначалу Лиза отмалчивалась, стараясь отвечать крайне односложно. Да. Нет. Не знаю. А потом, немного оттаяв, стала выдавать более развернутые реплики. И даже пару раз спросила сама. Что было прорывом. Настоящим прорывом. Ведь эта маленькая девочка воспринимала все происходящее как изгнание, ссылку, наказание, практически извращенную форму смертной казни, а его почитала за своего палача. Плохо! Очень плохо! И с этим нужно было что-то делать, ибо такой подход к делу ничем хорошим не закончится. Например, подрастет, заматереет да отравит его к чертовой бабушке. И это был не самый плохой вариант – Иван прекрасно представлял потенциал этой маленькой девочки.

Но их «сидение на лавочке» несколько затянулось. Вон уже и в дверь стали скрестись. Великий князь встал и, взяв за руку девочку, поцеловал ладонь. К этому моменту она уже не дрожала, а в ее глазах сквозь страх и подавленность стал пробиваться огонек любопытства.

– Хочешь, я покажу тебе свое тайное место? – спросил Иван.

– Тайное? – со скепсисом в голосе переспросила эта серьезная девочка. В свои семь лет она уже привыкла жить на виду и понимала, что при ее положении даже естественную нужду тайно не справить.

– О нем многие знают, но там я могу побыть наедине с собой и спокойно почитать. Подумать.

Лиза поджала губы и кивнула. Почему нет?

Вышли из комнаты. Впереди уверенно шагал Иван Васильевич, а чуть отставая на полшага и держась за его руку, двигалась Елизавета Генриховна. И вид у них был столь надутый и важный, будто они не маленькие мыльные пузыри, а большие, солидные дирижабли. Впрочем, могли себе позволить. Как-никак августейшая чета, пусть и малолетняя.

Забрались на Ивановскую колокольню.

Великий князь уступил ей свое кресло-качалку[52], установленную на верхнем колокольном ярусе. Хорошее освещение. Свежий воздух. Вид на Москву с приличной по тем годам высоты. Тишина. Покой. Лиза прямо сияла. Одна беда – прохладно и ветрено. Поэтому он посадил ее на меховую покрышку и прикрыл сверху шерстяным пледом. Начал покачивать под неспешную беседу. А потому и четверти часа не прошло, как она пригрелась и задремала. Все-таки Лиза была еще ребенком и физически, и психологически. Очень серьезным, умным, многое понимающим, но ребенком.