Муж в наказание. Свобода любой ценой

– Кто отец Арслана? Это Эмир? Он имеет отношение к твоему внуку?

Имя стало для Рифата самым сильнейшим раздражителем. Его плотно сжатый рот кривится, скулы ходят ходуном, ноздри расширились – всё это ответная реакция лишь на произнесённое мною имя.

Нельзя с точностью сказать, сколько ненависти скопилось внутри этого человека по отношению к Эмиру. Эта ненависть выжигает его сердце до состояния золы. Её хватит на то, чтобы накрыть чёрным облаком пепла весь Стамбул, навечно погрузив его во мрак.

– Он даже и не догадывается о том, что вот уже почти шесть лет, как я воспитываю его сына. Он и не догадывается о том, что это именно я путаю все его расчёты. Вскоре его ждёт ещё один большой сюрприз! А точнее, сразу несколько. Совсем скоро этот момент настанет. Я жду подходящего случая, тогда они ответят за каждое совершённое ими злодеяние. Они поочерёдно лишатся всего, за что так отчаянно боролись. Поверь, все они заслужили себе подобную участь.

Жажда мести за смерть дочери плотной дымкой застелила Рифату глаза. Он стал слеп. Он и не видит, что за всей этой тягой к расплате за прошлые грехи лишает своего внука не только матери, но и отца. И на этом он останавливаться ненамерен.

Обозлившись на него, я с резкостью отдёргиваю его руку. Кулаки свои сжимаю с силой так, что ногти глубоко вонзаются в кожу.

– Ты знал, что от Эмира требуют наследника и даже не подумал рассказать ему правду о его сыне? Нет, ты пошёл дальше! – злобно чеканю я слова, взывая его к милосердию. – Ты подверг риску его жизнь! Поставил её на таймер, как будто это не человек, а пицца в микроволновке! Как ты мог поступить так с отцом своего единственного внука?

– Если бы Мерьям пожелала поделиться с ним правдой о его сыне, то, наверное, она бы сделала это. Ты так не думаешь? – обыденно он отвечает, потирая свою челюсть, и до меня доходит, что в чём-то он прав. – Что касается таймера – так это всего лишь часть моего плана. Никакого риска для его жизни не было. Диана, я ведь не убийца, я – всего лишь игрок, манипулирующий людьми. Эмира я решил оставить напоследок. Я хочу видеть на его лице все оттенки раскаяния, когда наступит момент его собственного краха! Тебе самой должно быть любопытно на это посмотреть.

Каких-то пару часов назад я была убеждена, что Рифат управляет только моей жизнью. Я думала, что в его "кукольном театре" осталась только одна марионетка – я, что только я нахожусь под его влиянием и только из меня ему удаётся вить верёвки.

Как же я крупно ошибалась. Ничего не изменилось с моим переходом в руки Рифата. Эмир по-прежнему отстаётся костью, застрявшей в его горле.

– О чём ты говоришь? Какие злодеяния? Какое, к чёрту, раскаяние? Что Эмир тебе сделал, что ты теперь играешься с его жизнью как тебе вздумается?

Я рьяно всплёскиваю руками у его лица, пока он не перехватывает их, больно сдавливая запястья.

– Диана, тебе напомнить по чьей вине у Арслана нет полноценной семьи? Тебе напомнить, что он продал тебя мне, чтобы сохранить свою шкуру? – выразительно цедит он, губами касаясь моего виска. Рифат нарочно бередит мои старые незаживающие раны. Я сглатываю горечь и он протяжно хмыкает. – Вспомнила!?

На глаза мои наворачиваются слёзы. Они отравлены, они практически разъедают кожу.

Всё это время я старалась быть сильной. Если и показывала свои слёзы, то только бездушным стенам в ванной комнате. Я держалась, а теперь сил больше нет притворяться.

Мне никогда этого не забыть. Стоит только взглянуть на Рифата, как я тут же вспоминаю по какой причине нахожусь рядом с ним.

Выброшенная. Изувеченная. Разбитая и опустошённая. Теперь я могу сравнить себя разве что с уценённым товаром или подержанной вещью.

– Рифат, зачем я понадобилась тебе? Зачем тебе ещё один ребёнок от Эмира? – пытаюсь достучаться до него под свои судорожные всхлипы. – Это тоже часть твоего плана? Таким образом ты желаешь доказать им свою власть над ними!? Зачем? Что это изменит?

Рифат заводит свою ладонь за мой затылок и прижимает меня к окаманелой груди. Он гладит меня по волосам, позволяя слезам скатываться на его рубашку.

– Ш-ш-ш, перестань, – успокаивающе он выдыхает. – Я всего лишь сделал то, что должен был. Я оградил тебя и твоего ребёнка от этих тварей! Я спас вас! И ты теперь так благодаришь меня? – отчитывает он меня, придавая голосу твёрдости.

Я отстраняюсь от него, делаю два шага назад, утирая с лица слёзы. Я вдруг вспомнила слова Эмира: "Рифат запасается козырями".

– Спас? Меня вытурили из одной клетки, а ты посадил в другую! Это не спасение! Это наказание! Лучше бы ты тогда бросил меня в канаву истекать кровью!

– Хочешь посмотреть на то, что будет, если я отпущу тебя? Тогда проваливай из этого дома, что ты смеешь называть клеткой! Можешь прямо сейчас уходить, но ты и шагу ступить не сможешь, как попадёшь в ловушку, из которой живой не выбраться ни тебе, ни твоему ребёнку. Мать Мерьям тоже имела глупость не поверить мне на слово, а теперь захоронена под землёй вместе с моим сыном! Хочешь оказаться там же? Рядом с ней? – он медленно наступает на меня, дерёт свою глотку так, что вены на шее вздуваются. Я спиной вжимаюсь в стену. – Так давай! Упрости свою жизнь, раз ты ею так недовольна! На их участке ещё полно места для захоронений, и для тебя местечко найдётся!

В который раз он пытается запугать меня, обложить ложью со всех сторон.

Достаточно с меня!

– Ты ошибаешься! – впадаю я в истерику, топнув ногой. – Я знаю эту историю! Мать Мерьям сбежала, как только та родила! Ей хотели помочь, но она бросила твою дочь!

Он замирает, но лишь на мгновение. Затем Рифат выуживает из кармана брюк свой телефон, быстро набирает на нём короткую числовую комбинацию и подносит смартфон к уху, удерживая меня своим взглядом.

– Тургай, если госпожа Диана попытается уйти, не препятствуйте ей. Пусть уходит, если пожелает. Предупреди всех на посту, – он сбрасывает вызов, швыряет телефон на кровать и обращается ко мне: – Можешь лично убедиться в правдивости моих слов! А теперь свободна! – под его пристальным вниманием я стою неподвижно и тогда Рифат подходит ко мне вплотную, вселяя страх своим угрожающим видом. – Уходи, Диана! Чего ты ждёшь? Сейчас или никогда!

Секунды мне хватает на то, чтобы принять, как мне кажется, единственное правильное решение – бежать без оглядки, если на то дают волю.

5. Счастливая цифра

Всё, что сказал Рифат – очередная попытка дезориентировать меня. Это обычная уловка, чтобы спутать карты, отвести от себя подозрения и обелить своё имя. Он желает выставить себя благородным и справедливым, а на самом деле ничем не отличается от Элмасов. Он тот же монстр, только носит другую фамилию.

Чалык и Элмас.

Две разных семьи, два одинаково непримиримых соперника. Две воюющих стороны, два противоборствующих клана. Они затеяли войну, от которой страдают все вокруг: собственные дети, внуки, я, в конце концов.

Каждый из них мнит себя вершителем судеб. Каждый из них готов пойти на любые жертвы во имя своего величия, ради того, чтобы доказать свою правоту, но правда в том, что доказывать её некому, кроме как себе самому. У каждого из них руки по локоть в крови, но каждый из них в равной степени несчастлив, каждый из них одинаково грешен.

Пусть уж лучше меня ждёт скитание по улицам и тоска по родине, но я не стану влачить своё жалкое существование в месте, где меня считают разменной монетой. Я не желаю участвовать в войне, в которой не будет ни победивших, ни проигравших, потому что нет ей ни конца, ни края.

Оказавшись в своей спальне, я залетаю в гардеробную. Падаю на колени рядом с сейфом, стоявшим на полу. Открываю его и нахожу в нём свои поддельные документы, завёрнутые в целлофановый пакетик. Как раз в этот момент на лицо падает блик, отбрасывающийся от бриллиантовых серёжек. Не так давно Рифат подарил мне их. За них можно было бы выручить неплохую сумму, если получится заложить в ломбард. Деньги мне в любом случае понадобятся, поэтому я не раздумывая отправляю серьги в пакетик.

Поднимаюсь на ноги, выдвигаю дверцу огромного шкафа со всяким ненужным дизанейрским барахлом и рыскаю на нижней полке, чтобы отыскать там подходящую сумку, куда можно будет сложить кое-какие тёплые вещи.

Ночи в Стамбуле сейчас холодные. Неизвестно сколько времени уйдёт у меня на то, чтобы отыскать себе подходящий угол, где я смогу укрыться от всех злых глаз. Я ведь даже не уверена в том, что мне удастся найти его, но это сейчас не столь важно. Главное – не забывать, что повсюду могут быть расставлены ловушки, как, например, в посольстве.

Помнится, Эмир говорил, что у Каплана имеются там связи, а значит туда мне дорога закрыта. На границе тоже ждать ничего хорошего не приходится. Единственный выход – затеряться среди местных жителей, слиться с их многочисленной массой, благо большой город позволяет.

Под грудой различного хлама я вдруг натыкаюсь на ту самую сумку, с которой и начался мой персональный ад.

Нервный холодок пробегает по спине, когда я беру её в руки. С излишней предосторожностью, словно внутри заложена тикающая бомба.

Я совсем забыла про неё.

В памяти всплывает тот момент, когда меня госпитализировали в больницу с угрозой выкидыша. Я не выпускала из рук эту злосчастную сумку, прижимая её к себе как священный крест. Помню, что она была со мной всё то продолжительное время, пока я лежала на сохранении. Она была при мне, когда я оказалась в стенах дома Рифата. О ней Эмир сегодня и расспрашивал, когда прижал меня к стенке.

Я заглядывала в неё, но это было всего лишь раз. Больше не имело смысла, поскольку она представляла из себя не более, чем пустышку. Она оказалась такой же пустой, как и я сама. Не было внутри никаких трёх вещей, о которых твердил Эмир. Даже тут он солгал мне.

Из всех прочих я выбираю именно эту самую сумку. Раскрываю внутренний кармашек, чтобы переложить туда документы с драгоценными побрякушками. Проверяя глубину кармана, я нащупываю что-то странное. На самом дне, под подкладкой. Цепенею, ощупывая какой-то прямоугольный предмет. По всем соображениям его там быть не должно. Если только кто-то не запрятал его туда специально.

В душу закрадывается необъяснимая тревога. От дурного предчувствия сердце сжимается невольно.

"Почему я раньше не додумалась проверить под подкладкой?" – единственная мысль, которая долбит сейчас по моим вискам, наряду с болезненным ритмом участившегося пульса.

Выравниваю дыхание, пытаюсь умерить лишнее волнение, чтобы не вызывать подозрений у тех, кто в данную минуту может шпионить за мной по камерам.

Подняв голову, я обращаю взгляд на мигающий красный огонёк, хватаю сумку и выхожу из гардеробной. Миную спальню, забегаю в ванную комнату и плотно запечатываю за собой дверь. В поисках маникюрных ножниц я распахиваю дверцы шкафчика над раковиной. Перерыв все полочки, в результате нахожу их.

На пол присаживаюсь и выворачиваю подкладку сумки наружу, чтобы распороть её. Делаю небольшой надрез на достаточно плотном материале, руку в образовавшееся отверстие просовываю и нащупываю на дне твёрдый предмет, похожий на…

Телефон?

Первые пару минут я просто смотрю на него. Неподвижным взглядом своим гипнотизирую, пытаясь понять логику Эмира.

Намереваюсь включить его: тыкаю по всем имеющимся кнопкам, нажимаю на экран, а он не реагирует никак. Возможно, разрядился от столь длительного томления.

Снова к сумке возвращаюсь. Судорожно шарю по дну, чуть ли с головой внутрь не ныряю, но я не нахожу там зарядного устройства. Зато обнаруживаю батарейку отдельно от телефона.

Больше в сумке ничего нет.

Я всю её изрезала на части, но третью вещь так и не нашла.

Ничего не пойму. Голова вот-вот треснет…

Три.

Эмир говорил о трёх вещах.

Каковая вероятность, что сумка и есть та самая третья вещь?

Допустим, но зачем мне всё это. Каким образом это могло помочь мне?

Или Эмир хотел поддерживать со мной связь после того, как попытался меня уничтожить? Скучными вечерами созваниваться, чтобы поинтересоваться не подохла ли я здесь без него?

Ненавижу!

Снова злость во мне просыпается, ненависть душит меня, наступая на горло, пока я не гоню прочь все воспоминания того ужасного вечера.

Раз теперь у меня появилась возможность связаться с внешним миром, я решаю позвонить сводной сестре. Только ей я теперь могу довериться.

Проверяю все видимые отверстия в телефоне на наличие жучков и прослушек, как учил меня Эмир. Снимаю крышку с телефона для того, чтобы вставить батарею.

В этот момент из телефона вываливается и падает на мой живот аккуратно сложенный бумажный квадратик.

При виде его я перестаю дышать. С замиранием сердца разворачиваю крохотный листочек, боясь случайно порвать его.

– Три, – выдыхаю я, когда на бумаге вижу цифру, аккуратно выведенную гелиевой ручкой, а под ней надпись на русском: "Ты поймёшь, что с этим делать. По-другому я не мог. Прости, Диана. Э. Э.".

Но я не понимаю…

Если записка и есть та ключевая третья вещь, то зачем понадобились все эти сложности? Почему нельзя было просто сказать мне как есть?

Перечитываю надпись, затем ещё раз и ещё, желая разгадать её скрытый смысл, в итоге сминаю записку в комок и бросаю на пол.

Верчу в руках телефон, жду пока он полностью прогрузится. Тем временем на экране заставки я снова наблюдаю "тройку". Раньше на её месте была обычная приветственная надпись.

Три, три, три…

"Три – счастливая цифра. Она указывает на то, что нет ничего невозможного", – вертятся на языке слова Эмира и тут мою голову буквально прошибает озарение.

Ну, конечно… ТРИ! Ни один, ни два, а три… Поэтому о ней никому не следовало знать, поэтому Шах был вынужден скрывать свой брак…

Быстро включаю числовую панель и вместо того, чтобы позвонить сестре, я трясущимися пальцами нажимаю на цифру три.

Пульс стучит в висках настолько громко, что он практически заглушает собой длинные гудки, доносящиеся до моего слуха.

– Диана? – тишину прерывает обескураженный тон знакомого голоса.

– Да, Анастасия, это я, – отвечаю хрипло и ударяюсь в слёзы.

Я даю волю своим эмоциям, осевшим внутри, а сама понять не могу: слёзы радости это или слёзы полнейшего разочарования.

– Прости меня, – Анастасия сама хлюпает носом. – Я говорила! Говорила ему, чтобы он предупредил тебя обо всём, но он упрямо верил, что до этого не дойдёт. Он не хотел тебя пугать, а потом было уже нельзя. Он не мог, – прерывисто говорит она одними загадками. – Диана, я ждала твоего звонка целых четыре месяца! Я спала в обнимку с телефоном! Всё боялась пропустить звонок, но… – осекается она, громко сглотнув, и продолжает шёпотом: – Боюсь, что теперь уже поздно.

– Ты о чём? Что поздно?

– Устраивать побег.

– Побег?

Меня неслабо передёргивает от навязчивой мысли, что всё это могло закончиться намного раньше, если бы я придала значение словам Эмира. Если бы вместо того, чтобы суткам напролёт жалеть себя, я по косточкам разобрала бы детали того вечера.

– Эмир разработал план побега на тот случай, если вам придётся спасаться бегством от Каплана, но нарисовалась другая проблема. Намного серьёзней, чем Каплан! Диана, о тебе теперь знает весь город. Эмир не был готов к такому масштабу бедствия. У него не было запасного плана. Прости, но я не знаю как теперь тебе помочь, – её голос сходит на жалостливый писк. – Почему? Почему ты не позвонила мне раньше? Почему, Диана!

– Не знаю, это сложно для меня. Всё это… – задираю голову, чтобы придержать потоки своих слёз, – это очень не просто, Ана…

– Понимаю, – от её тягостного вздоха хрипят динамики.

Я поднимаюсь на нетвёрдые ноги, придерживаясь за керамическую стену.

– Но у меня появилась возможность бежать. Рифат, можно сказать, только что прогнал меня из своего дома!

– Серьёзно? – в удивлении переспрашивает, на что я "угукаю". – Дай мне минуту! Я тебе перезвоню!

Анастасия сбрасывает вызов, а я вдруг начинаю жалеть о том, что позвонила ей. Она ведь передаст весь наш разговор Эмиру, а я не хочу. Не хочу искать у него помощи. Отныне я не могу верить человеку, который с непоколебимым хладнокровием смотрел на то, как я теряю нашего ребёнка.

6. Порабощённый, или Шантаж в действии

Эмир

Четыре месяца назад

Голова моя безвольно болтается. Я едва могу поднять её, а она снова заваливается вперёд, зависает в воздухе. Она трещит, гудит, словно перфоратором изнутри бурят отверстия. Она ломится на части.

Все мысли в ней переворачиваются, путаются, закручиваются в вихревом потоке.

В ушах звенит до тошноты. Меня мучает невыносимая жажда.

Ощущаю, как по виску скатывается что-то липкое и тягучее. Это что-то каплями падает на мои неподвижные ноги, которых я практически не чувствую.

Я бы мог предположить, что от духоты в помещении, где я сейчас нахожусь, с меня ручьём стекает пот. Я бы мог списать все эти симптомы на жуткое похмелье, но дело в том, что я не пью.

Всё это следствие удара, полученного мною по голове. В ней дыра и из неё, судя по запаху, который я не спутаю ни с чем, на мои ноги сейчас струится кровь.

На меня напали в собственном доме. Меня вырубили, и я понятия не имею сколько времени находился в отключке.

На какое-то мгновение я потерял бдительность. Забылся и позволил себе допустить непростительную оплошность, за что в итоге поплатился.

Я задыхался от собственной агрессии, я чувствовал как теряю контроль над собой, как мутится мой рассудок, как стремительно во мне просыпается жажда крови, потому что ни о чём другом я думать больше не мог, кроме как о словах Софии, и о непоправимых последствиях, к которым они могут привести.

Я всерьёз решил убить её..

Убить Софию прежде, чем она разболтает всё Каплану. Я хотел запереть Диану в комнате, чтобы она не увидела в какое чудовище я могу превратиться, вновь подняться на третий этаж и оборвать её ничтожную жизнь. Я даже в красках успел представить как это сделаю. Без сожалений, и глазом не моргнув. Я едва не взял грех на душу, только ради того, чтобы до Каплана не дошла вся правда.

Мне не дали этого сделать. Я успел лишь ключ в замке провернуть, а следом меня жёстко вырубили.

Силюсь открыть слипшиеся веки, чтобы взглянуть в глаза тому, кто осмелился это сделать со мной.

Я слышу его нервное дыхание, слышу тяжёлые шаги, наматывающие круги вокруг меня, но сам не могу даже пальцем пошевелить.

Руки затекли, поскольку они неизвестно сколько времени были перевязаны у меня за спиной. Узлы настолько тугие и прочные, что кевларовая верёвка буквально врезалась в кожу на запястьях.

Мысль о том, что Диана сейчас находится в опасности, заставляет меня моментально прийти в чувство.

Перед собой мне сначала удаётся увидеть только мельтешащее размытое пятно.

Не обращая внимания на болезненную пульсацию в висках, я несколько раз моргаю, чтобы поймать фокус. Зрение восстанавливается и тогда я спичкой вспыхиваю, рассыпая вокруг искры яростного пламени, но вместе с тем не могу понять истинную причину, по которой вижу именно его, а не кого-то другого.

Хоть кто, но только не он…

– Что ты… – у меня не находится слов. Я на мгновение зависаю, исподлобья глядя на возвышающегося надо мной брата. Горечь сглатываю, руками дёргаю, пытаясь ослабить узел. – Назар, что ты стоишь? Освободи меня!

А он будто и не слышит меня вовсе. Не двигается. Стоит напротив, изображая из себя статую, и бездействует. Его пустой взгляд обращён сквозь меня, словно я насквозь просвечиваюсь.

Осматриваюсь по сторонам. Мы в пустующей комнате второго этажа. Я руками и ногами привязан к металлическому стулу, а на брюках моих действительно запёкшаяся кровь.

Снова поднимаю взгляд на Назара и вижу то, на что сразу не обратил внимания. Его внешний вид… Он сильно помят: на челюсти ссадины и кровоподтёки, губа разбита, а в глазах страх и бессилие. Только основываясь на увиденном, могу сделать вывод, что моего брата поработили.

Сам бы он до подобного не додумался никогда. Он не такой. Назар и мухи не обидит…

– Что произошло? – осмеливаюсь я задать вопрос, а он молчит, мысленно находится где-то не здесь. – Послушай, если ты причастен к этому, то постарайся объяснить мне, – и снова я натыкаюсь на глухие стены, в ответ никакой реакции. Моему терпению приходит конец: – Назар, твою мать! Где Диана? Где она, я спрашиваю?!

Назар наконец возвращается в реальность. Он вынимает из-за спины пистолет с глушителем, присаживается на стул, стоявший напротив меня.

Брат удивляет. Он где-то научился пользваться оружием. Со знанием дела Назар наводит на меня пистолет, а потом демонстративно кладёт его на свои колени. Приклад весь в крови, а значит им он и вырубил меня.

Эх, братишка. Что же ты творишь…

– Где Диана? Там же, где ты её и оставил. Она в твоей комнате. Я её не трогал… Пока что. Но всему своё время. И до неё я доберусь.

Этих слов было бы вполне достаточно для того, чтобы сорваться с цепи и перегрызть Назару глотку, если бы я не был прикован к стулу.

Я разгневан, я взбешен до такой степени, что сиденье подо мной начинает плавиться, но нет от этого никакой пользы. Дёргаясь на стуле как эпилептик, я лишь доставляю себе боль, а Назару чувство превосходства над собой.

– Только тронь её, ублюдок! – злобно цежу я, брызжа слюной. Я искренне не понимаю в кого мой брат мог превратиться. – Развяжи меня! Сейчас же!

Назар склоняется над дорожным баулом, лежавшим на полу возле его ног. Раскрыв молнию, он достаёт изнутри хозяйственный скотч, надрывает, зубами перегрызает полоску и заклеивает ею мой рот. За секунду. С отточенным мастерством, что я и опомниться не успеваю.

– А теперь буду говорить я, – угрожающе он проговаривает, ставит локти на колени. Он потирает свою взмокшую шею. Абсолютно в каждом его движении я различаю нервоз. – Ты слушаешь и соглашаешься на все мои условия. Пойми, всё зашло слишком далеко. Я не думал, что дойду до такого, но я вынужден, – он корпусом ко мне ближе наклоняется, в глазах его мольба и скорбь. – Братишка, он шантажирует меня. Он нашёл рычаг и теперь пытается дёрнуть за него. Прости, я ничего не могу поделать.

А мне имя его не нужно даже слышать, чтобы понять о ком идёт речь.

Рифат.

Это чёртов манипулятор у любого найдёт слабое место, чтобы извлечь для себя выгоду, не запачкав при этом руки.

Наружу просится звериный рык, замурованный в груди, но всё, что я могу – сидеть, мычать и мысленно проклинать эту землю, что носит таких тварей, как Рифат Чалык.

– Если ты пообещаешь сидеть смирно, я могу убрать скотч. Никто не должен знать о том, что я здесь. Хорошо?

Я не в том положении, чтобы выдвигать свои условия. Я порабощён порабощённым братом. Хоть и нехотя, но я моргаю, обозначив своё согласие, и тогда Назар резким движением сдирает с моего рта скотч.

– Какого чёрта ты творишь? – шиплю я на него. – Ты ведь должен быть в Швейцарии.

Назар безрадостно хмыкает, шарахнув ладонью по своему колену.

– Должен был. Вот только Рифат меня перехватил по дороге в аэропорт.

Каждая мышца моего тела без исключения напрягается, стоит только раз услышать его имя.

– Что ему нужно? – сразу подхожу к делу, а Назар вопросительно бровью ведёт. Видимо, я сам должен догадаться. – Диана? Ему нужна Диана, так ведь?

Назар отводит извиняющийся взгляд в сторону и кивает.

– И ты отдашь её ему! Понял? – несмело наставляет он на меня дуло пистолета, отдавая распоряжение. – Ты подпишешь договор!

Я подаюсь вперёд, стиснув зубы до скрипа. Лоб свой плотно приставляю к холодному металлу огнестрельного и, нисколько не боясь за себя, заглядываю смерти в глаза, как заглядывал уже не раз.

– Нет! Ты знаешь, что ничто не заставит меня пойти у него на поводу! Стреляй, если ты этого так хочешь! Стреляй, если ты принял его сторону! Убей меня, если думаешь, что на этом твои проблемы закончатся! Давай же! – рычу, смотря на него в упор, и Назар снимает пистолет с предохранителя, курок дрожащим пальцем взводит, видя, что я нисколько не страшусь его. – Назар, она беременна. Мы ребёнка ждём. Не трогай её, прошу тебя. Я придумаю, как нам выбраться из этой ситуации. Я всё решу с Рифатом самостоятельно. Только не бери грех на душу. Она ведь у тебя чиста.

Нервы братишки сдают окончательно. Его всего трясёт, подбородок подрагивает и зубы стучат друг о друга. Он отводит пистолет от моей головы, позволив мне глотнуть кислорода.

– Я не могу, – качает он головой из стороны в сторону. – Не могу, слишком высока цена.

– О чём ты говоришь? – заставляет он меня рассмеяться в голос. – Рифат тебя не тронет, а Каплан одной ногой уже в могиле! Какая цена!?

– Ты не понимаешь! У меня ведь семья. В данную минуту люди Рифата держат их на мушке.